Текст книги "Нефертити"

Аменхотеп в ярости метался по комнате. Если так пойдет и дальше, с мозаичной плитки пола сойдет вся полировка.

– Почему это Тутмос – избранный? – проревел он. – Потому что я не отправляюсь в глушь и не стреляю во все, что попадается мне на глаза?

– Никому нет дела до того, охотишься ты или нет, – уверила его Нефертити. Она погладила его по щеке и взъерошила ему кудри. – Успокойся и забудь об этом, – мягко сказала она. – Уже завтра мы начнем подготовку к отъезду, и ты станешь настоящим фараоном, неподотчетным никому.

Глава восьмая

Двадцать седьмое фармути

На следующий день во дворце начались суматошные приготовления. Мои родители всецело были заняты паланкинами и осликами, а Нефертити постоянно громко окликала меня по любому поводу. Стоит ли ей брать с собой старые парики или лучше заказать на месте новые? Что ей надеть в дорогу до Мемфиса и поедут ли с нами Ипу и Мерит? Во всем дворце никто не сидел без дела. Даже армия пребывала в полном смятении, поскольку Старший отбирал, кто из воинов останется с ним, а кто отправится в путь. Военачальникам предстояло сделать этот выбор самостоятельно.

Я вышла во дворцовый сад, куда не добралась всеобщая суета, и зашагала по аллее, обсаженной платанами, блестящая ярко-зеленая листва которых бросала уютную тень на вымощенную галькой дорожку. В одном месте я свернула с тропинки, остановившись полюбоваться цветущим миртом, заросли которого оказались особенно густыми подле оливковой рощицы. Его пышные белые цветы можно было использовать для лечения кашля, неприятного запаха изо рта и простуды. Да и вообще вокруг дворца росли в основном растения, способные либо исцелить, либо погубить. Я спросила себя, а известно ли царскому садовнику о том, что жасмин хорошо помогает при усталости, и случайно ли он посадил виноградные лозы рядом с белой и желтой ромашкой или же знал, что придворные лекари используют ромашку для снятия напряжения.

Я могла просидеть в саду весь день, и никто бы ничего не заметил, если бы только Нефертити опять не понадобилась моя помощь. Подняв камешек, я бросила его в воду, и вслед за всплеском вдруг услышала жалобное мяуканье. Сначала один, а за ним и второй котенок выскочили из кустов, привлеченные шумом падения гальки в воду. Одна из дворцовых кошек недавно произвела на свет целый выводок, и теперь котята гонялись за своей матерью, гладкой черной кошкой, кусая друг друга за хвосты и кувыркаясь в траве. Я подозвала одного из них, похожего на зеленоглазый комочек, и он доверчиво прыгнул мне на колени, мяуканьем требуя накормить его.

– Готова поспорить, что тебе нравится здесь, в саду, – с легкой завистью проговорила я, почесывая котенка под подбородком. – Никто тебя не дергает и не спрашивает, какой схенти ему надеть.

Котенок, не обращая внимания на мои слова, вскарабкался по моему платью и умостил свою крошеную мордочку на моем плече. Рассмеявшись, я оторвала его от себя.

– Проказник!

Он растопырил свои маленькие лапки и выпустил крошечные коготки, ища, за что бы уцепиться.

– Давай лучше так. – Я усадила его на сгиб руки, и он уютно устроился там, глядя на стрекоз и очарованный их порханием.

– Мутни! – донесся до меня с другого конца сада голос Нефертити. Как всегда, ей явно что-то срочно понадобилось. – Мутни, ты где? – Вот она показалась из-за деревьев и двинулась в обход пруда с лотосами, чтобы подойти ко мне. Глаза ее были полны слез, но она не плакала. Она вообще никогда не плакала.

– Что случилось? – я вскочила на ноги, забыв про котенка. – Кто тебя обидел?

Взяв меня под руку, она подвела меня к каменной скамье.

– У меня началось кровотечение, – призналась она.

Я с недоумением уставилась на нее.

– Но ведь ты стала его женой всего пару дней назад…

Ее ногти впились мне в руку.

– Кия уже на четвертом месяце беременности! – воскликнула она. – На четвертом! Ты должна дать мне что-нибудь попить, Мутни. Ты ведь изучала травы вместе с Ранофером.

