Текст книги "Нефертити"

Глава одиннадцатая

1350 год до н. э.

Ахет, сезон половодья

Строительство сокровищницы шло опережающими темпами даже по сравнению с возведением храма Атона.

Через три месяца, уже к началу разлива Нила, рядом с дворцом во всем великолепии гранита высилось величественное двухэтажное здание. Во дворе еще не успела осесть пыль, когда Майя распахнул тяжелые металлические двери, и мы в благоговейном молчании принялись созерцать то, что зодчий сумел возвести за столь ничтожный период времени. Из всех четырех углов сокровищницы на нас смотрели Аменхотеп и Нефертити, статуи которых своими размерами превосходили все, что мне доводилось видеть раньше, даже самые величественные скульптуры в Фивах.

– Кто же сумел создать их? – ахнула я, и Майя улыбнулся:

– Скульптор по имени Тутмос.

Сокровищница была потрясающей. Статуи были такими высокими и производили столь неизгладимое впечатление, что нам показалось, будто мы – молодые деревца в лесу платанов. Группа визирей и придворных за нашими спинами ошеломленно притихла. Даже у Панахеси не нашлось слов. Нефертити подошла к одной из статуй, и тут выяснилось, что макушкой сестра едва достает до стопы своей скульптурной копии. Сходство было поразительным: тонкий нос, маленький рот и огромные черные глаза под высокими дугами бровей. Проведя рукой по подолу платья из песчаника, Нефертити одними губами прошептала мне:

– Жаль, что сейчас с нами нет Кии.

Аменхотеп торжественно провозгласил:

– Теперь можно начать возведение храма Атона!

Мой отец во все глаза уставился на него, словно не верил своим ушам, зато Майя, похоже, ни капельки не удивился:

– Разумеется, ваше величество.

– За ходом строительства будет надзирать визирь Панахеси.

***

В моей спальне проходило очередное совещание. Теперь, когда сокровищница была построена, следовало любой ценой не допустить, чтобы Панахеси был назначен ответственным за хранящееся в ней золото. Возведение храма Атона должно было начаться в первый месяц нового года – в тот^*, но, как только строительство закончится, Панахеси, без сомнения, вновь возжелает заполучить должность казначея.

– Тебе придется сделать что-либо, чтобы воспрепятствовать этому, – без обиняков заявил отец.

– Мы можем дать ему другую работу. Такую, которая позволит вновь удалить его из дворца. Как насчет должности посланника? Он мог бы отправиться в Митанни…

Отец решительно покачал головой:

– Он ни за что не согласится.

– Кого интересует его согласие? – прошипела Нефертити.

Отец заколебался:

– Мы могли бы назначить его верховным жрецом Атона. Нефертити отшатнулась.

– В моем храме? – воскликнула она.

– А ты предпочла бы иметь его казначеем, – парировал отец, – распоряжающимся всем богатством Египта, да еще когда вот-вот на свет должен появиться принц? Нет, мы сделаем его верховным жрецом Атона, – решил он и быстро поднялся на ноги. – Нефертити, тебе приснился сон. Вещий сон, в котором ты увидела Панахеси верховным жрецом Атона.

Нефертити моментально поняла, к чему он клонит, и подхватила:

– Он был одет в мантию из шкуры леопарда. Его окружало золотистое свечение. Это был знак свыше.

Отец улыбнулся, а она рассмеялась. Вместе они являли собой превосходную пару гиен.

***

В полдень Нефертити, выждав, пока Зал приемов не заполнится, провозгласила, что ей приснился сон.

– Это был вещий сон, – заявила она, и Панахеси метнул острый взгляд на возвышение. Моя сестра продолжала: – Он был настолько реальным, что, проснувшись, я решила, что все произошло наяву.

Аменхотеп, заинтригованный, подался вперед на троне:

– Быть может, следует позвать жреца? Сон касался меня? Кия и ее женщины, сидевшие под возвышением, придвинулись друг к другу и начали перешептываться.

Нефертити принялась разыгрывать из себя скромницу:

– Он касался всего Египта, – пояснила она.

– Пошлите за жрецом! – вскричал Аменхотеп, и отец оказался у дверей раньше, чем Панахеси успел хотя бы подняться на ноги.

