Текст книги "Заговорщица"

Я читаю, сударь, в ваших глазах страстное желание убить меня… но вы меня не убьете, нет! Я не желаю, чтобы письмо пришло по назначению, я знаю, что вы служите женщине, неоднократно пытавшейся умертвить меня, следовательно, у меня нет выбора – я заколю вас!

И Пардальян атаковал графа; зазвенели клинки. Граф Луиджи был неплохим фехтовальщиком и больше оборонялся, чем нападал. Ему не требовалось убивать своего противника, он хотел только ранить этого человека, чтобы тот не мешал ему отправиться дальше с письмом к Фарнезе.

Пардальян, как обычно, пошел в атаку, нанося резкие прямые удары. Противнику пришлось пятиться, но несколько минут он достойно сопротивлялся. Шевалье даже проникся к нему уважением и произнес, продолжая наступать:

– Сударь, по-моему, вы – человек достойный, и я приношу вам мои извинения.

– Это за что же? – спросил граф.

– За то, что предложил вам отдать письмо. Я должен был предполагать, что такой человек, как вы, добровольно не сдастся.

– Благодарю вас, сударь! – ответил граф, отражая очередную атаку.

– Примите же мои извинения за предложение, не достойное вас, – продолжал Пардальян. – Я очень сожалею, что мы оказались противниками…

В ту же минуту Пардальян сделал выпад, и его визави зашатался, застонал и, выронив шпагу, упал на землю.

– Черт побери! – раздасадованно воскликнул шевалье. – Я же не хотел его убивать!..

Он опустился на колени, расстегнул камзол итальянца, взглянул на рану и покачал головой. В этот момент раненый открыл глаза.

– Сударь, – заявил шевалье, – вы в моей власти. Я без труда могу отобрать у вас послание. Но мне очень не хочется, чтобы мы расстались врагами, поскольку вы храбрый и отважный дворянин. Отдайте мне письмо по доброй воле, прошу вас! Еще не поздно…

Граф дрожащей рукой указал на внутренний карман камзола.

– Письмо там?

Раненый только кивнул головой.

Пардальян достал письмо, а граф посмотрел на него с безнадежным отчаянием.

– Перестаньте! – взволнованно произнес шевалье. – Что вам в этом письме? Неужели вы думаете, я воспользуюсь им, чтобы скомпрометировать госпожу Фаусту?

– Я боюсь… – чуть слышным голосом прошептал раненый, – я боюсь, что вы отвезете письмо к королю Франции… Тогда я погиб… мое имя обесчещено…

– Так вы этого боитесь?

– Да! – ответил раненый.

– Хотите, я докажу вам, что вы заблуждаетесь? Хотите, я докажу, что Валуа не получит письма?

– Какие тут могут быть доказательства… – прошептал раненый.

– Да самые неоспоримые, и я их вам сейчас представлю, – улыбнулся шевалье. – Смотрите же!

С этими словами он взял письмо и разорвал его на мелкие кусочки – не вскрыв, не сорвав печати, не взглянув даже на имя адресата! Расправившись таким образом с посланием Фаусты, он подбросил бумажные клочки в воздух. Порыв ветра подхватил их и унес в море.

Пока Пардальян рвал письмо, граф Луиджи смотрел на него с изумлением, затем это изумление сменилось восхищением. Раненый с волнением произнес:

– Спасибо, сударь, я так вам благодарен!

Пардальян пожал плечами.

– Я говорил вам, что считаю госпожу Фаусту своим заклятым врагом. Но я не из тех, кто готов подло воспользоваться случайно попавшим в его руки письмом для того, чтобы уничтожить женщину. Я уже и думать забыл этом послании. Я вас успокоил, граф?

– О да, сударь! Я счастлив… теперь я могу умереть спокойно…

– Вот еще! Вы не умрете!

Раненый грустно покачал головой. Потом силы изменили ему, и он потерял сознание.

Пардальян подошел к своему коню, порылся в седельной сумке и вытащил бинты, корпию, мягкую белую ткань – словом, все то, что нужно для перевязки. Не стоит особо хвалить шевалье за такую предусмотрительность. В его времена любой, кто отправлялся скитаться по дорогам, не забывал захватить с собой подобные предметы – на тот случай, если будет ранен.

