Текст книги "Нефертити"

Глава шестая

Двадцать четвертое фармути

На сей раз, когда мы собирались отправиться на арену посмотреть, как Аменхотеп Младший ездит верхом, он предварительно пригласил нас на конюшню и поинтересовался у Нефертити, какая лошадь нравится ей более всего. Кия наверняка бы жеманно захлопала ресницами и заявила, что ей по нраву кобыла с самой роскошной гривой. Но Нефертити сначала внимательно осмотрела лошадей: их поступь, ширину груди, силу мышц под шелковистой кожей, огонь в их глазах и только потом решительно ответила:

– Вон та, темная. Гнедая лошадь, что нетерпеливо гарцует у ворот.

Аменхотеп кивнул:

– Подведите сюда гнедую!

Кия обернулась к трем дамам, что всегда сопровождали ее, высоким женщинам, на целую голову возвышавшимся над моей сестрой, и одна из них громко проговорила, постаравшись, чтобы моя семья все хорошенько расслышала:

– В следующий раз он позволит ей выбрать для себя схенти. – Они дружно захихикали, но Нефертити решительно направилась к Аменхотепу, стоящему рядом с Панахеси и моим отцом, и стала смотреть, как он застегивает кожаные перчатки.

– Ты давно ездишь верхом? – поинтересовалась она.

Ей резко ответил Панахеси:

– С тех пор как фараон был еще мальчишкой в Мемфисе. Нефертити покосилась на группу молодых мужчин, застывших в ожидании. Это были сыновья других визирей, упражнявшиеся вместе с царем. Аменхотеп проследил за ее взглядом и уверенно добавил:

– Они уступают мне в скачках каждое утро вовсе не потому, что обязаны это делать. Верхом я езжу лучше любого солдата в армии моего отца.

Нефертити подошла к нему вплотную.

– И ты говоришь, что занимаешься этим с самого детства? Аменхотеп надел шлем и ответил:

– Я научился управлять колесницей раньше, чем твердо встал на ноги.

– А что, если я тоже хочу посоревноваться? – спросила она. С другой стороны конюшни до нее долетел резкий ответ Кии:

– Женщины не ездят на арене!

– А я ездила в Ахмиме, – провозгласила Нефертити.

Я взглянула на отца, но лицо его оставалось непроницаемым. Он ничего не сказал, и Нефертити взяла шлем с ближайшей полки и вызывающе надела его на голову.

– Я хочу, чтобы ты научил меня всему, что умеешь сам.

Аменхотеп помолчал, оценивая серьезность ее заявления. А она жизнерадостно добавила:

– Я хочу испытать восторг от езды на лучших боевых скакунах Египта. А учиться хочу у лучшего наездника страны.

Аменхотеп рассмеялся.

– Приведите главного конюшего! – крикнул он, и Панахеси с Кией тут же заметались.

– Она же разобьется! – вскричал Панахеси.

Разумеется, на самом деле его волновало вовсе не это, он был раздосадован тем, что его дочь оказалась недостаточно умна или сообразительна, чтобы предложить на эту роль себя. А теперь на арене будет властвовать Нефертити. Даже наш отец не подумал об этом, хотя, в сущности, это было очевидно. Безупречный ход. Если Нефертити сумела запустить коготки в личную спальню Аменхотепа, в его политику, а теперь и в его любимое развлечение, то что тогда их сможет разлучить?

– Но, ваше величество… – протянул Панахеси.

Аменхотеп обернулся, и взор его был мрачен:

– Ни слова более, визирь! Моя царица желает прокатиться верхом, и я научу ее.

Сидя на деревянных скамьях, ярусом расположившихся под полотняным навесом, мы смотрели, как они двинулись по кругу, и Кия прошипела, обращаясь ко мне:

– Что она себе позволяет?

Я перевела взгляд на смеющуюся и сияющую сестру, длинные черные волосы которой развевались у нее за спиной и переливались на солнце. Аменхотеп смеялся вместе с нею, и я с удовольствием съязвила:

– Она очаровывает фараона. Что еще ей остается теперь, когда любимого ее наставника больше нет под боком?

***

– Отлично придумано, – заметил мой отец.