– Вам нужен какой-либо определенный жрец, ваше величество?

Уголки губ Аменхотепа дрогнули в улыбке. До тех пор пока храм Атона не будет построен, ему придется искать для себя жрецов в храме Амона:

– Приведите толкователя снов.

Когда мой отец удалился, Панахеси нахмурился, чувствуя явный подвох.

– Ваше величество, – предложил он, – быть может, благоразумнее было бы выслушать сначала сон?

Нефертити звонко рассмеялась:

– Но почему, визирь? Или вы боитесь, что мне могло присниться нечто такое, что поставило бы царя в неловкое положение? – Она послала Аменхотепу многозначительный взгляд из-под своих длинных ресниц, и тот улыбнулся в ответ.

– Я доверяю своей жене во всем, визирь. Даже в ее снах. Но Кия, живот которой все увеличивался в размерах, не собиралась так легко сдаваться на милость Нефертити, поэтому предложила:

– Быть может, его величество желает послушать музыку, чтобы скоротать ожидание?

Если Нефертити желает угодить фараону официальным толкованием своего сна, то она доставит ему удовольствие музыкой. Рукой, унизанной браслетами, Кия махнула придворным музыкантам, и те заиграли какую-то мелодию. Никто и не вспомнил о просителях, выстроившихся в очередь за стенами дворца, или визирях, желавших узнать, как следует поступить с Хоремхебом или хеттами, посягавшими на земли Египта. Первостепенное и главное значение обрел сон Нефертити. Сон Нефертити и музыка Кии.

«Единственный случай, когда в государстве не делается ничего, – подумала я, – наступает тогда, когда фараон в Зале приемов решает взять бразды правления страной в свои руки».

Аменхотеп восседал на троне, наслаждаясь игрой арфисток, когда двери в Зал приемов распахнулись и вошел мой отец. Позади него полами своего одеяния подметал каменные плиты жрец Амона. Отец провозгласил:

– Толкователь снов!

Пожилой мужчина поклонился:

– Я – жрец Менхеперре.

Заговорила Нефертити:

– Мне приснился сон, провидец, и мы хотим, чтобы ты истолковал его.

– Прошу вас повторить его, ваше величество, со всеми подробностями, какие вы только сможете припомнить.

Нефертити встала:

– Мне приснились одежды из леопардовых шкур под солнцем, – сказала она.

Я нервно посмотрела на Панахеси, который, встретившись со мной взглядом, моментально понял, что заваривается какая-то каша.

– Вам приснился верховный жрец Атона, – торжественно объявил Менхеперре, и по залу прокатился негромкий шепот.

– Еще мне приснилось, что какой-то визирь поднял эти мантии и, когда он надел их на себя, солнце засияло ярче. Оно стало таким ярким, что лучи его ослепляли.

Все присутствующие в зале сидели, словно зачарованные, и Менхеперре торжествующе вскричал:

– Знак! Это был знак свыше!

Аменхотеп поднялся с трона:

– Человек из твоего сна присутствует здесь?

Мы все проследили за взглядом Нефертити, направленным на визиря Панахеси, и снова обратили взоры на жреца.

Менхеперре развел руки в стороны, и мне пришла в голову занятная мысль: сколько отцовского золота обнаружится сейчас у него под мантией, если хорошенько поискать? И тут он провозгласил:

– Смысл совершенно ясен, ваше величество. Атон сделал свой выбор.

– Нет! – Панахеси вскочил со своего кресла и, споткнувшись, едва не упал. – Ваше величество, это ведь был всего лишь сон! Только сон и ничего более!

Аменхотеп сошел с возвышения и ласково положил руки на плечи Панахеси:

– Атон сделал свой выбор.

Панахеси посмотрел на меня, после чего перевел взгляд на моего отца, чье лицо оставалось совершенно невозмутимым и непроницаемым.

– Мои поздравления, ваше святейшество, – произнес мой отец с иронией, понять которую мог только Панахеси. – Бог сделал свой выбор.

