Текст книги "Брат мой, враг мой"
Автор книги: Митчел Уилсон
Жанр: Зарубежная классика, Зарубежная литература
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 38 (всего у книги 40 страниц)
– Вы ещё не спите? – равнодушно бросил он. Налив себе из графина чистого виски, он залпом выпил и налил ещё.
– Как дела? – спросил Кен таким же безучастным тоном.
– Ничего, у меня всё будет в порядке, – ответил Дуг. Он упал в кресло, сорвал с себя галстук и воротничок, потом расшнуровал и сбросил ботинки, словно стремясь поскорее освободиться от любых пут. – Я потерял всё, что нажил за последний год, и ещё половину того, но по крайней мере я уже отделался. Черт возьми, какая кутерьма! Никто не знает, что, в сущности, происходит. А если кто и знает, так до него не доберешься: никому нельзя дозвониться, точно вся страна висит на телефонах. Телетайп так отстает от событий, что от него никакого толку. Между прочим, вы должны сказать мне спасибо, – мрачно усмехнулся он. – Если бы вы настояли на своем и сунулись к ним со своей демонстрацией сейчас, вас выгнали бы в шею. Сейчас ни на что не найдешь покупателя! Быть может, через месяц, когда рассеется дым, положение изменится, во всяком случае, я надеюсь, – угрюмо добавил он. – А если так и дальше пойдет, то нам всем придется туго.
Кен налил себе полный бокал виски. Светлые прямые волосы упали ему на лоб, тонкое, худощавое лицо казалось вычеканенным из металла. Всё, что говорил Дуг, не вызывало в нем ни сочувствия, ни интереса – ничего, кроме глухой злобы и презрения, но Он упорно молчал.
– Налейте и мне, – сказал Дуг, приподняв свой бокал.
Кен заколебался, потом глубоко втянул в себя воздух и пошел через всю комнату к Дугу. Наливая, он взглянул на него из-под полуопущенных век.
– Благодарю, – сказал Дуг. – Поставьте бутылку тут. – Он глядел на бокал с виски, словно не имея сил поднести его ко рту, потом вдруг выпил его залпом. – Ну? – произнес он после паузы, наливая себе в четвертый раз.
– Что – ну?
– Вы не хотите со мной разговаривать?
Кен пожал плечами.
– О чём?
– О чём? За последние пять дней несколько миллиардов долларов превратилось в пыль, вот о чём! Миллиарды, друг мой, миллиарды! Это всё равно, как если бы огромная часть нашей страны вдруг рухнула в море! А вы спрашиваете – о чём! О деньгах, вот о чём!
– Вероятно, меня это не волнует, во-первых, потому что деньги не мои, – спокойно сказал Кен.
Дуг метнул на него злобный взгляд.
– А во-вторых, потому, что среди них есть и мои?
– Может быть, – так же спокойно согласился Кен. Он в упор поглядел на этого ненавистного чужака, который приходился ему зятем, и увидел человека страдающего, человека, объятого ужасом, человека, который явно искал возможность дать выход своему отчаянию. Если бы Дуг сейчас очутился один в лесу, он запрокинул бы голову, закричал, завыл и выл бы до тех пор, пока, обессилев, не свалился бы с ног. Несмотря на светски сдержанный тон, Дуг совсем обезумел. Но Кен был ожесточен собственными несчастьями – банкротством своего таланта, одиночеством – и жаждал любого повода, чтобы обрушить на Дуга свою злость. – Может быть, вы и правы. А почему мне волноваться или даже делать вид, что я волнуюсь из-за ваших денег? Разве вы их заработали? – язвительно спросил он. – Разве вы когда-нибудь хоть что-то создали? Что моя сестра нашла в вас – никогда не пойму!
Дуг вскинул на него растерянный взгляд, потом его глаза стали медленно наливаться гневом. Губы его сжались так крепко, что кожа вокруг рта побелела и казалась бескровной. Он с трудом дышал, но даже не пошевелился.
– Вон! – тихо произнес Дуг. – Сию минуту вон!
Кен улыбнулся, глядя на него сверху вниз. Он нанес сокрушительный удар, его охватила дикая радость.