Я покачала головой:

– Нефертити…

– Пожалуйста! Вспомни, что говорил тебе учитель. Ты всегда слушала его очень внимательно.

И хотя Ранофер был влюблен в Нефертити, его наставления и перечисления лечебных трав терпеливо выслушивала именно я. Мне хотелось улыбнуться, но в глазах сестры стоял страх, и я вдруг поняла, насколько осложнятся наши дела, если у Кии родится сын, а Нефертити даже не забеременеет. Я попыталась сосредоточиться.

– Можно взять корень мандрагоры.

– Отлично. – Она выпрямилась, и на щеках ее заиграл слабый румянец. – Что еще?

– Мед и растительное масло.

Она быстро кивнула:

– Я смогу их достать. С мандрагорой, естественно, будет несколько сложнее.

– Попробуй сначала мед, – посоветовала я, понимая, что бесполезно обращать ее внимание на то, что Кии понадобился почти год, чтобы забеременеть.

***

Двадцать восьмого фармути все дворы в Малкате были сплошь заставлены паланкинами. Тяжело навьюченные ослики громко кричали, а сбивающиеся с ног слуги то и дело натыкались друг на друга, изрыгая проклятия. Поскольку близился сезон шему и уровень воды понизился повсеместно, наше путешествие в Мемфис должно было занять много дней. Я попросила Ипу поискать на базаре какие-либо трактаты о травах, которые я могла бы прочесть, пока мы будем плыть под парусом.

– На корабле? Вы хотите читать на корабле?

От неожиданности она застыла на пороге моей комнаты, опустив на пол пустую корзину, которую держала в руках. К полудню она будет заполнена доверху всем тем, что я сочту необходимым. Сегодня – наш последний день пребывания в Фивах, и кто знает, какими базарами может похвастать Мемфис? Все были взвинчены, без конца бегая в город в поисках масла лотоса, сурьмы и кокосового бальзама.

– Но разве сможете вы читать во время качки? Или вас совсем не тошнит?

– Я возьму с собой имбирь. – Встав с постели, я сунула несколько медяков ей в ладонь. Мы вместе вышли, и я рассчитывала присоединиться к своей сестре. – Ищи какие-нибудь хорошие манускрипты, в которых есть все, что касается трав.

В наш дворик вышел Старший фараон, чтобы проконтролировать сбор вещей для отъезжающего сына, и придирчиво принялся наблюдать за их погрузкой. Дважды он заметил то, чего не хотел отдавать, и оба раза приказал слугам выгрузить предметы обратно.

– Эта золотая ваза, инкрустированная кобальтом, – дар нубийцев. Она останется в Малкате.

Слуги безропотно подхватили тяжелую высокую вазу и потащили ее обратно на свое место в покои, которые прежде занимал Аменхотеп Младший. В другой раз Старший фараон заметил рабыню, к которой испытывал особенную привязанность, прелестную, совсем еще юную девушку, с длинными волосами, девственным румянцем на щеках и маленькой грудью. Он сразу потребовал, чтобы и ее вернули во дворец. Царица с нескрываемым презрением смотрела на происходящее.

– Я бы никогда не потерпела в мужьях похотливого развратника, – прошипела Нефертити.

Мы с нею стояли под навесом, глядя на разворачивающийся на наших глазах спектакль.

– Она позволяет ему это, поскольку подобное занятие не оставляет ему времени для других дел, – заметила я и даже сама не сразу поняла, насколько оказалась права. – Если он торчит в спальне, то не может одновременно находиться и в Зале приемов.

К нам присоединилась моя мать, мы нашли для себя укромный уголок и стали наблюдать за всеобщей суетой. Слуги с опахалами обдували нас прохладным ветерком на изнуряющей жаре, которую Нефертити, похоже, попросту не замечала. Она вышла из-под навеса, чтобы лично проинспектировать погрузку всех тех вещей, которые вскоре станут принадлежать ей, и, пока слуги глазели на нее с открытыми ртами, она властно раздавала короткие приказы. Они так и не привыкли к ее редкой красоте, миндалевидному разрезу глаз и длинным, пушистым ресницам. Кроме того, они принимали ее красоту за умиротворенное благодушие, еще не сообразив, что она обладает неистощимой энергией и тягой к перемене мест.