Пардальян торопливо спустился по крутой тропинке вниз, к морю, намочил в соленой воде тампон из корпии, вернулся к графу, промыл его рану, прикрыл ее тампоном из корпии и умело перевязал.

Раненому, видимо, стало легче, и он пришел в себя.

– Я смывал кровь соленой водой, – объяснил шевалье, – жжет, наверное, но она полезна. А теперь, сударь, соберитесь с силами. Я вас подниму и посажу на моего коня… Эх, отдали бы мне сразу письмо, и мы обошлись бы без этой неприятности!..

Пардальян осторожно поднял раненого и легко посадил его в седло.

– До Гравлена доедете? – спросил он.

– Пожалуй, да…

– Тогда – в дорогу! Если почувствуете, что теряете сознание, скажите мне.

Они осторожно двинулись в путь. Пардальян вел лошадь за поводья и постоянно оглядывался на раненого. Минут через двадцать они добрались до Гравлена.

Городок был невелик – несколько десятков рыбацких домиков. Появление дворянина, ведущего под уздцы коня, на котором сидел раненый, вызвало всеобщее оживление; на улицу высыпали женщины и ребятишки.

– Где тут у вас постоялый двор? – спросил шевалье.

– А у нас его нет! – ответила одна из рыбачек.

– А кто хочет заработать десять экю?

– Это за то, чтобы приютить вашего товарища и ухаживать за ним? – осведомилась женщина. – Так и я могу…

– Где вы живете?

– Вон тут рядом, – и она показала свой домик.

Раненого сняли с коня, перенесли в лачугу, уложили на матрас, набитый сухими водорослями.

– А есть тут у вас врач?.. Ну, лекарь?

– Лекаря нет, но есть колдун…

– Колдун?

– Да. Старик, но он все знает, лечит лихорадку, сращивает сломанные кости, умеет выхаживать раненых…

Тут как раз появился человек, которого в поселке звали колдуном. Его, похоже, предупредили, что в этом доме есть раненый. Старик был высок, сед, с живым и хитрым взглядом. Не говоря ни слова он склонился к графу, размотал бинты и принялся изучать рану.

Делал он все ловко и умело, и шевалье понял, что колдун прекрасно разбирается в своем деле. Он осматривал пострадавшего минут десять, и итальянец снова потерял сознание. Лекарь заново перевязал рану и подошел к шевалье.

– Ну, что скажете? – спросил Пардальян.

– Дело серьезное, но он выживет.

– Слава Богу! – облегченно вздохнул шевалье.

Но тут Пардальяну пришла в голову одна мысль: когда раненый поправится, он сможет поехать к Фарнезе, рассказать о том, что случилось, и попытаться-таки передать приказ устно, И тогда все усилия шевалье окажутся напрасными! Жан отозвал колдуна в сторонку и спросил:

– Вы уверены, что он выкарабкается?

– Конечно!

– Но мне хотелось бы, чтобы мой друг как можно скорей отправился в путешествие…

Колдун покачал головой:

– Если он поднимется с этого матраса раньше, чем через восемь дней, – он погиб!

Если поднимется через месяц, рана может воспалиться. А уж на коня он сядет месяца через три – не раньше.

Три месяца!.. У Пардальяна было еще в запасе время. Он протянул колдуну экю, но тот отказался:

– Мне не надо денег. Я лечу рыбаков, они меня кормят. Зимой лесорубы приносят мне дрова. Женщины боятся, что я могу их сглазить или навести порчу на мужей, поэтому у меня всегда в достатке и овощей, и сидра…

– Странный вы человек! – улыбнулся Пардальян и положил экю обратно в кошелек.

Пардальян провел в рыбацкой хижине еще четыре дня. Уехал он только тогда, когда колдун уверенно заявил, что раненый выздоравливает.

Итак, убедившись, что граф Луиджи чувствует себя лучше и что за ним прекрасно ухаживают, Пардальян распрощался с человеком, которого едва не убил, и не торопясь отправился в Париж. На душе у него было спокойно: он знал, что никто не сможет передать приказ Фаусты Александру Фарнезе.

В Париже шевалье ожидали два дела. Во-первых, он собирался отыскать Моревера, и, во-вторых, ему очень хотелось побеседовать с герцогом де Гизом наедине. Итак, размышляя, что же ему следует предпринять в первую очередь, шевалье де Пардальян неспешно приближался к Парижу.

