Текст книги "Нелепая смерть. Загадочные и трагичные истории из практики патологоанатома"

Глава 16

Первое, что я услышала, входя в такие уже родные красные двери, было изумленное:

– Черт побери!!!

Я, конечно, не устояла перед соблазном выяснить, что послужило причиной столь бурной реакции, хотя после моего веселого уик-энда все же немного остерегалась. Войдя в хранилище, я увидела Клайва и Грэма, которые стояли возле каталки, изумленно глядя друг на друга. Поскольку они хранили молчание, я решила сама узнать, в чем дело. Я увидела обычный белый мешок, который был слегка приоткрыт. И тут я против своей воли буквально выкрикнула те же самые слова!

Перед нами лежало тело без головы – полностью одетое, но без головы. Любопытство взяло свое, и я потянула за «молнию» на мешке, чтобы посмотреть, какие еще травмы получил этот несчастный. Между коленями у него был зажат мотоциклетный шлем, но я все еще не понимала, что случилось с нашим клиентом.

– А где голова? – спросила я, поскольку так ее и не увидела.

Того, что произошло потом, вполне хватило бы, чтобы вывернуть наизнанку самого крепкого санитара. Клайв взял в руки шлем и произнес:

– В подарочной упаковке.

Из-под шлема свисали рваные клочья плоти и нечто, напоминающее шейные позвонки… Я посмотрела в визор и не смогла оторвать взгляда от лица за ним. Оно практически не пострадало. Глаза были закрыты, и лицо казалось совершенно умиротворенным.

В кабинете зазвонил телефон. Я побежала туда и взяла трубку. Это был Билл Баксфорд, коронер.

– Я по поводу ночного ДТП. Мы сможем идентифицировать его после вскрытия?

Я уже понимала, насколько это важно. Все погибшие неестественной смертью должны быть идентифицированы по закону, и обычно для опознания приглашают ближайших родственников. Но в некоторых случаях это невозможно. Никто из родственников не захочет видеть голову близкого человека отдельно от тела. В таких случаях погибшего опознают по зубам, а в крайнем случае проводят анализ ДНК. Все это стоит денег и требует времени. Любой нормальный коронер предпочитает самый простой и дешевый путь. Клайв и Грэм остались в хранилище, поэтому я сказала:

– Могу я вам перезвонить?

Нам следовало все серьезно обдумать. Насколько я понимала, лицо вполне узнаваемо, но оставалась одна мелочь: сейчас голова погибшего лежала между его ногами в нашем холодильнике. Я не была уверена, сможем ли мы восстановить тело настолько, чтобы его можно было показать родственникам. Но мне очень хотелось это сделать (и я знала, что Клайву и Грэму тоже) – не ради собственного удовлетворения, но ради близких этого несчастного.

Я вернулась в хранилище и передала Клайву вопрос Билла. Я думала, что он ответит не сразу, но он сказал:

– Без проблем, Шелли. Мы соберем этого бедолагу, и он будет как новенький. Никто даже не догадается, что с ним случилось – по крайней мере, сразу.

Мы пообещали Биллу Баксфорду, что сможем предъявить тело мотоциклиста родственникам в тот же день. Опознание было назначено на половину третьего. Значит, у нас было примерно четыре часа на то, чтобы сделать так, чтобы никто не догадался, что голова была отделена от тела. Мы были не в курсе, что сообщили о травмах родственникам. Знали лишь, что пострадавший ехал по узкой проселочной дороге со скоростью 70 миль в час и потерял управление. Переднее колесо налетело на поваленное дерево на обочине, а мотоциклиста выбросило вперед. Судьба распорядилась так, что он налетел горлом на лезвие старой циркулярной пилы, оставленной в крапиве.

Прибыл патологоанатом, доктор Питер Гиллард. Они с Эдом работали у нас чаще всего. Питер был довольно странным человеком, но в хорошем смысле слова. Невысокий, спокойный, со специфическим чувством юмора. Грэм и Клайв считали его настоящей занозой в заднице, потому что ему недоставало уверенности в себе и он часто обращался за советом к санитарам. Впрочем, особых хлопот он нам не доставлял – был нетребователен, почти безразличен и с радостью принимал наши советы. Возможно, не следовало так говорить о патологоанатоме, но, поверьте, я очень быстро обнаружила, что некоторые специалисты бывают слишком придирчивы и чересчур требовательны. Они не испытывают ни малейшего уважения к санитарам, считая их чем-то вроде роботов, способных только на то, чтобы с утра до ночи потрошить трупы. Питер Гиллард таким не был.

