Текст книги "Заговорщица"

– Говорите же! – крикнул Шалабр. – Чего вы хотите? Только побыстрей!

– Господа, – спокойно произнес Пардальян, – вы мне должны еще одну жизнь. Я явился, чтобы потребовать немедленной уплаты последней части вашего долга. Вы должны отдать мне жизнь одного человека…

– Да чью жизнь?! – взревел Сен-Малин, который, впрочем, уже все угадал.

– Жизнь герцога Генриха де Гиза, – хладнокровно ответил Пардальян.

Сен-Малин опустил голову, слезы выступили у него на глазах.

Шалабр обратился к Монсери:

– Если мы убьем герцога и откажемся выплатить долг, мы не сдержим слова и запятнаем нашу честь. Если же мы его не убьем, нам конец. Монсери, все равно погибать, прошу, убей меня ударом кинжала!

– Хорошо, – ответил Монсери. – А себя я заколю сам.

Сен-Малин с трудом подавил рвущееся из груди рыдание.

– Господа, – сказал шевалье де Пардальян, – вижу, вы твердо решили вернуть мне долг. Но теперь мне ясно, что я запросил слишком много. Сейчас я снижу цену…

Трос приятелей подошли поближе, в их глазах вспыхнул лучик надежды.

– Сударь, – умоляюще произнес Сен-Малин, – оставьте нам Гиза, а мы взамен отдадим себя в ваше полное распоряжение. Вы получите три жизни вместо одной!

– Нет, я не согласен, – возразил шевалье. – Я предлагаю иное: мне не нужна жизнь герцога де Гиза, вы отдадите мне лишь десять минут этой жизни.

Приятели переглянулись, пытаясь понять, что задумал Пардальян.

– Сейчас объясню, – продолжал Пардальян. – Я хочу сказать герцогу пару слов. Это займет минут десять, не больше. После разговора со мной Гиз будет… говорить с вами. Слушайте меня внимательно: ведь герцог войдет сюда, в кабинет. Верно?

– Да!

– Вы признаете, что, попав в кабинет, он не сможет вернуться в прихожую?

– Да, но он сможет сбежать по боковой лестнице!

– Для того, чтобы помешать ему, вы втроем встанете за дверью, ведущей на лестницу. Все пути к отступлению будут для герцога отрезаны, и тогда…

В эту минуту во дворе послышался шум. застучали копыта, зазвенели шпоры, раздались слова команды и чей-то громкий смех.

– Это он! – спокойно сказал шевалье. – Господа, выйдите за дверь! Через десять минут герцог будет– в вашей власти. Но пока его жизнь принадлежит мне! Выйдите, господа, я жду!

Пардальян гордо выпрямился, подкрутил усы. И столько воли чувствовалось в его словах и жестах, что трое убийц поняли: противостоять этому человеку они не в силах. Они предугадывали, что шевалье замыслил нечто необычное. Перед ними был уже не просто храбрый воин, а живое воплощение непреклонного Рока. Все трое осознали, что Гизу не уйти от возмездия…

Они попятились, послушно вышли на боковую лестницу и прикрыли за собой дверь.

– Помните, десять минут! – задыхаясь, прошептал Сен-Малин уже на пороге.

– Десять минут – и ни секундой больше! – крикнул в ответ Пардальян.

Оказавшись в кабинете в одиночестве, шевалье с удовлетворением вздохнул и улыбнулся. Он скрестил руки на груди и встал напротив двери. Из прихожей донесся неясный гул голосов.

Кто-то из придворных громко сказал:

– Король у себя в кабинете, монсеньор. Его Величество ожидает вас!

Потом воцарилось молчание и раздались тяжелые шаги – герцог пересек прихожую. Распахнув дверь, он уверенно шагнул в комнату.

Окинув се быстрым взглядом, Гиз тут же понял, что короля в кабинете нет. Зато в нескольких метрах от себя он заметил какого-то человека, стоявшего спиной к свету. Гиз недоуменно хмыкнул и попытался вернуться обратно в прихожую, но дверь оказалась заперта снаружи – до герцога донесся скрежет задвигаемого засова. Тогда он вновь повернулся к Пардальяну, вздернул подбородок и надменно спросил:

– Кто вы такой? Что вам нужно? Как вы оказались в кабинете Его Величества?

