Текст книги "Глаз сокола"

9

Животное не стало рыть копытом землю, как изображал кефтиец. Оно просто ринулось в атаку.

Бросив бурдюк, Гилас со всех ног кинулся к дому. Бык с громким топотом несся следом. Мальчик побежал к резервуару. Может, получится заскочить с него на крышу. Но нет, не добежать – слишком далеко. Гилас схватил валявшиеся на земле вилы, метнулся к дому, воткнул черенок вил в землю и, используя его вместо шеста, попробовал запрыгнуть на крышу.

Но чуть-чуть не долетел и вцепился в край, болтая ногами в воздухе. Гилас подтянулся и влез на крышу лишь за пару секунд до того, как бык нанес свой удар. Один рог прошел на расстоянии ладони от его сапога и оставил в стене борозду.

Выдергивая соломенную кровлю охапками, Гилас полез выше. Вот бык развернулся, готовясь к новой атаке. Ну нет, на дом он точно не кинется.

И тут голова гигантского зверя врезалась в стену. Обломки глиняных кирпичей полетели во все стороны, крыша затряслась.

У Гиласа от страха дух перехватило. А бык тем временем порысил разгоняться для третьего удара.

У мальчика при себе топор, нож, праща, да еще на спине висит свиная нога. Но против взбешенного противника это все не поможет.

Дом, на крышу которого он залез, стоит рядом с крутым склоном оврага. Перед Гиласом отвесная каменная стена, по такой не взобраться. Надо переправиться через ручей на другую сторону, но как обойти быка?

Тут еще один громовой удар сотряс дом, и разъяренный бык взревел, злясь, что никак не может добраться до врага.

Гилас заполз повыше. Вот бы как-нибудь отвлечь эту зверюгу! Тогда, если повезет, он успеет достичь своей цели.

Внизу, возле стены, которая быку не видна, Гилас заметил брошенную тачку. Ручки повернуты вниз – ни дать ни взять рога пасущегося быка. И тут Гиласа осенило.

Пока животное готовилось к очередной атаке, Гилас съехал с крыши и торопливо привязал один из своих красных браслетов к ручке тачки, потом прислонил тачку к бревну так, чтобы обе ручки смотрели вверх, будто рога у быка, готовящегося напасть.

Земля задрожала от грохота копыт, и Гилас запрыгнул с тачки на крышу. Выдернув охапку соломы, он перегнулся через край и помахал ею перед быком.

– Эй, ты! – прокричал Гилас.

Тот резко встал и устремил на мальчика злобный взгляд.

– Тут за домом еще один бык! – продолжил Гилас, разбрасывая по земле солому. – Ему приглянулась твоя корова!

Бык замотал тяжелой башкой из стороны в сторону, бросился по следу из соломы и вылетел за угол.

При виде тачки бык опять застыл как вкопанный. Заметил красный браслет, колыхавшийся на ветру. Бык утробно фыркнул, стал рыть копытом землю – и ринулся в бой.

Только бы этот зверь не опомнился раньше времени! Гилас соскользнул с крыши с другой стороны и в туче брызг кинулся через ручей. На бегу он схватил бурдюк, а потом вскарабкался вверх по склону оврага и наконец очутился в безопасности.

Гилас обернулся всего один раз. Корова и теленок с серьезным видом наблюдали, как глава их семьи громит тачку, разнося ее в щепки.

* * *

Два дня спустя Гилас нашел пещеру и решил, что там и заночует.

Мальчик направился к замерзшему ручью, расколол лед топором и набрал в бурдюк воды. Потом он зашел в пещеру, пробудил к жизни огонь и съежился возле своего костерка, жуя кусок свиной ноги.

До чего же Гилас сегодня устал! А как ему не хватает Перифаса! Мессениец чем-то напоминал ему Акастоса, загадочного скитальца, которого Гилас встречал несколько раз. Оба бежали из родных краев, спасаясь от Воронов; оба порой бывали резки и замкнуты, но к Гиласу относились с грубоватым добродушием.

Гилас промерз до костей. Горы утопают в снегах. Ноги у мальчика болят после целого дня трудного перехода по занесенным ущельям и крутым склонам, поросшим безмолвными соснами.