Нефертити самодовольно развалилась в кресле, ожидая, пока Мерит закончит вплетать бусины ей в парик. В ее покои доставили пару алых перчаток для верховой езды – подарок Аменхотепа. Она сказала:

– Это было весело.

– Но одного раза довольно, – предостерег ее отец.

– Почему? Мне понравилось. Почему мне нельзя научиться хорошо ездить верхом?

– Потому что это опасно! – воскликнула я. – Неужели тебе не страшно?

– А чего здесь бояться?

– Лошадей. Или того, что колесница может опрокинуться. Вспомни, что случилось с наследным принцем Тутмосом.

Отец с Нефертити переглянулись. Ипу и Мерит отвели глаза.

– Тутмос был ранен на войне, – небрежно отмахнулась от моих слов Нефертити. – А сейчас – не война. – Мерит затянула последние бусины на парике Нефертити, и, когда моя сестра встала, они негромко звякнули.

Мой отец тоже поднялся.

– Я буду в пер-меджате, нужно подготовить письма иноземным посланцам. Они должны знать, где искать твоего супруга, чтобы направлять ему свои прошения.

Он обвел взглядом комнату, в которой после вчерашних новостей ничего не изменилось.

– Мы отбываем через пять дней, – негромко напомнил он, – и вам обеим полагается наблюдать за сборами.

После того как отец ушел, Нефертити протянула мне руку. Очевидно, иноземные посланцы ее ничуть не заботили.

– Идем.

Я недовольно нахмурилась:

– Ты слышала, что сказал отец? Что мы должны укладывать вещи.

– Не сейчас.

Она взяла меня за руку и потянула за собой.

– Постой! Куда мы идем? – запротестовала я.

– В твое любимое местечко.

– Но почему именно в сад?

– Потому что там мы должны встретиться кое с кем.

– С Аменхотепом? – догадалась я.

– И кое с кем еще.

Пройдя коридорами, мы вышли во дворцовый сад с его обсаженными деревьями аллеями и многочисленными озерами. Кто-то очень сведущий в дизайне разместил фонтан Гора в пруду с лотосами, окружив его камышом и сине-фиолетовыми ирисами. Каменные скамьи укрывались в густой тени платанов, а тропинка, обсаженная кустами жасмина, уводила к купальням. За ними виднелся гарем, где жили менее привилегированные женщины Аменхотепа Старшего. Я смотрела, как над травой порхают стрекозы и как солнечные зайчики играют на их сине-золотистых крылышках.

– Перебравшись в Мемфис, мы первым делом возведем высочайший из храмов, когда-либо построенных в Египте. Как только люди увидят славу Атона, – сестра уверенно шагала вперед, – то в жрецах Амона отпадет всякая нужда.

– Отец говорит, что необходимо равновесие. Власть фараона уравновешивается властью жрецов. Даже наши наставники учили нас этому.

– А они учили нас тому, что финансовыми ресурсами фараонов заправляют жрецы? Или, по-твоему, это и есть равновесие? – В тени платана глаза Нефертити потемнели. – Мутни, фараоны Египта – всего лишь марионетки в руках жрецов. И Аменхотеп намерен положить этому конец. Он хочет низвергнуть Амона и возвысить вместо него Атона. Фараон и царица станут главами храмов. Мы будем управлять календарем, объявлять празднества и контролировать…

– Все то золото, что рекой стекается в храмы Амона.

Я вспомнила военачальника и зажмурилась. Все-таки он оказался прав. Когда же я вновь открыла глаза, увидела, что взгляд сестры полон решимости.

– Да.

– Нефертити, ты меня пугаешь. В Ахмиме ты не была такой.

– В Ахмиме я не была царицей Египта.

Дойдя до конца аллеи, я остановилась и спросила:

– Разве ты не боишься оскорбить богов?

Нефертити гневно вскинула голову и ощетинилась.

– Такова мечта Аменхотепа, – словно оправдываясь, сказала она. – Чем больше я делаю для Аменхотепа, тем ближе он становится ко мне, а не к кому-либо другому.

Глядя на противоположный берег пруда с лотосами, она вдруг понизила голос до еле слышного шепота:

– Завтра ночью он отправляется в постель Кии.

Я заметила тревогу у нее на лице и постаралась успокоить сестру:

– Быть может, он еще передумает…

– О нет. Такова традиция. Ты сама так говорила. Но эту землю унаследуют мои дети.