– А вам она была ни на черта не нужна, хоть вы так усердно разыгрывали неутешное горе! Может быть, вы скажете мне, зачем вы на ней женились? – спросил он таким тоном, будто вел самый обычный разговор. Но затем голос его дрогнул от волнения: – Неужели нельзя было оставить всё так, как оно было! А потом, когда между вами было бы всё кончено, она вернулась бы к нам…
Дуг медленно поднялся с кресла. Глаза его горели, угрюмое лицо побагровело. Он казался шестидесятилетним стариком.
– Предупреждаю вас, Кен…
– Можете не беспокоиться, – сказал Кен, не двигаясь с места. Сдержанная ярость в голосе Дуга представляла для него чисто клинический интерес: любопытно, как скоро он доведет этого человека до того, что эта ярость хлынет наружу. Его одолевало сатаническое искушение вызвать бешеную бурю – услышать крики, вопли, дикий рев Дуга или всё равно чей. Пусть вокруг с грохотом рушатся горы – где-то вдали его ждет чистый разреженный воздух, кусочек ярко-голубого летнего неба; очистив душу, он безмятежно взлетит в эту высь и снова станет самим собой. – Я давно хочу высказать вам всё, и только попробуйте прикоснуться ко мне – я вас убью! Я хочу убить вас, будьте вы прокляты! Хочу с тех пор, как вы убили Марго! Если бы не вы, она была бы жива, была бы здесь, с нами. Это вы заставили её лететь на том самолете…
Бутылка со свистом пролетела мимо его головы и ударилась сзади о стену; виски брызнуло на цветную штукатурку. Кен, криво усмехнувшись, оглянулся.
– Жалкий импотент! – сказал он. – Вот так и в жизни – ни силы, ни прицела! С этого дня обращайтесь ко мне только через Дэви!
Он повернулся и вышел из комнаты. Через минуту хлопнула наружная дверь – Кен ушел. Дуг сидел, бессмысленно покачивая головой. Он не был пьян, но всё, что он делал, слышал и говорил, казалось ему невероятно далеким. Он закрыл лицо руками и всхлипнул, но слез не было, как не было и ощущения горя. Сейчас он не чувствовал ничего. Он знал только, что потерял одиннадцать миллионов долларов, и эта катастрофа привела его в полное оцепенение.
В четверть первого Кен уже находился в номере отеля «Блэкстоун». Желание убежать от самого себя жгло его, как огнем; он шагал по бледно-зеленой, с золотом комнате, даже не видя её, пока не нашел то, что искал, – телефонную книжку. Он жадно схватил её, будто не было для него ничего желаннее той опасности, которая в ней скрывалась, и стал перелистывать с таким нетерпением, что надорвал несколько страниц. Наконец, он нашел нужную букву, палец его пробежал по столбику фамилий и остановился на том единственном номере телефона, по которому, как его предупреждали, звонить было опасно. Не снимая пальто, ни шляпы, он тоном приказания назвал телефонистке номер.
Подошел слуга, очевидно удивленный таким поздним звонком, но отвечавший с профессиональной сдержанностью.
– Попросите, пожалуйста, мисс Кендрик, – сказал Кен.
Он стоял у телефона, высоко подняв голову. «Наплевать на все предостережения! Она прибежит ко мне как пить дать», – с мрачным ожесточением сказал он себе. Он заставит её прийти.
– Мисс Джули Кендрик. Говорит Кеннет Мэллори, – добавил он, зная, что имя его прозвучит, как дерзкий вызов отцу, сидящему с дочерью где-то в богато обставленной библиотеке.
Лакей ответил, что сейчас посмотрит, дома ли она, – значит, она дома. Кен ждал; сердце его бешено колотилось, и он поежился, стараясь прогнать неприятные ощущения в груди. У него вдруг мелькнула мысль: кому он хочет насолить этим безумным поступком? Дугу? Себе самому? Джули? Дэви? Или всем вместе? Но вопрос был настолько сложный, что Кен не стал над ним раздумывать, и эту мысль тотчас же смел бушевавший в нем ураган злости. Он заставил себя ни о чём не думать и весь превратился в напряженное ожидание; он услышал её шаги, звук поднятой со стола трубки, её дыхание и наконец удивленную, но ласковую покорность в первом же слове, которое она произнесла. Отступать было поздно, хотя его охватило тоскливое ощущение, что всё это ему совершенно не нужно.