А еще Гиласу страшно. Хижины на пути встречаются реже, привидения тоже, и все-таки его весь день не покидает нарастающий страх. Гилас боится чудовища, о котором предупреждала Горго. Вряд ли она говорила о быке: уж диких коров-то она повидала немало. Нет, Горго не стала бы называть их чудовищами. Тогда что же за угроза здесь таится?

Вдобавок Гилас опасается Воронов. Горго приняла его за соглядатая Короносов, а значит, у нее есть причины их остерегаться. Крепость Воронов далеко, за Морем, но они могущественный клан, а теперь еще и кинжал себе вернули, и значит, их сила только возросла.

Что, если они здесь, на Кефтиу?

Огонь отбрасывал на стену пещеры прыгающие тени. Сонный Гилас поднял руку и сложил пальцы так, чтобы тень была похожа на зайца. Так он развлекал Исси, особенно долгими зимними вечерами. Еще они играли в воинов, сражаясь сосульками вместо мечей. А до чего метко Исси бросала снежки!

Но больше всего сестренка любила воду. В то лето, когда ей исполнилось шесть, Гилас научил ее плавать с надутым козьим мочевым пузырем. Прошло всего полдня, а она уже держалась на воде лучше него. С тех пор, стоило им оказаться возле горного потока или озера, как Исси сразу лезла купаться. Гилас частенько дразнил сестру, говоря, что скоро у нее на ногах вырастут перепонки, как у ее любимых лягушек…

* * *

Гилас проснулся и вздрогнул. По коже пробежал холодок. Мальчик чувствовал: он здесь не один.

Послышалось хриплое тяжелое дыхание. В темноте в дальней части пещеры что-то зашевелилось.

Достав нож и схватив горящую головню, Гилас посветил в глубокую тень. Вот блеснули чьи-то глаза. У мальчика кровь застыла в жилах. Кто там – волк? Медведь? Чудовище?

Вдруг зверь опрометью пронесся мимо него. Гилас вжался в стену. Когда это существо выбегало из пещеры, оно оглянулось, и Гилас успел разглядеть свалявшуюся шерсть, большие золотистые глаза – и шрам на носу.

Мальчик вздрогнул.

– Разбойница! – громко вырвалось у него.

10

Мальчик стоит у входа в свое логово и вглядывается во Тьму. Маленькая львица знает: человеческим взглядом ее не увидеть.

Неужели это тот самый мальчик, который давным-давно заботился о ней?

Стоило ей учуять его у подножия горы, и знакомый запах отозвался болью в ее сердце. Ей отчаянно захотелось к мальчику. Потом дал о себе знать страх, но маленькая львица оказалась не в силах уйти и шла за мальчиком и когда было Не-Светло, и когда стало Темно. Она даже зашла в его логово и нюхала его, пока он спал. Но львица до сих пор сомневается, тот ли самый это мальчик.

Его запах изменился, теперь он больше похож на запах взрослого мужчины, а еще от мальчика почему-то сильно пахнет овцой. Странно. Раньше такого не было.

Да и выглядит парень по-другому: плечи стали широкими, а ростом он теперь с молодое дерево. А хуже всего то, что голос у него совсем не такой, как у мальчика, которого она помнит: ниже, грубее.

Львица отправилась на охоту, но ей не давали покоя тревожные мысли. Этот парень испугался ее, а мальчик, который заботился о ней давным-давно, никогда ее не боялся.

К тому же мальчик в логове замахнулся на нее огнем и длинным блестящим когтем. А значит, даже если это тот самый мальчик, он стал таким же, как все остальные.

Он просто человек, каких много. А маленькая львица решила, что больше ни за что не доверится людям.

* * *

«Неужели это правда Разбойница?» – думал Гилас, высматривая на снегу следы львиных лап.

Он видел молодого льва лишь мельком. Может быть, шрам на носу ему померещился? Но даже если нет, шрамы у львов – обычное дело.

Гилас стал вспоминать рассказы Пирры о Кефтиу. Водятся ли на острове львы? Кажется, Пирра говорила, что нет, но вдруг Гилас просто забыл?

Ясно одно: следы в пещере уж точно львиные. Пока он спал, львица стояла, склонившись над ним. Ни один другой лев на такое бы не осмелился.

Повалил снег. На западе склон спускался к лесистой седловине – выемке между двумя Горами. Похоже, она ведет к той самой Горе Дикти. Пирра где-то там, наверху, но львиные следы уходят вверх, на юг, к скалистому гребню в противоположной стороне от пика.