Едва мы вышли из Зала приемов, как Кия с нескрываемым торжеством обратилась ко мне:

– Мой отец – верховный жрец Атона, – злорадно заявила она, не отдавая себе отчета в том, что моя семья приложила руку к этому назначению. – Теперь, когда не сегодня завтра должен родиться принц, во всем Египте не найдется должности, которую не смогли бы занять члены моей семьи. А еще верховный жрец собирает храмовую десятину, – добавила она. – Твоя сестра только что помогла нам сделать еще один шаг к трону.

– Напротив, она столкнула тебя вниз, – отозвалась я. – Пусть твой отец и будет отныне собирать налоги, зато мой отец станет их подсчитывать.

Кия непонимающе уставилась на меня.

– Как раз перед сегодняшним заседанием визирь Эйе был назначен казначеем. Хранителем сокровищ.

Глава двенадцатая

Седьмое тота

Мы стояли на самой макушке выжженного солнцем холма, глядя на Нил, текущий через Мемфис. Теплый ветерок ласково играл нашими одеждами, хлопая полами коротких накидок.

– Храм будет иметь два этажа в высоту и занимать площадь двух холмов. – Майя показал на выбеленные солнцем дюны. Их гребни нависали друг над другом подобно волнам, над которыми дрожало жаркое марево.

– Откуда возьмутся материалы для строительства? – спросила Нефертити.

– Камень будут добывать в восточном карьере.

Аменхотепа снедало нетерпение:

– Сколько времени это займет?

Ветер усилился, и слова зодчего утонули в его внезапном вое. Мой отец и Панахеси придвинулись ближе.

– Шесть сезонов, если люди будут работать каждый день. Лицо Аменхотепа потемнело.

– За эти шесть сезонов меня могут убить несколько раз! – прокричал он.

После того как он велел казнить верховного жреца Амона, страх покушения преследовал его неотступно. Отныне его повсюду сопровождала наемная стража из Нубии. Телохранители караулили за дверью, пока он спал, и, словно вороны, кружили позади его кресла, пока он ел. Они и сейчас были здесь, расположившись у подножия холма, готовые пронзить копьями любого, на кого укажет им царь.

На днях в коридорах дворца Нефертити шепотом сообщила мне, что Аменхотеп опасается, будто он утратил народную любовь.

– Почему? – спросила я.

Ответом мне послужил ее выразительный взгляд: причина заключалась в том, что произошло с верховным жрецом Амона. Теперь Аменхотепу казалось, что народ на улицах ненавидит его, и ни у одного из визирей недостало мужества сказать ему, что это – правда. Но наш отец счел нужным предупредить об этом Нефертити.

– Откуда ты знаешь? – с вызовом осведомилась она у отца на совещании в моей спальне, и он показал ей рисунок, найденный на базаре; на нем была изображена змея с головой фараона, заглатывающего статую великого бога Амона.

Поэтому сейчас Аменхотеп принялся расхаживать по вершине холма, и тон его голоса не допускал возражений.

– Шесть сезонов – это слишком долго! – взъярился он.

– Вы требуете от меня невозможного, ваше величество! Рабочих, сведущих в строительстве, совсем немного…

Фараон процедил сквозь зубы:

– В таком случае мы используем армию.

Нефертити шагнула вперед, и в голосе ее прозвучало едва сдерживаемое возбуждение:

– Если солдаты будут помогать строить храм, как скоро его можно закончить?

Майя нахмурился:

– О каком количестве солдат мы говорим, ваше величество?

– О трех тысячах, – тотчас же ответил Аменхотеп, моментально забыв и о войне, которую он уже пообещал Хоремхебу, и о границах Египта, которые нуждались в защите.

– Три тысячи? – Майя попытался скрыть удивление. – Что ж, тогда… – Он ненадолго задумался, производя мысленные подсчеты. – Располагая столь большим количеством людей, можно уложиться в три сезона.

Аменхотеп решительно кивнул:

– В таком случае уже сегодня вечером все солдаты, прибывшие в Мемфис, будут заняты на строительстве.

– А как же границы Египта? – с сомнением осведомился мой отец. – Их нужно защищать. Дворец по-прежнему нуждается в охране. Возьмите тысячу, – предложил он, хотя я знала, что даже это количество представлялось ему непомерным. Отец метнул предупреждающий взгляд на Нефертити, и та согласно кивнула:

– Да. Одна тысяча. Мы не можем оставить границы Египта без должной защиты.