«Царица Нефертити, правительница Нижнего и со временем Верхнего Египта», – подумала я. Затем представила себе: «Царица Мутноджмет», – и содрогнулась. Нет, ни за что. Чей-то негромкий голос вывел меня из задумчивости, и я вдруг поняла, что рядом с нашим навесом оказался Аменхотеп. На нем был надет длинный схенти с золотым поясом, а его руки украшали серебряные браслеты. Сурьма вокруг его глаз выглядела совсем свежей. Военачальник Хоремхеб стоял всего в одном шаге от него, но этих двоих разделяла пропасть, и я ничуть не удивилась, вдруг осознав, что Хоремхеб не питает к новому царю ни малейшего уважения.

– Семьдесят человек должны идти за мной и еще пятьдесят – впереди. Возможность покушения следует исключить полностью. Если какой-либо крестьянин проскользнет на корабль незамеченным, наказанием ему должна стать немедленная смерть, – приказал Аменхотеп.

Беглые рабы иногда присоединялись к царским караванам, чтобы проникнуть во дворец, где могли стать слугами, живущими в роскоши.

Военачальник предпочел промолчать.

– Мы будем двигаться от рассвета до заката. До тех пор пока не стемнеет настолько, что стремнина станет неразличимой, – продолжал фараон. – Мы направимся прямиком в Мемфис, не заходя в другие порты.

Впервые по лицу Хоремхеба скользнула тень некоего чувства.

– Ваше величество, – твердо прервал он царя, – людям будет нужен отдых.

– В таком случае пусть они сменяют друг друга на веслах.

– В дневную жару люди могут и умереть. И обойдется это дорого…

– Все должно быть исполнено любой ценой! – выкрикнул Аменхотеп.

Шум и суета во дворе моментально стихли. Аменхотеп знал, что глаза всех присутствующих устремлены на него, и кровь прилила к его щекам. Он шагнул к Хоремхебу, на лице которого не дрогнул ни один мускул.

– Ты ставишь под сомнение волю фараона? – угрожающим тоном спросил он.

Хоремхеб без страха встретил его свирепый взгляд.

– Никогда, ваше величество.

Аменхотеп опасно прищурился.

– Это все? – спросил Хоремхеб.

На мгновение мне показалось, что Аменхотеп не ответит. Но он все-таки ответил:

– Все.

Военачальник решительным шагом направился к своим людям, а Аменхотеп зашагал в противоположном направлении. Нефертити посмотрела на мою мать, а потом перевела взгляд на меня.

– Что случилось?

– Аменхотеп рассердился на военачальника, – сказала я. – Мы будем двигаться к Мемфису без остановок. А тот возразил, что люди могут начать гибнуть от жары.

– В таком случае пусть меняются на веслах, – отозвалась Нефертити, и мы с матерью обменялись многозначительными взглядами.

Праздник Прощания перед нашим отбытием в Мемфис устроен не был. Солнце все выше карабкалось по небосклону, и время нашего отплытия приближалось. Во дворе появился Панахеси, и мы с сестрой увидели, как он что-то прошептал Аменхотепу на ухо. Они стояли рядом в самом дальнем углу, вдали от шума и суеты, криков осликов и перебранки слуг. Нефертити зашагала через двор, потянув меня за собой, и Панахеси приветствовал ее поклоном и поспешно ретировался.

– Что он хотел? – недоверчиво спросила Нефертити.

Аменхотеп, явно испытывая неловкость, переступал с ноги на ногу:

– Паланкин.

Моя сестра отреагировала стремительно:

– Для Кии?

– Она беременна. Ей понадобятся шесть носильщиков. Нефертити крепко сжала мою руку:

– Она что, так растолстела, что ее должны нести шестеро мужчин?

Кровь прилила у меня к щекам – она повысила голос на царя Египта.

– Я должен разместить Панахеси…

– Так кого в нем понесут, ее саму или Панахеси? Шесть слуг полагаются только царице! Или она уже стала ею? А я получила отставку?

Я почувствовала, как во дворе вновь воцарилась тишина, и краем глаза заметила военачальника Нахтмина.