Гилас нужен Пирре, но и Разбойницу он тоже бросить не может. Ей всего год, она еще совсем детеныш. Прайда у нее нет, помогать ей охотиться некому, без сородичей она долго не протянет. И вообще, это Гилас виноват, что она угодила на Кефтиу.

В задумчивости потирая подбородок, Гилас топтался на месте. Если снег и дальше будет валить так же сильно, следы быстро занесет. Гилас протяжно вздохнул.

– Извини, Пирра, – вслух произнес он. – Я обязательно приду и разыщу тебя. Но сначала я должен найти Разбойницу.

Только Гилас начал подниматься на горный гребень, как почти сразу наткнулся на маленького, облепленного пеплом гноееда: тот сердито глядел на мальчика из-за валуна.

На морозном воздухе дыхание вырывалось из носа у Гиласа туманной дымкой, а стоявшие вокруг молчаливые сосны будто наблюдали за ним.

Теперь Гилас знает, что кефтийцы ставят гноеедов не только возле жилищ, но и возле гробниц, чтобы поймать Чуму, которая вырывается из тел недавно умерших. И точно: в стороне виднеется скромная гробница, вырубленная в камне. Тот, кто ее запечатывал, явно очень спешил. Камни у входа разворочаны, а судя по хриплому карканью воронов, покойника выволокли наружу голодные звери, решившие поживиться мертвечиной.

Тут у Гиласа в голове промелькнула страшная мысль: а вдруг Разбойница стала людоедкой?

Гилас обошел гноееда. Тишину нарушал только скрип сапог мальчика. Идя по следу Разбойницы, он приблизился к гробнице. Вороны разлетелись с громким карканьем, лисица шмыгнула прочь.

А Разбойница не двинулась с места. Напряженная, как натянутая струна, львица лежала на животе и пристально глядела на мальчика снизу вверх.

Сомнений нет – это она. За прошедший год выросла вдвое и обросла густой лохматой шерстью, но даже под ней сразу заметно, как исхудала маленькая львица. Разбойница все еще нескладный годовалый детеныш. Должно быть, выживает на том, что сумеет урвать. Не поэтому ли она расположилась возле костей мертвого человека?

«Нет», – ответил сам себе Гилас. В это он ни за что не поверит. Разбойница человечиной питаться не станет.

– Разбойница! – тихонько позвал он. – Это я, Гилас. Помнишь меня?

Разбойница взмахнула хвостом и зашипела, обнажая длинные белые клыки. Такого холодного взгляда он у нее раньше не видел. В глазах львицы не промелькнуло ни тени узнавания.

– Разбойница, что с тобой случилось?

Ее огромные когти рыли снег, будто львица готовилась к прыжку.

Рука Гиласа скользнула к ножу.

Нет, не может этого быть.

С рыком львица отскочила в сторону и исчезла среди сосен, будто призрак.

– Разбойница! – позвал ее Гилас.

Но она не вернулась. Разбойница не узнала его.

* * *

Маленькая львица взбегала вверх на гору, и вопли мальчика постепенно затихали вдали. Львица окончательно убедилась: это он. Узнала его глаза и гриву – она у мальчика того же цвета, что и у львов. Да и в духе есть что-то львиное. Но львица чувствует: он изменился. Теперь он почти мужчина. Нет, больше она людям не верит.

Маленькая львица перешла на медленную рысцу, и в ее сердце тут же впилась когтями острая боль. Она рыкнула в голос. Львица вспомнила, как клала голову мальчику на колени, и тот чесал ей за ушами. Вспомнила, как взбиралась на деревья и застревала, а мальчик помогал ей спуститься.

Белое-Мягкое-Холодное начало падать сильнее, и ветер утробно зарычал. Разве мальчику по силам здесь выжить? На горе водятся медведи и волки, а он, как и все люди, совсем слабенький. Вдруг кто-то на него нападет?

Маленькая львица развернулась и кинулась вниз по склону.

Учуяв запах мальчика, она сбавила шаг. Нет, близко к нему она не подойдет, но может идти за ним и следить, чтобы он не попал в беду. Мальчик ее не увидит: от людей прятаться легко, они ничего вокруг не замечают, а нюха у них и вовсе нет.