Он смотрел на обезглавленный труп на секционном столе. Клайв говорил мне, что доктор Гиллард первым делом всегда спрашивает, установлена ли причина смерти. Но на сей раз он лишь воскликнул: «Бог мой!» Доктор Гиллард убедился, что все тела в морге подобраны правильно, и попросил Клайва позвонить ему, когда мы будем готовы. Готовясь к эвисцерации, я гадала, как нам восстановить этого парня. Я стояла над телом, отложив в сторону голову в шлеме. Клайв и Грэм трудились над своими телами. По радио пел Майкл Джексон.

Я еще не успела приступить к вскрытию, как мне пришла в голову мысль: нечасто придется вскрывать обезглавленное тело. Мне стало неуютно, но я знала, что у меня уже достаточно опыта, чтобы забыть о тревожных мыслях и сосредоточиться на деле. Через пятнадцать минут торс, лежавший передо мной, должен быть полностью пуст, а внутренности должны находиться в тазу из нержавейки. Чем больше я рассматривала тело, тем хуже себя ощущала. Все казалось каким-то неправильным. Несмотря на это, я ввела лезвие между ключицами и повела к лобку. Меня все еще мутило. Я начала освобождать грудную клетку от кожи, потом удалила грудину, чтобы обнажить органы. Обычно всегда видишь признаки болезни или свидетельства того, что болезнь где-то притаилась. Здесь же не было ничего, кроме явных переломов ребер и травм груди. Жизнь была потеряна зря. Я продолжала извлекать органы – это было очень легко. Даже язык удалять не пришлось. Обычно это всегда трудно, потому что приходится работать вслепую, не вонзая лезвие в шею, подбородок или губы, чтобы не оставить порезов на лице. Сейчас я могла об этом не беспокоиться.

Дальше стало еще страннее. После извлечения органов следовало вынуть мозг. Грэм положил голову на стол. Снимая шлем, я обратила внимание, что даже он чувствует себя не в своей тарелке. Он продолжал держать голову, пока я снимала скальп, а потом удаляла свод черепа. Мы не произнесли ни слова, но я видела, что лицо Грэма меняется на глазах.

Во время вскрытия я надеялась, что доктор Гиллард обнаружит какую-то иную причину смерти. Может быть, у парня случился обширный инфаркт, и он потерял руль. Но нам не повезло. Оказалось, что это была всего лишь ужасная авария.

По завершении вскрытия Клайв начал пришивать голову к телу. Он сказал, что это лучшее, что мы можем сделать. Через полчаса голова была соединена с туловищем, а повязка скрывала шов. Когда несчастный мотоциклист лежал в часовне, вид у него был вполне спокойный и умиротворенный. Все мы вздохнули с облегчением – и с гордостью. Хотя я все еще была под впечатлением от происшедшего и знала, что семья несчастного никогда не оправится от утраты, нам все же удалось скрыть следы ужасной травмы, о которой близким знать уж точно не следовало.

Билл явился за десять минут до приезда родных. Мы стояли над телом мотоциклиста в часовне. Билл – высокий, плотный, громогласный мужчина – был старшим из трех коронеров графства. Он отлично справлялся со своими обязанностями. До этого он служил в полиции, поэтому хорошо разбирался в людях и знал, как себя с ними вести. Я дождалась прибытия родственников. Опознание прошло даже спокойнее, чем я ожидала. Хотя родные (как это показали прошлые выходные) чаще всего не замечают нашей работы и о благодарности речи не идет, но все равно приятно осознавать свой вклад в это дело.

В такие дни не до веселья. Грэм сказал мне, что, когда Питер Гиллард впервые приехал на работу в морг, он так нервничал и переживал, что вместо шапочки надел на голову бахил. В секционной он появился в самом дурацком виде, но никто не осмелился ему об этом сказать. Тогда как раз в зал заглянула Мэдди, но ей пришлось мгновенно ретироваться, потому что она не могла удержаться от смеха… Хуже того – целый день доктор Гиллард ходил с красным следом от резинки на лбу. В память о том дне Питер Гиллард иногда надевал бахилы на голову, но только не сегодня. Сегодня был день уважения и хорошей работы.