Глава XXIII
БЛУА

В то время как Пардальян мчался по дороге на Дюнкерк, пытаясь перехватить адресованное Фарнезе письмо, герцог де Гиз в сопровождении великолепной свиты двигался в сторону Блуа [11]11
  Доказано, что Александр Фарнезе был готов вторгнуться во Францию. Кто знает, что бы случилось и как пошла бы вся дальнейшая история Франции, если бы полководец получил это письмо и соединился с силами герцога де Гиза.


[Закрыть]. Из всех концов Франции туда прибывали депутаты от дворянства, от духовенства и от третьего сословия, чтобы принять участие в созываемых Генрихом III Генеральных Штатах.

Гиз был уверен в собственной безопасности. Моревер подробно рассказал ему, какими силами располагает король. Силы Генриха III были довольно значительны, к тому же ими командовал умелый военачальник, доказавший свою храбрость на полях сражений. Крийон был не только храбр – он обладал умом стратега. Он не стал рассредоточивать свою армию по окрестностям Блуа, а разместил ее в замке и в самом городе. Крийон превратил весь город в образцовую казарму. Как-то королева-мать поинтересовалась, вполне ли обеспечена безопасность короля. Храбрый вояка ответил:

– Мадам, если бы меня здесь не было, для взятия Блуа понадобились бы двадцать тысяч человек, но поскольку я здесь, наши противники должны будут привести под городские стены по меньшей мере сорок тысяч!

Екатерина улыбнулась:

– Слава Богу, что и я здесь! А у меня под рукой всегда есть Руджьери с его ядами… это стоит сорока тысяч воинов храбреца Крийона.

Король таким образом был надежно защищен. Он даже мог бы предпринять какую-нибудь военную вылазку, если бы ему в голову пришла подобная мысль. Тем не менее, как мы уже сказали, Гиз чувствовал себя в полной безопасности.

Он прекрасно знал, что те сто пятьдесят дворян, которые сопровождали его на пути в Блуа, преданы ему полностью. С Гизом, и только с Гизом связывались все их надежды на славу и богатство. Любой из них готов был пожертвовать собой, защищая дело Лотарингского дома. К тому же герцог знал, что в. Блуа он встретится с депутатами – дворянами, горожанами, священнослужителями, – многие из которых также были душой и телом преданы Гизу. Он в силах направить работу Генеральных Штатов в то русло, какое выгодно ему. У Валуа есть только солдаты, достаточно захватить Крийона – и королевское войско обезглавлено… Моревер доложил, что войскам Генриха III давно не выплачивали жалованья и они уже начали понемногу мародерствовать в окрестностях города.

По дороге в Блуа Гиз обсуждал все эти вопросы с десятком приближенных дворян. Остальная часть свиты несколько отстала. Потом герцог оказался впереди в компании Менвиля и Бюсси-Леклерка, от которых ничего не скрывал.

Толстый герцог де Майенн ехал где-то посередине колонны. Его более всего беспокоило, удастся ли найти в Блуа удобный ночлег и хорошую еду.

Кардинал замыкал процессию и беседовал с теми, кого интересовала политика.

Итак, из троих братьев Гизов, один беседовал с головорезами-вояками, второй болтал с любителями выпить и закусить, а третий разговаривал с интриганами и проходимцами.

Герцог де Гиз и его верные слуги, естественно, обсуждали смерть шевалье де Пардальяна.

– Наконец-то мы отделались от этого мерзавца! – заявил Менвиль. – Но мне, знаете ли, жаль: уж очень легко он умер. Утонул и совсем не мучился…

– Это верно, – заметил Бюсси-Леклерк, – уж я бы, будь моя воля, с удовольствием преподал ему небольшой урок…

– Урок фехтования, что ли? – усмехнулся Менвиль.

– Нет, черт побери! Урок фехтования я ему уже дал… Разве не помнишь, я его обезоружил, тогда, в Бастилии?..

– А меня там не было, так что я ничего не видел…

– А Моревер был! Правда, Моревер?

– Конечно, правда, – откликнулся Моревер (он ехал позади герцога). – Ты трижды выбивал шпагу у него из рук, и мерзавец признал себя побежденным…

Бюсси-Леклерк удовлетворенно улыбнулся и взглядом поблагодарил Моревера.