Вики стащила с себя платье, торопясь переодеться для предстоящей встречи. Она до сих пор не могла понять, почему Дуг позвонил ей и пригласил позавтракать. Он никогда ей не звонил; быть может, он хочет поговорить с ней насчет работы, о которой она его как-то просила, – но почему он не сказал об этом? Больше всего озадачил Вики его тон: Дуг, всегда такой самоуверенный, ничуть не сомневавшийся в своем превосходстве над окружающим его миром, говорил с ней каким-то робким, приниженным голосом, словно просил о благодеянии.
Вики приняла душ и энергично растерла тело полотенцем; коротенькие завитки на затылке, выбившиеся из-под резиновой шапочки, намокли и торчали теперь забавными мальчишескими вихрами. Стоя перед зеркалом. Вики провела пуховкой подмышками; заметив сосредоточенную морщинку на лбу, она подумала, не позвонить ли Дэви. Но что она ему скажет? Что она идет завтракать с Дугом? Тогда лучше позвонить потом – если, конечно, будет о чём рассказать ему.
Вики одевалась с необычайной тщательностью и даже не пыталась объяснить себе почему; она выбрала лифчик и белье, придирчиво пересмотрев каждую вещь. Казалось, она готовилась предстать перед чьими-то глазами, гораздо более требовательными, чем её собственные; ею руководили какие-то смутные побуждения – нечто среднее между самолюбием и чувством ответственности. Что это, собственно, было такое – она не знала и продолжала одеваться с той же тщательностью, ибо ей было несвойственно разбираться в своих чувствах в тот момент, когда они у неё возникали. Вики всегда поступала так, как подсказывал ей инстинкт; она уже по опыту знала, что если подчиниться ему, то истинные причины её поступков рано или поздно выяснятся сами собой, и это будут хорошие, а не дурные побуждения, даже если когда-нибудь потом она удивится сделанному и честно признается себе, что была не совсем права и сейчас поступила бы иначе. Но жалела бы она лишь о том, что многого тогда ещё не понимала; в худшем случае, она могла винить себя только за то, что всегда оставалась самой собой, но иной она не бывала никогда и ни при каких обстоятельствах.
Нарядный, желтовато-розовый с золотом зал ресторана был почти на три четверти пуст. Направляясь к Дугу, Вики заметила, что посетители, сидевшие за столиками по трое-четверо, переговариваются торжественно-потрясенным шепотом, как люди, понесшие тяжелую утрату. Вики чувствовала, что она привлекательна, мужчины провожали её глазами, в которых, впрочем, не исчезала хмурая озабоченность. Ничто не могло их оживить – они были слишком удручены. Женщина за одним из столиков вдруг весело расхохоталась, закинув голову; все тотчас обернулись и были явно возмущены этой неприличной выходкой. Дуг встал навстречу Вики, и его вид испугал её. Губы его были сжаты, глаза казались огромными, в них стоял тоскливый страх.
– В чём дело? – спросила Вики, садясь. – Случилось что-нибудь ужасное?
Дуг испытующе взглянул на неё, приподняв брови.
– Разве вы не слышали о падении курса? – резко спросил он и тут же, как бы прощая её, заговорил уже мягче: – Неужели вам неизвестно, что происходит?
– Я читала об этом в газетах, – сказала она.
– Ваше счастье, что вы только читали. Для других это почти вопрос жизни. Понимаете ли вы – каждая седьмая семья лишилась половины того, что у неё было неделю назад? Пострадало четыре миллиона человек, а курс всё падает и падает. Четыре миллиона!
– Четыре миллиона? – медленно переспросила она и, чуть улыбнувшись, заметила: – Любопытная цифра. Не так давно я читала, что у нас четыре миллиона безработных. Но там было сказано всего четыре миллиона, будто этого мало.
Дуг снова пристально поглядел на неё и снова решил не поддаваться раздражению.
