Текст книги "Нефертити"

Глава четвертая

Двадцать первое фармути

В утро замужества и коронации Нефертити по дворцу пошли разговоры о том, что госпожа невиданной ранее в Египте красоты снизошла на Фивы и скоро станет царицей. Ипу подозревала, что автором этих слухов является мой отец и что сам он и распространял эти слухи, раздавая при этом толпе некое подобие платежного средства – дебены^*. Так ли это было или иначе, но уже с самого утра Нефертити не могла и шагу ступить, чтобы слуги не начинали толпиться у окон, стремясь хоть одним глазком взглянуть на нее. Дамы, недавно прибывшие ко двору для участия в коронации, ни с того ни с сего стали наведываться к нам в покои по всякому вымышленному поводу, предлагая Нефертити то духи, то изделия из льна, то вино со специями. В конце концов моя мать заперла нас в своих покоях и задернула на окнах все занавески.

Нефертити пребывала в изрядном раздражении; всю ночь она не смыкала глаз. Она вертелась на кровати, стаскивала с меня мое покрывало и то и дело шепотом окликала меня, чтобы проверить, сплю ли я.

– Стой смирно, иначе я не смогу застегнуть на тебе ожерелье! – командовала я.

– Будь милосердна и снисходительна, – советовала ей моя мать. – Эти люди нашептывают принцу на ухо сплетни о тебе даже в эту самую минуту, когда мы разговариваем.

Нефертити, которой Мерит наносила крем на лицо, кивнула.

– Мутноджмет, найди мои сандалии, те, которые инкрустированы янтарем. Да и ты должна надеть такие же, – попросила Нефертити и, предвидя мою реакцию, добавила: – Неважно, что они неудобные, зато потом ты с чистой совестью сможешь их выбросить.

– Но ведь никто и внимания не обратит на мои сандалии, – запротестовала я.

– Ничего подобного, – ответила Нефертити. – Все всё увидят: и твои сандалии, и платье, и твой парик, который, кстати, сидит криво. – Она нахмурилась и отстранила Мерит, подавшись вперед, чтобы поправить на мне парик. – О боги, Мутни! Что б ты без меня делала?

Я протянула ей отделанные янтарем сандалии.

– Занималась бы своим садом и вела тихий и спокойный образ жизни.

Она рассмеялась, и я улыбнулась в ответ, хотя вела она себя сегодня просто невыносимо.

– Надеюсь, все пройдет хорошо, – с чувством сказала я. Лицо сестры посерьезнело.

– По-другому и быть не может, иначе получится, что наша семья переехала в Фивы и кардинально изменила свою жизнь напрасно.

В дверь комнаты постучали, мать встала и отворила ее. Сопровождаемый шестью стражниками, на пороге стоял отец. Мужчины окинули взглядами комнату, а я быстро пригладила волосы, пытаясь выглядеть так, как подобает сестре старшей жены царя. А вот Нефертити проигнорировала взоры мужчин и просто закрыла глаза, позволяя Мерит нанести сурьмой последние штрихи.

– Готовы?

Отец вошел в помещение, тогда как стражники остались у дверей, глядя на отражение Нефертити в зеркале. Моего присутствия они даже не заметили.

– Да, мы почти готовы, – провозгласила я.

Стражники впервые покосились в мою сторону, а мать, посмотрев на меня, нахмурилась.

– Что ж, в таком случае не стой столбом. – Отец взмахнул рукой. – Помоги своей сестре.

Я вспыхнула:

– Чем?

– Чем угодно. Писцы уже ждут, и вскоре галеры отплывут в Карнак, где у нас появится новый фараон.

Я обернулась, чтобы взглянуть на отца, потому что в его голосе прозвучала нескрываемая ирония, но он жестом велел мне поторапливаться:

– Поспеши.

Наконец Нефертити была готова. Она встала, и ее платье, расшитое мельчайшим бисером, опустилось до пола, а солнечные лучи заиграли на ожерелье и золотых браслетах. Она взглянула на стражников, и я стала наблюдать за их реакцией. Они дружно расправили плечи и выпятили грудь. Нефертити шагнула вперед, взяла отца под руку и с подкупающей искренностью заявила:

– Я рада, что мы прибыли в Малкату.

