Текст книги "Правительность. Власть и правление в современных обществах"

Это можно изложить и более формальным языком, как я уже это делал ранее (Dean 1995). Анализ этического управления собой или попытки управлять собой включает в себя четыре аспекта (Foucault 1985; Фуко 2004; Foucault 1986b: 352–357). Первый аспект – онтология того, на что мы стремимся воздействовать: управляемая или этическая субстанция. В христианстве это плоть, в античной Греции – удовольствия, а в нововременной пенологии – «души» преступников (Foucault 1977: 16–31; Фуко 1999: 25–47). Второй аспект – аскетика, посвященная тому, как мы управляем этой субстанцией, работе управления или этической работе. Она может включать духовные упражнения, исследованные Пьером Адо (Hadot 1995; Адо 2010), или применяемые к девиантам процедуры надзора, управления и нормализации. Третий аспект – деонтология: кем мы являемся, когда нами так управляют, наш «модус субъективации», подвергаемый управлению или этический субъект (в христианстве – жертва слабости плоти, в социальных программах – активный соискатель). Четвертый аспект – телеология: почему мы управляем или управляемы, преследуемые цели или задачи, чем мы надеемся стать или какой мир создать, то, что можно назвать телосом управленческих или этических практик. Все практики управления собой или другими предполагают некоторую задачу или цель, которую нужно достичь, будь то спасение души, налаживание прекрасной и благородной жизни и памяти, культура предпринимательства или активные граждане и общество.

Способы нашего размышления об управлении множественны и разнородны, они включают в себя разные виды агентности и власти, используют разные типы мышления. Впрочем, мысль – это коллективный продукт. Социальная и культурная история и социология стремятся анализировать коллективную природу мышления, изучая его социальные, политические и экономические условия. В отличие от них исследования правительности больше сосредоточены на том, как функционирует мышление в рамках наших организованных способов действовать, наших режимов практик, а также на его целях и следствиях (Foucault 1991b). Более того, если историки идей и исследователи социального заняты теоретическими и абстрактными измерениями мышления, то в аналитике управления исследователи заняты изучением мышления, как оно встроено в программы по руководству и изменению поведения. Анализ управления работает с мышлением в его связанности и встроенности в технические средства формирования и реформирования поведения, практики и институты. Поэтому анализировать ментальности управления значит анализировать мышление, ставшее практическим и техническим, таков тезис всей книги.

Следовательно, аналитика управления рассматривает практики управления через призму их сложных и изменчивых отношений с разными способами производства «истины» в социальных, культурных и политических практиках. С одной стороны, мы управляем другими и собой, руководствуясь тем, что считаем истиной то, кем мы являемся, над какими аспектами нашего существования следует работать, при помощи каких средств и ради каких целей. То есть мы управляем другими и собой в соответствии с истинами о нашем существовании и нашей природе в качестве человеческих существ. С другой стороны, то, как мы управляем и ведем себя, дает начало разным путям производства истины. Государственное управление в современных государствах немыслимо без некоторой концепции экономики, понимается ли она как национальная или глобальная, а попытка управлять экономикой ведет к производству знания о занятости, инфляции, торговле и т. д.

Мы уже выяснили (разбирая общее определение управления как «руководства поведением»), что управление подразумевает не только отношения политической и государственной власти, но и вопросы самости и идентичности. Теперь же можно сказать, очень схематично, что власть, истина и идентичность размечают три главных оси управления, соответствующие его технэ, эпистеме и этосу.

Управление можно называть искусством, если оно включает в себя разнообразные формы мышления о природе власти и знание о том, кто и что подлежит управлению; если оно использует особые техники и тактики достижения своих целей; если учреждает идентичности управляемых и управляющих, но прежде всего если оно включает в себя более или менее тонкое руководство поведением управляемых. Поэтому предмет наших исследований – не простая эмпирическая деятельность по управлению, а искусство управления. Говоря о нем, мы предполагаем, что управление – это деятельность, требующая искусности, воображения, проницательной настройки, использования неявных навыков и практических ноу-хау, привлечения интуиции и т. д. Такое исследование не включает в себя эмпирическое описание того, как управляют люди или агенты, занимающие управленческие позиции. Аналитика управления – это не «социология власти (rule)», если объект последней – сугубо фактические отношения власти и господства. Скорее, это исследование организованных практик, при помощи которых управляют нами и мы управляем собой и которые мы будем называть режимами практик, или режимами управления. Эти режимы включают в себя практики производства истины и знания, многочисленные формы практической, технической и вычислительной рациональности и являются объектом программ их реформирования. Важно понимать, что режимы практик существуют в среде, состоящей из ментальностей власти, но они не сводимы к этой среде.