– Отец полагает, что ты стала слишком уж честолюбивой, – предостерегла я.

Нефертити пристально взглянула на меня:

– У тебя состоялась семейная встреча без меня?

Я не ответила.

– О чем вы говорили? – потребовала она.

– О тебе, разумеется.

– И что сказал отец?

– Ничего особенного. По большей части говорила как раз тетя.

– Она меня недолюбливает. И сомневается в своем выборе. Я знаю, что это так. Видя, как во дворце возвеличивается еще одна красивая женщина…

– К тому же скромная и знающая свое место.

Она метнула на меня выразительный взгляд, и мы продолжили нашу прогулку.

– Только не говори мне, что она не раздосадована.

– Полна сожалений, скорее. Тебя привезли сюда, чтобы восстановить равновесие, а не склонить чашу весов в одну сторону!

– И как же я должна добиться этого, позволь спросить? – с жаром воскликнула Нефертити. – Я не могу сказать мужу, что то, во что он верит, неправильно; он побежит к Кие, а со мной будет покончено.

В самом дальнем углу сада мы наткнулись на беседку. Из-за переплетения виноградной лозы до меня донесся голос Аменхотепа, негромкий и напряженный. Я тут же было попятилась, но Нефертити, покосившись на меня, взяла меня за руку и вытолкнула на открытое место. Аменхотеп моментально выпрямился. Рядом с ним был какой-то воин, и оба тотчас же обернулись.

– Нефертити, – с радостью воскликнул Аменхотеп. Но тут он заметил меня и его улыбка увяла. – А, неразлучные сестры.

Воин поклонился. Он был молод, не старше Нахтмина, но в нем присутствовала серьезность, коей недоставало Нахтмину; в глазах его читалась жесткость.

– Царица Нефертити, – проговорил он таким тоном, словно слова эти не доставляли ему особой радости. – Госпожа Мутноджмет.

– Военачальник Хоремхеб отправится с нами в Мемфис, – провозгласил Аменхотеп. – Он желает прогнать хеттов и вернуть территории, которых Египет лишился после того, как мой отец отошел от дел в армии. Я пообещал ему, что мы начнем кампанию, как только достигнем Нижнего Египта. А еще я сказал ему, что вся добыча, которую захватят солдаты, может остаться у его войска, при условии, разумеется, что он действительно вернет потерянные земли.

– Очень щедрое предложение, – отозвалась Нефертити, внимательно наблюдая за Аменхотепом.

Я отметила, что и военачальник исподволь, но не менее напряженно, следит за фараоном.

– Прочие солдаты могут оставаться с моим отцом и похоронить свою карьеру, но Хоремхеб последует за мною к славе! – с пафосом произнес Аменхотеп.

На Хоремхеба эти возвышенные речи, похоже, не произвели никакого впечатления.

– Ваше величество уже придумали, откуда взять деньги для этих кампаний? – без обиняков поинтересовался он. – Возврат утраченных территорий обойдется дорого.

– Значит, я обложу налогом храмы Амона, – отозвался Аменхотеп.

Мы с Нефертити обменялись быстрыми взглядами, а военачальник и глазом не моргнул.

– Храмы Амона еще никогда не платили пошлину. Что заставляет ваше величество думать, что они расстанутся со своим золотом сейчас?

– Потому что рядом будешь ты, чтобы подкрепить мою волю, – парировал Аменхотеп.

И только тут я поняла, что происходит. Он заключал сделку. Хоремхеб стиснул зубы.

– Разве могу я быть уверен, что золото, собранное в виде пошлин с храмов, пойдет на финансирование кампании на севере?

– Не можешь. Но ты или доверишься мне, или загубишь свою карьеру, прислуживая фараону, который слишком стар, чтобы сражаться. Но помни, – в голосе Аменхотепа зазвучали предостерегающие нотки, – что в конце концов я стану фараоном и Верхнего Египта.

Хоремхеб взглянул на Нефертити, после чего перевел взгляд на меня:

– В таком случае мне придется положиться на ваше слово. Аменхотеп протянул военачальнику руку.

– Я не забуду твоей верности, – пообещал он.

Хоремхеб принял руку фараона, но во взгляде его сквозило недоверие.