– Я… Я скажу Панахеси, что она может рассчитывать только на пятерых носильщиков, – запинаясь, пробормотал Аменхотеп.

Я ахнула, но Нефертити лишь кивнула в ответ, глядя, как удаляется Аменхотеп, дабы сообщить Панахеси, что его дочери отныне полагается меньшее количество носильщиков. После ухода молодого фараона к нам небрежной походкой, лавируя среди всеобщей суеты, подошел Нахтмин.

– Я пришел проститься с царицей Египта, – заявил он, – и пожелать счастливого пути сестре старшей жены царя. Пусть ваши сады в Мемфисе доставят вам не меньше радости, чем здесь, в Фивах, госпожа Мутноджмет.

Нефертити выразительно приподняла брови. Было очевидно, что военачальник привлек ее внимание. Ей понравилось сочетание его голубых глаз и смуглой кожи. Он взглянул на Нефертити, и я ощутила неожиданный укол ревности.

– Похоже, ты на короткой ноге с моей сестрой.

Нефертити улыбнулась, и Нахтмин ответил ей тем же.

– Мы встречались несколько раз. Однажды это случилось в саду, где я, собственно говоря, и предсказал ее будущее.

Улыбка Нефертити стала шире.

– Следовательно, ты – не только военачальник, но еще и прорицатель?

У меня перехватило дыхание – только жрецы Амона знали, в чем заключаются желания богов.

– Я не столь высокого о себе мнения, ваше величество. Я – всего лишь внимательный наблюдатель.

Она шагнула к нему вплотную, так что при желании могла коснуться губами его щеки. Они затеяли какую-то игру, которая мне не нравилась. Нахтмин окинул взглядом ее невысокую, ладную фигурку и задержал его на прядке иссиня-черных волос, упавших ей на щеку. Ей не следовало позволять первому встречному разглядывать себя столь откровенно. Военачальник отступил на шаг – очевидно, от тяжелого аромата ее духов у него закружилась голова. Но тут вернулся Аменхотеп и их опасная игра оборвалась. Нефертити выпрямилась.

– Так ты не отправляешься с нами в Мемфис, военачальник?

– К сожалению, нет, – ответил он и посмотрел при этом на меня. – Но я буду ждать вашего возвращения здесь. Впрочем, я провожу караван вашего величества до гавани.

Нефертити игриво передернула плечиками.

– В таком случае мы скоро увидимся. – И она направилась к Аменхотепу, дабы расспросить его насчет носильщиков, а Нахтмин взглянул мне прямо в глаза.

– До свидания, военачальник, – я холодно простилась с ним и отвернулась, чтобы присоединиться к своей матери под навесом.

Караван был готов. Животные нетерпеливо переступали с ноги на ногу в душном дворике, и, казалось, сам воздух был насыщен нервным ожиданием. Лошади призывно ржали, и слуги поглаживали их морды, чтобы успокоить. Я упаковала свои растения в специально подготовленный для этой цели сундук, переложив горшки полотном, чтобы они не раскачивались и не бились друг о друга во время недолгого пути к гавани. А на корабле я достану их из сундука и расставлю так, чтобы на них падали солнечные лучи. Впрочем, растений набралось всего с дюжину. Остальные я оставила во дворце, отщипнув по нескольку листочков с каждого и уложив их в шкатулку слоновой кости с мягкой прокладкой. Листочков получилось довольно много, кроме того, в маленьких, плотно завязанных полотняных мешочках я хранила образцы самых полезных растений. Военачальник Хоремхеб провел смотр своего войска, после чего Аменхотеп преклонил колени перед отцом, прося Старшего о благословении.

– Ты будешь гордиться мною, – пообещал Аменхотеп. – Сегодня боги возрадуются.

Я увидела, как Старший повернулся к Тие, и по их глазам поняла, что оба они подумали о Тутмосе, который должен был сейчас стоять на коленях перед ними вместо Аменхотепа. Новоиспеченный фараон тоже догадался об этом и выпрямился во весь рост.

– Должно быть, вы жалеете Тутмоса, – резко прошипел он, – но именно я – тот сын, который правит Нижним Египтом. Я – тот, кого выбрали боги, а не он.