– Но ведь это всё… – начал было он и кисло усмехнулся. – Нет, так я мог говорить на прошлой неделе. Если бы тогда вы сообщили мне, что у нас четыре миллиона безработных, я только пожал бы плечами и сказал: «Четыре миллиона ленивых слюнтяев». Теперь всё выглядит иначе. Занятно, на одной чаше весов четыре миллиона безработных, на другой – четыре миллиона делающих деньги на бирже! Из-за чего же такой шум, в конце концов? Мне уже случалось терять деньги, и никакая потеря не могла положить меня на обе лопатки. Это входит в игру. Но на сей раз слишком уж велика потеря – трудно проглотить такое за сорок восемь часов. А когда приходишь в себя, начинаешь задумываться… Впрочем, давайте не говорить о деньгах.
– Для вас это сильный удар?
Дуг пожал плечами.
– Чувствительный, до не смертельный. Право, мне не хочется говорить об этом. Уж как-нибудь сумею вернуть всё обратно. Что вы будете есть?
Они занялись меню, Дуг был отечески ласков и внимателен, и Вики удивилась про себя, почему она никогда не замечала в нем этой сердечности. Он оказался обаятельным. Она догадывалась, что он хочет установить с ней какие-то отношения, но не совсем понимала, какие роли он предназначил ей и себе. Дуг заказал завтрак и, когда официант ушел, откинулся на спинку стула и опять устремил на неё пристальный взгляд.
– И вот в результате этих напряженных раздумий я решил позвонить вам,
– продолжал он. – Мы ведь почти не знаем друг друга. А следовало бы знать.
Вики не нашла, что ответить, и промолчала, борясь с мучительной застенчивостью. Дуг не сводил с неё взгляда, и она поняла, что его расстроило это молчание, когда он, еле сдерживаясь, горячо заговорил:
– Нас будто разделяет тысяча миль, а ведь вы моя родственница…
– Я знаю, Дуг.
– Нет, вы не знаете! Вы не можете знать! – Дуг безнадежно махнул рукой. – Я был женат на Марго, а её братья – мои… Он внезапно умолк. – Всё это, быть может, глупо с моей стороны, но если уж говорить, так говорить. Мне не за что зацепиться в жизни. Я не чувствую почвы под ногами. Мне так была нужна Марго, нужна хотя бы видимость семьи, и ничего у меня нет, а может, и не было вовсе…
Официант принес завтрак; Вики чувствовала себя так неловко, что обрадовалась его появлению. Если Дуг позвал её, чтобы осуждать Кена и Дэви, он сделал огромную ошибку. Вместе с тем, она не могла не видеть, что какая-то мучительная душевная потребность заставляет Дуга искать её сочувствия, быть может, несколько неуклюже, но искренно; и она должна – просто из человечности – откликнуться на это. Теперь Вики поняла, что, собираясь сюда, инстинктивно предчувствовала что-то в этом роде. Но чего же он всё-таки хочет от неё? Так унизительно сознавать свою беспомощность!
– Боюсь, ваша неудовлетворенность объясняется тем, что вы слишком многого хотели, – слегка запинаясь, сказала она. – Если, конечно, речь идет о Кене и Дэви…
– Именно о них! – взволнованно произнес Дуг. – Вчера ночью у нас с Кеном вышла глупейшая ссора, и я предложил ему уйти из моего дома.
– И он ушел?
– Конечно. Он не имеет права так со мной разговаривать!
– В котором часу это было? – спросила Вики, недоумевая, почему Кен не позвонил и не рассказал им об этом.
– Кажется, около двенадцати. Не знаю. Какое это имеет значение?
– Никакого, – согласилась Вики. – Вы должны набраться терпения, Дуг. Они ведь не похожи на других. Они всю жизнь были так близки друг другу, что им нелегко подружиться с кем-то ещё. Мне кажется, им и в голову не приходит искать себе друзей. Я знаю их уже больше трех лет…
– Но вас же они всё-таки приняли.
– Как девушку – не как друга. А Марго так меня и не приняла. Не то чтобы она была холодна со мной или что-нибудь в этом роде. Но я для неё всегда была чужой. То же самое и с вами – для Марго вы были прежде всего мужчиной, но не другом, а мальчики сторонятся вас, так же как Марго сторонилась меня. Вы это чувствуете острее, потому что хотите сблизиться с ними. Я же Марго никогда не навязывалась.