Аменхотеп сдался, но тут же перевел взгляд на Майю:

– Но ты должен будешь сообщить об этом людям сегодня же вечером.

– А Хоремхебу? – спросил отец. – Он будет недоволен.

– Это его личное дело! – отрезал Аменхотеп.

Мой отец покачал головой:

– Он способен взбунтовать против вас армию.

Панахеси тут же встал на сторону Аменхотепа:

– Заплатите солдатам больше, чем они смогут награбить на войне с хеттами, – предложил он. – Задобрите их. Денег от налогов у нас более чем достаточно.

– Хорошо. Хорошо. – Аменхотеп улыбнулся. – Солдаты не оставят меня после тех денег, которые я им заплачу.

– А военачальник? – вновь спросил мой отец.

Аменхотеп прищурился:

– Какой военачальник?

***

На следующий день Зал приемов был полон просителей, желающих увидеть фараона. Возведение величайшего храма в истории страны началось, и со строительной площадки уже прибывали гонцы со свитками в руках. Пока Кия вперевалку перебиралась по залу от одного кресла к другому, словно стельная корова, как выразилась Нефертити, гонцы приходили и уходили, сообщая детали и замеры от зодчего Майи. Но вот двери в Зал приемов распахнулись, и Аменхотеп напрягся. Телохранители сомкнулась вокруг него, и вошедший Хоремхеб рассмеялся.

– С нубийцами я сражался, будучи совсем еще мальчишкой, – усмехнулся он. – Или вы полагаете, что меня способны остановить пятнадцать стражников?

Он приблизился к трону:

– Вы обещали мне, что начнется война. Взамен я отдал вам храмы Амона!

Аменхотеп улыбнулся:

– За что я чрезвычайно тебе признателен.

«На месте царя я бы не стала насмехаться над этим воином», – подумала я.

Стоя у подножия возвышения, Хоремхеб поинтересовался:

– И как долго вы намерены использовать солдат Египта в качестве рабочих?

– Три сезона, – ответила со своего трона Нефертити.

Хоремхеб перевел взгляд с Аменхотепа на мою сестру. У меня по спине пробежали мурашки, а у нее на лице не дрогнул ни один мускул.

– Границы Египта нуждаются в постоянной защите, для чего требуются все солдаты до единого, – предостерег Хоремхеб. – Хетты…

– Мне нет никакого дела до хеттов! – Аменхотеп сошел с возвышения и остановился перед Хоремхебом, зная, что в комнате, полной стражников, ему ничего не грозит.

Хоремхеб набрал полную грудь воздуха, и кожаная пектораль на его груди натянулась:

– Вы обманули меня.

– Я дал твоим солдатам другую, менее опасную работу.

– Строительство храма Атона? Вы осквернили и обесчестили Амона!

– Нет. – Аменхотеп зловеще улыбнулся. – Это ты осквернил и обесчестил Амона.

От гнева у Хоремхеба вздулись вены на руках и шее.

– На нас нападут, – предостерег он. – Хетты придут, чтобы покорить Египет, и когда ваши люди из солдат превратятся в строителей, вы еще пожалеете об этом.

Аменхотеп подступил к Хоремхебу вплотную, так что только я, сидевшая на самой нижней ступеньке возвышения, расслышала его слова:

– Люди идут за тобой так, как они шли за моим братом. Не знаю почему. Но ты последуешь за Атоном. Ты станешь служить ему, станешь служить фараону, или тебя лишат должности и ты растеряешь всех друзей в Египте. Тебя станут называть Хоремхеб Оставшийся-Без-Друзей. А всех, кто вздумает поддерживать с тобой отношения, убьют, – зловеще прошипел фараон и выпрямился. – Ты понял меня?

Хоремхеб молчал.

– Ты понял меня? – заорал Аменхотеп, и голос его эхом зазвенел у меня в ушах.

Хоремхеб стиснул зубы:

– Я понял вас очень хорошо, ваше величество.

– В таком случае ступай.

Мы смотрели вслед выходящему из зала военачальнику, и я думала: «Сегодня Хоремхеб поступил очень глупо».