– Не расслабляйся, – предостерег ее отец. – Аменхотеп пробудет в Малкате недолго, лишь до той поры, когда Тия решит, что ему пора на царство. После этого мы переедем в другую столицу, чтобы править Нижним Египтом.

– В Мемфис? – воскликнула я. – Мы переедем в Мемфис? Навсегда?

– Навсегда – слишком широкое слово, Мутни, – заметил отец. Мы вышли в выложенный плитками коридор и прошли через колоннаду. – Пожалуй, что и не навсегда.

– А тогда на сколько? И когда мы вернемся?

Отец посмотрел на мать, взглядом давая ей понять, что отвечать должна она.

– Мутни, твоя сестра станет царицей Египта, – начала она таким тоном, каким разговаривают с маленькими детьми, а не с тринадцатилетними девушками. – Когда Старший уйдет в царство мертвых Аменти, Аменхотеп Младший переедет в Фивы, чтобы править заодно и Верхним Египтом. Но пока Старший жив, мы не вернемся сюда.

– А когда это случится? Фараон ведь может прожить еще двадцать лет!

Никто ничего не сказал, и по выражению лица отца я поняла, что стражники, скорее всего, услышали меня.

– Теперь, когда двор будет разделен, начнутся опасные игры, – понизив голос, сказал отец. – Кто-то останется со старым царем, а кто-то сделает ставку на нового. Панахеси отправится с Кией в Мемфис, поскольку она носит ребенка Аменхотепа. Мы, разумеется, поедем туда же. И твоя задача заключается в том, чтобы предупреждать Нефертити о всех возможных неприятностях.

Мы вышли на открытый двор перед дворцом, где нас уже ждала процессия, и мать подвела Нефертити к царице Тие. Я крепко сжала отцовскую руку, видя, что и он собирается уходить.

– Но что, если она не захочет слушать меня? – спросила я.

– Она послушает тебя, потому что всегда так поступала. – Он ласково потрепал меня по плечу. – А еще потому, что ты единственная, кто будет честен с нею.

Процессия должна была двинуться в путь в полдень. Старший фараон и царица Тия должны были ехать на колесницах. Позади них остальных придворных понесут в открытых паланкинах, защищенных от солнца лишь тонкими льняными занавесками. И лишь Аменхотеп Младший с Нефертити, как того требовала традиция, пройдут пешком через весь город к барке фараона, которая будет поджидать их в водах фивейской бухты. Отсюда барка возьмет курс на Карнак, где царская чета подойдет к вратам храма, чтобы быть коронованными фараоном и царицей Нижнего Египта.

По мере того как двор наполнялся знатью, напряжение стражников возрастало. Они нервно переступали с ноги на ногу, сознавая, что если во время движения процессии что-либо произойдет, то их жизни не будут стоить и ломаного гроша. Мое внимание, в частности, привлек один молодой воин с длинными волосами и в плиссированной юбке-схенти. Ипу проследила за моим взглядом и заметила:

– Военачальник Нахтмин. Ему всего двадцать один год. Я могу представить…

– Не вздумай! – испугалась я.

Она звонко рассмеялась:

– Восемь лет разницы – это не так уж и много.

Нефертити услышала, как мы смеемся, и нахмурилась.

– А где Аменхотеп? – с раздражением спросила она.

– На твоем месте я бы не беспокоился, – насмешливо бросил в ответ отец. – Собственную коронацию он не пропустит.

Когда же принц появился, то по одну руку его сопровождала Кия, а по другую – ее отец, визирь Панахеси. Оба что-то нашептывали принцу на ухо, и, поравнявшись с тем местом в колонне, где стояли мы, Панахеси холодно приветствовал моего отца. Но потом он увидел Нефертити в царской диадеме и скривился так, словно отведал чего-то ужасно кислого. А вот Кия лишь улыбнулась, нежно коснувшись руки Аменхотепа, перед тем как покинуть его.

– Благословляю ваше величество в столь знаменательный день, – со слащавой улыбкой, от которой меня едва не стошнило, сказала она. – Да пребудет с вами Атон.

Нефертити встретилась взглядом с моим отцом. Кия только что благословила Аменхотепа от лица Атона. Вот, значит, чем она держала его.