Последнее слово вывело Дуга из себя.
– Если я «навязываюсь», – то только потому, что…
– Я хотела сказать не то. Дуг, – быстро перебила его Вики. – Я мирилась с… ну, скажем, с отчужденностью Марго, потому что и не требовала многого. Вот вы считаете, что вы одиноки; знали бы вы, что было со мной, когда я с ними познакомилась. Я погибала от одиночества. И если уж говорить откровенно, до сих пор я даже не отдавала себе отчета в том, как относилась ко мне Марго. Она была старше меня и гораздо увереннее во всем – в себе, в своих желаниях и целях, – и она была такая обаятельная! Я и не думала претендовать на какое-то место в их семье, особенно если это могло отнять что-то у неё. Я не могла состязаться с ней. И никогда не пыталась. Она давала Кену и Дэви то, что им было необходимо, и они уже ни в ком другом не нуждались. И хотя я с радостью отдала бы всё, чем было переполнено мое сердце, им это не было нужно…
Она умолкла. Дуг нетерпеливо кивал головой как человек, которому говорят не то, что он жаждет услышать. Разумеется – она же говорила не о нем, а о себе. Но замолчала вовсе не поэтому – она только сейчас обнаружила неожиданную для себя истину: изумленно раскрыв глаза. Вики вдруг поняла, что смерть Марго принесла ей облегчение. Она была поражена. Ведь она всегда восхищалась Марго как женщиной, которая во всех отношениях была неизмеримо выше её; она тайно надеялась, что когда-нибудь они будут друзьями, что Марго признает её сестрой, и вот сейчас у неё чуть не вырвалось: «Я рада, что её нет!»
– Боже мой! – прошептала Вики, охваченная жгучим стыдом.
– Что такое? – спросил Дуг.
– Ничего, – ответила она. – Ровно ничего, только вот у меня мучительное ощущение, как будто вы просите у меня чего-то, а я не могу вам этого дать. Вы хотите услышать какие-то слова, а у меня не хватает ума сообразить какие. Вам что-то нужно от меня, а я не могу понять, что именно. Скажите, что? – спросила она. – Чего вы хотите?
– Не знаю, – произнес Дуг. – Даю вам слово – не знаю.
Но Вики знала, что прозрение пришло к ней слишком поздно – уже после того, как они расстались. Дуг просил у неё той теплоты, которую она так жаждала давать; но и он тоже не понимал, что в ней происходит. Он ищет кого-то или что-то, что могло бы заменить в его жизни Марго, так же как искали этого Кен и Дэви. А Вики страстно желала стать для них тем, чем была Марго, – теперь она ясно поняла это. Скрытая радость, бурлившая в ней всё последнее время, – это просто расцвет её жизненных сил, находившихся под спудом, пока была жива Марго. Впервые Вики ощутила внутреннюю свободу, она по-женски войдет в жизнь трех мужчин и каждому станет по-своему необходима.
Пока что интуиция её ни разу не обманула – ни в том, как она вела себя с Дэви, ни даже сегодня утром, когда она мылась, одевалась и пудрилась не как обычно, а как делала бы это прелестная, полная сердечного тепла женщина вроде Марго. Однако одной интуиции сейчас было мало Вики, высокая, хорошо одетая, красивая женщина, стояла на шумной улице и не думала о том, как она выглядит, не видела потока машин, не замечала полдневной толчеи вокруг, ошеломленная новой мыслью: от неё ждали душевного тепла, а она ничего другого и не желала, как отдать его без остатка, – но ведь это надо ещё осуществить! Что, в сущности, она делает для Дэви – только готовит ему еду, убирает квартиру, спит с ним, ласкает и ждет его возвращения по вечерам! А для Кена она и вовсе ничего не делает. Дуг ушел огорченный, разочарованный… Она поняла, наконец, что нужна им, и была от этого безмерно счастлива, но её удручало то, что она не знала, с чего начать.
Первое время Дуг наблюдал за падением курса акций в тупом остолбенении; так человек, проснувшись среди ночи, смотрит на пол своей спальни, уже на дюйм покрытой плещущей водой, и пока он успевает осознать страшную опасность – река у подножия холма вышла из берегов и грозит наводнением, – внизу уже трещит бревенчатый фундамент, и, словно при землетрясении, с грохотом рушится дом.