Вечером я отправилась к родителям – мне не хотелось готовить для себя, а Люк уехал в командировку, поэтому в холодильнике было пусто. Родители всегда были мне рады, да и мне было приятно побыть с ними. Оскар и Харви тоже обожали бывать у родителей, которые всегда их баловали. Мы с папой обсудили местные сплетни, а потом он отвез меня и собак домой на своем минивэне, что было особенно мило.

Глава 17

Если в морге случаются неприятности, – это неприятности серьезные. Так, например, несколько недель спустя у нас появились два трупа-однофамильца. Обе женщины носили фамилию Джонс и обеих доставили для похорон. Первую миссис Джонс следовало отправить в ее родной Уэльс, а вторую должны были похоронить в нашем городе, где она прожила всю жизнь. Клайв четыре месяца подряд вдалбливал мне в голову, что нужно проверять не только имя покойного, но и дату рождения, и адрес. В противном случае можно перепутать тела. Он не уставал повторять это каждый день.

Казалось бы, человек, которому прожужжали этим все уши, просто неспособен ошибиться. Ничего подобного! Местную миссис Джонс уже отправили к месту упокоения, когда сотрудники ритуальной службы прибыли за второй. Им пришлось проделать долгий путь – они ведь приехали из Уэльса – и столь же долгим обещал быть путь назад. Тело выдавала я – Клайв планировал вскрытия на завтра, а Грэм общался с родственниками, прибывшими для прощания. Я достала тело из холодильника и забрала у ритуальщиков документы. Согласно инструкциям, я сверила документы с биркой на запястье – и каков был мой ужас, когда в адресной графе я увидела название небольшой местной деревушки! С неприятным чувством тревоги я проверила бирку на ноге, где значился тот же самый адрес. А это означало лишь одно: миссис Джонс из Уэльса отправилась не туда.

Это была катастрофа, жуткая катастрофа! Я знала, что родственники местной миссис Джонс днем должны прибыть в похоронное бюро, чтобы проститься с умершей. Со скорбными лицами войдут они в зал прощаний и увидят в гробу незнакомую женщину. Естественно, они пожелают узнать, как такое могло случиться. Если подадут жалобу, в больнице начнется расследование и последуют взыскания. Что мы скажем этим людям? Как мы будем после этого выглядеть? Недопустимая безответственность! Ритуальщики из Уэльса не слишком расстроились. Ошибку при выдаче тела допустила не я, но легче мне от этого не стало.

Я вызвала Клайва, и он сразу же пришел. Я рассказала о случившемся. Он нахмурился, вздохнул, но остался спокоен. Уэльских ритуальщиков он попросил подождать в кабинете, велел мне сделать им кофе и сразу же позвонил в местное похоронное бюро. К счастью, те еще не успели далеко уехать. Нам повезло – родственники еще не прибыли, и никто ничего не узнал.

Примерно через час обе миссис Джонс вернулись в морг и отправились дальше, к местам упокоения, – на этот раз по верным адресам. Позже выяснилось, что это Грэм ошибся. Клайв снова проявил такт, но ясно дал нам понять, что подобное недопустимо и повторяться не должно. Я видела, что Грэм сильно расстроен. Случай с ним лишний раз убедил меня в правоте Клайва: даже если ты проработал в морге сто лет, никогда не забывай тщательно проверять бумаги.

Глава 18

Теперь я регулярно принимала в морге родственников, проводила эвисцерацию и зашивание. Однажды Клайв объявил, что в пятницу вечером у нас намечается корпоративная вечеринка. Мне сразу представилось некое масштабное мероприятие, куда будут приглашены патологоанатомы, коронеры и сотрудники гистологической лаборатории. У меня будет возможность познакомиться с новыми людьми и, может быть, улизнуть с Мэдди в середине вечера. Но оказалось, что на вечеринке будем только мы втроем. Грэм сказал коротко:

– Только наш отдел, и никого больше.

Он хитро улыбнулся:

– Всего три работника морга. Шелли, надеюсь, ты справишься со своим элем.

В пятницу мы закончили в четыре и отправились в дешевый, но веселый сетевой паб без особой атмосферы и, что важнее, без завсегдатаев. Такие пабы есть в каждом городе. А самое приятное – он находился в двух шагах от больницы. Обычно я избегаю подобных мест – посетители не внушают доверия. Но как стартовая площадка это вполне подходило. Кроме того, там как раз был счастливый час, то есть можно было выпить вдвое больше за те же деньги. Клайв пил крепкий лагер (пиво не для слабаков – молодому поколению такие напитки не потянуть), Грэм выбрал темное, а я решила начать с водки.