Глаза отца заблестели.

– Держись рядом, – предупредил он меня. – Как только мы достигнем Карнака, то направимся к храму пешком, а там на улицах будет столько простолюдинов, сколько ты в жизни своей не видела.

– Это из-за коронации? – спросила я, но он меня не услышал. Мой голос утонул в ржании лошадей, лязге колесниц и перекличке стражников.

– Да, а еще потому, что по городу пошли слухи, будто произошла реинкарнация Исиды.

Я обернулась на голос. Мне улыбался молодой военачальник Нахтмин:

– Красавица, способная исцелять прикосновением руки, если верить тому, что говорят дворцовые слуги.

Протянув руку, он помог мне подняться в паланкин.

– И каким же слугам понадобилось рассказывать об этом?

– Вы имеете в виду – для чего кому-то понадобилось платить слугам, чтобы они распускали подобные небылицы? – уточнил он. – Потому что если вашей сестре удастся покорить сердца народа, – пояснил он, – то ваша семья в этом царстве возвысится.

Носильщики подняли паланкины, и людское море поглотило молодого воина.

Когда процессия вошла в город, собравшиеся начали скандировать имя царевича, и, проходя мимо рынков, мы были ошеломлены страстью тысяч египтян, столпившихся на улицах и выкрикивавших имя моей сестры, умоляя Исиду дать свое благословение и нараспев восклицая: «Да здравствует царица! Да здравствует Нефертити!»

Когда люди со всех сторон обступили наши носилки, я попыталась представить себе, какое огромное количество сторонников должен был призвать отец, и только тут поняла, насколько велико простирается могущество визиря Эйе. Стражники беспрестанно отталкивали людей от носилок.

Я обернулась, чтобы взглянуть на Аменхотепа, который с нескрываемым изумлением смотрел на женщину, столь обожаемую в его царстве. Я видела, как Нефертити взяла руку Аменхотепа и высоко подняла ее, и по улицам прокатился оглушающий рев. Она с торжеством повернулась к нему, и на лице ее было написано: «Я – не просто жена, которую выбрала твоя мать!»

Когда мы подошли к барке, казалось, уже весь город скандировал:

– А-мен-хо-теп! Нефер-ти-ти!

От такой всенародной любви лицо царевича озарилось счастьем. Нефертити во второй раз взяла Аменхотепа за руку и подняла ее, после чего воскликнула так громко, что ее расслышал бы сам Озирис:

– Народный фараон!

Толпа, собравшаяся на берегу, окончательно обезумела. Стражники с большим трудом доставили нас к судну; мы быстро сошли на землю с паланкинов и поднялись на барку, но простолюдины уже окружили корабль. Стражникам пришлось отталкивать их от канатов и бортов. Когда же барка наконец двинулась вперед, позади нее, на речном берегу, остались тысячи провожающих. Толпа тут же устремилась вслед за кораблем по берегу, скандируя благословения и бросая цветы лотоса в воду. Аменхотеп же смотрел на Нефертити с видом человека, застигнутого врасплох.

– Вот, значит, почему визирь Эйе предпочел воспитывать своих дочерей в Ахмиме?

Нефертити раскраснелась от торжества и вдохновения, и потому голос ее обрел жеманную скромность:

– Да, а еще визирь не хотел, чтобы мы, подобно его сестре, верили в могущество жрецов Амона.

Я в страхе поджала губы. Но я понимала, для чего она это делает. Она просто следовала примеру Кии.

Аменхотеп удивленно заморгал:

– То есть ты полагаешь, что я – прав?

Нефертити коснулась его руки, и мне показалось, будто я ощущаю жар ее ладони, когда она решительно прошептала:

– Фараоны сами решают, что правильно, а что нет. А когда эта барка достигнет Карнака, ты станешь фараоном, а я – твоей царицей.