«Прекрасно! – подумал Моревер. – Он может быть мне очень и очень полезен!»

Свита прибыла в деревню Вильбон…

– Хватит, господа, – остановил беседу Гиз, – надоели эти разговоры о мертвеце.

Герцог думал о Виолетте. Он грустно вздохнул, потом встряхнул головой, отгоняя мрачные мысли.

– Бюсси, – приказал герцог, – скачи вперед, там какие-то всадники, узнай, что им надо.

На церковной площади в деревне находился конный отряд человек в шестьдесят. Но Бюсси-Леклерк не успел исполнить приказание: завидев Гиза с эскортом, всадники поскакали им навстречу. На какое-то мгновение Генрих де Гиз почувствовал замешательство, рука сама потянулась к шпаге. У него мелькнула мысль, что король устроил засаду. Но вскоре все разъяснилось. Приближавшиеся всадники радостно кричали:

– Добро пожаловать, монсеньор!

Оказалось, что собравшиеся в Блуа депутаты отрядили навстречу Гизу эскорт из дворян, чтобы засвидетельствовать ему свою преданность и уважение. Вновь прибывшие смешались со свитой герцога. Гиз сиял. Он привстал на стременах и, приветствуя дворян, крикнул:

– Теперь, господа, у меня поистине королевский эскорт!

Может быть, герцог произнес эти слова без всякого умысла, но окружающие передавали их из уст в уста, и каждый понял тайные намерения Меченого… Как бы там ни было, Гиз проехал через Вильбон с пышной спитой, и, когда пробило полдень, кавалькада торжественно приблизилась к стенам Блуа.

Король Франции, бледный и взволнованный, метался в это время по своим покоям, на втором этаже замка Блуа. Мы скоро опишем эти покои. Сейчас скажем лишь, что там была просторная гостиная, выходившая на главную лестницу. Лестница же, в свою очередь, вела к террасе, именуемой Бретонской террасой.

Генрих III с несвойственной ему живостью бегал из угла в угол, временами подходя к окну, откуда был виден квадратный двор и величественные главные ворота замка.

Генрих III ожидал герцога де Гиза!

На Бретонской террасе выстроились человек пятьдесят вооруженных дворян. Во дворе стояла рота швейцарцев. Вдоль лестницы расположились вельможи, сторонники короля; лица их были мрачны, ибо ничего хорошего от приезда герцога они не ожидали. Все остальные лестницы, переходы и дворы охранялись солдатами, аркебузирами и мушкетерами. Были приняты все меры предосторожности, чтобы «достойно встретить нашего любимого кузена и нашего верного друга герцога Лотарингского», как говорила Екатерина Медичи.

В гостиной стояли двадцать дворян, не сводившие глаз со своего повелителя.

В уголке Екатерина Медичи, в отличие от прочих присутствующих веселая и спокойная, тихонько беседовала со своим духовником.

– Где Бирон! Куда он делся? Пора бы ему вернуться! – волновался Генрих III.

Король уже в двадцатый раз подбегал к окну. Он видел, как открыли главные ворота и Крийон выстроил три роты охранников.

– Я здесь, сир! – ответил маршал де Бирон.

Арману де Гонто, маршалу де Бирону, сравнялось в описываемое время шестьдесят четыре года. Но кирасу он носил на удивление легко, а его выправке позавидовал бы любой молодой офицер.

Бирон был не просто сильным человеком – он был честным человеком. Уверенность в собственной правоте и порядочности придавала ему силы. Будучи католиком, Бирон тем не менее сделал все, чтобы остановить побоище в день святого Варфоломея. Он командовал артиллерией, и ему удалось спасти в Арсенале, где размещались его солдаты, человек сорок несчастных гугенотов, за которыми гнались обезумевшие от крови фанатики.

– Ты здесь, мой храбрый Бирон! – воскликнул Генрих III. – Я боялся, что ты сегодня не вернешься, ведь я дал тебе недельный отпуск.

– Да. но я узнал о приезде господина герцога и почел за благо срочно выехать из Амбуаза в Блуа. Как же я могу пропустить такой случай и не засвидетельствовать лично/ почтение господину герцогу!

Король рассмеялся, придворные дружно его поддержали. Улыбнулась и Екатерина Медичи, прошептав духовнику:

– Прекрасно, к моему сыну возвращается мужество!