Царица Тия расправила плечи.

– Да хранят тебя боги, сын – холодно обронила она. Старший фараон только кивнул, но в глазах его не было любви.

Аменхотеп Младший бессознательно одернул тунику и, заметив, что солдаты и слуги внимательно наблюдают за этой сценой, яростно крикнул:

– Вперед!

Появилась моя камеристка и воскликнула:

– Живее в паланкин!

Я залезла внутрь. Караван двинулся в путь. Я ехала вслед за Аменхотепом и Нефертити, сидящими рядышком. Раздвинув занавески, я помахала Тие. Царица махнула мне рукой в ответ. Аменхотеп Старший, как мне показалось, выглядел торжественно-печальным. Недолгое расстояние до гавани мы проделали в клубах пыли. Блеск набегающих речных волн можно было заметить даже в щели между занавесками, защищавшими меня от солнца, и вскоре караван остановился перед впечатляющим египетским флотом, стоящим на якоре в порту. Нас высадили, и царская семья погрузилась на корабль. Поскольку теперь моя мать, отец и я сама стали также ее частью, то нам предстояло путешествовать на барке самого фараона, на мачте которого развевались золотые вымпелы. Панахеси с его семейством была предоставлена отдельная галера. Я была только рада этому – ни на одном корабле не нашлось бы места для Кии и Нефертити одновременно.

Каждая галера вмещала пятьдесят два гребца и еще двадцать пассажиров на палубе или же под нею. Внутри корабля были расположены двухкомнатные деревянные каюты, драпированные льном.

– Чтобы уберечься от жары, – пояснил отец.

– А где будут спать солдаты? – спросила я.

– На палубе. По ночам там достаточно тепло.

На фоне речной глади корабли выглядели очень красиво – на деталях из черного дерева, инкрустированных серебром, перемигивались солнечные зайчики. В небе над гаванью звучал протяжный крик ибиса, ищущего себе пару. Стоя на ступенях, я наблюдала за погрузкой сокровищ из дворца Старшего фараона: медных чаш, кедровых сундуков с париками, алебастровых статуй и гранитного алтаря, щедро усыпанного жемчугом. Рабы изнемогали под тяжестью многочисленных корзин с лучшими драгоценными каменьями и украшениями египетских царей, которые грузили на суда в последнюю очередь, а стража следила за погрузкой.

Когда корабли подняли паруса и снялись с якорей, я отправилась в каюту на поиски своих родителей. Мать играла в сенет^* с женой самого известного в Египте архитектора. «Значит, Аменхотеп все-таки убедил его покинуть Фивы», – подумала я.

– А где папа? – спросила я у матери.

Не отрываясь от игры, она кивнула подбородком в сторону кормы. Как и Нефертити, мать очень хорошо играла в сенет. Выйдя на корму, я услышала голос отца еще раньше, чем увидела его самого.

– Почему ты не рассказала мне об этом раньше? – спросил он.

– Потому что я знала, что ты рассердишься. Но Хоремхеб – на нашей стороне. Он понимает, что мы делаем, – прозвучал в ответ голос Нефертити.

Осторожно заглянув в их каюту, я увидела отца. Он покачал головой:

– Ты наживаешь врагов нашей семье быстрее, чем мы обзаводимся союзниками. Пески Мемфиса поглотят нас без остатка, а если еще и народ восстанет против тебя…

– Но он полюбит нас! – пообещала сестра. – Мы возведем для него столь величественные храмы, каких он еще никогда не видел. Мы будем устраивать для египтян больше празднеств, и мы будем щедро раздавать дары народу. Это – мечта Аменхотепа.

– А твоя?

Она заколебалась:

– Разве ты не хочешь, чтобы твое имя запомнили в веках?

– Чем? Введением налога на храмы?

На мгновение между ними повисло молчание.

– Ты станешь самым могущественным сановником в царстве, – взмолилась она. – Я позабочусь об этом. Пока он будет строить свои храмы, ты будешь править страной. Политика его не интересует. Вся власть окажется в твоих руках, и Панахеси рядом с тобой будет смотреться, как степной шакал рядом со львом.