***

До Карнака мы добрались быстро, поскольку храм Амона располагался совсем неподалеку от дворцового комплекса Малката. Но плавание по Нилу давно стало традицией, и наш флот лодок и галер с расшитыми золотом вымпелами выглядел весьма впечатляюще в лучах полуденного солнца. Когда на берег опустили сходни, тысячи египтян столпились вокруг барки. Их громкие голоса разнеслись над водой, и они вытягивали шеи, стараясь поверх голов стражников хоть краешком глаза увидеть нового царя и царицу Египта. Но Аменхотеп и Нефертити не испугались толпы. Протиснувшись мимо воинов, они смешались с народом.

Я держалась позади и не спешила следовать их примеру.

– Сюда. – Рядом со мной появился все тот же военачальник Нахтмин. – Держитесь ближе ко мне.

Я последовала за ним, и нас подхватила быстро движущаяся процессия. Далеко впереди виднелись четыре золотые колесницы царской семьи. Нашим отцу и матери было позволено проехать вместе с фараоном и его царицей. Нам же остальным предстояло пешком дойти до храма Амона. Со всех сторон вокруг нас кричали женщины и дети, протягивая руки к нашим накидкам и парикам, чтобы хоть на мгновение прикоснуться к вечности.

– С вами все в порядке? – спросил Нахтмин.

– Да, думаю, что так.

– Тогда шагайте веселее.

Можно подумать, у меня был выбор. Впереди показалась грозная махина храма, и я уже могла разглядеть вырубленное из песчаника и почти законченное святилище Сенусерта I, равно как и возвышавшуюся усыпальницу Аменхотепа Старшего. Внутренний двор храма заливало солнце, но, когда мы вошли под своды огромного сооружения и радостные крики остались позади, вокруг неожиданно воцарились тишина и прохлада. Меж колонн вперевалку бродили гуси, а вслед за ними появились и бритоголовые юноши в свободных накидках, держа в руках свечи и благовония. Я вслушивалась в едва доносившийся снаружи шум толпы, по-прежнему выкрикивающей имя Нефертити. Если бы не эти крики, то единственным звуком, нарушавшим тишину, стало бы журчание воды и стук сандалий по каменным плитам пола.

– И что будет дальше? – прошептала я.

Нахтмин шагнул назад, и я заметила, что глаза у него меняют цвет, словно речной песок.

– Вашу сестру отведут к священному озеру, где верховный жрец Амона объявит ее соправительницей. После чего ей и принцу вручат посох и цеп^* Египта, и они будут править вместе.

Появился мой отец.

– Мутноджмет, ступай и встань рядом с сестрой, – повелел он.

Я подошла к Нефертити. В полумраке храма кожа ее отливала янтарем, а свет ламп мерцал на золотых украшениях у нее на шее. Она взглянула на меня, и мы обе поняли, что наступил самый главный момент в нашей жизни: после этой церемонии она станет царицей Нижнего Египта, а наша семья вместе с нею обретет бессмертие. Наши имена будут вписаны в свитки и начертаны на общественных зданиях от Луксора до Куша. Память о нас будет увековечена в камне, и нам будет обеспечено место в вечности рядом с богами.

Аменхотеп Младший поднялся на возвышение, держа Нефертити за руку. Он был выше ростом всех тех фараонов, что правили Египтом до него, а на руках его красовалось больше золота, чем хранилось в сокровищнице моих родителей в Ахмиме. Жрецы Амона протиснулись сквозь толпу и заняли свои места на возвышении рядом со мной, и их бритые головы сверкали на солнце отполированной медью. Я узнала верховного жреца по его леопардовой накидке, и, когда он остановился перед новым царем, моя сестра посмотрела на мужа многозначительным взглядом.

– Узрите все! Амон призвал нас вместе возвысить Аменхотепа Младшего над этой землей, – провозгласил верховный жрец. – Амон назначил Аменхотепа главой Нижнего Египта, дабы он правил его людьми до конца дней своих.

Со своего места я видела военачальника Нахтмина. Он не сводил глаз с моей сестры, и по какой-то мне самой непонятной причине я испытала разочарование.

– Они пришли из Верхнего в Нижний Египет. Фараон Египта провозгласил, что его сын должен стать фараоном вместе с ним. Люди объединились, дабы восславить нового фараона и его защитника Амона. От западных границ до восточных – повсюду царит радость и веселье. Подойдите!

Верховный жрец поднял золотой кубок, наполненный маслом.

– Амон проливает на тебя свое благословение, фараон Египта.