– Что ж, прошу разрешения удалиться, ваше величество. Он поклонился, и я почувствовала, как по спине моей пробежал холодок, когда я представила, что произойдет, если Аменхотеп не сдержит своего слова. Мне бы не хотелось иметь во врагах такого человека, как Хоремхеб.

Аменхотеп проводил его взглядом и повернулся к Нефертити:

– Я никогда не склонюсь перед жрецами Амона.

– Ты станешь величайшим фараоном Египта, – клятвенно произнесла Нефертити.

– И вместе с прекраснейшей царицей Египта, – подхватил он, – произведу на свет фараонов, которые будут вечно восседать на египетском троне.

Он положил обе ладони на ее плоский упругий живот:

– Уже сейчас в тебе может расти будущий наследник.

– Скоро узнаем. Уверена, что к тому времени, как мы достигнем Мемфиса, это будет заметно.

Правда, при этих словах она взглянула на меня так, словно именно я должна была повлиять на богов, поскольку оставалась единственной, которая молилась по ночам и каждое утро поклонялась Амону в его усыпальнице.

Глава седьмая

Двадцать пятое фармути

– Что будет, если я не забеременею, а Кия через шесть месяцев родит мальчика?

Нефертити расхаживала взад и вперед по приемным покоям. Солнце уже зашло, но Аменхотепа рядом с нею не было. Он отправился нанести визит Кие.

– Кто знает, насколько он задержится в ее комнате сегодня ночью? Что, если он останется там до утра? – Она явно готова была удариться в панику.

– Не говори глупостей, – попыталась утешить ее я. – Фараон не спит в одной постели со своими женами.

– Со мной – спит! – завизжала она и прекратила метаться по комнате. – Но сегодня ночью он ложится в постель с другой женщиной. Или он полагает, что может порхать от одной жены к другой? Что я ничем не лучше любой из его рабынь? Вот как, значит, он полагает… – громко заявила Нефертити и присела перед зеркалом. – Кия ничуть не красивее меня.

– Разумеется, нет.

– Она хитрее меня?

Здесь мне сказать было нечего.

Нефертити резко обернулась, и я заметила в ее глазах блеск новой мысли.

– Ты должна сходить туда и взглянуть, чем они занимаются, – заключила она.

– Что? Ты хочешь, чтобы я шпионила за твоим мужем? – Я гневно тряхнула головой. – Если меня застукают, то стражники отведут меня к фараону.

– Я должна знать, чем они занимаются вдвоем, Мутноджмет.

– Зачем? Какое это имеет значение?

– Потому что я должна быть лучше, чем она! – Нефертити вскинула подбородок. – Как и все мы. Дело не просто во мне, а во всей нашей семье. Это нужно сделать ради нашего будущего.

Она подошла и положила руки мне на плечи:

– Пожалуйста, просто узнай, что он говорит ей.

– Это слишком опасно! – запротестовала я.

– Я подскажу тебе, как подобраться к их окну.

– Что?! Снаружи? Ты хочешь, чтобы я ползала в пыли? А что будет, если меня поймают?

– Под окнами вторых жен стражей не ставят, – ухмыльнулась она. – Прошу тебя, просто надень накидку, – взмолилась она.

Одолеваемая самыми мрачными предчувствиями, я набросила тяжелую материю и присела перед зеркалом, чтобы связать волосы узлом на затылке. Нефертити наблюдала за моими сборами со спины.

– Хорошо, что ты смуглая, – прокомментировала она. – Никто тебя не заметит.

Я одарила ее гневным взглядом, но она уже не смотрела в мою сторону. Все ее мысли устремились к Кие, и моя сестра вглядывалась в коридор с таким видом, словно знала наперед, чем занимается ее муж. Закончив сборы, я встала и остановилась подле двери. Мой отец наверняка бы хотел, чтобы я сделала это. Ради блага всей нашей семьи. Кроме того, Маат ничего не имела против шпионажа. Я ведь не хотела что-то украсть, я просто собиралась подслушивать.

– Я должна знать все, что он говорит ей, – заявила Нефертити. Закутавшись в длинную накидку, она вздрогнула. – Я подожду здесь. И еще одно, Мутни…

Я нахмурилась.

– Будь осторожна.