– Как видите, сир, я прибыл вовремя, – заключил старый маршал де Бирон.

Действительно, как раз в этот момент во дворе послышался стук копыт, потом звон шпор и бряцанье оружия – свита Гиза спешилась. Генрих III побледнел, но не от страха, а от с трудом сдерживаемого гнева.

– Граф де Луань. – крикнул король, – посмотрите, что происходит во дворе.

Король и сам прекрасно знал, что там происходит – в Блуа прибыл герцог де Гиз!

Не став дожидаться ответа Луаня, Генрих направился к широкому креслу, стоявшему, наподобие трона, на возвышении. Усевшись, Генрих демонстративно надвинул шляпу на самые глаза.

– Сир, – крикнул Шалабр, бросившийся к окну вместе с Луанем, – это прибыл монсеньор де Гиз, да сохранит его Господь!

– Дьявол бы его побрал! – прошептал Монсери, стоявший рядом с королем.

– Как? Неужели? – спросил король, великолепно разыграв притворное удивление. – Герцог де Гиз? А что это ему понадобилось в Блуа?

– Сейчас узнаем, ведь господин герцог поднимается по главной лестнице…

На главной лестнице и впрямь раздался топот ног: вместе с герцогом поднималась и вся его свита. Крийон, который сопровождал герцога от ворот замка до самой королевской гостиной, почувствовал угрозу. Он остановился перед закрытыми дверями, повернулся к дворянам Гиза и торжественно заявил:

– Монсеньор, господин герцог де Майенн и вы, господин кардинал, Его Величество поручил мне передать, что вас он готов принять прямо сейчас. Вы же, господа, извольте подождать.

– Как? На лестнице?! – возмутился Бюсси-Леклерк.

– Не обязательно на лестнице. – ответил Крийон. – Где вам будет угодно!

– Спокойно, Бюсси! – произнес герцог, – Подождите меня здесь, господа! Господин де Крийон, раз Его Величество соблаговолил дать нам троим аудиенцию, мы готовы последовать за вами.

Свите герцога пришлось остаться на лестнице. Но там уже выстроились солдаты короля и его сторонники. В результате у входа в королевскую гостиную собралась настоящая толпа, причем одна ее половина злобно посматривала на другую. Достаточно было неосторожного слова или жеста, чтобы противники обнажили оружие. Однако все хранили полное молчание и ловили каждый звук, что доносился из-за закрытой двери. Его Величество принимал герцога де Гиза, принца Лотарингского дома!

Итак, Крийон распахнул дверь, пропустил Гизов и опять плотно притворил ее. Трое братьев направились к креслу, в котором, небрежно развалившись, сидел Генрих III. Он молча смотрел на посетителей, и лицо его было мрачно.

Первым шагал Генрих де Гиз. За ним шествовали кардинал и герцог де Майенн. Толстяк Майенн испуганно таращил глаза и в глубине души посылал к черту своих честолюбивых братцев. Кардинал гордо смотрел вокруг, держа руку на эфесе шпаги.

Герцог де Гиз не умел скрывать свои истинные чувства так же хорошо, как это делал Генрих III. Он побледнел от злобы, увидев, что прием ему оказан более чем холодный.

Остановившись в трех шагах от трона, Лотарингец низко поклонился. Братья последовали его примеру. Затем Генрих де Гиз выпрямился и замер, ожидая, что король обратится к нему.

Все присутствующие были в напряжении. Тишина стояла такая, что пролети в огромном зале муха, ее жужжание показалось бы оглушительным. Наконец король соизволил заговорить:

– Ах, это вы, господин герцог? Чем обязаны? Вы, кажется, хотите мне что-то сказать?

Да уж, Генрих III при желании умел унижать людей и выводить их из себя!

Глава XXIV
ПРИМИРЕНИЕ

Слова короля заставили всех вздрогнуть – а ведь в зале собрались только сторонники Валуа! Трем братьям на миг показалось, что перед их глазами уже сверкают обнаженные шпаги. Они вообразили, что король сейчас встанет и отдаст приказ об их аресте… Королевские приближенные уже потянулись к оружию. Вот-вот они набросятся на Гизов…

Майенн отступил назад и что-то неразборчиво пробормотал. Кардинал де Гиз, напротив, расправил плечи и обвел собравшихся злобным взглядом. Только один Генрих де Гиз остался невозмутим и спокоен. Он попытался сохранить хладнокровие, и это ему удалось.