И он пролил масло на голову Аменхотепа Младшего.

– Амон проливает свое благословение на тебя, царица Египта.

Масло смочило новый парик Нефертити и пролилось на ее лучшее льняное платье. Но на лице моей сестры не дрогнул ни один мускул. Она стала царицей. Теперь у нее будет много новых платьев.

– Амон берет тебя за руку и ведет к священным водам, кои омоют и очистят тебя.

Верховный жрец подвел их к священному озеру, где заставил лечь на спину, и вода смыла масло с их тел. Сановники, коим было дозволено вступить под своды храма, замерли в неподвижности. Даже дети понимали, что в их жизни наступил момент, который может больше никогда не повториться.

– Царь Аменхотеп и царица Нефертити! – провозгласил верховный жрец. – Да дарует вам Амон долгую жизнь и процветание!

***

Солнце все еще стояло высоко в небе, когда мы вновь собрались на барках, дабы вернуться в Малкату из храма Амона. Во время обратного пути из Карнака Аменхотеп с неприкрытым восхищением рассматривал мою сестру: то, как она разговаривала, как улыбалась, как откидывала голову и смеялась.

– Мутни, подойди сюда, – весело окликнула меня сестра. – Аменхотеп, это – моя сестра, Мутноджмет.

– А у тебя и впрямь кошачьи глаза, – заметил он. – Твоя сестра говорила мне об этом, но я не поверил ей.

Я поклонилась. Интересно, что еще наговорила ему обо мне Нефертити?

– Счастлива знакомству с вами, ваше величество.

– Мой муж говорит о храмах, которые построит, – сказала Нефертити.

– Когда-нибудь, когда я стану фараоном всего Египта, то возвышу Атона над всеми богами. Я построю в его честь такие храмы, которые затмят собой все, возведенное в честь Амона, и избавит Египет от жрецов, которые крадут у него золото, дабы прославить самих себя.

Я исподтишка покосилась на Нефертити, но та позволила ему продолжить.

– Сегодня фараон Египта не может принять без жрецов Амона ни одного решения. Фараон не может отправиться на войну, возвести храм или построить дворец без согласия на то верховного жреца.

– Ты имеешь в виду – без денег верховного жреца, – поправила мужа Нефертити.

– Да. Но вскоре все изменится. – Выпрямившись во весь рост, он посмотрел вдаль. – Моя мать полагает, что со временем мое преклонение перед Атоном пройдет. Но она ошибается; наступит такое время, когда даже мой отец поймет, что именно Атон – тот самый бог, который приведет Египет к славе.

Я подошла ближе к тете, критическим взором наблюдавшей за своей новой невесткой, и остановилась рядом с ней. Величавая женщина, она поманила меня к себе пальцем и улыбнулась мне.

– Ты – храбрая девочка, раз осмелилась заговорить с военачальником Нахтмином в присутствии моего сына, – сказала она, после чего похлопала по сиденью соседнего стула, и я послушно присела.

– Разве они – враги? – поинтересовалась я.

– Мой сын недолюбливает армию, а Нахтмин живет и дышит ею еще с тех пор, когда был мальчишкой.

Мне хотелось подробнее расспросить тетю о военачальнике Нахтмине, но ее интересовало нечто совсем другое, то, что имело касательство к Нефертити.

– А скажи-ка мне, Мутноджмет, – с деланой небрежностью осведомилась она, – что это мой сын столь бурно обсуждает с твоей сестрой?

Я поняла, что должна очень осторожно подобрать слова. – Они говорят о будущем, ваше величество, и обо всех тех планах, кои желает осуществить Аменхотеп.

– Интересно, а эти планы не включают, случайно, возведение храмов в честь Атона?

Я опустила голову, и Тия проронила:

– Так я и думала.

Она развернулась к ближайшему слуге:

– Разыщи визиря Эйе и приведи его ко мне.

Я осталась сидеть, и когда появился мой отец, ему принесли другой стул с кожаными подлокотниками. Мы втроем наблюдали за Нефертити: она сидела на носу барки и о чем-то оживленно беседовала со своим супругом. Глядя на них, было невозможно представить себе, что еще сегодня утром они едва были знакомы друг с другом.