Глава девятая

Шему, сезон урожая

К концу второго дня я начала узнавать в лицо матросов на борту нашего корабля. Они кивали мне, когда я проходила мимо, но выглядели усталыми и измученными, поскольку все свое время проводили на палящем солнце, поддерживая собственные силы лишь водой и похлебкой. Впрочем, для Ипу у них всегда находилось время. Когда она шла по палубе, покачивая бедрами и тяжелыми золотыми серьгами, мужчины разговаривали с ней так, как брат может разговаривать с сестрой, а когда рядом никого не было, даже пересмеивались между собой втихомолку. А вот со мной они ограничивались тем, что вежливо роняли: «Госпожа».

К концу третьего дня пути мне стало скучно. Я пыталась читать, узнавая любопытные вещи о деревьях, что росли в царстве Митанни далеко к северу от нас, где Хабур впадает в Евфрат. К тому времени как мы провели семь дней на реке, не сходя на берег, я прочла все семь трактатов, которые Ипу сумела раздобыть на базарах Фив. Затем, на восьмой день, безостановочное странствие прискучило даже Аменхотепу, и мы сошли на берег, чтобы размять ноги и разжечь костры.

Слуги насобирали дров, чтобы зажарить диких гусей, которых поймали на реке, и мы поужинали из лучшей фаянсовой посуды Старшего. Такое пиршество стало приятным разнообразием после черствого хлеба и инжира, которыми мы питались до сих пор, и Ипу присоединилась ко мне у костра с кубком лучшего вина фараона. Вокруг нас, у доброго десятка других костров, пьянствовали солдаты, а придворные играли в сенет. Ипу вдруг улыбнулась, глядя в свой кубок.

– Лучшего вина я еще никогда не пробовала, – призналась она.

Я вопросительно приподняла брови:

– Даже на виноградниках своего отца?

Кивнув, она наклонилась ко мне:

– Думаю, что они открыли самые старые бочки.

У меня перехватило дыхание:

– Просто так? И фараон не возражал?

Она украдкой взглянула на Аменхотепа, и я проследила за ее взглядом. Пока придворные пересмеивались, а Нефертити о чем-то негромко разговаривала с нашим отцом, Аменхотеп смотрел на огонь. Губы его были плотно сжаты, и в трепетном свете костра лицо его выглядело осунувшимся.

– Он думает только о том, как бы быстрее добраться туда, – ответила Ипу. – Чем скорее он окажется в Мемфисе, тем раньше завладеет посохом и цепом Египта.

К нам направился Панахеси под руку с Кией, беременность которой уже была очевидна. Когда они подошли к нашему костру, Нефертити обернулась и больно ущипнула меня за руку.

– Что она здесь делает? – нетерпеливо спросила она.

Я потерла руку.

– Она плывет с нами в Мемфис, ты не забыла?

Но Нефертити пропустила мой сарказм мимо ушей.

– Она беременна. Ей следует вернуться обратно на корабль. «И оказаться подальше от Аменхотепа», – явно хотела добавить она.

Одна из сопровождавших Кию женщин положила на песок пуховую подушку, и Кия опустилась на нее напротив Аменхотепа, накрыв ладонью свой выступающий, выкрашенный хной живот. Она выглядела такой мягкой, свежей и естественной в своей беременности, тогда как Нефертити, наоборот, сверкала блеском золота и малахита.

– Мы уже на полпути к Мемфису, – провозгласил Панахеси. – Вскоре мы прибудем на место и фараон воцарится в своем дворце.

Маленькая группа вокруг костра согласно закивала, негромко переговариваясь между собой, а мой отец внимательно наблюдал за визирем.

– Планы строительства разрабатываются успешно, ваше величество? – спросил Панахеси.

Аменхотеп выпрямился, стряхивая с себя задумчивость:

– С планами все прекрасно. Моя царица – прирожденный архитектор. Мы уже набросали схему храма с внутренним двориком и тремя алтарями.

Панахеси довольно улыбнулся:

– Если его величеству понадобится помощь…

Он развел руки в стороны, ладонями кверху, и Аменхотеп благосклонно кивнул ему.

– Я уже составил планы и в отношении тебя, – сказал он. Придворные у ближайших костров прервали игру в сенет.