Первые десять дней, когда началось резкое падение курса, когда такие устойчивые акции, как «Дженерал Моторс», «Истерн Кодак» и «Вестерн Юнион», падали от тридцати до сорока пунктов в каждую котировку и «даже «Стальные» снизились с 230 до 195, Дуг оставался безучастным зрителем, уверяя себя, что это лишь обычная паника, спекуляции конкурентов, собирающих курс на сто пунктов сразу. «Стальные» ещё подымутся до тысячи. Общий курс вовсе не идет на понижение, упрямо думал он. Каждый вечер перед закрытием биржи акции снова взлетали вверх, наполовину покрывая понесенные за день потери. Однако каждое утро бюллетени сообщали о том, что акции котируются гораздо ниже самого низкого уровня за вчерашний день и продолжают падать, так что повышение, отмечавшееся при закрытии биржи, в последующие дни почти сводилось на нет. Творилось нечто неслыханное, что уже нельзя было приписывать махинации отдельных групп, и Дуг, охваченный паникой, понял наконец, что вовсе не проницательность заставляла его оставаться в бездействии, а своего рода шок.
Впрочем, пока он пробирался сквозь толпы, теснившиеся в конторе его биржевого маклера, в других конторах и даже на улицах, остолбенение его прошло. Множество хорошо одетых мужчин и женщин стояли с застывшими глазами, с отвисшими от страха челюстями и, как загипнотизированные, следили за неуклонным падением курса. То и дело к столу биржевого маклера протискивался какой-нибудь бледный человек и, сжав зубы, бросал: «Маржа[11]11
разница между номинальной стоимостью акции и её продажной ценой
[Закрыть] иссякает, давайте продавать!» – и не отставал от маклера, как тот ни старался отговорить его, чтобы не понести ещё больший убыток.
Дуг проталкивался к маклеру, враждебно косясь на эту инертную человеческую массу, будто виноваты во всем были толпившиеся здесь люди, будто это они опустошили его карманы и погубили плоды его хитроумных комбинаций. Он ненавидел их. Они разъелись за счет процветания страны, а теперь сбывают акции, спасая свою шкуру. «И как же вы могли наделать такое? – думал он, ожесточенно расталкивая локтями толпу и вкладывая в эти толчки всё свое презрение и злобу. – Где ваша гордость, где ваша вера в будущее страны?» Осыпая их про себя злобными упреками, он, наконец, добрался до стола и крикнул в лицо маклеру точно так же, как они:
– Ради бога, Пэт, продавайте всё!
Он понятия не имел, в какой цене сейчас его акции. Бюллетень, только что полученный по телетайпу, сообщал сведения двухчасовой давности, а пока его распоряжение о продаже дойдет до биржи, курс может упасть ещё ниже. Впрочем, ему было всё равно. Поскорее отделаться от ощущения, будто из тебя выпускают кровь, и спокойно подумать – вот всё, чего ему хотелось.
Но думать он не мог. Он почти не сознавал, что делает и что говорит. Ночью у него была дурацкая ссора с Кеном, а через два часа он уже не помнил, что они наговорили друг другу.
В темной спальне, лежа без сна, он вдруг почувствовал, как вспыхнула боль в старой ране, по которой Кен словно прошелся тупым ножом. «Разве вы заработали свои деньги?» – спросил он. Да, с тех пор как Дуг демобилизовался из армии, он умело наживал деньги, и его состояние далеко превзошло наследство, оставленное отцом. Всей своей деятельностью Дуг доказывал, что как бизнесмен он не хуже покойного отца, а возможно, и лучше. Но теперь, в самое темное время ночи, когда темнота сметает прочь всякий самообман и человек, уставившись в голый потолок, видит свое ничтожество во всей его наготе, внутренний голос, коловший иглами сарказма мозг и сердце, твердил Дугу, что он самый обыкновенный богатый бездельник; недаром он в пору своего одинокого детства не хотел вырастать, боясь, что из него не получится выдающегося человека. В последние годы любой кретин, обладающий капиталом, сумел бы нажить большие деньги.
