Текст книги "Заговорщица"

Пардальян удивленно взглянул на Фаусту.

– Впрочем, я могу и не дожидаться его смерти, – увлеченно продолжала она. – Я захвачу папу, спрячу его в пустом дворце и тогда смогу действовать свободно. Шевалье, я рассчитываю, что вы поможете мне захватить Сикста в Ватикане. Я вам дам все: и людей, и оружие, и деньги. Как вы думаете, мой план осуществим?

– Все может быть, сударыня, – флегматично заметил шевалье.

– Так вот, у вас под началом будет, как я уже сказала, две тысячи человек, вы сможете держать в страхе весь Рим, а я займусь Ватиканом. Мои друзья выступят, поддержат нас, приведут в город свои войска. Через месяц в окрестностях Рима мы соберем тридцать тысяч пехотинцев, пятнадцать тысяч всадников и сорок орудий. И с этой армией, шевалье, я вернусь во Францию… Но мне нужен главнокомандующий, и судьба посылает мне его в вашем лице, шевалье де Пардальян!..

Это пока все, нам предстоит еще многое уточнить и оговорить. Подходит ли вам мой план, шевалье?

– Это, безусловно, интересный план, сударыня, – произнес Жан так холодно, что Фауста насторожилась.

Она встала, шагнула к шевалье и решительно произнесла:

– Пардальян, все зависит от того, какой вы дадите мне ответ! Возвращайтесь через три дня, и мы поговорим. Если вы скажете «да», вас ждут слава и настоящий триумф. Если вы скажете «нет», то возвращайтесь во Францию, и мы с вами расстанемся навсегда. А сейчас молчите!.. Три дня, еще три дня!

Фауста задохнулась от волнения, однако справилась с собой и бесстрастно добавила:

– Три дня нужны и мне, надо отдать кое-какие распоряжения. А вы должны подумать, прежде чем давать окончательный ответ. Итак, я жду вас через три дня, как стемнеет…

Она исчезла за бархатной портьерой, а в комнату впорхнула Мирти и знаком пригласила шевалье следовать за ней. Он послушно пошел за служанкой. Он чувствовал себя разбитым, слова Фаусты все еще звучали у него в ушах. Вернувшись в гостиницу «У доброго парижанина», он бросился на кровать, бормоча:

– Какого черта я сюда притащился? Тигрица – она тигрица и есть, куда ей меняться?! Мог бы и раньше догадаться… Три дня? Может, уехать прямо сейчас?.. Нет, нельзя. Еще решит, что я трусливо сбежал…

Тем временем Фауста металась по дворцу.

– Ничего! Ничего! – шептала она. – Ни одного слова, ни одного одобрительно жеста! Пусть думает, пусть решает, но пусть и опасается! Его жизнь теперь в моих руках!

Что же происходило в Палаццо-Риденте в последующие три дня? К чему готовилась Фауста? На третий день там развернулись странные события.

К вечеру Фауста удалила из дома два десятка слуг, которые скрывались там вместе с ней. С хозяйкой осталась только ее верная камеристка.

Через полчаса после ухода слуг, то есть как раз в то время, когда на вечный город опустились сумерки, Пардальян, как и обещал, появился у низкой дверцы в боковой стене. Мирти впустила его и провела по потайной лестнице на второй этаж.

Надо сказать, что, покидая гостиницу. Пардальян сказал хозяину:

– Сударь, приготовьте счет, завтра утром я уезжаю.

– Как?! Вы уже оставляете нас? Но вы же так и не осмотрели Рим!

– Поверьте мне, сударь, что главную достопримечательность этого замечательного города я уже видел, а сегодня пойду полюбоваться ею еще раз. Так что, пожалуйста, покормите моего коня ровно в пять утра.

И Пардальян направился во дворец Лукреции Борджиа.