– Мое имя не имеет значения, – спокойно ответил шевалье. – Впрочем, вы меня знаете. Я тот самый человек, который шестнадцать лет назад во дворе дворца Колиньи дал вам пощечину! Помните?

Гиз пробормотал проклятие.

– Я тот самый человек, что восемь месяцев назад крикнул вам на Гревской площади, что вас надо называть не Генрих Меченый, а Генрих Опозоренный…

– Исчадье ада! – зарычал Гиз.

– Я тот самый человек, что сдался вам на улице Сен-Дени, сдался, чтобы спасти несчастную беззащитную женщину. А вы тогда обозвали меня трусом. И я поклялся, что отомщу за оскорбление, поклялся, что вы умрете от моей руки, Генрих де Гиз! Генрих Опозоренный! Сегодня я хочу кровью смыть это оскорбление!..

Генрих де Гиз, убийца Колиньи и многих других несчастных, ты хочешь знать, зачем я явился сюда? Я жду тебя, чтобы предложить открытый, честный поединок. Моя шпага – против твоей, мой кинжал – против твоего!.. Отвечай же, я жду!

– Да вы, сударь, рехнулись! – взорвался герцог. – Определенно рехнулись! Эй, кто-нибудь! Арестовать этого сумасшедшего!

Герцог бросился к маленькой дверце и попытался открыть се, но безуспешно. Мало того: с лестницы раздались угрожающие крики:

– Убей! Убей его! Смерть Гизу!

Гиз узнал голоса и в одно мгновение понял, что трое за дверью не выпустят его отсюда живым!

– Сударь, – спокойно сказал Пардальян, – у вас есть только один способ спастись – прорваться через лестницу, заколов этих троих дворян. Но сначала вам придется сразиться со мной. Решайтесь! Я предлагаю вам честный поединок! Если вы откажетесь, я распахну дверь, эти люди ворвутся сюда, и я скажу им: «Убейте герцога де Гиза, он слишком труслив, чтобы защищаться!»

Генрих Меченый понял, что попал в ловушку, из которой нет выхода. Как он раскаивался, что не нанес удар раньше… король опередил его… он погиб!

И вдруг он осознал, что его единственная надежда – собственная храбрость и умение владеть оружием. А на полях сражений Гиз всегда славился как опытный, хладнокровный и отважный воин.

Убить этого человека… этого негодяя Пардальяна… потом ринуться на лестницу, сметая все препятствия, прорваться в покои королевы-матери и выскочить во двор. Он успеет поднять своих сторонников, они захватят замок, и тогда Гиз собственной рукой всадит кинжал в сердце короля Франции… Только так надо действовать, иначе – смерть!

Не говоря ни слова, герцог вытащил шпагу и атаковал шевалье, надеясь застать его врасплох. Пардальян успел уклониться, и через мгновение клинок противника сверкнул у самых глаз Гиза.

Схватка оказалась молниеносной. Пардальян, не думая об обороне, сделал рискованный выпад, грозивший ему самому неминуемой смертью, окажись Меченый порасторопнее. Жан ударил один раз, только один раз, – и Генрих де Гиз зашатался, выронил шпагу и упал навзничь. Клинок шевалье насквозь пронзил ему грудь…

Пардальян вытер шпагу и медленно убрал ее в ножны. Склонившись над герцогом, он задумчиво произнес:

– Мертв… я отомстил за оскорбление, нанесенное мне тогда в гостинице «У ворожеи»… Прощайте, ваша светлость! Удар шпаги – плата за одно неосторожное слово? Не слишком ли суровая кара? Думаю, нет… Правда, ваше слово всего лишь оскорбило бедного странствующего рыцаря, а мой удар шпаги перевернул судьбу французского королевства…

На этом шевалье кончил философствовать. Он бросил последний взгляд на Гиза, чтобы убедиться, что его противник не дышит, и распахнул дверь, ведущую на боковую лестницу. Трос убийц вопросительно посмотрели на него.

– Господа, – обратился к ним Пардальян. – десять минут еще не прошли, однако же вы можете войти. Вы возвратили мне долг, а я возвращаю вам герцога де Гиза.

И он спокойно направился вверх по лестнице.

Шалабр, Сен-Малин и Монсери с кинжалами в руках ворвались в кабинет. Они увидели поверженного герцога; кровь струей текла из его раны.