«Нет, нет, это не так!» – отчаянно твердил про себя Дуг. Нет, что бы он ни делал, у него всегда была определенная цель. Ведь удавалось же ему удовлетворить свою вечную жажду приобщиться к чему-то новому, выдающемуся, единственному в своем роде. Он не только накапливал деньги. Он создавал компании ради чужого творчества, на которое не способен сам. Одна Марго понимала, что в нем есть такой талант, и он связал свою жизнь с нею, чтобы она повторяла ему это снова и снова, чтобы находить подтверждение этому при каждом взгляде на неё. Ему до того не хватало Марго, что он заплакал; так он и заснул со слезами на лице.
Утром тоска по Марго перешла в ощущение томительной пустоты – словно эта пустота образовалась у него в сердце. Но горе его граничило с гневом: почему он должен быть лишен того, что так необходимо ему в жизни? Кто может дать ему это? Братья Марго? Их подчеркнутое нежелание проявить хоть какую-нибудь признательность за то, что он готов был им дать, приводило его в бешенство. При Марго он сделал бы для них всё что угодно, и даже теперь, когда её нет, он охотно выполнил бы свои обязательства. Но сейчас он с наслаждением послал бы их ко всем чертям, вышвырнул бы из своей жизни, растоптал бы, как всех тех, кого избирал за талант и кто почему-либо вызывал его гнев. Но прежде его воодушевляла радостная уверенность в себе; теперь она исчезла, оставив лишь горькую опустошенность.
Марго была первой женщиной, которая что-то внесла в его жизнь. До встречи с нею женщины вызывали в нем лишь чувство азарта, вскоре уступавшее место презрению, ибо победа давалась слишком легко: надо было лишь заплатить, причем не обязательно деньгами – мало ли что он мог сделать благодаря влиянию, которое создали ему деньги, а стоимость купленной победы он вычислял уже сам. Но если Марго была совершенно равнодушна к любым благам, ко всему, кроме него самого, разве не может найтись ещё одна такая женщина? Он быстро перебрал в уме всех знакомых женщин; некоторые могли бы, пожалуй, заинтересовать его, но вызывали в нем страх: а вдруг он окажется несостоятельным как мужчина? Ведь со времени смерти Марго его не тянуло к женщинам. Нет, ему нужна такая, с которой можно было бы не думать об этом, которая просто понимала бы его, согревала бы своим теплом и служила как бы зеркалом, в котором он видел бы себя таким, каким ему хотелось быть.
Повинуясь внезапному порыву, он позвонил жене своего шурина, женщине, которую, в сущности, едва знал. Завтрак с нею закончился для Дуга полным крахом, и он ушел ещё более подавленный, чем прежде.
Ему казалось, что он потерял какую-то опору и его шатает из стороны в сторону, как пьяного; он сидел в тишине своей огромной пустой гостиной, обхватив голову руками, закрыв глаза, и кричал про себя: «Стань человеком! Действуй!», стараясь пересилить и заглушить назойливый голос, с издевкой твердивший: «Ты только щепка на волнах прибоя»
Прибой… нескончаемые зеленые волны катятся к берегу, вздымаются вверх, обрушиваются белой пеной, которая с шипением откатывается назад, а над ней неуклонно движутся и плещут новые волны, снова вздымаются и снова рушатся, вверх-вниз, вверх-вниз, вверх…
Дуг резко поднял голову. Поток сумбурных мыслей сразу замер, как звуки настраиваемого оркестра от взмаха дирижерской палочки; грызущий страх мгновенно исчез – новая мысль заставила его вздрогнуть, как от внезапного толчка. Дугом овладело такое волнение, что он еле дышал. Он нажил состояние, пользуясь взлетом биржевого курса, – он наживет в десять раз больше сейчас, когда курс рухнул вниз! Дуг взглянул на циферблат – три часа ночи. Он еле дождался утра.
Дэви неподвижно сидел за столом в лаборатории, сосредоточенно уставясь на пустую стену, не смея ни шевельнуться, ни подумать о чём-то постороннем, ни прислушаться к вою ветра и грохоту грузовиков во дворе из страха отвлечься и упустить внезапное откровение, которого он ждал с минуты на минуту. Он инстинктивно чувствовал, что проблема будет разрешена сразу, в один миг.