– Сир, – звонко произнес Меченый, – вы знаете, что мой брат вместе с кардиналом де Бурбоном возглавляет французское духовенство. Вполне естественно, что он присутствует на заседании Генеральных Штатов, которые вы, сир, соблаговолили собрать в Блуа.

– А вы сами, господин герцог? – невежливо настаивал король.

– Сир, вы знаете, что мой брат, герцог де Майенн, вместе с господином маршалом де Бриссаком возглавляет депутатов от дворянства.

– Маршал де Бриссак, – проворчал король, – только и воевал, что в день Баррикад, а кардинал де Бурбон годен разве что на то, чтобы плести заговоры…

Герцог вспыхнул. Король даже не пытался скрыть своей неприязни. Значит, вот-вот разразится гроза…

– Но вы мне все твердите о своих братьях, – продолжал Генрих III, – а я-то спрашиваю о вас, герцог! Я счастлив видеть их рядом с вами… я рад, что вы неразлучны… но вы лично, зачем вы прибыли в Блуа?

В этот момент Екатерина Медичи подошла поближе и встала рядом с троном. Гизу показалась, что мрачная фигура королевы-матери приблизилась к нему как предвестник грядущих несчастий. Он бросил быстрый взгляд на присутствующих, еще раз убедился, что окружен сторонниками короля, готовыми вцепиться ему в горло, и едва сдержался, чтобы не выкрикнуть какое-нибудь оскорбление.

«Если он подаст знак, – решил Генрих де Гиз, – я кликну своих дворян, и мы будем драться… «

Однако Гиз сдержался и попытался объясниться.

– Ваше Величество, будучи избранным наряду с другими представителями аристократии депутатом от дворянства, я счел своим долгом откликнуться на высочайший призыв и прибыть на собрание, которое вы соблаговолили созвать…

– Я не имел в виду ваше участие в работе Генеральных Штатов, – холодно прервал его король (Гиз в который уже раз понял, что Генрих умеет быть и настойчивым, и жестоким). – Я спрашивал о вашем появлении здесь, в покоях короля, в моих покоях! Зачем вы сюда явились?!

Это уж было чересчур. Гиз смешался, пробормотал несколько слов, потом замолк. Его брат кардинал намеренно наступил ему на ногу, как бы пытаясь сказать:

– Чего мы ждем! Оружие к бою! Пора драться!

Тишина, вновь установившаяся в зале, была очень тревожной. Она в любую секунду могла взорваться звоном клинков и криками сражающихся. Король же, казалось, ничего не замечал. Все тем же небрежным тоном он произнес:

– Во всяком случае, я вижу, что вы явились сюда в сопровождении дружной и многочисленной компании. Черт возьми, вы неплохо устроились. Взглянув на вашу свиту, люди, пожалуй, решат, что король Франции не я, а вы, мой лотарингский кузен!

– Сир!.. – вмешалась королева-мать.

– Подождите, мадам!.. Клянусь всеми святыми, здесь как-никак присутствует король, и только один король. А когда королю угодно говорить, остальные должны молчать… даже вы, мадам! Итак, дорогой кузен, я восхищался вашей свитой. Но вам не кажется, что кое-кого в ней все же не хватает?

– Кого же, сир? – спросил герцог.

– Да одного монаха… того самого, что собирался убить меня в Шартрском соборе… вы его что, в Париже забыли?

Эти слова прозвучали как гром среди ясного неба. По толпе придворных прокатился зловещий ропот. Шалабр на половину вытащил шпагу. Граф де Луань и вовсе вынул кинжал из ножен и поигрывал им, внимательно разглядывая Гиза.

Герцог уже повернулся к дверям; он готов был отдать страшный приказ, и Бог знает, что бы произошло тогда в королевской гостиной… Но неожиданно вновь заговорила Екатерина Медичи, и голос ее прозвучал торжественно и властно (она очень редко прибегала к подобному тону):

– Господа Лотарингцы, послушайте меня! Послушайте свою королеву!.. Мой сын, король Франции, желает, чтобы я высказалась… Не правда ли, сир?