Потрясенные молодые люди в растерянности остановились.

Что произошло между Пардальяном и герцогом? Дуэль? Но прошло всего лишь несколько минут… Убийцы удивленно переглянулись, но в этот момент Гиз шевельнулся… Он был еще жив! Герцог открыл глаза, попытался приподняться, застонал и прошептал:

– Ко мне! Убивают…

Те, кто собрались в прихожей, поняли, что происходит, и криками подбадривали своих товарищей:

– Убивайте! Добейте! Прикончите его!

Тремя убийцами, казалось, овладело безумие. Они набросились на герцога и нанесли ему несколько страшных ударов кинжалами.

– На помощь… – прошептал умирающий, делая последнюю попытку подползти к окну.

Тут не выдержали нервы у тех, кто ждал в прихожей, и они выломали дверь. Луань, Дезеффрена и некоторые другие ворвались в рабочий кабинет короля.

Вся атмосфера комнаты была насыщена ненавистью и страхом. При виде крови придворные разъярились, подобно тиграм, рвущим добычу. Гиз уже давно умер, а они все били и били его кинжалами…

Потом подоспели те, кто укрывались в спальне короля. Все громко кричали, изрыгали проклятья, терзали, словно демоны ада, труп. Кровь брызгала на одежду, на стены, на лица убийц.

Наконец тело герцога перетащили в прихожую.

Появился король, который взглянул на покойника и – прошептал:

– Какой он огромный! Мертвым Гиз кажется еще выше, чем был при жизни.

Слабая улыбка мелькнула на бледных губах Генриха III. Он подошел поближе, поставил ногу на голову поверженного врага и произнес:

– Отныне я один – король Франции!

А в Блуа уже разразилась буря. Весть о смерти герцога мгновенно разнеслась по всему городу. Люди короля преследовали и безжалостно убивали сторонников Гиза. Те в большинстве своем оказались застигнуты врасплох. Верные Валуа войска арестовали герцога де Майенна, кардинала де Гиза, старого кардинала де Бурбона и всех видных деятелей Католической Лиги. Колокола ударили в набат. Повеяло ужасом Варфоломеевской ночи… Крики раненых, стоны умирающих, вопли преследователей, выстрелы из аркебуз, десятки людей, пытающихся вырваться из Блуа и найти спасение за городскими воротами…

Вспомним, что шестнадцать лет назад Гиз – так же, как ныне король Генрих III, – наступил ногой на окровавленную голову поверженного адмирала Колиньи… И вот теперь блистательный герцог сам оказался повержен…

А Екатерине Медичи вдруг стало хуже, она задыхалась на постели. Все ее последние силы ушли на то, чтобы выполнить свой зловещий замысел… Теперь ей оставалось только умереть…

Итак, Пардальян поднялся вверх по лестнице. Он спокойно вернулся в ту самую комнату под крышей, что предоставил ему Руджьери, уступивший настоятельной просьбе храброго Крийона. Оказавшись у себя, шевалье прошел прямо к двери, которую ему недавно указал астролог. Руджьери объяснил тогда, что дверь обычно заперта, но, видимо, Пардальяну удалось отпереть ее. Толкнув дверь ногой, он оказался в соседнем помещении. Там на кровати лежал человек с кляпом во рту, надежно связанный. Этим человеком был Моревер.

Пардальян развязал сначала ноги, а потом и руки узника. Затем он вытащил кляп у него изо рта. Бледный как смерть Моревер не осмеливался пошевелиться.

– Вставайте! – приказал шевалье.

Моревер подчинился. Он дрожал как осиновый лист. Пардальян же был неестественно спокоен, но голос его непривычно звенел, и временами какая-то тень набегала на лицо. Он молча вытащил кинжал.

– Пощадите! – взмолился Моревер.

Мольба его прозвучала слабо, чуть слышно.

– Дайте руку! – велел шевалье.

Охваченный страхом Моревер стоял неподвижно, ничего не понимая. Пришлось Пардальяну самому левой рукой взять его локоть; в правой шевалье сжимал кинжал. Он спрятал руку с кинжалом под плащ, чтобы оружие не бросалось в глаза, и приказал своему пленнику:

– Идите за мной! И ни слова, ни звука! Это в ваших же интересах.