– Он говорит об Атоне, – с жаром воскликнула тетя. – Возвращаясь из храма Амона, он все еще несет всякий вздор о том, что его дед однажды приказал вырезать в изголовье кровати и на щите!

Я еще никогда не видела, чтобы тетя пребывала в такой ярости.

– Он погубит страну, Эйе. А ведь мой муж не будет жить вечно! Твоя дочь должна подчинить его себе, прежде чем он станет фараоном и Верхнего Египта.

Отец перевел взгляд на меня:

– О чем говорила Нефертити?

– Она слушает его, – ответила я.

– И все?

Прикусив язык, я кивнула, чтобы мне не пришлось лгать.

– Дай ей время, – Эйе обернулся к сестре. – В конце концов, не прошло еще и дня.

– За один день Птах^* создал мир, – отозвалась царица, и мы все поняли, что она имеет в виду. За один день ее сын может погубить мир.

***

Во дворце Малката нас с Нефертити раздели и вручили новые платья для торжеств по случаю коронации.

Ипу и Мерит носились как угорелые, подбирая сандалии в тон нашим нарядам и подкрашивая нам глаза зеленой и черной сурьмой. Мерит с благоговейным страхом взяла в руки корону Нефертити и водрузила ее сестре на голову, пока мы все стояли и смотрели затаив дыхание. Я попыталась представить себе, каково это – быть царицей Египта и носить кобру вокруг головы.

– Что ты чувствуешь? – спросила я.

Нефертити закрыла глаза:

– Я чувствую себя богиней.

– Ты пойдешь к нему перед празднеством?

– Разумеется. Я войду, опираясь на его руку. Или ты полагаешь, что я допущу, чтобы он вошел вместе с Кией? То, что он вернется в ее постель, уже достаточно плохо само по себе.

– Таков обычай, Нефертити. Отец говорит, что он будет приходить к ней каждые две недели. Так что ты ничего не сможешь здесь поделать.

– Напротив, я смогу сделать очень много! – Взгляд ее заметался по покоям. – Во-первых, мы не останемся в этих комнатах.

– Что? – Я только что расставила по подоконнику все свои растения в горшках. И даже разобрала сундуки. – Но ведь мы пробудем в Фивах до тех пор, пока Тия не объявит, что мы переезжаем в Мемфис. Не хотелось бы сегодня укладывать все вещи заново.

– Ипу сделает это вместо тебя. Почему это фараон с царицей должны спать отдельно? Наши родители спят в одной комнате, – заметила она.

– Но ведь они – не…

– Власть! – Нефертити подняла вверх палец, в то время как наши камеристки старательно делали вид, будто не слушают нашего разговора. – Вот почему. Они не хотят, чтобы царица располагала слишком большой властью.

– Ты говоришь глупости. Царица Тия, по сути, является фараоном во всем, кроме титула.

– Во всем, кроме титула, – мрачно повторила Нефертити и принялась яростно расчесывать волосы, взмахом руки отослав прочь Мерит и Ипу. – А что есть у нас в жизни, кроме титула? Что останется после меня в вечности? Мое платье или титул, который я носила?

– Твои деяния. Их будут помнить.

– А будут ли помнить деяния Тии, или же они будут записаны на скрижалях в качестве тех, что совершил ее муж?

– Нефертити…

Я покачала головой. Она метила слишком высоко.

– Что? – Она отшвырнула гребешок в сторону, зная, что позже Мерит подберет его. – Хатшепсут была фараоном. Она сама короновала себя.

– Кстати, предполагалось, что ты должна отговорить мужа от некоторых вещей, – сказала я. – А на борту вы беседовали об Атоне!

– Отец сказал, что я должна взять вожжи в свои руки. – Она самодовольно улыбнулась. – Но не сказал, как конкретно. Идем.

– Куда?

– В покои царя.

Она зашагала по коридору, и я поспешила за ней по пятам. Стоявшая перед покоями фараона пара стражников расступилась. Мы вошли в личную приемную Аменхотепа Младшего и остановились перед двумя дверьми, ведущими в разные комнаты. Одна из них явно была спальней Аменхотепа. Нефертити взглядом указала на вторую комнату:

– После празднеств она будет твоей.