Сердце гулко колотилось у меня в груди, когда я выскользнула во двор. Воздух был теплым, и тростниковые циновки, раскачиваемые легким ветерком, негромко бились об окна дворца. Вокруг никого не было видно. В небе висел осколок луны и, если только кто-либо специально не искал меня, то ему не было решительно никаких причин покидать дворец посреди ночи. Я прошла через несколько внутренних двориков, считая их на ходу и стараясь держаться в тени, поближе к кустам и зарослям плюща. Добравшись до двора Кии, я замерла и прислушалась, но вокруг царила мертвая тишина. Я стала пробираться вдоль стены, пока не подкралась к третьему окну. Окинув двор внимательным взглядом и никого не заметив, я присела и стала слушать. За окном явно беседовали, и я буквально вжалась в стену, пытаясь расслышать слова фараона.

Когда ты заходишь в западном краю света, земля уходит во тьму, словно в смерть. Каждая тварь выходит из своей берлоги. Все змеи готовы укусить. Темнота окутывает землю, которая замолкает, пока создатель всего отдыхает за краем света…

Аменхотеп читал стихи.

Земля расцветает, когда ты восходишь в восточном краю света. Когда ты, Атон дневного света, сияешь, рассылая повсюду свои лучи, два края соединяются в празднестве. Пробужденные ото сна, они крепко стоят на ногах. Ты разбудил их!..

– Позволь мне дочитать остальное. – Это был голос Кии. Я услышала шелест папируса, а потом она начала декламировать.

Когда ты восходишь, открываются дороги. Пред тобой из реки выпрыгивают рыбы. Твои лучи пронзают глубины морей. Ты – тот, кто заставляет семя прорастать, кто рождает жизнь, кто кормит сына в утробе матери и кто успокаивает его, утирая ему слезы. О, Ревнитель во чреве, о, Даритель жизни. Ты лелеешь все, что порождаешь…

Значит, вот какими чарами Кия, обладательница гибких и длинных ног, опутывала его… магией укромного убежища поэта. Вдали от бесконечных планов и политических интриг Нефертити Аменхотеп и Кия вместе читали стихи. Притаившись под окном, я ощутила запах воскуряемого фимиама. Я стала ждать, о чем еще они будут говорить, и он начал рассказывать ей о том, какая жизнь ждет их в Мемфисе, где он родился и вырос.

– Мои комнаты будут располагаться в самом центре дворца, – сказал он, – а тебя я помещу по правую руку от себя и дам тебе все, чего только пожелаешь.

Я услышала, что Кия захихикала, как девчонка. Нефертити никогда не хихикала, она смеялась глубоко и свободно, как взрослая женщина.

– Идем! – Должно быть, он схватил ее, поскольку я услышала, как они тяжело повалились на постель, и я в ужасе зажала рот ладонью. Как он может заниматься любовью с беременной женщиной? Он же может навредить ребенку!

– Подожди, – прошептала она, и голос ее обрел несвойственную ей строгость. – А как насчет моего отца?

– Визиря Панахеси? Разумеется, он поедет вместе с нами в Мемфис, – сказал он с таким видом, словно по-другому и быть не могло. – А еще я дам ему наивысшую должность при дворе.

– Какую?

– Такую, какую он только пожелает, – пообещал фараон. – Тебе не о чем беспокоиться. Твой отец предан мне и моему делу. Никому другому во всем Египте я не доверяю так, как Панахеси.

Я вновь окинула двор взглядом, и в серебристом свете луны увидела визиря, который слушал все, что только что слушала я. Он стоял совершенно неподвижно, и мне показалось, что в тот момент сердце замерло у меня в груди. Увидев, что я узнала его, Панахеси улыбнулся.

И тогда я со всех ног бросилась обратно, в покои Нефертити, позабыв о стихах Аменхотепа и расспросах Кии. Нефертити устремилась мне навстречу еще у дверей.

– Что случилось? – воскликнула она, увидев мое лицо, но я не могла произнести ни слова. – Мутни, что случилось? Тебе застукали?

Дыхание с хрипом вырывалось у меня из груди. Мысли мои путались, и я даже не могла решить, стоит ли рассказывать ей о Панахеси. Мы с ним оба оказались заговорщиками, застигнутыми врасплох в ночи. Я не должна ничего говорить, впрочем, так же как и он.