И он взглядом указал Мореверу на обнаженный клинок. Наемный убийца молча кивнул. Пардальян вышел, чуть не волоча Моревера на себе. Он поддерживал его, словно раненого друга.

Спустились они на этот раз по парадной лестнице. Никто не обратил на них внимания. В замке уже началась резня, повсюду раздавались вопли, стоны, выстрелы.

Когда враги оказались во дворе, Моревер сделал слабую попытку освободиться. Пардальян остановился и с улыбкой взглянул ему в лицо. Моревер сразу сник и лишь глубоко вздохнул в знак покорности.

– Вперед! – приказал Пардальян и повлек Моревера через двор.

Около ворот распоряжался Крийон. Солдаты, скрестив пики, преградили путь Пардальяну с Моревером.

– Господин де Крийон, – крикнул шевалье, – прикажите, пусть нас выпустят!

Крийон посмотрел на Пардальяна. Восхищение и страх читались во взгляде старого солдата. Он снял шляпу, поклонился и повелительным тоном произнес:

– Пропустить! Служба короля!

Солдаты выстроились в ряд и отсалютовали. Пардальян вышел; Моревер плелся рядом, опираясь на его руку.

На эспланаде, шагах в двадцати перед замком, их ждал человек. Он без слов присоединился к ним, подхватив Моревера с другой стороны. Все трое – Моревер в середине, а Пардальян и незнакомец по бокам – вышли из города через ворота Рюсси, перешли через мост и двинулись вдоль Луары вверх по течению.

Остановились они на расстоянии одного лье от города, у старой полуразрушенной лачуги. Когда-то домишко был окружен садом, и к остаткам изгороди кто-то привязал двух коней. Пардальян втолкнул Моревера в домик. За ними зашел незнакомец и аккуратно прикрыл дверь.

– Садитесь, – сказал Пардальян Мореверу, указывая на колченогий табурет.

Моревер сел. От страха он стучал зубами и, видимо, казался себе смертником, которого уже ведут на эшафот. Пардальян вновь надежно связал пленнику ноги, и у Моревера, как ни странно, возродилась в душе надежда. Он подумал: «Раз меня связывают, значит, сразу убивать не будут… Покойников связывать не надо…»

– Господин Клеман, – спросил шевалье, – я могу рассчитывать на вас?

– Дорогой друг, не волнуйтесь, – ответил Жак Клеман. – Спокойно занимайтесь вашими делами, а я за ним пригляжу. Клянусь Богом, от меня он не уйдет.

Пардальян кивнул. Он верил клятве монаха. Не взглянув на Моревера, шевалье вышел из хижины и быстрым шагом направился обратно в Блуа. А Жак Клеман вытащил кинжал и с решительным видом сел напротив Моревера.

Глава XXXV
ПОСЛЕДНЕЕ ДЕЯНИЕ ФАУСТЫ

Утром этого дня Фауста отдала последние распоряжения. Она разослала нескольких курьеров, в том числе нарочного к Александру Фарнезе с приказом как можно скорей двигаться на Париж. Фауста была уверена, что великий полководец уже несколько дней назад вступил на территорию французского королевства.

Потом она все приготовила для отъезда, намеченного на вечер. Она договорилась с Гизом, что сразу после убийства короля, то есть с наступлением ночи, они с войском двинутся на Божанси, потом на Орлеан, а оттуда – на Париж. Это будет триумфальный поход Гиза, поход за французской короной.

Венчание на царство состоится в Париже, и там же, в Соборе Парижской Богоматери, Гиз представит принцессу Фаусту как королеву Франции.

Все усилия Фаусты были теперь направлены на то, чтобы как можно скорей короновать Гиза. Кто знает, вдруг герцог откажется от своих обязательств? Нет-нет, это невозможно! Напротив. Фауста верила, что поход на Париж станет лишь началом ее великого триумфа.

Отдав все распоряжения и разослав гонцов, Фауста отправилась в парадный зал – тот самый, где накануне кардинал де Бурбон обвенчал ее с Гизом. Было только восемь часов утра, но она уже сгорала от нетерпения. Она представляла, как герцог де Гиз явится к ней и скажет:

– Все готово, сударыня, сегодня вечером вы станете королевой Франции!

Горделивая улыбка появилась на губах Фаусты. Она улыбалась, предвидя собственную великую судьбу, улыбалась, уверенно глядя в будущее.