– Когда мы достигнем Мемфиса, – провозгласил Аменхотеп, – ты должен будешь проследить за тем, чтобы военачальнику Хоремхебу ничто не помешало собрать пошлину со жрецов Амона.

Пламя в костре потрескивало и шипело, и Панахеси сумел скрыть потрясение. Он метнул быстрый взгляд на Нефертити, стараясь понять, знала ли она об этом, и прикинуть, насколько фараон доверяет ей сейчас. А потом все сановники заговорили разом.

– Но, ваше величество, – возразил кто-то, – благоразумно ли это?

Панахеси откашлялся:

– Разумеется, благоразумно. Храмы Амона еще никогда не облагались налогом. Они втихаря прибирают к рукам богатства Египта, а потом распоряжаются ими как своими собственными.

– Вот именно! – вскричал Аменхотеп. Он ударил кулаком по ладони, и многие воины обернулись, чтобы послушать, что говорит фараон. Я оглянулась на отца, лицо которого превратилось в непроницаемую маску опытного царедворца. Но я знала, о чем он думает. «Этому царю всего семнадцать лет от роду. Что с ним станется спустя десять лет, когда власть ляжет ему на плечи, как умело сшитая накидка? И что еще он выкинет к тому времени?»

Панахеси подался вперед и обратился к царю:

– Моя дочь скучала без вас на протяжении всех этих восьми дней, что мы шли под парусами.

Аменхотеп метнул быстрый взгляд на Нефертити.

– Я не забыл свою первую жену, – сказал он. – Я вновь приду к ней… когда мы окажемся в Мемфисе.

Поверх языков пламени он посмотрел на Кию, которая сделала вид, будто не слышит, о чем он только что разговаривал с ее отцом. Она ласково улыбнулась ему. «Вот маленькая паршивка, – подумала я. – Как будто она не знает, чего добивается ее отец».

– Пойдем прогуляемся по берегу? – немедленно предложила Нефертити, хватая меня за руку и рывком поднимая на ноги.

Я благоразумно хранила молчание, пока мы не отошли от костра на безопасное расстояние, справедливо полагая, что сестра будет вне себя от ярости. Но, шагая по мокрому песку Нила в сопровождении двух стражников, тащившихся позади, она, как выяснилось, пребывала в прекрасном расположении духа. Запрокинув голову, она всмотрелась в россыпь звезд на небе и полной грудью вдохнула свежий воздух.

– Господство Кии в сердце Аменхотепа закончилось. Он больше не придет к ней до тех пор, пока мы не прибудем в Мемфис.

– До этого осталось совсем недолго, – ответила я.

– Но это я рисую храм вместе с ним. Это я буду править вместе с ним. Я, а не она. А еще у меня скоро будет ребенок.

Я искоса взглянула на нее:

– Ты беременна?

Лицо у нее вытянулось.

– Нет, еще нет.

– Ты принимаешь мед?

– Кое-что получше. – Она рассмеялась, словно пьяная. – Мои служанки раздобыли для меня корень мандрагоры.

– И сделали из него настойку?

Это был трудный процесс. Я сама видела его всего один раз, когда настойку готовил Ранофер.

– Да. Я приняла ее прошлой ночью. Так что теперь зачатие может случиться в любой момент.

В любой момент. Моя сестра, беременная наследником египетского трона. Я уставилась на нее в серебристом свете луны и нахмурилась:

– Тебя не пугают планы мужа?

– Нет конечно. Почему я должна их бояться?

– Потому что жрецы могут восстать против тебя! Они очень могущественны, Нефертити. А что, если они устроят покушение на твою жизнь?

– Не имея под рукой армии, на что они способны? А войско на нашей стороне. У нас есть Хоремхеб.

– Но что, если народ не простит тебя? Ведь это, по сути, его золото. Как и серебро тоже.

– А мы освободим народ от безжалостной хватки жрецов Амона. Мы отдадим людям то, что отняли у них жрецы.

– Каким же это образом? – спросила я, и мой собственный голос даже мне самой показался полным неприкрытого цинизма.

Нефертити воззрилась на реку:

– С помощью Атона.

– Бога, которого понимаете только вы.

– Бога, которого скоро узнает весь Египет.