Она встряхнула меня за плечи:

– Тебя поймали?

– Нет, – выдохнула я. – Они читали стихи.

– Тогда почему ты бежала? Что случилось?

– Он сказал, что доверяет Панахеси так, как никакому другому визирю во всем Египте. Он пообещал Кии, что назначит ее отца на самую высокую должность при дворе!

Нефертити моментально подбежала к двери и приказала одному из стражников привести к ней визиря Эйе. Отец явился немедленно, и мы втроем уселись вокруг личной жаровни царя. Если Аменхотеп вернется, то застигнет нас замышляющими заговор против него.

Моя сестра выпрямилась.

– Я скажу Аменхотепу, что Панахеси нельзя доверять, – решила она.

– И рискнешь тем самым навлечь на себя его гнев? – Отец покачал головой. – Нет. Панахеси можно будет обмануть, – отозвался он. – Самая большая опасность растет в животе Кии.

– В таком случае мы, пожалуй, должны убить ее, – сказала моя сестра.

– Нефертити! – возмутилась я.

Но сестра с отцом лишь многозначительно посмотрели на меня.

– Нужную микстуру из трав можно подмешать ей в вино… – принялся размышлять вслух отец.

Но ничего этого я слушать не желала, как не хотела и принимать в этом какого-либо участия.

– Но она всего лишь забеременеет снова, – заключил он.

– А визирь преисполнится подозрений, – подхватила Нефертити. – Он расскажет обо всем Аменхотепу, что и станет нашим концом. Мне придется самой перехитрить ее.

– Продолжай делать то, что делаешь, – согласился отец. – Он влюблен в тебя.

Она выразительно изогнула бровь:

– Ты имеешь в виду, что я и далее должна восторгаться Атоном?

Отец без улыбки смотрел на нее.

– Это единственный способ удержать его, – быстро добавила Нефертити.

– Именно это и делает Кия, – заметила я.

– Кия не делает ничего подобного, – с жаром запротестовала Нефертити.

– Она слушает его стихи. А тебе он их даже не читал!

– Когда мы прибудем в Мемфис, ему придется вести себя осторожно со жрецами Амона, – прервал меня отец. – Он не сможет открыто выступить против них. Нефертити, ты должна позаботиться об этом.

Я ожидала, что сестра расскажет о сделке, которую Аменхотеп заключил в саду с Хоремхебом, но она промолчала.

– Если он обретет слишком большую власть, это грозит падением нам всем. У Старшего есть и другие сыновья, которые могут заменить Аменхотепа в случае его преждевременной кончины.

У меня перехватило дыхание.

– Жрецы Амона отважатся убить царя?

Сестра с отцом вновь посмотрели на меня и проигнорировали мой вопрос.

Нефертити спросила:

– Но что будет, если он действительно сумеет отобрать власть у жрецов?

– Не думаю, что это возможно.

– Почему? – раздраженно спросила она.

– Потому что тогда фараон обретет над Мемфисом полный контроль, а твой супруг недостаточно умен, чтобы распорядиться подобной властью.

– В таком случае получить ее сможешь ты. Ты станешь невидимой властью, – принялась подстрекать отца Нефертити. – Ты станешь неприкасаемым.

А вот это было уже нечто новенькое. Царский визирь мог обрести огромное влияние, если бы отвечал непосредственно перед фараоном, а не перед жрецами и знатью. Я увидела, что отец призадумался, а сестра продолжала:

– Именно этого он и хочет. Пусть он строит свои храмы Атону. А кто будет править лучше – ты или верховный жрец Фив?

Я поняла, что отец начинает склоняться к мысли о том, что она права. Если равновесие все равно будет нарушено, то почему бы не склонить чашу весов в свою пользу? Он ведь куда лучше разбирался в хитросплетениях внутренней и внешней политики, чем какой-нибудь жрец, запертый в стенах храма Амона.

– Тия будет недовольна, – предостерег ее мой отец. – Все это вилами по воде писано и может закончиться полной неудачей.

– А как еще я могу остаться фавориткой? – Нефертити драматически вскочила на ноги. – Сказать ему, что его ждет крах? Но он все равно пойдет до конца, поддержу я его или нет.