– Клянусь Пресвятой Девой, я вроде все сказал! – проворчал себе в усы Генрих и уже громче добавил: – Говорите, мадам, мы слушаем вас!

Все. кто присутствовал при этой сцене, замерли в ожидании. А Екатерина Медичи неторопливо начала:

– Господин герцог, вам. конечно, неизвестно, что в Шартре был раскрыт заговор против короля. Некий монах действительно похвалялся, что убьет Его Величество. Но Господь охраняет старшего сына церкви, и заговор провалился…

Этот монах прибыл в Шартр, смешавшись с затеянной вами процессией. Разумеется, вы не могли знать каждого участника крестного хода… Именно это и хотел сказать вам мой сын…

– Я даже и не подозревал, – проговорил Гиз, – что в королевстве может найтись такое чудовище… Невозможно представить подобное – кто-то осмелился поднять руку на короля Франции!

– Кроме того, – с тонкой улыбкой продолжала Екатерина, – король, соблаговолив дать вам испрошенную вами аудиенцию, хотел бы узнать, каковы же ее цели… Ничего другого Его Величество не имел в виду…

Гиз взглянул на Генриха III, и тот, опасаясь, что слишком далеко зашел, молча кивнул. Все тотчас же вздохнули с облегчением. Придворные поняли, что рокового приказа король не отдаст. Луань спокойно зачехлил кинжал. К Майенну вернулась прежняя уверенность, а кардинал де Гиз даже попытался улыбнуться. Король откинулся в кресле, положил ногу на ногу и зевнул.

Гиз заговорил, и в голосе его слышалась уверенность:

– Сир, и вы, королева, я действительно прибыл в Блуа, чтобы просить у короля аудиенции. На то есть своя причина. Я не просто явился на заседание Генеральных Штатов, я прибыл к королю. Я действительно попросил братьев сопровождать меня и пригласил всю свою свиту. Я собираюсь нынче произнести важные и торжественные слова, и мне хотелось бы, чтобы лучшие представители французского дворянства собрались в этом зале…

– Иду навстречу вашим пожеланиям! – ответил король. – Откройте двери, пусть все войдут.

Приказ короля был исполнен немедленно. Дверь гостиной широко распахнули, и мажордом крикнул:

– Господа, король желает вас видеть!

Дворяне, ожидавшие на лестнице, вошли в зал. В гостиной было не повернуться. Те, кто не поместился, толпились в дверях. Всех разбирало любопытство.

– Итак, дорогой кузен, ваше пожелание выполнено. Говорите же!

– Я буду говорить искренне и открыто! – заявил Гиз. – Сир, когда я посетил вас в Шартре, я сказал, что Париж, ваша столица, с нетерпением ожидает короля. Теперь я добавлю, что вся Франция молит вас о прекращении раздоров и жаждет увидеть, как король возьмет в свои руки бразды правления. Меня, Генриха I Лотарингского, герцога де Гиза, совершенно несправедливо считают поборником гражданской войны. К моему большому сожалению, те, кто сеет смуту в государстве, попытались сделать меня главой мятежников, а я всего лишь командующий одной из королевских армий. Эти смутьяны и дальше будут пятнать мое имя, если я громко и открыто не остановлю их. Сир, я пришел преданно положить свою шпагу к вашим ногам и торжественно предложить вам примирение, если вы считаете, что между нами действительно были раздоры…

– Раздоры? Но их не было! – живо откликнулась Екатерина Медичи.

Трудно описать то выражение, что появилось на лицах всех без исключения придворных – как из свиты короля, так и из свиты Гиза, когда Генрих Меченый кончил свою речь. Одни почувствовали, что рухнули все их мечты и надежды, – ведь пятнадцать лет они неустанно плели заговоры. Другие решительно отказались поверить смирению горделивого герцога и смотрели на него с изумлением и досадой.

Лишь два десятка самых близких к Лотарингцу дворян сохраняли полное спокойствие. Они слишком хорошо знали своего господина.

Генрих III был удивлен не менее прочих и никак не мог разобраться в своих чувствах, ибо в его душе радость мешалась с непонятным огорчением. Лицо его, впрочем, оставалось бесстрастным. Король взглянул на мать, и та тут же пришла на помощь сыну.