Не-Свет в очередной раз уступил место Тьме, а Белое-Мягкое-Холодное все сыпалось на гору. Ветер яростно ревел, но маленькая львица упорно продвигалась вперед, щурясь среди вихрей метели.

Мальчик в беде. Он шатается, безволосое лицо посерело. Верхняя овечья шкура его не согреет. Он ведь не может свернуться под камнем, как маленькая львица, и спать, пока ветер не утихнет.

Если она не приведет его в укрытие, мальчику конец.

* * *

«Что ж я раньше не сообразил спрятаться?» – ругал себя Гилас, продираясь сквозь метель.

Он ведь рос в Горах и пережил столько снежных бурь, что и не сосчитать. Что ж на этот раз попал впросак? При первых признаках надвигающейся стихии надо было найти укрытие, разбудить огонь и переждать метель. Но Гиласу так не терпелось найти Разбойницу, что он шагал дальше как ни в чем не бывало, а теперь уже темнеет, и он так замерз, что мысли в голове путаются. Нужно поскорее где-то спрятаться, иначе плохи его дела.

Между деревьями что-то мелькнуло. Да это же Разбойница! Вот она стоит меньше чем в десяти шагах от Гиласа и смотрит на него.

– Разбойница, – с трудом выговорил мальчик, но вой ветра заглушил его голос.

Разбойница отвернулась и мощной рысцой потрусила прочь, высоко подняв хвост. Львица оглянулась. Она хочет, чтобы Гилас шел за ней?

Проваливаясь в снег по колено, мальчик поплелся cледом. И опять Разбойница подождала его, а затем поспешила дальше, только черная кисточка хвоста мелькала на фоне снежной белизны.

Казалось, так они шли целую вечность. Снег больно хлестал по лицу, каждый шаг давался с трудом. Наконец Гилас остановился, покачиваясь и едва переводя дух. Он уловил запах дыма, горящих дров. Но откуда здесь взяться очагу?

Разбойница вернулась и мотнула головой, будто веля Гиласу поспешить.

Почти в изнеможении Гилас заставил себя сделать еще несколько шагов. Между деревьями он заметил темный квадратный силуэт. Да это же дом!

Еще несколько шагов, и мальчик разглядел завешенное шкурой окошко: сияющий красный островок тепла в ледяной тьме бури. Гилас хотел идти туда, но ноги не слушались. Мальчик закричал, но вой метели заглушил его голос. Гилас рухнул на колени. Его оставили последние силы. Нет, до двери ему не добраться.

Гилас лежал на спине, глядя, как снег падает с черного ночного неба. Но тут среди этой белой круговерти возникли два больших янтарных глаза. Они глядели на него.

– Разбойница… – прохрипел мальчик.

Его лица коснулось ее теплое дыхание. Оно пахло мясом. Широкий черный нос, окруженный колючими усами, потерся о щеку Гиласа. Он еле-еле поднял руку и вцепился в лохматый мех.

– Разбойница…

Тут дверь со скрипом открылась, и в глаза мальчику ударил яркий свет огня.

Разбойница высвободилась и скрылась в ночи, а что было после этого, – Гилас не помнил.

11

Гиласу снится, будто кто-то смахивает снег с его лица.

– Стыдись, Блоха, – произносит низкий голос мужчины в его сне. – Чтобы горец – и в снежную бурю угодил?

Этот голос… Сильный, уверенный, до боли знакомый.

Сердце Гиласа забилось быстрее.

– Акастос?

– Не болтай. Пей.

Между зубами у Гиласа оказывается носик кувшина. Едва не поперхнувшись, он глотает вино с сильным привкусом уксуса. Гилас ничего вокруг не видит, но узнал голос Акастоса – бродяги, кузнеца, беглеца и убийцы, преследуемого духами мщения. Человека, достойного большего восхищения, Гилас не встречал. Вот бы этот сон подольше не заканчивался!

– Хватит ухмыляться, Блоха. У тебя вино изо рта вытекает.

Гилас издает смешок, и брызги летят в разные стороны. Как же он рад услышать прозвище, которым однажды наградил его Акастос! Только бы не проснуться…

* * *

Но вот Гилас открыл глаза. Акастос никуда не делся.

– Ты и правда здесь! – воскликнул мальчик.

– А где мне еще быть? – огрызнулся тот.