– А ты не можешь отвлечь его от Атона?

– Он только о нем и думает.

Отец встал и подошел к двери.

– Мы станем действовать не спеша, – заявил он. – При этом дворе есть люди, в лице которых наживать врагов не захочешь ни ты, ни твой муж.

Мы слушали, как эхо его шагов по каменным плитам пола удаляется в сторону его собственных покоев.

Нефертити обессиленно повалилась в кресло:

– Итак, пока Аменхотеп читает стихи этой шлюхе, царица Египта вынуждена проводить ночь со своей сестрой.

– Не злись, иначе он возненавидит тебя, – сказала я.

Она метнула на меня выразительный взгляд, но насмехаться надо мной не стала.

– Сегодня я буду ночевать с тобой, – решила она, и я не стала возражать.

В конце концов, мне бы тоже не хотелось, чтобы мой муж прокрался бы в мою постель и улегся рядом после ночи, проведенной с другой женщиной.

***

На следующее утро я проснулась на рассвете и быстро оделась, чтобы успеть поклониться Амону в его усыпальнице. Двигаться я старалась как можно тише, но Нефертити все равно проснулась и, перевернувшись на спину, устроила мне допрос.

– Ты ведь не собираешься в усыпальницу? – с подозрением осведомилась она. – Совсем необязательно молиться богам каждый день.

– Мне нравится разговаривать с Амоном, – защищаясь, заявила я.

Она возмущенно фыркнула.

– А когда ты в последний раз была в храме? – пожелала узнать я, и она тут же закрыла глаза, притворяясь, будто спит.

– Ты хотя бы знаешь, где находится святилище Амона? – продолжала допытываться я.

– Разумеется. В саду.

– Знаешь, тебе не помешало бы сходить туда. Ты – царица Египта.

– Зато ты таскаешься туда каждый день. И совершаешь подношения вместо меня. А я слишком устала.

– Чтобы поблагодарить Амона?

– Он знает, что я ему благодарна. А теперь оставь меня в покое.

Итак, я опять отправилась в сад в одиночестве, как и каждое утро после нашего переезда в Фивы, и нарвала букет цветов, дабы возложить его к стопам Амона. Цветы я старалась выбирать самые красивые: ирисы, пурпурные, как глубокая летняя ночь, и гибискусы с лепестками, похожими на кроваво-красные звезды. Когда я покончила с делами в усыпальнице, было еще рано и в саду появились одни лишь слуги, поливающие тамаринды из своих тяжелых глиняных сосудов. Нефертити наверняка еще спала, и потому я направилась во двор родителей. Мать, скорее всего, уже проснулась и совершала подношение богине неба Хатхор^*.

Во дворце, к полному моему удовольствию, еще царила тишина. По коридорам скользили одни лишь кошки, гладкие и черные, с бронзовыми глазами, но они не обращали на меня ни малейшего внимания. Они охотились за остатками вчерашнего ужина, недоеденным медовым инжиром, оброненным нерадивым слугой, или кусочками восхитительной жареной газели. Войдя во внутренний дворик матери, я застала ее сидящей в саду. Она читала свиток со знакомой восковой печатью.

– Новости из Ахмима! – радостно воскликнула она, завидев меня. Лучи утреннего солнца позолотили новое мамино ожерелье из ляписа.

Я быстро подошла к ее скамье и присела рядом.

– И что пишет смотритель? – спросила я.

– С твоим садом все в порядке.

Я вспомнила свою ююбу с ее оранжево-коричневыми плодами и прелестные гибискусы, которые посадила минувшей весной. Меня не будет рядом, когда они расцветут и созреют.

– Что еще?

– Виноград растет быстро. Смотритель пишет, что через три недели, к началу лета, уже будет произведено шестьдесят бочек вина.

– Целых шестьдесят! А они отправят их в Мемфис?

– Разумеется. А еще я попросила прислать свои льняные платья. В спешке перед отъездом я забыла уложить их.

Мы улыбнулись друг другу в неярком утреннем свете, думая о родном Ахмиме. Разве что улыбка матери была шире и искреннее, поскольку отец сумел сохранить от нее в тайне вещи, которые не счел нужным скрывать от меня, и она еще не знала, что мы обменяли спокойствие и безопасность на тревоги и заговоры.