Аменхотеп обвел взглядом хаос, царящий в Зале приемов, и крикнул:

– Я закончил прием!

Он метнул острый взгляд на группу визирей, столпившихся у подножия возвышения.

– Где Панахеси? – требовательно спросил он.

– На строительстве нового храма, – ответил отец, стараясь ничем не выдать своего удовольствия.

– Отлично. – Аменхотеп обернулся к моей сестре и ласково улыбнулся: – Пойдем прогуляемся по саду. Твой отец сам разберется со всем этим.

И рукой, унизанной браслетами, он махнул в сторону длинной очереди просителей, выстроившихся у двери зала.

Нефертити взглядом дала мне понять, что я должна непременно сопровождать ее.

Мы пересекли двор, направляясь к раскидистым смоковницам, на которых уже созрели ягоды.

– А ты знаешь, что Мутни наперечет знает все травы, которые растут в саду? – спросила Нефертити.

Аменхотеп с подозрением покосился на меня:

– Ты – целительница?

– В Ахмиме меня немного научили этому искусству, ваше величество.

Нефертити рассмеялась:

– Ничего себе немного! Она – настоящий маленький врачеватель. Помнишь галеру?

Аменхотеп напрягся. Для чего она напоминает ему о таких вещах?

– Когда у меня родится ребенок, она станет одним из моих лекарей, – сказала Нефертити, и было в ее голосе нечто такое, что заставило и меня, и фараона обернуться и взглянуть на нее.

– Ты – беременна? – прошептал Аменхотеп.

Улыбка Нефертити стала шире.

– Первым сыном Египта.

Я ахнула, прикрыв рот ладошкой, а Аменхотеп испустил торжествующий вопль и прижал Нефертити к груди.

– Мы станем настоящей семьей! Ни одного ребенка на свете я не буду любить и лелеять больше, чем нашего, – поклялся он и бережно накрыл живот сестры ладонью.

Я же ошеломленно думала о том, что в свои семнадцать лет Нефертити станет матерью фараона Египта!

Она одарила меня сверкающей улыбкой:

– Ну?

А я не знала, что сказать.

– Боги благословили тебя, – выпалила я наконец.

При этом мне стало страшно. У нее появится своя семья, муж и дети, о которых надо будет заботиться.

– Ты уже сказала отцу? – спросила я.

– Нет. – Она по-прежнему улыбалась. – Но я хочу, чтобы мой ребенок получил благословение в храме Атона, – пылко воскликнула она, и я в ужасе уставилась на нее.

Лицо же Аменхотепа обрело серьезность.

– В таком случае храм должен быть закончен через девять месяцев, – заявил он. – Они должны возвести его к пахону.

***

А во дворце среди слуг уже ширились и гуляли слухи. На простынях Нефертити не было обнаружено следов крови, как и пятен – на ее платьях. Разумеется, я ни о чем не догадывалась. Теперь я жила от нее через целый двор, но Ипу ничуть не удивилась.

– Ты знала обо всем, а мне ничего не сказала? – с негодованием воскликнула я.

Ипу тем временем сняла с меня через голову одно платье и надела другое, свежее, для вечернего празднества.

– Я не знала, что вы хотите выслушивать от меня сплетни, госпожа.

– Разумеется, хочу!

Ипу улыбнулась так широко, что на щеках у нее заиграли ямочки:

– В таком случае все, что требуется от госпожи, – это только спросить.

Подготовка к празднеству в Большом зале официально началась после того, как Нефертити сообщила Аменхотепу, что носит под сердцем его ребенка, но десятки столов и мерцающих масляных ламп выглядели явно расставленными заранее. Должно быть, целая армия слуг трудилась здесь не покладая рук с самого полудня, и все до единой кухарки и повара наверняка начали готовить угощение в ту же минуту, когда новости достигли дворца. Помост с его тремя ступенями, ведущими к тронам Гора, был усыпан цветами. На каждой ступеньке для высших сановников слуги поставили по два кресла с высокими спинками и мягкими подушками. На одном из них буду сидеть я рядом со своими отцом и матерью, а также с верховным жрецом Панахеси и принцессой Кией – в том случае, если она почтит нас своим присутствием. Последнее кресло предназначалось для почетного гостя, которого выберут позднее.