Прошел час, потом другой… Внезапно с улицы донеслись какие-то крики. Сначала Фауста не обратила на них внимания: мало ли что может случиться в городе… Но потом она насторожилась. Раздавались частые аркебузные выстрелы, стучали по мостовой копыта, слышались стоны и вопли ужаса… Похоже, на улицах Блуа разворачивалось настоящее сражение.

На лбу у Фаусты выступил холодный пот. Что там происходило? Узнать это ничего не стоило – достаточно было бы послать лакея расспросить прохожих. Но Фауста не желала знать!

В глубине души она уже обо всем догадывалась… и чувствовала, что ее страшная догадка верна… Но она хотела отдалить этот миг. когда ей придется-таки узнать правду. Она вслушивалась в уличный шум, до нее долетали обрывки слов, подтверждавшие, что предчувствие не обманывало ее. Она не могла собраться с мыслями, голова у нее кружилась, по телу пробегала дрожь.

Так прошли еще два часа, а она все сидела неподвижно в парадном зале и чего-то ждала… Постепенно шум на улицах стих. Фауста провела рукой по лбу и прошептала:

– У меня не хватает смелости! Надо, наконец, узнать, что произошло… Нет, не может быть!.. Неужели полный крах вместо триумфа? Я с ума сошла… Просто драка в городе… Горожане бьют друг друга… С Гизом ничего не случилось… с ним ничего и не могло случиться… Гиз в безопасности… А в десять вечера свершится то, что мы с ним наметили…

Она ударила в гонг, и появился лакей. Она собиралась послать его в город, чтобы выяснить причину беспорядков, но слуга произнес:

– Сударыня, пришел некий дворянин. Имени своего называть не хочет, но говорит, что должен побеседовать с вашей милостью незамедлительно!

– Пусть войдет! – слабым голосом произнесла Фауста.

Лакей впустил в зал шевалье де Пардальяна, и Фауста застыла от изумления. Глаза ее широко распахнулись, рот приоткрылся. Она пыталась что-то сказать, но от невыразимого ужаса не могла произнести ни слова. Она даже перекрестилась, словно перед ней предстал призрак из загробного мира, и вцепилась обеими руками в спинку кресла, чтобы не упасть. Пардальян подошел поближе, снял шляпу, низко поклонился и спокойно произнес:

– Сударыня, имею честь сообщить вам, что я только что убил герцога де Гиза.

Фаусте показалось, что она умирает, более того, что она уже мертва. Пардальян… живой шевалье де Пардальян! А она-то считала, что он давно покоится на дне Сены… И именно этот человек принес ей весть о крахе всех ее замыслов… Нет, это не может быть реальностью… Ею просто-напросто овладел сон, кошмарный сон… Она сейчас проснется, и зловещее видение рассеется…

– Сударыня, – продолжал шевалье, – я решил, что имею право удовлетворить мое самолюбие и лично сообщить вам о том, что случилось. Ведь я вас предупреждал, что пока я жив, Гиз и вы не взойдете на французский престол.

Слабый стон сорвался с побелевших губ Фаусты, и она прошептала:

– Пардальян!

– Я самый, сударыня! Вы изумлены? Еще бы! Сколько раз вы пытались убить меня! Последний раз вы отдали меня в лапы Гиза как раз после того, как я спас вас от Его Святейшества Сикста V.

– Пардальян!

– Не сомневайтесь, сударыня, Пардальян, живой и невредимый. Я – не призрак, а человек из плоти и крови.

А теперь, позвольте вам кое-что напомнить. Тогда, в монастыре на Монмартрском холме, в тот день, когда вы пытались распять бедную малютку Виолетту, вас предали ваши же соратники. Но вы вели себя гордо и отважно, и я готов был многое вам простить. Я бы даже Гиза при таких обстоятельствах пощадил. Но вы во второй раз загнали меня в вашу железную сеть. Шутки кончились, сударыня! Я, наконец, понял, что в вас воплощена злая, нечеловеческая сила. И ее надо любой ценой уничтожить… Вот я и раздавил вас… Знайте: Гиз убит, и убил его я… Нескольких часов не хватило герцогу, чтобы взойти на престол, а вам – чтобы стать королевой Франции. Шевалье де Пардальян помешал вам…