Около шести Клайв взглянул на часы и спросил:

– Ну что, двинем дальше?

Грэм вопросительно посмотрел на меня, и я поняла, что выбор следующего места за мной. Папа, как я уже упоминала, был в свое время важной фигурой в этом районе, и я хорошо знала, где ближайший паб. Но нужно было соблюдать осторожность – меньше всего мне хотелось оказаться в месте, где меня знают, в обществе двух мужчин значительно старше меня. Я бы предпочла выбраться из центра города. Я хорошо относилась к своим коллегам, но нельзя было забывать о своей репутации. Мне не улыбалась перспектива докладывать каждому знакомому о своей новой работе и коллегах. Мы решили пойти туда, где меня никто не знает; Клайва с Грэмом это вполне устроило.

К девяти часам мы посетили еще четыре паба и теперь медленно продвигались по Бат-роуд. Когда впереди показался индийский ресторан «Тадж-Махал», мы решили заглянуть туда. Клайв и Грэм утверждали, что здесь готовят лучшее карри в городе. К этому времени мы уже пребывали в крайне веселом расположении духа, поэтому мне было все равно, где мы будем есть, что мы будем есть и вообще будем ли мы есть. Клайв без конца рассказывал совершенно безумные истории из своей богатой приключениями жизни.

В этот вечер я услышала массу интересного о породе людей, именуемых коронерами.

– Лучшим был Джон Паркер, – сказал Клайв, накладывая себе чипсы и приправляя их непонятным чатни, – предшественник Билла Баксфорда. Совершенная бестолочь, правда, Грэм?

Грэм, сосредоточенно разминавший сигарету, поднял брови и проворчал:

– Он такой…

– Я рассказывал тебе о бегуне, которого убило молнией, Шел?

За четыре месяца мое и без того редуцированное имя потеряло еще две буквы.

Я покачала головой, а Клайв просиял:

– Настоящий фитнес-маньяк. Он бегал каждый вечер и каждое утро, в любую погоду. Как-то вечером он отправился на пробежку в обычное время, и тут началась гроза. Через час его обнаружил в кювете проезжавший мимо водитель. Так вот, Джон Паркер, так называемый коронер, не удосужился даже осмотреть место происшествия и труп. Он прислал нам запрос на вскрытие, в последней строчке которого причиной смерти значился удар молнии.

– Его правда убило молнией? – спросила я.

Грэм рассмеялся низким, рычащим смехом, похожим на кашель курильщика. Клайв покачал головой.

– Я тщательно осмотрел тело и не нашел ни ожогов, ни входной или выходной раны…

Надо же, подумала я. Мне еще многому предстоит научиться.

– Но на изнанке его жилета имелся любопытный рисунок, а на спине я нашел восьмиугольный отпечаток примерно полтора дюйма шириной.

Я ничего не понимала. Грэм расхохотался еще сильнее и, указывая на Клайва, сказал:

– Ты слушай, слушай…

– Чертов идиот не просто бегал (по мнению Клайва, это была бесполезная трата времени), но еще через каждые несколько сотен ярдов падал на землю и отжимался. В ту ночь он решил сделать это на неосвещенной дороге под проливным дождем, и какой-то чудила его переехал. Он наверняка решил, что сбил оленя или что-то в этом роде. А восьмиугольный отпечаток остался от шины, – Клайв вздохнул. – Я даже сообщил Паркеру более точную информацию – что бедолагу переехал «Лендровер».

Я была в восхищении.

Принесли еду, но это не остановило Клайва. Он уже хорошо набрался. Грэм наклонился к нему и посоветовал:

– Расскажи про Майкла Уолтерса.

Клайв просиял еще больше. Он был в таком возбуждении, что его пища полетела в меня.