– Сколь благородны ваши слова, дорогой кузен! – растроганно произнесла Екатерина Медичи. – Как жаль, что Господь не выступил свидетелем вашей прекрасной речи…

Генрих III давно научился понимать матушку с полуслова. Вот и сейчас он встал и совершенно естественным тоном произнес:

– Итак, господин герцог, готовы ли вы повторить ваши слова, поклявшись на Святых Дарах и на Священном Писании?

Герцог на минуту заколебался, но потом ответил:

– Конечно, готов, сир… Как только мы вернемся в Париж, я тут же отправлюсь в Собор Парижской Богоматери, и тогда…

– Господин герцог, – прервал Гиза король, – алтари есть повсюду, и Господь присутствует в каждом храме… Думаю, собор Блуа ничуть не хуже Собора Парижской Богоматери… Вы можете принести клятву и в Блуа…

– Как вам угодно, сир… я согласен… хоть завтра…

– Завтра? Бог знает, где мы будем завтра. Сегодня, сейчас! Мы немедленно направляемся в храм…

Герцог снова заколебался, и на этот раз Екатерина Медичи заметила его нерешительность. Однако Гиз собирался идти до конца. Он твердо произнес:

– Я готов, Ваше Величество, если такова ваша воля!

– Крийон, – распорядился король. – Мы идем в собор. Господа, следуйте за нами. Пусть все королевство знает об этой клятве! Пусть этот день останется в анналах истории. А пока, господа, оставьте меня одного…

Все вышли. Гиз остановился во дворе, беседуя с братьями. Крийон отправился распорядиться насчет охраны короля. Он хотел показать Гизам, что у него достаточно сил и ему не страшна герцогская свита. Лишь королева-мать задержалась возле кресла сына.

– Так что, матушка? – весело спросил король. – Мы возвращаемся в Париж?

Екатерина молчала.

– Как только кончатся заседания Генеральных Штатов, – продолжал Генрих, – мы отправимся в путь. Признаюсь, я с нетерпением жду этого момента… Надоел мне Блуа!

– Конечно, – раздраженно произнесла старая королева, – вас только развлечения и интересуют! Вернуться в Париж, веселиться, наряжаться, устраивать маскарады! А горожане снова будут возмущаться тем, что им приходится оплачивать ваши безумства и ваших фаворитов?!

Генрих III широко зевнул, наставления матушки занимали его весьма мало.

– Хорошенькое дело! – продолжала королева. – Вернуться в Лувр, потеряв всю свою власть! Не монарх, а жалкий призрак монарха!

– Это почему я потеряю власть? – встрепенулся Генрих. – Объяснитесь же, матушка. Вы знаете, я всегда внимательно прислушиваюсь к вашим словам и следую вашим мудрым советам.

– Вы сами только что упомянули про Генеральные Штаты. Вам будет представлен список жалоб и требований. Если вы удовлетворите их, то наверняка потеряете и те крохи власти, что еще имеете. Вы превратитесь в короля без королевства!

– Подумаешь! Разве они многого просят? Выгоню Эпернона и еще кого-нибудь… Эти молодцы мне и так надоели!

– Да разве дело в одном д'Эперноне? Они же требуют гарантий! Они хотят, чтобы ваши злейшие враги контролировали финансы королевства!

– Ну уж это ерунда! Все эти жалобы не что иное, как дань традиции… Нашим вельможам захотелось немного поворчать… И потом – мы же примирились с Лотарингским домом!

– Вы верите в это примирение?

– А почему бы и нет? Ведь герцог готов поклясться на Святых Дарах! – простодушно заявил король.

Екатерина горько улыбнулась. Она прекрасно знала своего сына. Генрих был человеком развращенным и своей склонности к разврату не скрывал. Но при этом он был глубоко верующим и набожным, столь же набожным, как Людовик XI. Клятва на Святых Дарах казалось ему нерушимой.

– Не подумайте, матушка, – продолжал Генрих, – что я принял за чистую монету уверения герцога де Гиза в преданности. Понимаю, он вынужденно дал клятву, – мы его заставили. Да и куда ему было деваться? Он загнан в угол. Сторонники Католической Лиги подталкивают его; он должен принять чью-то сторону и заявить или о поддержке мятежников, или о подчинении королю. Я не испытываю к нему ни приязни, ни благодарности, но если он поклянется на алтаре, я готов ему поверить.