Он замолчал и с нескрываемой иронией взглянул на Фаусту. Она заговорила – еле слышно, словно что-то сдавило ей горло. Каждое слово давалось Фаусте с неимоверным трудом:

– Неудивительно, что рухнули все мои замыслы, – вы ведь живы!.. В мечтах я уже вознеслась на высочайшую вершину, а вы швырнули меня в пропасть, в пропасть позора и бесчестия… Когда я услышала крики на улицах, у меня перед глазами вдруг возникло видение… мертвый Гиз, а рядом – вы… Напрасно я старалась отогнать от себя этот кошмар… Я знала, что вы вмешались и сломали мне судьбу…

Она замолчала, и в глазах ее молнией мелькнуло безумие.

– Все погибло, – помолчав, продолжила Фауста. – Я была властительницей Франции, а теперь я – ничто. Зачем вы явились? Полюбоваться на горе женщины, чью жизнь вы растоптали? Лицемер! А еще разыгрывает из себя рыцаря… Пришли насладиться моим горем? Жалкий лакей! Идите, потребуйте у Валуа платы за убийство Гиза! Вам и шпагу носить не пристало, убийце нужен только нож!.. Что вы здесь делаете? Вон из моего дома! Вон!

Она говорила горячо и сбивчиво. Шевалье едва мог разобрать слова. Он так и не понял, откуда в руках у Фаусты взялся кинжал, но факт оставался фактом: когда она шагнула к нему, в ее воздетой руке было зажато страшное оружие. На губах у нее выступила пена, она рычала, как раненый зверь, а черные глаза ярко горели…

Пардальян позволил Фаусте подойти поближе и быстро схватил за запястье, не позволив нанести удар.

– Что это вы. сударыня? – спокойно спросил Пардальян. – Меня так легко не убьешь. Да и час мой еще не настал… Не торопитесь… Сейчас я отпущу вас, и тогда мы посмотрим, хватит ли у вас смелости ударить меня…

Он разжал пальцы, отступил на шаг и скрестил руки на груди. Фауста в отчаянии опустила кинжал, потом выронила его на пол и разрыдалась.

Шевалье заговорил тихо и проникновенно:

– Сударыня, я не забыл о нашей встрече в Шартрском соборе. Вы тогда поцеловали меня, и именно поэтому я здесь. Я имел право первым сообщить вам о смерти Генриха де Гиза. Это было справедливо, но, может, не очень великодушно. Тут я с вами согласен.

Однако я пришел не только для этого. Во-первых, я хотел сказать вам, что вы никогда не станете королевой. Великодушие великодушием, но я должен был доказать, что умею держать слово. Я же уже говорил вам во время нашей первой встречи: «Гиз королем не будет, потому что я этого не желаю!»

Но есть и вторая причина моего появления в вашем доме, сударыня. В замке, у меня на глазах, арестовали кардинала де Гиза, господина д'Эспинака, кардинала де Бурбона и еще нескольких вельмож. Их арестовал господин д'Омон. Так вот, кардинал де Гиз крикнул ему: «Я уверен, нас предала Фауста!.. «

И я подумал, сударыня, что вас того и гляди схватят. Моя шпага уничтожила ваши надежды на королевскую корону, но она может спасти вашу жизнь и вашу свободу. Вы молоды и прекрасны. Вы можете и должны начать жизнь сначала. Вы не обрели власти над миром, но вам обязательно улыбнется счастье.

Недалеко от Блуа ждут две лошади: одна для вас, другая – для кого-нибудь из слуг. Пойдемте скорей со мной, у нас осталось мало времени…

Пардальян говорил, а Фауста мало-помалу успокаивалась. Она умела моментально принимать решения и тут же подчинять им свой разум и сердце. Она уже вычеркнула из памяти Гиза, а вместе с ним – и все мечты о короне и империи. В ее разгоряченном воображении возникли картины новой радостной жизни.

Она будет жить, и жить счастливо! Бог с ней, с властью! Зато у нее будет любовь! Нельзя сказать, что чувство к Пардальяну вновь зародилось в ее душе, потому что она никогда не переставала любить его. Но ей на мгновение почудилось, что и шевалье влюблен в нее… Может, не только ненависть к Гизу, но и ревность, неосознанная ревность направляла его руку? И сейчас он явился, чтобы спасти ее… О чем это свидетельствует? Он любит, любит Фаусту, сам того не зная!..