Акастос сидит на полене у ярко пылающего очага. От его овчинных шкур и грязного шерстяного плаща поднимается пар; борода и длинные темные спутанные волосы в снегу. Но взгляд светло-серых глаз все так же быстр и проницателен, и сейчас они смотрят на Гиласа с подозрением.

– Зачем ты меня выслеживал? – потребовал ответа он.

Гилас попытался сесть.

– Никого я не выслеживал. Я даже не знал, что ты на Кефтиу. Я просто шел за Разбойницей…

– За Разбойницей? – удивился Акастос. – А львица-то как на Кефтиу угодила?

– Она привела меня сюда. Похоже, знает, что ты здесь живешь. Она меня спасла… – Гилас осекся.

В хижине тепло, но за ее стенами все так же бушует метель, и ветер свистит среди сосен, да так, что потолочные балки скрипят. А Разбойница сейчас там одна…

– Тебя ко мне привел лев, – вполголоса произнес Акастос, знакомым движением почесывая бороду. – Если это знак, то как его понимать?

– Не знаю, но я рад, что Разбойница нашла твой дом. А еще больше рад, что ты спасся с Талакреи!

Акастос вздохнул:

– А я, наверное, рад, что ты уцелел, Блоха.

– Почему только «наверное»?

Странник уставился на него:

– Он еще спрашивает! Пятнадцать лет я в бегах, скрываюсь от Воронов! За все это время мне представился лишь один шанс убить высокорожденного Ворона. Один шанс уничтожить кинжал Короносов. И кто мне помешал? Ты. Что же мне теперь, от восторга плясать при виде тебя?

– Тогда зачем было меня спасать? – проворчал Гилас.

– Да вот сам удивляюсь, с чего вдруг я не бросил тебя замерзать насмерть у меня на пороге.

Акастос встал и направился в угол, где лежали дрова. Гилас заметил, что при ходьбе он морщился и берег правую ногу.

– Да, это тоже твоя заслуга, – вполголоса произнес Акастос. – Ты мне ногу еще летом обжег, а последствия до сих пор чувствую.

– Прости.

– Какой мне прок от твоих извинений? Помоги-ка лучше ужин приготовить.

Гилас нашел два надтреснутых роговых стакана и пару мисок, а Акастос тем временем достал облепленный сажей котелок и запасы съестного: жалкие остатки ячменной муки и копченой свиной грудинки, немного козьего сыра, две подгнившие луковицы, талый снег и пригоршню мохнатых бледно-зеленых листьев (последние Акастос вытащил из мешочка на поясе).

– Это что? – настороженно поинтересовался Гилас.

– Ясенец белый. Он растет только в кефтийских горах и отгоняет Чуму, так что на вкус не жалуйся.

Кинув Гиласу палку, Акастос велел мальчику помешивать кашу; сам принялся смешивать вино с талым снегом, а потом покрошил сыр в другую миску.

Гилас произнес:

– Мне надо тебе кое-что сказать.

– Ну?

– Э-э… Вороны вернули кинжал себе.

Акастос замер.

– Как?

Гилас поведал о своей схватке с Воронами на огненной Горе Талакреи. К концу рассказа мальчика била дрожь, но Акастос лишь невозмутимо взял стакан, попробовал вино и вытер губы тыльной стороной руки.

– Ты как будто не удивлен, – заметил Гилас.

– Чему тут удивляться? Я уже несколько месяцев как догадался. Вороны сейчас на вершине могущества. Захватили шахты в Лаврионе, и оружия у них теперь завались: сколько нужно, столько и выкуют. – Акастос помолчал. – А теперь, может быть, объяснишь, как тебя на Кефтиу занесло?

Помешивая кашу, Гилас рассказал о своих странствиях. Акастос слушал с непроницаемым лицом, но много спрашивал про Перифаса.

– Когда мы добрались до Кефтиу, остальные уплыли, а я остался. – Тут Гилас осекся, вспомнив кишащий духами берег и детей-призраков. – Со мной что-то неладно, – вдруг выпалил он. – Я привидений вижу.

Акастос поставил стакан и поглядел на него.

– Это просто ужас какой-то! – жаловался Гилас. – Никогда не знаешь, когда они в следующий раз явятся, а перед этим голова болит. – Гилас коснулся шрама у себя на виске. – Почему я их вижу? Раньше такого не было!