– Точно! Как я мог забыть! Этот Уолтерс был клиническим недоумком. В свободное от психушки время жил с родителями и предпочитал торчать в своей комнате. Как-то вечером отец с матерью вернулись домой, затарившись рыбой и чипсами к ужину…

Клайв даже уточнил, что это была треска, но я не уловила, как это связано с историей. Клайв продолжал:

– Они сели ужинать. Кухня располагалась прямо под ванной, а ванная – рядом с комнатой Майкла. Они услышали шум воды и решили, что сынок решил принять ванну. Главное, что он дома и в безопасности… И вот, значит, они сидят и ужинают. Мистер Уолтерс-старший поднялся, чтобы налить себе пива, вернулся за стол и обнаружил у себя в тарелке томатный соус – а ведь он вовсе не просил миссис Уолтерс класть ему томатный соус, он вообще предпочитает майонез. Он уже собирался спросить у жены, каким местом она думала, когда клала ему томатный соус, и тут случайно поднял глаза к потолку… С люстры капала кровь!

Мое выражение лица доставило Грэму и Клайву истинное наслаждение.

– Сынка они обнаружили в ванной, – продолжал Клайв. – Стены, пол и потолок были забрызганы кровью. Все тело парня было в ранах, голова разбита молотком. Судмедэксперт насчитал семьдесят три ножевых ранения.

– Семьдесят три?! – воскликнула я. – Это была его подружка?

Клайв, как обычно, хитро усмехнулся.

– Дома все было в порядке. Никто из соседей в отсутствие Уолтерсов не видел рядом с домом посторонних. А из-за проблем с головой подружки у Майкла не было.

– Тогда кто?

Грэм хохотал до слез. Клайв же вдруг замолк и сосредоточился на карри, заставив меня ерзать на стуле в ожидании продолжения. В конце концов он до меня снизошел.

– Джон Паркер решил, что, раз никаких признаков присутствия посторонних нет, судебное вскрытие проводить нет нужды. Он прислал самый обычный запрос, словно Майкл Уолтерс упал, почувствовав боль в груди. То есть он не увидел в этой смерти ничего подозрительного.

Помолчав, Клайв продолжил:

– В тот день патологоанатомом был Мартин Апс – славный парень, не так ли, Грэм? Обычно он такой флегматик, но, прочитав этот запрос, буквально вышел из себя. Я думал, он в обморок рухнет. Я услышал, как он бормочет: «Глазам своим не верю!» Потом он ушел к себе, и через двадцать минут нам перезвонил Джон Паркер, чтобы сообщить, что будет судебное вскрытие.

– И?

Клайв выпил, попросил повторить и только после этого продолжил:

– Судмедэксперт восемь часов изучал раны. И заключил, что все их Майкл нанес себе сам.

– Сам?! – воскликнула я.

Грэм подтвердил слова Клайва:

– Именно. Бедолага зарезал и забил себя молотком. Мало того – срезал куски плоти с собственных ног и других частей тела. Я никогда ничего подобного не видел.

Мои коллеги занялись своими карри. Клайв ел с таким видом, словно только что рассказал веселенькую сказочку. А я вдруг подумала, что со временем ведь тоже стану такой.

В разговорах на тему морга и смерти прошло еще с полчаса, и я наконец решила, что с меня довольно. Да, я любила свою работу, и истории Клайва были весьма увлекательны, но я – нормальный живой человек и уже сыта всем этим по горло. Мне хотелось хотя бы на выходные вернуться в мир живых. Удалившись в дамскую комнату, я отправила Люку сообщение, чтобы забрал меня в одиннадцать. Вскоре я увидела его лицо в зале. Я познакомила Люка с Клайвом и Грэмом. Клайв настоял, чтобы Люк остался, выпил с нами и выслушал, как я замечательно работаю и какое я бесценное приобретение для команды. Хотя звучало это как похвала на родительском собрании, в глубине души я была польщена тем, что со мной на равных разговаривают два человека, которые знают о морге и о трупах буквально все. Они явно поверили в меня, раз согласились впустить в свой мир.

Глава 19

До прихода в морг я никогда всерьез не задумывалась о самоубийствах. Если об этом заговаривали в пабе, я полагала, что люди кончают с собой, приняв горсть таблеток, повесившись или прыгнув под поезд. Потрудившись некоторое время в должности санитара, я убедилась, что это не совсем так.

Впервые я это поняла, когда в морг прибыл – правда, уже в качестве пациента – доктор Джеральд Бомон. Коронер не предупреждал нас о поступлении тела, и нам оставалось лишь гадать, что произошло. Доктор Бомон был успешным анестезиологом, жил в большом загородном поместье. Похоже, он неплохо зарабатывал частной практикой и должен был быть совершенно доволен жизнью, но оказалось, что это не так. Он допустил ошибку, которая привела к смерти пациента. Медицинский совет отстранил его от работы.