Глава XLI
КОНЕЦ ПАЛАЦЦО-РИДЕНТЕ

Оказавшись наедине с Фаустой, Пардальян заговорил:

– Сударыня, я буду с вами откровенен. Объявляю сразу – завтра утром я уезжаю во Францию. Три дня размышлял я над вашим предложением и понял, что могу сказать только твердое «нет!»

Очевидно, мне следует объяснить вам причины моего отказа…

Вы спросите: «А зачем же вы тогда явились в Италию, во Флоренцию и, наконец, в Рим?» Я и сам задавал себе этот вопрос. И вот что я понял. Я приехал сюда потому, что там, на берегу Луары, и после, в рыбацкой хижине, мне показалось, что вы пережили глубокое потрясение и свет вспыхнул в потемках вашей души. И я решил, что я, ваш бывший враг, а ныне союзник, смогу помочь вам излечиться окончательно. Признаюсь, я был слишком самонадеян. Я не разглядел вас как следует, я ошибся, когда подумал, будто в силах повлиять на вас… Я решил, что смогу вернуть принцессу Фаусту на путь добра и тем самым помочь ей избежать многих страданий. Может, тогда вы перестали бы причинять зло людям… Я рассчитывал на доброе слово, на искренность и открытость…

Увидев вас три дня назад, я сразу понял, что жестоко ошибся. Ваша речь убедила меня, что вы все та же… И, простите, сударыня, я испугался вас, потому что не понимаю вашу душу. То, что я счел лучом света, оказалось на самом деле зловещим блеском молнии, осветившей ваши новые страшные замыслы…

А теперь, сударыня, перейдем к делу. Я не собираюсь захватывать замок Сант-Анджело и арестовывать Сикста V. Я не буду командовать вашими солдатами и держать в страхе Рим. Я не желаю возглавлять армию, которую вы намерены собрать. Pi не потому, что я не верю в вашу победу, и не потому что я устал или не смогу справиться с тысячами вооруженных людей… Все проще: мне внушают отвращение те, кто, набрав множество солдат, сразу кидается грабить, убивать, жечь и притеснять. Их войско налетает на города и селения, словно стая саранчи, уничтожающая все на своем пути. Иногда такие люди преследуют великие цели, но, по-моему, если по их вине гибнут бедные крестьяне и страдают дети, то дело их проклято и изначально обречено. Я всем сердцем ненавижу убийц, сударыня! Мне жаль любого, попавшегося им на пути. Эти честолюбцы ищут славы, но слава, замешанная на крови, отвратительна. Они мне отвратительны и напоминают тех бандитов, которых вздергивают на виселице по приговору суда….

Это, конечно, жалкие резоны для такого возвышенного ума, как ваш. Так перейдем же от общих рассуждений к частным, простым…

Я не могу принять ваше предложение, поскольку мне претит сама мысль о том, чтобы заманить в ловушку немощного старца… Папа мне ничего плохого не сделал и на мою свободу не покушался… Да, я убил Гиза, но убил его в честном поединке. Я дождался подходящего момента и сказал ему: «Защищайся!» Герцог де Гиз и Моревер умели владеть шпагой! Но Сикст V? С чего вдруг я стану мстить ему? Он меня не оскорблял…

Мне остается добавить очень немного… Я уеду, но, уезжая, я желал бы увериться, что мы расстаемся друзьями… Может, моя прямота вновь возродит в вашей душе ненависть, какую вы прежде питали ко мне, но за себя я скажу: не считайте меня своим врагом! Я готов забыть все, готов забыть и вашу железную вершу, и ищеек Гиза, которых вы натравили на меня, и все остальное, Я сохраню в памяти лишь образ той женщины, с какой говорил тогда на берегу Луары…

Пардальян с облегчением вздохнул и вытер пот со лба.

«Слава Богу! Объяснился… – подумал он. – Легче пережить десяток дуэлей, чем один такой разговор!»