Как только дойдет до угощения, мы все поднимемся к царскому столу, за которым обычно царская чета ужинала в одиночестве на самом верху сверкающего помоста. Но сегодня вечером мы присоединимся к ним. Сегодня вечером у нашей семьи будет праздник. У царской семьи Египта.

Трубачи возвестили о нашем появлении, и мы неспешно прошествовали через зал, давая возможность всем визирям лицезреть многочисленные браслеты у нас на запястьях и перстни, коими отец унизал свои пальцы. Кия уклонилась от участия под предлогом беременности, зато Панахеси прошел вместе с нами до возвышения, и уже оттуда, от подножия тронов Гора, моя мать не переставала расточать улыбки.

– Твоя сестра беременна наследником трона Египта, – с благоговейным трепетом проговорила она. – Когда-нибудь он станет фараоном.

– Если это мальчик, – ответила я.

Мой отец криво улыбнулся:

– По-другому и быть не может. Повитухи говорят, что Кия носит под сердцем сына, а их семья не должна иметь претендента на трон.

Большой зал был полон гостей, и все они разговаривали и смеялись. Здесь собралась вся знать Мемфиса. Нефертити сошла с возвышения и протянула мне руку, приглашая пройтись по залу вместе с нею. Она буквально светилась торжеством.

– А одна ты прогуляться никак не можешь? – спросила я.

– Разумеется, могу. Но мне нужна ты.

Откровенно говоря, я была ей вовсе не нужна, но я постаралась скрыть свое удовольствие и подала ей руку. Головы поворачивались вослед дочерям Эйе, шествующим по залу, и я впервые испытала чувство легкого головокружения от осознания собственной красоты и могущества. Мужчины пожирали глазами Нефертити, но и на мне их взгляды тоже задерживались.

– Какая симпатичная крошка, – промолвила Нефертити и пощекотала под подбородком толстенькую девочку, державшуюся за руку своей матери. Я же во все глаза уставилась на сестру. Неужели она и впрямь считает ребенка красавицей? Но мать гордо улыбнулась, и поклон ее был куда глубже, чем у остальных женщин при дворе.

– Благодарю вас, моя царица. Спасибо вам.

– Нефертити… – запротестовала я.

Она ущипнула меня за руку.

– Улыбайся, – велела она.

И тут я заметила, что за нами со своего трона наблюдает Аменхотеп. Нефертити и ее сестра, очаровательные и прелестные, соблазнительные и желанные. Он сошел с возвышения. Ему надоело смотреть, как она расточает улыбки всем, кроме него.

– Самая красивая женщина во всем Египте, – во всеуслышание заявил он, уводя ее от меня. Фараон сопроводил Нефертити обратно к трону из черного дерева, и она буквально светилась от обожания.

***

С утра до вечера мы только и делали, что внимали новостям о ребенке.

И в купальнях, и на арене, и в Большом зале Нефертити напоминала всем и каждому, что носит под сердцем наследника трона Египта. К середине тота, как мне показалось, даже моя мать устала слушать ее.

– Ни о чем ином она больше не говорит, – призналась я матери, подавшись вперед на краешке каменной скамьи в саду и глядя на то, как кошки ловят мышей в высокой траве.

– Но ведь ради этого она и приехала сюда, – возразила мать. – Чтобы подарить Египту сына.

– И контролировать будущего фараона, – многозначительно добавила я.

Мы с нею беззаботно смотрели на озеро, глядя, как танцуют на его поверхности цветки лотоса и чашечки их бутонов отражаются в воде.

– Будем надеяться, что у нее родится сын, – сказала мать. – Люди готовы простить все, когда уверены, что трона дожидается законный принц и что за корону не развернется кровавая схватка. Они могут даже пренебречь тем, что, пока царская семья строит храмы в Мемфисе, хетты захватывают земли Египта в Кадеше.

Я с удивлением взглянула на нее, но она больше ничего не добавила.

***

– Одевайся, Мутни. Мы едем в храм.

Я высунула голову из-под одеяла:

– В храм Амона?

Нефертити лишь презрительно фыркнула в ответ:

– В храм Атона. Они закончили внутренний двор, и я хочу взглянуть на него.

– Уже?