Я во все глаза уставилась на нее:

– А где остановишься ты?

Она распахнула двери, ведущие в спальню царя, и я услышала, как ахнул от удивления Аменхотеп. Я успела мельком увидеть выложенные плиткой стены и алебастровые лампы, но потом Нефертити вошла к супругу и закрыла за собой двери. На мгновение в покоях воцарилось молчание, а потом из-за стены до меня донесся смех. Я ждала в приемной, полагая, что смех вот-вот утихнет, и надеясь, что сестра быстро вернется ко мне, но солнце все ниже и ниже клонилось к горизонту, а никаких признаков того, что кто-то вообще собирается выходить оттуда, не наблюдалось.

Я присела и огляделась по сторонам. На низеньком столике лежали поспешно набросанные на папирусе поэмы, посвященные Атону. Метнув украдкой взгляд на плотно прикрытую дверь в царскую опочивальню, я принялась читать стихи, чтобы скоротать ожидание. Это были восхваления солнцу. «Ты – тот, кто дарит дыхание всему живому… Твои лучи проникают в самую глубь огромного зеленого моря». Здесь лежала целая груда поэтических свитков, причем все они отличались друг от друга, но при этом все были посвящены Атону. Я читала несколько часов подряд, пока Нефертити с мужем разговаривали в спальне. Звук голоса Аменхотепа проникал сквозь стены, и я не смела даже вообразить себе, о чем они могут говорить столь долго и страстно. Наконец наступил вечер, и я уже начала спрашивать себя, а попадем ли мы вообще на празднество. Когда кто-то постучал в дверь, я было заколебалась, но потом до меня донесся отчетливый и радостный голос Нефертити:

– Мутни откроет.

Она знала, что я все еще жду ее в приемной.

По другую сторону двери стоял военачальник Нахтмин. Завидев меня в приемной фараона, он отшатнулся, и потому, как взгляд его метнулся к царской двери, я поняла, что он спрашивает себя, уж не взял ли Аменхотеп себе в любовницы обеих сестер сразу.

– Госпожа… – Он не сводил глаз с запертой внутренней двери. – Насколько я понимаю, фараон… занят другими делами.

Я зарделась как маков цвет.

– Да, он сейчас занят.

– В таком случае вы, быть может, возьмете на себя труд передать ему, что его отец и мать ожидают его в Большом зале. Торжества в его честь продолжаются вот уже несколько часов.

– Быть может, вы сами передадите ему это послание? – спросила я. – Я… мне бы не хотелось им мешать.

Он выразительно приподнял брови.

– Как вам будет угодно.

Нахтмин постучал в дверь фараона, и я услышала голос сестры, мило прокричавшей в ответ:

– Войдите!

Нахтмин исчез было за дверью, но мгновением позже появился вновь.

– Они сказали, что придут, когда будут готовы.

Я изо всех сил постаралась скрыть охватившее меня разочарование, и Нахтмин протянул мне руку:

– Но это вовсе не означает, что вы должны пропустить все торжества.

Я посмотрела на запертую дверь и застыла в нерешительности. Если я уйду, Нефертити рассердится. Она обвинит меня в том, что я бросила ее одну. Но ведь я уже долгие часы рассматриваю надоевшие узоры на мозаике в приемной, да и солнце уже зашло…

Я поспешно протянула Нахтмину свою руку, и он улыбнулся.

***

На возвышении в Большом зале теперь стояли сразу четыре золотых трона. Под ними располагался длинный стол, за которым сидели мои отец и мать – они ели и разговаривали с другими сановниками двора Старшего фараона. Военачальник Нахтмин подвел меня к ним, и я почувствовала на себе взгляд острых тетиных глаз.

– Визирь Эйе, – военачальник вежливо поклонился, – госпожа Мутноджмет прибыла.

Я испытала прилив восторга оттого, что он знает, как меня зовут. Мой отец встал и, нахмурившись, резко спросил, глядя поверх моей головы:

– Все это прекрасно, но где же моя вторая дочь?

Мы с Нахтмином переглянулись.

– Они сказали, что придут, когда будут готовы, – ответила я, чувствуя, как горят у меня щеки, и услышала, как за столом кто-то громко ахнул. Это была Кия.