Гилас с мольбой взглянул на Акастоса – самого мудрого человека из всех, кого он знал.

Но бродяга только заметил:

– Ты так и не сказал, что тебе здесь надо.

Гилас слегка опешил:

– Я Пирру ищу.

– Кого? А-а, вспомнил твою девчонку.

Гилас залился краской.

– Вовсе она не моя! Мы просто дружим.

Акастос фыркнул:

– Сколько тебе лет? Поди, скоро четырнадцать? Так я и поверил!

Гилас покраснел еще гуще.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, – сердито бросил он. – Пирра в каком-то Така Зими. Это место высоко на Горе Дикти, но я не знаю где.

– Хватит мешать, каша готова, – перебил Акастос.

Вино оказалось крепким, а каша такой вкусной, что Гилас позабыл все свои обиды и съел две миски, да еще соскоблил остатки со стенок котелка. Наслаждаясь благодатным теплом и приятным головокружением, Гилас наконец набрался смелости и спросил:

– А ты?

– Что – я? – не глядя на мальчика, бросил Акастос.

– Что ты здесь делаешь?

Акастос задумался, решая, что сказать, а о чем умолчать.

– Ищу старых знакомых. Они ненавидят Воронов так же, как я.

Вороны… Перед мысленным взором Гиласа встали их черные доспехи из сыромятной кожи и суровые лица, обмазанные сажей.

Гилас спросил:

– Вороны здесь, на Кефтиу?

– Если нет, то скоро пожалуют.

– Зачем?

– Ну сам подумай, Блоха. Давненько Кефтиу не был в таком уязвимом положении, как после нынешнего бедствия. Вороны уж точно пожелают его захватить. Так уж у них принято.

В голосе Акастоса звучала горечь. Давным-давно Вороны вторглись на его родную землю. Он сражался бок о бок с законным Верховным Вождем. Может быть, они одержали бы победу, если бы жившие в Горах Чужаки к ним присоединились. Но Чужаки не стали воевать, и закончилось дело тем, что Верховного Вождя убили, Коронос захватил Микены, а Акастос потерял дом и землю и подался в бега.

Тут порыв ветра распахнул дверь, закинув в хижину снег. Акастос захлопнул дверь поплотнее, а Гилас подпер ее куском дерева. Когда мальчик снова сел, он трясся с головы до ног. Казалось, Вороны предупредили его: где бы ты ни был, мы тебя отыщем.

Всю зиму Гилас старался о них не думать, но сейчас перед ним как живой встал Коронос, главный Ворон. Глаза у него холодные, как у ящерицы. А вслед за Короносом – Теламон. Этот мальчик был его лучшим другом, но потом Теламон предал Гиласа и встал на сторону своего жестокого деда, Короноса. А вот его кровожадные дети: Фаракс, Алекто и Креон. Гилас вспомнил страшную ночь, когда Вороны напали на их стоянку, убили его собаку и разлучили его с Исси.

При одной мысли Гиласа замутило, и он схватился за предплечье, куда вонзился наконечник стрелы Воронов из черного обсидиана.

– Да, Блоха, – произнес Акастос, возвращая Гиласа из прошлого в настоящее. – И снова я повстречался с тобой по чистой случайности. Единственное, что я про тебя знаю, – может, ты тот самый Чужак, о котором говорила Оракул, а может, и нет. Пора тебе рассказать мне, кто ты на самом деле.

– Ч-что з-значит – «на самом деле»? – запинаясь, выговорил Гилас. – Ты знаешь, кто я такой, я…

– Откуда ты родом? Почему наши пути все время пересекаются? Кто твои родители?

– Понятия не имею, – ответил Гилас. – Честное слово. Отца я ни разу не встречал и ничего о нем не знаю.

Акастос окинул его долгим испытующим взглядом:

– А мать?

– Помню только, что у нее темные волосы и что она велела мне заботиться об Исси. Она оставила нас на Горе Ликас завернутыми в медвежью шкуру. Мы тогда были совсем маленькими.

Выражение лица Акастоса оставалось невозмутимым, но Гилас чувствовал, что его мысли несутся вперед бурным потоком.

– Значит, в медвежью шкуру… – повторил странник.

Гилас кивнул.