Он говорил с ней так ласково, так нежно… А ведь она предала его… более того, пыталась убить… И еще он сказал: «Вы молоды и прекрасны»…

Фауста словно взлетела на крыльях надежды. Она цеплялась за свои иллюзии, чтобы не впасть в полное отчаяние. Ее гордость искала утешения: да, мечты о величии погибли, но зато ее ждет любовь, великая любовь… Она хотела что-то сказать, но внезапно двери старого особняка затряслись от ударов.

Фауста бросилась к окну, выходившему во внутренний двор. В это время солдаты под предводительством капитана Ларшана сорвали дверь с петель и ворвались в вестибюль.

– Обыскать дом! – крикнул Ларшан. – Задерживать любого – мужчину ли, женщину ли…

Фауста повернулась к Пардальяну. Тот стоял молча, не сдвинувшись с места.

– Они уже в доме? – спросил шевалье.

– Да!

– Вот видите! Я вас предупреждал!

Фауста подбежала к нему, схватила за руку и страстно прошептала:

– Минуту назад я хотела умереть, но теперь я хочу жить! Пардальян, спасите меня!

– Пока я жив, сударыня, никто не тронет вас, – ответил шевалье.

Но произнес он это таким холодным тоном, что надежды Фаусты едва не померкли. Однако она тряхнула головой, отгоняя от себя назойливые сомнения, и решила не поддаваться печальным мыслям.

– Вы готовы отправиться верхом? – спросил Пардальян.

– Да!

– Где у вас конюшня?

– Во дворе слева. Там четыре коня под седлом и карета с запряженными лошадьми.

Фауста действительно приготовила коней, собираясь в этот вечер покинуть Блуа. На ней был мужской костюм, в который она облачалась всегда, когда ей предстояло длительное путешествие или грозила опасность. Впрочем, этот наряд очень шел ей, а шпагу она носила с таким же изяществом, как любой из придворных щеголей.

– Есть где-нибудь потайная лестница, по которой можно пробраться в конюшню? – спросил Пардальян.

Фауста отрицательно покачала головой.

– Нет так нет! – констатировал шевалье.

Тем временем солдаты Ларшана осторожно продвигались вперед, обыскивая дом. Начали они с первого этажа. Там они обнаружили лакеев и двух любимых прислужниц Фаусты – Леа и Мирти.

Слуг арестовали и тут же куда-то увели. Теперь солдаты во главе с Ларшаном медленно поднимались по главной лестнице.

– Сударыня, – заявил Фаусте Пардальян, – идите за мной. Я попытаюсь прорваться сквозь ряды солдат к конюшне. Не отступайте от меня ни на шаг. Как только окажетесь во дворе, бегите к конюшне, выводите двух лошадей – и в седло! Остальное я сделаю сам. Только ради Бога, не пытайтесь мне помочь. Не размахивайте без толку шпагой! А лучше всего вообще не вынимайте оружие из ножен. Всю вашу отвагу, все ваше хладнокровие употребите на то, чтобы не отстать от меня. Вы готовы?

– Готова! – ответила Фауста.

Пардальян надвинул пониже шляпу, наполовину вытащил из ножен шпагу и распахнул двери парадного зала. Взору его предстала просторная лестничная площадка, украшенная несколькими мраморными статуями и огромным бронзовым канделябром. На площадку вела лестница, по которой как раз поднимались десятка два солдат. Ступени окаймляли чугунные кованые перила.

При появлении Пардальяна капитан Ларшан остановился. Их разделяли десять-двенадцать ступенек.

– Эй, сударь! – крикнул шевалье. – Вы что, испанец? Мы разве находимся в городе, захваченном неприятелем? Что это вы вытворяете? Кто вам позволил выламывать двери мирного жилища и врываться туда с вооружённым до зубов отрядом?

– Именем короля, сударь! – крикнул Ларшан. – Я действую по приказу Его Величества!

– Ах, ну тогда совсем другое дело! Так вы утверждаете, что посланы королем?

– Да, сударь. Мне приказано арестовать женщину, заговорщицу и мятежницу. Ее обвиняют в измене и в покушении на жизнь царствующей особы. Если вы принадлежите к ее дому, я требую, чтобы вы отдали мне вашу шпагу. Иначе будете арестованы как сообщник обвиняемой. Выполняйте приказ короля!