– Для врачей это чаще всего означает конец карьеры, – пояснил Клайв.

В тот день доктор Бомон ушел из дома рано утром, никому ничего не сказав. Он сел в свой «Лендровер», выехал на отдаленное пастбище и остановился около старого дуба. Доктор достал буксировочный трос, привязал его к дереву, другой конец пропустил через багажник в салон машины и обвязал вокруг шеи, после чего резко нажал на газ.

Открыв мешок, мы с облегчением увидели, что голову не оторвало – почти. Шея несчастного была раскурочена, и размозженная голова держалась на позвоночнике и нескольких лоскутках плоти.

– Вот черт… – пробормотала я.

Клайв согласно кивнул и добавил:

– Когда люди решают свести счеты с жизнью, они порой изобретают странные способы.

– Но как он до этого додумался?

Когда тело доктора Бомона увидел Грэм, он прищурился и сказал:

– Держу пари, это было больно…

Мы отправились в кабинет выпить кофе.

– Не могу поверить, что он с собой такое сделал, – сказала я.

Клайв покачал головой.

– Ты удивишься, Шелли, но мы здесь и не такое видели… Чаще всего, конечно, способы традиционные – таблетки, веревка… Но некоторые считают, что их последний жест должен остаться в веках.

– Как та старушка с гербицидом, – припомнил Грэм.

Клайв энергично кивнул.

– Это был не самый разумный способ покончить со всем…

Я потребовала подробностей, и они охотно меня в них посвятили.

– Она пошла в сарай и взяла гербицид. Он и сам по себе ядовит, но бабуля решила его приправить. Она добавила в раствор какие-то травы и проглотила его, словно суп. Может, ей и удалось немного улучшить вкусовые качества, но через неделю она все же отправилась на тот свет, и конец ее был отнюдь не легким.

Грэм с энтузиазмом добавил:

– А один вылакал бутылку средства против накипи.

Клайв кивнул и печально произнес:

– От накипи он точно избавился.

И тут же добавил:

– А та тетка, что сожгла себя в собственной машине!

– Такое не забудешь, – покачал головой Грэм.

– Бабенка совсем рехнулась – подожгла свое авто и забралась внутрь. Проезжавший мимо мужик увидел огонь, остановился и полез ее вытаскивать. Так она начала драться и верещать, велела ему проваливать, а потом закрылась и заблокировала двери.

– Психи, чего с них взять, – вздохнул Грэм.

Тут вошел патологоанатом Питер Гиллард. Узнав, что случилось с доктором Бомоном, он произнес:

– О боже.

Клайв спросил:

– Сможете установить причину смерти, док?

Питер скромно улыбнулся.

После вскрытия (в качестве причины смерти указывалась «травма шеи») мы вчетвером пили кофе в кабинете, и Питер Гиллард рассказывал о самоубийствах. Я всегда считала это проявлением эгоизма и не преминула высказаться на этот счет. Питер со мной не согласился.

– Многие самоубийцы просто неспособны мыслить адекватно, – сказал он.

– Немного не в себе, – пояснил Грэм.

А Клайв добавил:

– Конечно, не в себе! Кем надо быть, чтобы положить башку на рельсы и ждать прибытия поезда? Помнишь того типа, Грэм?

– О да! Самая чистая расчлененка за всю мою практику. Бедолага в течение нескольких лет пытался это сделать, но его всякий раз спасали. В конце концов, он все же дождался лондонского пассажирского в семь тридцать.

– Вообще, если человек действительно решил покончить с собой, его уже не остановить. В тюрьме это всегда удается, – заметил Питер.

– И в нашей психушке, – добавил Клайв. – Мы каждый год получаем оттуда двух-трех суицидников. У них отбирают острые предметы, ремни и шнурки, но они все равно умудряются добиться своего.

– Но как? – спросила я.

– Один парень связал три носовых платка и вздернул себя на дверной ручке.

– Но ведь это совсем невысоко…

Питер покачал головой.

– Очень многие повесившиеся касаются ногами пола.