Помимо указания на отношение между управлением и мышлением понятие правительности у Фуко обладает и вторым значением. Правительность указывает на возникновение в некоторых обществах совершенно новой формы мышления о власти и ее осуществления (Foucault 2007: 98–110; Фуко 2011: 147–164). Эта форма власти тесно связана с открытием новой реальности, экономики и ориентирована на новый объект – население. Правительность появляется в западноевропейских обществах в раннее Новое время, когда искусство управления государством становится особой деятельностью, а различные формы знания и техники наук об обществе и человеке – его неотъемлемой частью. Деталям возникновения этой исторической формы правительности и ее отношения к суверенитету и биополитике будет посвящена глава 5. Здесь же мы, опираясь на лекцию Фуко под названием «Правительность», отметим некоторые аспекты этого исторически ограниченного значения данного понятия (Foucault 1991a; Фуко 2011: 133–171).

Во-первых, возникновение современной правительности опознается по особому режиму управления, объект которого – население и который примерно совпадает с рождением политической экономии (и ее наследницы – экономикс). С этого момента управление должно быть управлением «каждым в отдельности и всеми в совокупности», оно должно заниматься каждым индивидом и населением в целом. Поэтому оно озабочено здоровьем, благоденствием, процветанием и счастьем населения. Понятие «население» играет решающую роль в определении целей управления государством. Но в то же время управление должно стать экономическим управлением. Дабы управлять надлежащим образом и обеспечить счастье и благоденствие населения, необходимо управлять при помощи определенного регистра – регистра экономики. Более того, само управление должно быть расчетливым (economical) – как в финансовом плане, так и в плане использования власти.

Во-вторых, понятие правительности предполагает определенное отношение управления к другим формам власти, а именно к суверенитету и дисциплине. В лекциях Фуко, предшествующих лекциям о правительности, суверенитет описывается как теория и практика административных монархий, как инструмент оспаривания границ и силы королевской власти, как элемент конструирования альтернативной модели – парламентской демократии (Foucault 2003: 34–35; Фуко 2005b: 52–54). Характерные механизмы суверенности – конституции, законы и парламенты. Суверенная власть осуществляется с помощью судебных и исполнительных органов государства. Это власть над подданными. Дисциплина же имеет длинную историю с истоками в монашеских, военных и образовательных практиках (Foucault 1977; Фуко 1999). Она связана с властвованием над и посредством индивидуального, тела и его сил и способностей, а также множеств индивидов (школьные классы, армии и т. д.). Расширение и усиление режимов дисциплины в XVII и XVII веках в школах, госпиталях, армиях, на мануфактурах, фабриках и т. д. примерно совпадает с развитием бюрократического и административного аппарата государства.

Хотя правительность сохраняет и использует техники, рациональности и институты как суверенитета, так и дисциплины, она отличается от них и стремится перезаписать и перекодировать их[52]52
  Говоря о том, что управление, или правительность, «стремится перезаписать и перекодировать» дисциплину и суверенитет, следует подчеркнуть временность и незавершенность этой претензии. Акцент на «стремится». Я уже писал, что ошибочно сводить всю область властных отношений к отношениям правительности и что многие режимы практик обнаруживают суверенные и биополитические аспекты, переплетенные с управлением как «руководством поведением» (Dean 2002b).


[Закрыть]. Цель суверенной власти – осуществление государственной власти над подданным государства на данной территории, например практики «изъятия» при взимании налогов, назначении наказаний. Цель дисциплинарной власти – регулирование и упорядочивание множества людей на этой территории, например, в практиках школьного образования, военной подготовки или организации производства. В рамках же новой цели управления эти подданные, силы и способности живых людей – члены населения, ресурсы, которые следует пестовать, использовать и оптимизировать.

В-третьих, правительность стремится встроить население в то, что Фуко называл аппаратами безопасности. Как правило, в эти аппараты включают регулярную армию, полицию, дипломатический корпус, спецслужбы и шпионов. С точки же зрения Фуко, речь идет обо всех практиках и институтах, которые гарантируют оптимальное и надлежащее протекание экономических, социальных и витальных процессов, характерных для данного населения, а потому и о системах здравоохранения, социальной защиты и образования.

Два последних пункта подводят Фуко к выводу, что теперь лучше всего рассматривать эти три формы власти как «треугольник: суверенитет, дисциплина и управленческое воздействие, главная цель которого – население, а ключевые механизмы – устройства безопасности» (Foucault 2007: 107–108; Фуко 2011: 160–161). Современное искусство управления не заменяет дисциплину или суверенитет, а перестраивает их исходя из этого интереса к населению и его оптимизации (в аспектах богатства, здоровья, счастья, процветания, эффективности), а также соответствующих формам знания и технических средств.