– Прекрасно, капитан! А я требую, чтобы вы немедленно освободили мне дорогу! И требую этого моим собственным именем!..

– Я обвиняю вас в мятеже против короля! – заорал капитан Ларшан.

– А я обвиняю вас в мятеже против меня! – насмешливо ответил Пардальян.

– Солдаты, вперед! – приказал Ларшан.

– Солдаты, назад! – загремел Пардальян.

В ту же минуту он двумя руками с усилием поднял над головой тяжелую дубовую скамью, стоявшую на лестничной площадке. Солдаты Ларшана ринулись на штурм, а Пардальян, чуть качнувшись вперед, сбросил на лестницу скамью.

Скамейка из цельного дуба с грохотом запрыгала по ступеням, сбивая атакующих с ног. Раздались вопли, проклятья, стоны. Ларшан отпрыгнул назад и прижался к перилам. Страшный метательный снаряд не задел его только каким-то чудом. Когда скамья благополучно достигла нижней площадки, Ларшан подсчитал потери: один солдат упал замертво с пробитым черепом, четверо – с ушибами, синяками и переломами – со стонами уползали с поля сражения.

Фауста с холодной улыбкой наблюдала за этим побоищем.

Вскоре воины вновь сомкнули поредевшие ряды, и Ларшан вторично послал их на штурм:

– Вперед, жалкие трусы! Вперед, а не то выпотрошу по одному!

Солдаты ринулись вверх по лестнице, – и вот что увидела Фауста:

Пардальян бросился к мраморной статуе почти в человеческий рост высотой, украшавшей лестничную площадку. Статуя изображала Афину Палладу, древнегреческую богиню мудрости. Пардальян схватил Афину, раскачал и сдвинул с постамента. Когда солдаты уже почти добрались до площадки, он толкнул статую им навстречу.

Афина описала в воздухе небольшую дугу и скатилась по ступеням, давя солдат. С оглушительным грохотом обрушилась наполовину разбившаяся статуя на нижнюю площадку. Ее падение сопровождалось воплями пострадавших, дикими ругательствами Ларшана и бегством уцелевших.

Пардальян перегнулся через перила. Вполовину уменьшившийся отряд Ларшана столпился на нижней ступеньке лестницы.

– Господин капитан, – крикнул шевалье, – выпустите нас. Учтите, у меня тут еще есть Вакх, Гермес и Зевс. Какой-нибудь из этих богов обязательно пробьет вам череп…

А Фауста в это время думала:

«Как иногда ошибается случай, и сколь невосполнимы последствия этих его ошибок… Если бы три года назад я встретила не Гиза, а Пардальяна, сегодня я была бы властительницей христианского мира…»

– Сударь, – крикнул в ответ Ларшан, – я продолжу атаку. Единственное, что я могу обещать, принимая во внимание вашу исключительную храбрость, так это то, что я не стану брать вас живым. Таким образом вы избежите пыток…

– Вот еще! – нахально заявил шевалье. – Лучше сдавайтесь, чем болтать глупости!

Капитан совершенно вышел из себя и взревел:

– Дьявол вас побери! Чтобы пятнадцать человек во главе с капитаном сдались одному бродяге! Не было такого и не будет! Эй вы, приготовьтесь и – вперед!

Опьянев от ярости, Ларшан наскоро перестроил своих людей и дал им указания. Однако он не успел окончить инструктаж: что-то огромное и тяжелое обрушилось на него сверху… это был бронзовый канделябр!

Надо сказать, что сей шедевр мастеров эпохи Ренессанса весьма украшал дворец Фаусты. Канделябр был сделан в виде причудливого дерева: тяжелый резной ствол и семь изогнутых ветвей, поддерживающих светильники. Разговаривая с капитаном, Пардальян раскачал канделябр, приподнял его над перилами и швырнул вниз.

На этот раз воинству Ларшана был нанесен непоправимый урон, ибо упал сам капитан, у которого оказалась перебита нога. Еще четверо солдат тоже получили ранения, а остальные, потеряв командира, думали лишь о том, как бы поскорее убраться отсюда подобру-поздорову. Неудивительно, что они стремительно отступили во двор.