Фауста слушала Пардальяна, закрыв глаза. Ничто не омрачало ее чистое, мраморное чело. Она оставалась совершенно спокойна, словно слушала не гордую отповедь, а льстивые комплименты. Когда Пардальян кончил говорить, она, не обращая на него внимания, ударила молоточком в гонг. Явилась Мирти.

– Делай, что я приказала! – холодно произнесла Фауста.

Пардальян заметил, как побледнела служанка. Она хотела что-то возразить, но Фауста взглядом велела ей молчать. Мирти как-то странно взглянула на шевалье и вышла.

Пардальян проверил, на месте ли кинжал и шпага, и приготовился к неприятным сюрпризам. Он был уверен, что Фауста задумала убить его. Сейчас в зал ворвется дюжина вооруженных людей и…

Но Фауста молчала и словно прислушивалась.

– Сударыня, – тихо, но с угрозой в голосе спросил шевалье, – что должна сделать ваша служанка?

Фауста будто очнулась, повернулась к шевалье – и он не узнал ее лица! Перед ним была восхитительная женщина, обезумевшая от страсти. Глаза ее горели пламенем, на ярких губах сияла улыбка. Неприступная девственница, высокомерная, горделивая царица, всегда спокойная и холодная, словно мраморная статуя, исчезла бесследно. Пардальян видел подле себя грешную земную женщину, которую пожирал огонь любви. Одним движением она сбросила с плеч белое льняное одеяние – и восхищенный Пардальян залюбовался прекрасной наготой ее тела, могущего сравниться с изваяниями великого Микельанджело.

Фауста заговорила горячо и нежно. Голос ее прерывался от бушевавших в сердце чувств:

– Я люблю тебя, люблю, а ты меня отвергаешь… Я люблю тебя, а ты отталкиваешь меня… Я всю жизнь презирала мужчин, но тебе я отдаюсь… возьми меня, я твоя! Клянусь, этот час наш и только наш… Я принадлежу тебе, а ты мне…

Фауста медленно приблизилась; ее точеные руки обняли Пардальяна за шею, обольстительное тело прильнуло к нему.

– Фауста! Фауста! – теряя голову, прошептал шевалье.

Он тоже обезумел от страсти, она пьянила его, как вино, проникала, словно смертельный яд, в каждую клеточку тела…

Фауста коснулась своими губами его губ. Пардальян попытался стряхнуть наваждение, смутно чувствуя, что ему угрожает опасность. Но объятия Фаусты становились все более страстными, и он забыл обо всем на свете. Любовь овладела всем его существом, всеми его мыслями, его душой и телом… Его чувство к этой женщине расцвело мгновенно, подобно чудовищному цветку, который быстро распускается под жаркими лучами коварного тропического солнца…

– Ты победил, – шептала Фауста, – победил… но я счастлива… А ты знаешь, что я делала, чтобы завладеть тобой?

– Перестань, – откликнулся шевалье, – какое это имеет значение… Дай мне любоваться тобой…

– Ты должен знать… должен… Я хотела убить тебя! Да… Мы умрем, умрем вместе… Вчера я велела принести во дворец дрова и хворост. Сейчас Мирти подожжет дом. Мы уже горим… Палаццо-Риденте горит… Мы одни, и под нами уже занимается огромный костер.

– Я люблю тебя! – шептал обезумевший Пардальян. – Смерть? Костер? Пусть так! Я готов умереть вместе с тобой!.. Я словно во сне… И смерть для меня будет просто сном!..

Прошло какое-то время, может, час, а, может, и больше… Пардальян не чувствовал, как бежали минуты…

Когда миновали первые восторги и шевалье очнулся, он заметил, что едкий дым проникает в зал сквозь щели в полу. Он поискал взглядом Фаусту, но не нашел ее. Пардальян вскочил и замер, прислушиваясь. Откуда-то издалека до него донесся странный, зловещий смех. Потом все заглушил шум пожара, завывание огня, треск дерева, грохот рушащихся балок. Однако голосов шевалье не услышал…

И тут, наконец, шевалье понял страшную правду. Фауста приказала запереть их в Палаццо-Риденте! Пожар объял весь дворец, и они неминуемо погибнут! Пардальян уже задыхался, но мысль о Фаусте не оставляла его. Теперь он готов был простить ей все…

– Фауста! Фауста! – закричал шевалье.