– Благодарю вас, – сказал мой отец, и военачальник исчез. Я села за стол, и передо мной тут же появились чаши с едой: гусь, жаренный в чесночном соусе, ячменное пиво и баранина в меду. Играла музыка, и за звоном посуды мне было трудно расслышать, о чем разговаривают мои родители. Но вот Кия перегнулась через стол, и голос ее прозвучал ясно и звонко:

– Нефертити – дура, если думает, что он забудет меня. Аменхотеп обожает меня. Он посвящает мне целые поэмы.

Я вспомнила псалмы в покоях Аменхотепа и подумала, не он ли их написал.

– Я забеременела в первый же год и уже знаю, что это будет сын, – злорадствовала она. – Аменхотеп даже выбрал имя для нашего ребенка.

Я едва успела прикусить язык, чтобы не ляпнуть, какое же именно, но все мои старания были напрасны.

– Тутанхамон, – сказала она. – Или, быть может, Небнефер. Небнефер, принц Египта, – мечтательно произнесла она.

– А если это будет девочка?

Черные глаза Кии расширились. Подведенные сурьмой, они стали словно в три раза больше.

– Девочка? Почему это должна быть… – Но ее ответ заглушил рев труб, возвестивших о появлении моей сестры. Мы все обернулись, чтобы увидеть, как Нефертити входит в зал, опираясь на руку Аменхотепа. Женщины из окружения Кии тут же начали перешептываться, поглядывая то на меня, то на мою сестру.

Сидя на возвышении, царица Тия резко обратилась к сыну с вопросом:

– Быть может, мы все-таки потанцуем, пока ночь еще не кончилась?

Аменхотеп перевел взгляд на Нефертити.

– Да, давайте потанцуем, – ответила моя сестра, и такое почтительное отношение своего сына к жене не осталось незамеченным моей тетей.

***

Многие гости упились до такой степени, что не заметили, как закончилась одна ночь и началась другая, и их приходилось разносить в паланкинах уже после восхода солнца. Я стояла со своими родителями в выложенном плиткой коридоре, ведущем к царским покоям, и дрожала от холода.

– Ты совсем замерзла, – нахмурилась мать.

– Просто устала, – призналась я. – В Ахмиме мы никогда не ложились так поздно.

Мать улыбнулась, но в улыбке ее сквозила легкая грусть.

– Да, теперь многое будет совсем по-другому. – Она пристально всмотрелась в меня. – И что же все-таки произошло?

– Перед началом торжества Аменхотеп был с Нефертити. Она пришла к нему. Нефертити сказала, что он попросил ее провести с ним ночь.

Мать взяла меня за подбородок, а потом погладила по щеке, видя, что я удручена:

– Тебе нечего бояться, Мутноджмет. Твоя сестра будет находиться от тебя совсем недалеко, всего лишь через двор.

– Знаю. Просто раньше я никогда не проводила ночи без нее. – Губы у меня задрожали, и я прикусила их.

– Ты можешь ночевать в нашей комнате, – предложила мать.

Но я лишь покачала головой. Мне было уже тринадцать лет. Я больше не ребенок.

– Нет, я должна буду привыкать к этому.

– Итак, Кия получит отставку, – заметила мать. – Панахеси придет в ярость.

– В таком случае ему предстоит злиться еще много ночей подряд, – сказала я.

К нам присоединились мой отец и Нефертити.

– Отведи Нефертити в ваши комнаты, – распорядился отец. – Мерит уже ждет ее.

Он положил руку на плечо сестре и легонько сжал его, чтобы придать ей смелости.

– Ты понимаешь, что должна сделать?

Нефертити покраснела:

– Разумеется.

Мать крепко обняла старшую дочь, нашептывая ей на ухо какие-то советы, но какие именно, я не расслышала. Потом мы расстались с родителями и зашагали по разрисованным коридорам дворца.

Слуги танцевали на празднестве, и наши шаги гулким эхом разносились по пустым холлам Малкаты. Сегодня вечером закончилось наше детство.

– Значит, ты идешь в постель к Аменхотепу, – сказала я.

– И рассчитываю задержаться там до утра, – призналась она, вырываясь вперед.