– Я уверен, она собиралась за нами вернуться, но ей что-то помешало. Она жива, я чувствую. И когда-нибудь она найдет нас.

– Но пока не нашла.

– Нет.

Акастос снова почесал бороду.

Гилас вглядывался в его обветренное лицо, и тут мальчика осенило. Его догадка оказалась такой невероятной и при этом такой заманчивой, что у Гиласа голова пошла кругом.

– Ты ведь бывал в Ликонии, верно? – начал разговор издалека Гилас. – Тебе знакомы места, где я вырос.

Акастос искоса взглянул на него:

– С чего ты взял?

– Когда мы встретились в первый раз, ты сказал: «Далековато тебя занесло от родного Ликаса».

Акастос усмехнулся:

– Надо же, запомнил!

– Я помню все, что ты мне говорил. – Набравшись храбрости, Гилас спросил напрямик: – Ты мой отец?

Между тем снаружи ветер затих, будто прислушиваясь. Огонь зашипел, посылая дым и искры сквозь дымовое отверстие в темноту.

Акастос поднял голову и встретился с Гиласом взглядом.

– Нет, – тихо ответил он. – Я не твой отец.

Руки Гиласа сжались в кулаки. А ему так хотелось, чтобы его догадка оказалась верной!

– Ну а вдруг? – не сдавался мальчик. – Просто ты об этом не знаешь. Сам же говорил, что у тебя был сын моего возраста.

– Он до твоих лет не дожил.

– А что, если во время странствий ты встретил мою мать, и…

– Гилас, у меня волосы темные, а ты светлый.

– И что с того? Может, моя мать долго смотрела на Солнце, когда меня носила. Говорят, от этого дети рождаются светловолосыми. Ты ведь однажды сказал, что мы с тобой похожи: оба бойцы, оба складно врем…

– Гилас, я всех своих женщин помню. Точно тебе говорю – я не твой отец.

Мальчик уставился в пустую чашку. Вот и на сердце у него вдруг стало так же пусто.

– А жаль, – тихо произнес он.

– Почему? – спросил Акастос.

В голосе прозвучала непривычная мягкость.

Гилас хотел ответить, что восхищается Акастосом и рад был бы при мысли об отце видеть его, а не расплывчатую тень. Но вместо этого Гилас пробормотал:

– Не знаю. Просто жаль, и все.

Тут Гилас заметил, что Акастос ходит по хижине, собирая свои вещи.

– Что ты делаешь? – забеспокоился Гилас.

– Метель закончилась. Скоро просветлеет. Мне пора.

– Можно мне с тобой? Хотя бы часть пути.

Акастос поглядел на мальчика сверху вниз, и на секунду выражение его лица стало не таким суровым, как обычно.

– Гилас, я заметил, что наши судьбы непонятным образом связаны, но заметил я и то, что когда ты со мной, все идет наперекосяк. Лучше я пойду своей дорогой, а ты своей.

– Нет! – выпалил Гилас.

Мальчик вскочил, но тут же покачнулся. Голова противно закружилась, и он не сумел устоять на ногах.

– Приляг, – посоветовал Акастос. – Скоро полегчает.

– Ты мне что-то подмешал, – с трудом выговорил Гилас.

– Всего лишь подлил тебе в вино чуть-чуть макового сока, чтобы ты не шел за мной. Вот. – Акастос сунул Гиласу за пояс мешочек. – Тут листья крушины, будешь привидений отгонять.

– Ты подсунул мне снотворное.

Мальчик сполз на пол. Веки отяжелели и никак не желали подниматься.

– Ты про Така Зими говорил, – продолжил Акастос. Его голос то звучал будто издалека, то снова приближался. – Мы на горном гребне, иди вдоль него на запад, пока не увидишь сосну, в которую ударила молния. За ней скала, расколотая надвое, и водопад. Шагай в ту сторону. Така Зими внизу, на горном отроге. Старайся держаться высот. Ущелье обойди стороной. Да и вообще, будь осторожнее. Така Зими – святилище Богини. Туда так просто не заявишься.

– Не покидай меня, – хотел попросить Гилас, но не смог пошевелить губами.

Когда мальчик проснулся, огонь уже почти погас. Спотыкаясь, он вывалился из хижины в холодные серые сумерки. Под ногами у Гиласа уныло свистела поземка. Акастос не оставил ни единого следа, будто его здесь не было.