Надо спасти ее, спасти обязательно! И снова Пардальян услышал адский смех, а потом увидел принцессу… Фауста стояла в клубах черного дыма, вокруг извивались языки пламени. Она была словно призрак, словно сказочная фея…

Пардальян бросился к ней: ноги не слушались его, дым застилал глаза.

– Фауста! Сюда! Ко мне! Я спасу тебя! – кричал он.

Но из клубов дыма раздался ее голос – равнодушный, холодный, суровый голос властительницы:

– Я буду жить! Да, Пардальян, я буду жить, а ты умрешь! Ты неуязвим для клинка, но любовь Фаусты убила тебя! Прощай, Пардальян!

И она исчезла.

Пардальян понял, что обречен на смерть. Дым душил его. Пламя пробивалось через пол, все пути к спасению были отрезаны. Наконец обрушилась та обитая железом дверь, через которую они вошли сюда. За ней открылось настоящее пекло: лестница была вся охвачена огнем. Пардальян отступил.

Секунд через десять раздался страшный грохот. Это обрушился лестничный пролет… Пардальян понял, что погиб! Голова его кружилась… Смерть приближалась к нему, приближалась неотвратимо…

Вдруг он почувствовал, что откуда-то в комнату проникает чистый воздух; сквозняк немного разогнал дым. Он увидал на противоположной стене окно (прежде оно пропускало свет на лестничную площадку). Рамы уже выгорели, а стекла лопнули от жара.

Пардальян взглянул внимательней, оценивая расстояние, отделявшее его от окна, и решительно сбросил камзол. Затем он отцепил шпагу, отступил как можно дальше, разбежался и прыгнул…

Именно в эту минуту пожар охватил весь зал, языки пламени ярко-оранжевыми вихрями взлетели к потолку. Но Пардальян уже висел на стене, уцепившись за край окна.

Он победил огненный смерч! Он перелетел через пропасть!. Еще одно усилие, и вот он уже на подоконнике. С наружной стороны дворца под окнами располагался широкий каменный выступ. Пардальян выбрался на него и оказался над улицей. Внизу толпились люди, привлеченные пожаром. Глазам шевалье предстала величественная панорама Рима: холмы, колокольни, купола, дворцы… А за его спиной, внутри Палаццо-Риденте, бушевало пламя и клубился черный едкий дым. Палаццо-Риденте, дворец Лукреции Борджиа, обращался в руины.

Стоя на карнизе, Пардальян дышал полной грудью и никак не мог надышаться. Наконец, прижавшись спиной к стене и стараясь не смотреть вниз, он начал медленно передвигаться по каменному выступу. Мало-помалу к нему возвращалось обычное хладнокровие. Он дошел по карнизу до угла, обойдя очаг пожара. Оказавшись у боковой стены Палаццо-Риденте, он глянул вниз и убедился, что этой стороной дворец обращен к Тибру. Шевалье не раздумывая кинулся в реку…

Через несколько минут он выбрался на набережную, а спустя еще полчаса был уже в гостинице «У доброго парижанина». Все обитатели гостиницы и сам хозяин убежали поглазеть на пожар, так что возвращения шевалье никто не заметил. А он добрался до своей комнаты и упал на постель. Скоро Пардальян спал тяжелым сном.

Рано утром хозяин, выполняя уговор, разбудил Пардальяна и с улыбкой представил ему счет. Шевалье попросил любезного трактирщика купить ему камзол, перевязь, шляпу и шпагу. Он объяснил хозяину, что вчера вечером, отбиваясь от банды грабителей, потерял значительную часть гардероба. Парижанин поцокал языком в знак сочувствия и тут же сбегал и купил все необходимое.