– Разумеется. Там же работают тысячи людей. Пошевеливайся!

Я бросилась на поиски своего платья-калазириса, сандалий и пояса.

– А отец? – спросила я, перебирая одежду.

– Он останется в Зале приемов следить за соблюдением законов Египта. – И сестра с гордостью добавила: – Безупречное трио. Фараон, его жена и грамотный визирь.

– А мама? – поинтересовалась я, натягивая на себя юбку.

– Она едет с нами.

– Но что подумает царица Тия?

Сестра заколебалась. Мне даже показалось, что в ее голосе прозвучало сожаление, когда она призналась:

– Тетя злится на меня.

Краска стыда залила ее щеки. В конце концов, именно царица Тия водрузила корону Гора на голову Нефертити. Но сейчас сестра была предана Аменхотепу, а не Тие.

Я знала, что она полагает именно так, но она никогда не обсуждала со мной, чего ей стоил такой выбор или сколько бессонных ночей она провела, подперев голову ладонью, глядя на луну и размышляя о том, как отразятся в вечности ее решения.

Сейчас она присела на краешек моей кровати и следила за тем, как я одеваюсь. Обычно она посмеивалась над тем, какие длинные у меня ноги и какая смуглая кожа. Но сейчас у нее не нашлось времени для детских подтруниваний.

– Тия даже присылала к своему сыну посланников с угрозами. Но что она может сделать? Аменхотеп был коронован на царство. И станет фараоном Верхнего и Нижнего Египта, как только умрет Старший.

– Это может произойти еще через много лет, – заметила я, надеясь, что боги не услышали, сколько надежды было в ее словах, когда она заговорила о смерти Аменхотепа Старшего. Я последовала за нею через холл и, когда мы вышли во двор, где теснилась толпа воинов, с удивлением обернулась к Нефертити:

– Кто эти вооруженные люди?

Но тут через резные врата из песчаника во двор вышел Аменхотеп и ответил вместо нее:

– Я должен иметь защиту, и твоя сестра тоже. Армии своего отца я не доверяю.

– Но ведь эти люди все равно остаются частью армии, – возразила я. – Если армии нельзя доверять…

– Доверять нельзя военачальникам, – перебил меня Аменхотеп. – А солдаты будут делать то, что им прикажут.

Он взошел на свою золотую колесницу и протянул руку сестре, помогая ей подняться. Затем он щелкнул кнутом, и кони сорвались с места.

– Нефертити! – воскликнула я и обернулась к матери. – Не опасно ли ей ездить так быстро?

Топот лошадиных копыт не смог заглушить звонкий смех Нефертити, и мне оставалось лишь беспомощно смотреть, как она исчезает вдали.

Мать покачала головой:

– Разумеется, опасно. Но кто сможет остановить ее?

Вооруженные стражники быстро посадили нас в другую колесницу, и дорога до места строительства нового храма Атона заняла совсем немного времени. Когда он возник на горизонте, мне показалось, будто мы въехали в осажденный город. Повсюду лежали огромные блоки песчаника, а между недостроенными стенами, ворча, кряхтя и выкрикивая команды, сновали солдаты.

Панахеси стоял неподвижно, скрестив руки на груди, раздавая короткие приказы направо и налево, и длинная мантия развевалась у него за спиной. Как и обещала сестра, внутренний двор был уже закончен, и сейчас на место устанавливали колонны с вырезанными на них фигурами Аменхотепа и Нефертити. Царская чета сошла на землю со своей колесницы, и Панахеси, кланяясь на ходу, поспешил им навстречу.

– Ваше величество!..

Тут он заметил мою сестру и попытался скрыть свое разочарование:

– Ваше величество, как любезно с вашей стороны проделать столь долгий путь, дабы взглянуть на строительство.

– Мы намерены надзирать за ходом строительства, пока оно не будет закончено, – твердо ответила Нефертити, обозревая площадку.

Хотя на первый взгляд повсюду царил хаос, на самом деле во внутреннем дворе четко прослеживались четыре разные группы мастеров: художники, резчики, носильщики и строители.

Аменхотеп сбросил с плеч накидку и огляделся по сторонам.

– Люди заметили наше прибытие?