– Расскажи мне о Нефертити, – попросила мать. – Она счастлива? – Скатав свиток, она сунула его в рукав платья.

– Счастлива настолько, насколько это вообще возможно. Но вчера вечером фараон отправился к Кие. – Я устроилась поудобнее на прохладном камне и вздохнула. – Значит, теперь мы переезжаем в Мемфис.

Мать кивнула.

– Иначе Аменхотеп окончательно сойдет с ума от беспокойства в ожидании смерти Старшего. А может, и не только в ожидании, – с испугом добавила она.

Я быстро посмотрела на нее:

– Ты же не думаешь, что он намерен ускорить кончину своего отца?

Мать окинула дворик внимательным взглядом, но мы были в нем одни.

– Ходят слухи, что это он повинен в безвременной гибели Тутмоса. Но это – всего лишь разговоры, – поспешно добавила она. – Слуги сплетничают между собой.

– Вот только обычно они оказываются правы, – прошептала я.

Мать побледнела:

– Да.

***

Тем вечером мы ужинали в Большом зале, но он был полупустой, так как множество придворных принимали участие в похоронах посланника Родоса. Туда же отправились и царица, и мой отец, тогда как Старший предпочел остаться во дворце со своими женщинами и вином. За ужином он вел себя крайне непристойно, во весь голос распевая песни и шумно отрыгивая. Я видела, как он ухватил за грудь служанку, наклонившуюся, чтобы подлить ему вина, а когда Нефертити села по левую руку от мужа, Старший фараон предложил ей пересесть к нему поближе. Она спокойно проигнорировала его предложение. От обиды за нее я залилась краской негодования, и фараон перенес свой взор на меня.

– В таком случае пусть компанию мне сегодня вечером составит твоя зеленоглазая сестра.

– Довольно! – Аменхотеп Младший с размаху ударил кулаком по столу. Придворные стали вытягивать шеи, стараясь понять, что происходит. – Сестру старшей жены царя вполне устраивает ее нынешнее место.

Старший фараон с угрожающим видом отставил кубок и встал, с грохотом опрокинув стул на пол.

– Я не позволю, чтобы мной командовал какой-то сопляк, пусть даже он и приходится мне сыном! – взревел он и потянулся за мечом, но, шагнув вперед, запнулся и с грохотом обрушился на плиты пола, одурманенный вином, и добрая дюжина слуг бросилась ему на помощь. – Ни один из моих сыновей не посмеет учить меня манерам! – продолжал бушевать он.

Муж Нефертити вскочил на ноги и скомандовал слугам:

– Унесите его отсюда! Он перебрал вина.

Слуги растерянно переводили взгляды со Старшего фараона на его сына.

– Уносите его немедленно! – заорал сын.

Слуги поспешили выполнить его приказ и понесли Старшего к двери. Но тот вырвался и устремился обратно.

Аменхотеп Младший потянулся к своему короткому мечу, и сердце бешено забилось у меня в груди.

– Нефертити! – вскрикнула я.

Стражники бросились к молодому фараону, дабы остановить его, а Старший взревел:

– Ни один принц, который пишет стихи, вместо того чтобы сражаться на поле брани, не будет управлять моим царством! Ты меня слышишь? Избранным принцем Египта был Тутмос!

Слуги поспешно повлекли его к двери, и он в ярости выкрикнул:

– Избранным принцем!

Двери захлопнулись, и в Большом зале неожиданно воцарилась тишина. Гости, собравшиеся на ужин, обратили свои взоры на Аменхотепа Младшего, который сунул меч в ножны и швырнул свой кубок об пол. Кубок разлетелся на мелкие куски, и фараон протянул руку Нефертити:

– Идем.

Ужин в Большом зале завершился.

В прихожей, перед нашими покоями, Аменхотеп дал волю своему гневу.

– Он ведет себя как свинья, накачиваясь вином и предаваясь утехам с женщинами. Я никогда не стану похожим на него! – выкрикнул он. – Девчонка-служанка интересовала его больше, чем я! Будь Тутмос жив, отец умолял бы того рассказать очередную байку. «Кого ты застрелил сегодня? – с издевкой подражая голосу Старшего, принялся кривляться он. – Вепря? Нет? Ты победил крокодила?»