– А пожар вы видели? – поинтересовался хозяин, пока шевалье одевался.

– Нет, – ответил Пардальян. – Итак, вот вам десять экю и три ливра по счету. А вот золотой за ваш подробный рассказ о пожаре. Вы такой изумительный рассказчик!

– Ах. сударь, – ответил хозяин, – такой комплимент стоит десять экю…

И француз в красках описал пожар, причем гость слушал его очень внимательно.

– Знаете ли. сударь, – закончил свое повествование хозяин, – все думали, будто со времен Лукреции Борджиа во дворце никто не живет… а там жила одна дама, очень важная дама, говорят, мятежница. Восстала против Его Святейшества…

– И что с ней стало?

– Погибла, сударь, погибла в огне… все так говорят.

Хозяин еще что-то рассказывал, но Пардальян его уже не слушал.

Значит, Фауста мертва? Пардальян побледнел, вспомнив ту. которая столько раз пыталась убить его, а в результате погибла сама. Ужасная смерть!.. Но ведь она сама разожгла этот огонь!

Шевалье решительно встряхнул головой, отгоняя мрачные мысли:

– Умерла Фауста, а с ней умерло и прошлое!.. Надо смотреть в будущее!

Когда шевалье уже был в седле, хозяин поднес ему на дорожку стаканчик бургундского, который приберегал для особо дорогих гостей. Через полчаса Пардальян уже выезжал из Рима.

Но Фауста была жива. В тот момент, когда шевалье покидал Рим, она находилась в замке Сант-Анджело вместе со своей служанкой Мирти. Их заперли под охраной в отдаленной комнате.

После того как Мирти по приказу своей госпожи подожгла вязанки дров на первом этаже, она вышла из дворца. Мирти ждала хозяйку, как ей и было приказано, у боковой двери в левом крыле здания, куда– пламя добралось не сразу. Собралась толпа, но зеваки стояли со стороны фасада, где огонь бушевал особенно яростно. Служанка заметила, что какие-то странные личности шныряют вокруг Палаццо-Риденте, мало интересуясь пожаром. Но Мирти так волновалась за Фаусту, что тут же позабыла о них.

Время шло, а Фауста все не появлялась. Огонь уже перекинулся на левое крыло. Наконец распахнулась боковая дверь, и на улицу выбежала принцесса. Мирти несказанно обрадовалась.

Однако те самые люди, что следили за дворцом, моментально оказались рядом и окружили служанку и госпожу. Один из них положил руку на плечо Фаусты и вполголоса произнес:

– Вы – принцесса Фауста! Мы уже неделю следим за этим дворцом. По приказу Его Святейшества я арестую вас. Будьте любезны следовать за нами и не поднимать шума. Лишь в этом случае вы сможете рассчитывать на снисхождение святого отца…

Фауста подняла глаза к небесам и горестно вздохнула.

Через минуту ее уже втолкнули в закрытую карету…

Глава XLII
«ЧЕРТ МЕНЯ ВОЗЬМИ!» С ГАСКОНСКИМ АКЦЕНТОМ

В первый день путешествия Пардальян чувствовал себя подавленным, скорбя о Фаусте. (Отметим кстати, что это делало ему честь, ибо прекрасная итальянка пять раз пыталась убить его.)

Однако Пардальян был не только великодушен, но и справедлив. А справедливость требовала признать, что Фауста погубила сама себя. Признав это, Пардальян ощутил, как к нему возвращается обычное спокойствие, которое он так ценил.

Когда он вступил на землю Франции, происшедшее в Палаццо-Риденте казалось ему давним кошмарным сном. Тем более, что те новости, которые он узнал, прибыв на родину, заставляли забыть обо всем.