– Потому что этим богом на самом деле является Аменхотеп?

Она метнула на меня выразительный взгляд, но ничего не ответила.

***

На следующее утро моряки медленно принялись за работу. Накануне они выпили слишком много вина, и поэтому Аменхотеп запретил им в дальнейшем сходить на берег. Мои отец с матерью ничего не сказали, разминая затекшие ноги на палубе, но три ночи спустя на кораблях разошлись слухи о том, что шестеро людей Хоремхеба умерли. Слуги шептались, что причиной их смерти стала протухшая еда и питье.

– А чего еще ожидал фараон? – шепотом обратился к моему отцу один из сановников. – Если нам нельзя регулярно сходить на берег, чтобы набрать свежей воды, то люди будут умирать и дальше.

На судах явно начиналась, как поговаривали, дизентерия, заболевание, которое способен вылечить любой местный лекарь, если бы людям попросту разрешили сойти на берег.

Две ночи спустя стало известно, что умерло еще одиннадцать человек, и тогда Хоремхеб нарушил приказ Аменхотепа. Вечером он подплыл к царской барке, идущей во главе флотилии, и поднялся на борт нашего корабля, требуя немедленной аудиенции у царя.

Мы оторвались от своих партий в сенет, и отец быстро встал:

– Не знаю, военачальник, примет ли он тебя.

Но тот не собирался сдаваться:

– Мои люди умирают один за другим, а эпидемия дизентерии распространяется все шире.

Отец заколебался:

– Посмотрим, что я смогу для тебя сделать.

С этими словами он исчез в каюте. Вернувшись, он угрюмо покачал головой:

– Фараон никого не принимает.

– Это – люди, – сквозь стиснутые зубы процедил Хоремхеб. – Люди, которым нужна помощь. Им может помочь простой лекарь. Неужели он готов принести в жертву людей только ради того, чтобы поскорее прибыть в Мемфис?

– Да. – Дверь во внутреннюю каюту распахнулась, и на пороге появился Аменхотеп в схенти, на голове у него был царский платок немес^*. – Фараон не меняет своих решений. Вы все слышали мой приказ! – прокричал он, сделав несколько шагов вперед.

В глазах у Хоремхеба вспыхнула лютая ненависть. Я испугалась, представив, что он может перерезать Аменхотепу горло одним взмахом своего кинжала. Но военачальник овладел собой и направился к двери.

– Подождите! – вскричала я, удивляясь сама себе. Военачальник замер на месте. – У меня есть мята и базилик. Они могут исцелить ваших людей, и нам не придется сходить на берег в поисках лекаря.

Аменхотеп напрягся, но тут позади него в дверях каюты появилась Нефертити.

– Отпусти ее, – взмолилась она.

– Я могу воспользоваться накидкой. Никто даже не узнает, что я куда-либо отлучалась, – быстро сказала я и посмотрела на Аменхотепа. – Тогда люди сочтут, что ваш приказ был выполнен, а жизни ваших воинов будут сохранены.

– Она изучала травы в Ахмиме, – пояснила Нефертити. – Не исключено, что она сумеет вылечить их. А что будет, если дизентерия будет распространяться и дальше?

Хоремхеб в упор смотрел на фараона, ожидая его решения. Аменхотеп вскинул подбородок, изображая приступ необыкновенной щедрости.

– Сестра старшей жены царя может отправляться.

На лице матери отобразилось явное неодобрение, а в глазах отца застыло непроницаемое выражение. Но сейчас речь шла о жизни людей. Позволить им умереть, когда мы могли бы спасти их – значило поступить против законов Маат. Что подумают боги, если на пути к Мемфису, к началу нового правления, мы позволим невинным людям умереть? Подбежав к своему тюфяку, я быстро схватила свою шкатулку с травами. Затем, набросив накидку, я под покровом темноты последовала за Хоремхебом. В лицо мне ударил свежий ветер с Нила. Мне было страшно и очень хотелось помолиться богине удачи Бастет^* и попросить у нее счастливого пути. Но я лишь поспешила вслед за безмолвствующим и задумавшимся военачальником. Мы поднялись на борт корабля, где находились больные матросы. Здесь царило ужасное зловоние. Я прижала полу накидки к лицу.