Всё утро в мозгу его мелькали какие-то неясные идеи. Из густого тумана на него мчались призрачные всадники; что-то крикнув, они проносились мимо и, прежде чем он успевал рассмотреть их и разобрать брошенные на скаку слова, исчезали из виду, а он опять изнемогал от волнения и тревожного ожидания.
Он был совсем один. За последние две недели Кен лишь забегал на минутку, входил в лабораторию веселым, беззаботным шагом и тут же исчезал, взглянув на Дэви блестящими глазами и рассеянно насвистывая какую-то песенку, в которой не было мелодии, а был лишь ритм; это могло означать только одно: у Кена появилась девушка.
Две недели назад, когда Кен позвонил рано утром и сказал, что не придет сегодня в лабораторию, Дэви мгновенно понял, что он сейчас лежит в постели с девушкой, либо его постель ещё хранит тепло женского тела, а девушка лишь минуту назад убежала к родителям, к мужу или просто чтобы соблюсти приличия и, наспех чмокнув его на прощание, пылко пообещала вернуться при первой возможности.
Дэви понял это, но между ним и Кеном всегда существовал молчаливый уговор не выдавать ни друг друга, ни своих девушек. Считалось, что Дэви ничего не знает, если только Кен не находил нужным сказать ему правду; поэтому Дэви, уже обо всем догадавшись, спросил:
– В чём дело? Ты нездоров?
– Немножко переутомился, малыш, вот и всё, – небрежно отвечал Кен с той обаятельной искренностью, которая даже самую явную ложь делала правдоподобной. – Может, если я поброжу немножко и потолкую сам с собой, мне и подвернется какая-нибудь идея. А ты ещё ни на что не набрел?
– Нет, – сказал Дэви. – Пока нет. Только ты, пожалуйста, не пропадай.
– Ни в коем случае! – горячо заверил его Кен, однако Дэви не сомневался, что Кен, разговаривая с ним, не выпускает из объятий девушку.
– Я позвоню тебе в полдень. Может, позавтракаем вместе.
Но, как Дэви и предполагал, в полдень Кен позвонил и сказал, что он всё ещё ни к чему не пришел, и хоть в голосе его слышалось огорчение, он как бы молил оставить его в покое, и Дэви не настаивал на встрече. Кен мог напрягать мозг и предаваться отчаянию лишь до известного предела, а потом внезапно сбрасывал с себя тяжкий груз и, пробормотав: «А, к черту!», устремлялся прочь, ухватив под руку любую девчонку, которой стоило только улыбнуться ему. Через минуту он уже влюблялся в неё с таким же самозабвенным пылом, с каким, без всякой, впрочем, пользы, бился над разрешением проблемы. Он должен был всё время видеть её, чувствовать рядом, ласкать и ласкать, словно хотел, чтобы неутомимое тело послужило примером ослабевшему мозгу. Потом, когда он и девушка доходили до полного изнеможения, уже не соображали, чье обнаженное тело они чувствуют под рукой, свое или чужое, Кена охватывала умиротворенная нежность и он вдруг начинал понимать, что его мозг, о существовании которого он из злости старался забыть, всё это время ни на минуту не переставал работать. Девушка, лежавшая в его объятиях, замечала, что несмотря на всю её нежность он становился невнимательным и рассеянным, и тогда ничего уже нельзя было поделать: он постепенно освобождался и от неё и от безумных обещаний, которые надавал, желая лишь одного – поскорее вернуться к работе.
Год за годом происходило одно и то же; единственной девушкой, которая не пожелала подчиниться установленному Кеном порядку, была Вики. Кто его нынешняя девушка, Дэви не знал, да, впрочем, всю эту последнюю неделю ему было совсем не до того. С таким же безразличием он отнесся и к ссоре Кена с Дутом. Последнее время каждый из них отгородился от остальных непроницаемыми стенами своих забот: Кен был поглощен пока ещё не известной девушкой; Дуг – биржей; Дэви – решением главной проблемы, которая держала его сейчас в напряженном ожидании.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.