Старый кардинал де Бурбон, оказывается, был провозглашен королем Франции под именем Карла X. Майенн вошел в Париж, а Генрих III отступил в сторону Блуа. Король Наваррский двигался с сильной армией на Сомюр. Шарте, Ле Ман, Анже, Руан, Эвре, Лизье, Сен-Ло, Алансон и другие города восстали против законного государя. Короче, огонь мятежа полыхал по всему королевству. Готовилось генеральное сражение, которое должно было решить судьбу Франции и ее короны.

Пардальян вспомнил о Жаке Клемане. Он принял решение ехать либо в Орлеан, либо в Париж, но предварительно посетить лагерь короля. Пардальяну до смерти надоели вопли «Да здравствует Лига!», «Смерть царю Ироду!» и тому подобное. Он даже подумывал, не спасти ли Валуа от кинжала монаха. Двадцатого июня Пардальян прибыл в Блуа.

Там он узнал, что король и его немногочисленная армия расположились лагерем между Туром и Амбуазом. На следующий день Пардальян отправился вниз по Луаре и, проехав Амбуаз, наткнулся на большой отряд королевских войск, который возглавлял Крийон. Старый солдат очень обрадовался неожиданной встрече. Он тут же передал командование одному из своих офицеров и предложил шевалье отправиться в лагерь.

Первые минуты были посвящены взаимному обмену любезностями: этого требовали тогдашние правила вежливости. Но после приветствий Крийон грустно вздохнул.

– Мне кажется, капитан, – заметил Пардальян, – что настроение у вас неважное?

– Да нет, друг мой, я даже счастлив. Начинается поход, и предстоят серьезные бои, когда можно вдоволь пострелять и помахать шпагой. На войне я чувствую себя, как рыба в воде…

– Так это вы от радости так грустно вздыхаете?

– Увы, нет!

– Может, влюблены?

Крийон указал на шрамы, пересекавшие его лицо, и рассмеялся:

– С такой физиономией только и влюбляться! Нет, шевалье, я вздыхаю потому, что дела моего бедного господина, короля Генриха, идут все хуже и хуже. Конечно, его теперь частенько называют царем Иродом, но я-то присягал именно ему. Он вручил мне капитанскую шпагу и сделал меня кавалером ордена. Так что я предан ему душой и телом и мне очень грустно видеть, что корона едва держится на его голове. Ах, если бы вы только пожелали…

– Что вы имеете в виду, капитан?

– Вы знаете, вокруг Валуа мало достойных людей, ибо все его бросили. Пара надежных полков у меня еще осталась, есть и люди, способные умереть за короля, но нет таких, кто был бы способен на великие дела. Шевалье, если бы вы пожелали поступить на службу к Его Величеству…

– Благодарю вас за столь высокое мнение обо мне, – ответил шевалье, – и если бы я решил поступить к кому-нибудь на службу, то непременно выбрал бы короля. Хотя бы потому, что дело его кажется безнадежно проигранным… Однако же я предпочитаю оставаться свободным.

– Это ваше последнее слово?

Пардальян кивнул.

– Но раз уж все королевство восстало против Валуа. – продолжал шевалье, – раз он не в силах противостоять Майенну, он должен действовать иначе…

– И как же, по вашему мнению? – спросил Крийон.

– Надо искать союзников. Например, у Генриха Беарнского прекрасная армия…

– Королю это хорошо известно, и он готов просить о помощи… Но Генрих III боится: а вдруг Беарнц откажет ему? Знаете, шевалье, мне самому приходила в голову мысль навестить короля Наваррского. Но он может отказать мне, а ведь я слуга Генриха Валуа. Если меня не примет Генрих Наваррский, оскорблен будет король Франции.

– Так пошлите кого-нибудь другого! Человека, который никому не служит, – спокойно заметил Пардальян.

– Согласен, но кого? Дело это деликатное, не дай Бог наша миссия не удастся, слухи о неудаче дойдут до ушей Майенна…

– Я могу поехать, если не возражаете… Вы оказали мне услугу, укрыв в покоях Руджьери, теперь моя очередь помочь вам.

– Неужели вы поедете?