Я не могла скрыть удивления, а Питер продолжал:

– При повешении смерть наступает из-за возбуждения расположенных в шейном отделе нервов, которые замедляют сердцебиение и могут даже полностью остановить сердце. Кроме того, сокращается приток крови к мозгу, а это ведет к потере сознания и смерти в течение нескольких секунд. Стоит только вырубиться, и уже неважно, насколько высоко ты находишься.

– Правда?! Так быстро?!

– Иногда даже быстрее.

– Невероятно!

– Большинство людей этого не понимают. Часто самоубийство – это крик о помощи, человек хочет, чтобы на него обратили внимание, но смерть наступает быстрее, чем он предполагал. И это осложняет работу коронера.

– Почему?

– Коронер не может признать смерть самоубийством, если у него нет абсолютной уверенности, что человек имел твердое намерение. Мы можем лишь установить причину смерти, но только коронер заключает, что именно произошло. Если есть вероятность, что человек просто хотел обратить на себя внимание и взывал о помощи, но его обнаружили слишком поздно, назвать это самоубийством нельзя. Точно так же, если есть хоть малейшая вероятность, что человек просто упал с моста в состоянии опьянения, это тоже не будет считаться самоубийством.

– И как тогда это квалифицировать?

– Как несчастный случай.

– Как это ни назови, – вмешался Грэм, – по мне это страшная глупость.

– Это уже дело родственников, – ответил Питер.

Клайв вернул нас к доктору Бомону.

– Полагаю, эту смерть будет трудно назвать несчастным случаем, – мрачно заметил он. – Интересно, что это был за «Лендровер».

Во второй половине дня все вскрытия были завершены и секционная сияла чистотой. Мы думали, что теперь сможем передохнуть, но, как это часто бывает в морге, вышло наоборот. Три ритуальные службы прибыли одновременно. Все хотели забрать пациентов, а двое забирали даже по два тела. Одним из ритуальщиков был Винс, здоровенный парень с широкой улыбкой. Он частенько задерживался у нас выпить чаю и поболтать. А еще он привозил нам отличное мясо. Когда это случилось впервые, у меня мурашки пробежали по спине – сразу вспомнилась «Лига джентльменов» и «особое мясо». Потом я узнала, что у родителей Винса своя мясная лавка.

Двадцать минут в морге царил полный хаос. Пока мы с Грэмом носились с трупами, Винс с Клайвом в кабинете предавались воспоминаниям. С уходом Винса проблемы не кончились – снова прозвенел звонок, и возникли три молодые медсестры. Клайв совсем забыл, что обещал показать им морг. Думаю, он был бы рад отправить их восвояси, но чувство такта взяло свое. Он отозвал меня в сторонку и шепнул:

– Шелли, приглядишь за девочками? Я бы и сам все сделал, но только что звонил Эд – я зачем-то нужен ему наверху.

– И что мне с ними делать?

– Расскажи про нашу работу – они за этим и пришли.

– А почему не Грэм?

– Я только что отправил его за документами на кремацию.

Я не считала себя достойной подобного доверия, но что делать. Я сделала глубокий вдох и пошла к «девочкам». Я провела их в секционную – хорошо, что мы успели прибраться.

– Мы получаем тела не только из больницы. Если коронерская служба требует вскрытия, трупы тоже поступают к нам, – начала я.

Девушка с крашеными волосами, ярким макияжем и двойным подбородком спросила:

– А все тела вскрывают?

Я произнесла речь, которую несколько раз слышала от Клайва. Только не так спокойно и уверенно.

– Если врач может выписать свидетельство о смерти, вскрытия не требуется. Если нет, он обращается к коронеру, и тот отправляет запрос на аутопсию.

Я уже знала, каким будет следующий вопрос.

– В каких случаях врач не может выписать свидетельство о смерти?

– Когда ему неясна ее причина. А еще в случаях неестественной смерти – несчастного случая, самоубийства, профессионального заболевания.

– И при убийстве?

Я не раз слышала, как Клайв проводит подобные «экскурсии», и знала, что медсестры захотят узнать об убийствах. И тогда я спокойно, словно занималась этой работой лет пятьдесят, ответила:

– Если есть вероятность, что человек был убит, проводится судебно-медицинское вскрытие.

Дальше посыпались вопросы на предмет судебно-медицинского вскрытия. Избавиться от медсестер мне удалось лишь через сорок пять минут. К этому времени я уже была готова улечься на каталку и закатиться в холодильник, чтобы хоть таким образом отдохнуть.