Панахеси заколебался:

– Что вы имеете в виду, ваше величество?

– Люди заметили наше прибытие? – вскричал он. – Почему никто не кланяется?

Рабочие вокруг нас остановились, и Панахеси откашлялся:

– Я полагал, что ваше величество желает, чтобы храм славному Атону был возведен как можно скорее?

– Нет ничего и никого важнее фараона!

Голос Аменхотепа эхом прокатился по строительной площадке. За спинами солдат я разглядела военачальника Хоремхеба, на лице которого явственно читалась ненависть. Но тут молотки перестали стучать и солдаты мгновенно упали на одно колено. Лишь один человек остался стоять. Неистовый гнев мгновенно вспыхнул на лице Аменхотепа. Он шагнул вперед, и толпа попятилась, поспешно расступаясь перед ним. Нефертити судорожно втянула воздух в легкие, и я шагнула к ней.

– Что он намерен делать?

– Не знаю.

Аменхотеп пересек расстояние, отделявшее его от Хоремхеба. Оба были примерно одного роста, но лишь один из них сумел завоевать любовь армии.

– Почему ты не преклонил колено перед представителем Атона?

– Потому что вы подвергаете этих людей опасности, ваше величество. Здесь собрана элита вашей армии. Мужчины, годами тренировавшиеся вести в бой колесницы, вырезают ваш лик в камне, вместо того чтобы оборонять наши границы от хеттов. Это не слишком мудрое использование обученных людей.

– Здесь я определяю, что мудро, а что нет! Ты – всего лишь солдат, а я – фараон Египта. – Аменхотеп напрягся. – И ты склонишься передо мной.

Хоремхеб остался стоять, и рука Аменхотепа метнулась к висящему на боку кинжалу. Он угрожающе шагнул вперед.

– Скажи мне, – спросил он, вынимая кинжал из ножен, – как ты думаешь, твои люди восстанут против меня, если я убью тебя на месте? – Фараон нервно огляделся по сторонам. – Я вот уверен, что они продолжат стоять на коленях, даже когда песок пропитается твоей кровью.

Хоремхеб сделал глубокий вдох.

– В таком случае попробуйте, ваше величество.

Аменхотеп заколебался, окинув взглядом тысячи профессиональных, но безоружных воинов. После чего внезапно сунул кинжал в ножны и отступил на шаг.

– Почему ты отказываешься повиноваться мне? – возмущенно спросил он.

– Мы заключили сделку, – ответил Хоремхеб. – Я повиновался вашему величеству, а ваше величество предали Египет.

– Я никого не предавал, – гневно ответил Аменхотеп. – Это ты предал меня. Ты и твоя армия. Или ты полагаешь, будто я не знаю, что ты дружил с Тутмосом? Что ты служил ему верой и правдой?

Хоремхеб ничего не сказал.

– Перед моим братом ты бы преклонил колено! – вскричал Аменхотеп. – Скажи мне, что не сделал бы этого для Тутмоса.

Хоремхеб хранил молчание, как вдруг Аменхотеп, сжав руку в кулак, ударил военачальника в живот. Хоремхеб только судорожно охнул, но ноги его не подогнулись. Аменхотеп быстро посмотрел на солдат вокруг – все они насторожились и стали подходить ближе, готовые защищать своего командира. Затем фараон схватил Хоремхеба за плечо и в бешенстве зашептал:

– Я освобождаю тебя от этой обязанности. Возвращайся к моему отцу. Но запомни хорошенько, что, когда Старший умрет, я стану фараоном и Верхнего Египта тоже.

Толпа расступилась перед Хоремхебом, когда он зашагал к своей колеснице. А потом солдаты дружно, в едином порыве, повернулись, чтобы взглянуть на Аменхотепа.

– Продолжаем работу! – закричал Панахеси. – Немедленно!

***

Хотя было раннее утро, в жаровне моей спальни потрескивал огонь. Нефертити сидела в позолоченном кресле, придвинув его к огню, и отблески пламени играли на лазурном украшении у нее на груди. Чуть поодаль сидел наш отец, положив подбородок на сплетенные пальцы. Остальной дворец еще спал.

– Неужели ты ничего не можешь сделать, чтобы укротить его нрав? – спросил отец.