– Я возьмусь за такое поручение. Король Наваррский узнает о предложении короля Франции.

– Если вы одержите победу – король спасен!

– Вы так думаете? – не без иронии спросил шевалье де Пардальян. – Что ж, я готов ехать… Но у меня есть одно условие – королю о наших планах ничего не говорите. Я лишь договорюсь о встрече двух монархов – а дальше пусть разбираются сами!

– Думаю, если Валуа встретится с Генрихом Беарнским, переговоры пройдут успешно. Король Наваррский очень проницателен и хитер, он легко догадается, какие выгоды сулит ему свидание с королем Франции. Шевалье, если вы уговорите этого гасконского хитреца, вы спасете престол Франции…

Но мы уже прибыли в королевский лагерь… Значит, вы не хотите быть представленным Его Величеству?

– Нет, – твердо ответил шевалье, – но я бы хотел, чтобы вы пригласили меня на обед, я умираю от голода.

– Прекрасно! – с энтузиазмом воскликнул Крийон. – Обещаю вам настоящий пир!

И Крийон действительно устроил для своего друга пир горой, хотя и в походных условиях. Расположились они в палатке Крийона.

– По-моему, вы уже возвели меня в ранг полномочного посла Его Величества, – улыбнулся Пардальян. – Что бы сказал господин де Пардальян-старший, увидев, что его сын превратился в дипломата?

Крийон был поражен тем, насколько спокойно и даже беззаботно относится шевалье к важнейшей миссии, которую добровольно возложил на себя. Ведь от успеха задуманного дела зависела судьба престола и всей Франции!

Итак, на следующее утро Пардальян отправился в Сомюр, где стоял лагерем Генрих Наваррский, а Крийон по обыкновению явился с докладом к Генриху III. Король Франции, бледный и печальный, сидел у себя в шатре, а вокруг него суетился парикмахер, завивая локоны, ибо о туалетах и прическе Генрих не забывал никогда.

– Сир, – сказал Крийон, – если бы здесь был астролог Руджьери, он бы без сомнения предсказал, что грядут великие события. Пока я не могу сказать вам больше. Ваше Величество, но, думаю, дня через два вы получите радостное известие.

В тог же день шевалье де Пардальян прибыл в ставку короля Наваррского. Силы гугенотов располагались недалеко от Сомюра. по дороге на Тур. Подъезжая к лагерю Беарнца. шевалье заметил двух офицеров – похоже, в невысоких чинах, если судить по их изрядно потрепанным костюмам. Они, наверное, возвращались из разведки.

Один из них, видимо, был очень беден: без доспехов, в куртке с едва ли не дырявыми локтями, в вытертых коричневых штанах… Странно поэтому смотрелись на нем ярко-красный длинный плащ и старая шляпа, украшенная огромным белым султаном.

Второй всадник был в кирасе и в белом шарфе, однако султан на шляпе не носил.

Пардальян подъехал поближе: он хотел расспросить офицеров, как ему попасть в лагерь и повидать короля Наваррского. Всадники не обратили на чужака никакого внимания, продолжая оживленно беседовать. Оба говорили с ярко выраженным гасконским акцентом. Шевалье заметил, что все офицеры и солдаты, попадавшиеся им навстречу по дороге в лагерь, почтительно склонялись перед всадником с белым султаном.

Шевалье нагнал двух офицеров и, поравнявшись с ними, проговорил:

– Господа, я хотел бы попасть в ставку короля Наваррского…

Офицер с белым султаном на шляпе обернулся к шевалье, и тот тотчас узнал самого Генриха Наваррского.

Будущий Генрих IV внимательно взглянул на Пардальяна.

– Что вам понадобилось в лагере? – без обиняков спросил король.

– Повидаться с Его Величеством королем Генрихом Наваррским…

– И что же вы хотите от короля? – хитро улыбнулся Генрих.

– Я хотел бы сделать ему одно интересное предложение…

– Кто вас прислал? – насторожился король.

– Никто… я сам по себе.

Король с удивлением воззрился на шевалье. Но, похоже, физиономия Пардальяна произвела на него благоприятное впечатление.

– Хорошо, – ответил Генрих. – Поедете со мной, я вас представлю королю. Ваше имя?

– Шевалье де Пардальян, к вашим услугам…

Беарнец молча кивнул. Минут через десять король остановился возле большой палатки и спешился. Он знаком предложил Пардальяну последовать за ним.

Когда они остались в палатке одни, Генрих Наваррский строгим тоном произнес:

– Сударь, нельзя так просто взять и потребовать аудиенции у короля. Сообщите мне ваши предложения, а я передам их Его Величеству.

– Сир, – ответил Пардальян, поклонившись со свойственным ему высокомерным изяществом, – я вижу, мы одни, и вас это не смущает. Позвольте мне сделать комплимент вашей отваге – ведь неизвестный гость мог явиться в лагерь гугенотов и с недобрыми намерениями…

Слова Пардальяна ничуть не удивили Генриха. Он спокойно заметил:

– Стало быть, вы меня узнали?

– Да, Ваше Величество. По вашему белому султану на шляпе. Говорят, в сражениях ваши воины всегда видят этот султан в первых рядах атакующих…

Король улыбнулся и снял свою знаменитую серую шляпу, увенчанную роскошным султаном.

– А без шляпы вы бы узнали меня?

– Конечно, сир. Ваш наряд скромен и даже беден, но королевского достоинства он скрыть не в состоянии.

– Черт меня возьми! – воскликнул Беарнец. – Вы мне очень нравитесь, господин де Пардальян!

– Сир, шестнадцать лет назад, в 1572 году, ваша покойная матушка, Жанна д'Альбре, соблаговолила сказать мне немало добрых слов…

– Матушка… в 1572 году… подождите! Неужели вы – тот самый Пардальян, что спас королеву Жанну в Париже от гибели?

Король, видимо, был искренне растроган, а довольный Пардальян улыбнулся:

– Похоже, и вы меня узнали, сир, хоть я и не ношу белого султана.

– Моя матушка столько раз рассказывала мне о вас, – воскликнул король Наваррский. – Позвольте пожать вашу руку!

Пардальян пожал руку королю, и Генрих громко позвал:

– Агриппа! Агриппа!

Тот самый офицер, что провожал короля в лагерь, появился в палатке.

– Слушай, Агриппа, вели прислать сюда бутылочку сомюрского, я с удовольствием выпью его вместе с господином де Пардальяном. Он – старый друг моей матушки.

Офицер с удивлением взглянул на шевалье и вышел. Вскоре солдат принес бутылку и два стакана. Король сам разлил вино и поднял свой бокал:

– За ваше здоровье, господин де Пардальян!

– За ваше здоровье, Ваше Величество!

– Неплохое вино! – заметил Генрих. – Правда, у меня в окрестностях Нерака есть и получше.

– Не думаю, сир, – возразил Пардальян. – Ваши южные вина слишком терпкие, густые, они туманят голову. А вот сомюрское вино – легкое, игристое, пенистое; истинно французское вино…

– Французские вина для меня чужие, – вздохнул Генрих Наваррский, – они никогда не будут принадлежать мне, увы!

– А уж это зависит от вас, сир!

– Да неужели? Меня трудно удивить, но вам это удалось. Говорите же прямо! Итак, что у вас за предложение? С чем вы пришли ко мне?

– Сир, – ответил Пардальян, – я принес вам корону Франции и возможность присоединить к вашим владениям виноградники Сомюра, а они, смею утверждать, куда лучше неракских!

Король Наваррский посмотрел на Пардальяна с изумлением и восхищением. Он прекрасно понимал, что такой человек, как Пардальян, пустых обещаний не дает.

– Вот это да, черт меня возьми! – воскликнул король Наваррский с немыслимым гасконским акцентом.