Последняя черта правительности, указанная Фуко, это «тенденция, силовая линия, непрерывно и на протяжении очень длительного времени обусловливающая на Западе доминирование того типа властных отношений, который можно назвать «управлением», над суверенитетом и дисциплиной» (Foucault 2007: 108; Фуко 2011: 162 [перевод изменен. – Примеч. пер.]). Это длительный процесс, через который в рамки правительности постепенно вводятся юридические аппараты, укорененные в экономии суверенитета и основанные вместе с государством юстиции Средних веков, и административное государство, опирающееся на регулирование и дисциплины. Этот процесс он называет «внедрением правительности в государство» (Foucault 2007: 109; Фуко 2011: 163 [перевод изменен. – Примеч. пер.]). Следует отметить, что это не линейный однонаправленный процесс замены одной экономии власти на другую. В своей лекции Фуко замечает, что с появлением нового искусства управления «вопрос о суверенитете <…> приобретает особую остроту», а «проблеме дисциплинарности еще никогда <…> не придавалось такого большого значения, как в период начала руководства населением» (Foucault 2007: 107; Фуко 2011: 160).

Значительная часть этой книги посвящена прослеживанию множества запутанных траекторий, составляющих историю правительности. В эту историю войдет описание наиболее характерной рациональности управления – либерализма, а также отношения этой рациональности не только к суверенитету, но и к административному императиву оптимизации здоровья, богатства и жизни населения, или тому, что я буду называть биополитикой. Эти исторические вопросы определяют тематику многих глав данной книги. Для наших текущих целей, возможно, важнее понять первое, более общее значение исследуемого понятия.

Аналитика управления

Предлагаемый здесь подход можно назвать аналитикой управления. Аналитика – это исследование, анализирующее специфические условия, при которых появляются, существуют и изменяются отдельные явления. Она отличается от большинства теоретических подходов тем, что стремится принимать во внимание, а не подавлять своеобразие способов управления и руководства собой. Таким образом, аналитика не рассматривает конкретные практики управления ни как реализации идеальных типов или концептов, ни как эффекты законоподобной необходимости, а также не рассматривает их в качестве проявлений фундаментального противоречия. Аналитика управления исследует условия, при которых возникают, сохраняются и трансформируются режимы практик. В простейшем смысле режимы практик – это относительно связные совокупности способов заниматься теми или иными вещами. Это более или менее организованные способы – в любое данное время и в любом данном месте – продумывать, реформировать и практиковать такие вещи, как забота, административное управление, консультирование, лечение, наказание, образование и т. д. (Foucault 1991b). Говоря о режимах практик, мы говорим об институциональных практиках, если под последними имеется в виду рутинизированный и ритуализированный способ заниматься этими вещами в определенных местах и в определенное время. Кроме того, в эти режимы входят способы мыслить эти институциональные практики, делать их предметом познания и проблематизации.

Аналитика управления стремится показать, что способы действия, которые мы считаем самими собой разумеющимися, и то, как мы их мыслим и ставим под вопрос, – все это не является самоочевидным или необходимым. Аналитика отдельного режима практик как минимум направлена на то, чтобы распознать возникновение режима, изучить множественные истоки составляющих его элементов и прослеживать разнообразные процессы и отношения, с помощью которых эти элементы собираются в относительно стабильные формы организации и институциональной практики. Она исследует, как такой режим порождает особые формы знания и зависит от них, и как вследствие этого он становится целью разнообразных программ реформ и изменений. Аналитика занята изучением его технического или технологического измерения и анализом характерных техник, инструментов и механизмов, посредством которых такие практики работают, пытаются осуществлять свои цели и обретают последствия.

В любом обществе есть большое, но ограниченное количество сцепленных друг с другом режимов практик. Так, в современных либерально-демократических обществах есть режимы практик наказания, лечения, помощи бедным, лечения психических заболеваний и поддержания психического здоровья и т. д. Эти режимы предполагают определенные институты и связывают их между собой, так что можно говорить о «системе уголовного правосудия», «системе здравоохранения», «системе социального обеспечения» и т. д. Однако режимы никогда не совпадают с отдельными институтами или даже системами. Например, центральная институциональная опора режима практик наказания – тюрьма. Однако то, как мы наказываем, влияет и на то, что происходит в школах, семьях, казармах и т. д. Существование таких режимов практик делает возможными заимствования между институтами и нововведения в них. Вдобавок между самими режимами тоже есть заимствования, а также различные формы кооперации, пересечений, совпадений, фрагментации и конкуренции. Один режим может попытаться колонизировать и подчинить другой; так, режим калькуляции, берущий начало в бухгалтерском учете и аудите, все больше подчиняет альтернативные практики учета, к примеру выведенные из профессиональных и корпоративных норм (Power 1994).

Эти режимы практик служат источником различных форм знания и экспертизы (медицина, криминология, социальная работа, терапия, педагогика и т. д.) и сами, в свою очередь, испытывают их влияние и перестраиваются ими. Эти формы знания определяют объекты практик (преступник, безработный, психически больной и т. д.), систематизируют надлежащие способы обращения с ними, устанавливают цели и задачи практики и определяют профессиональную и институциональную позицию влиятельных агентов экспертизы.

Эта зависимость режимов практик от знания обусловливает одну характерную особенность. Режимы связаны с определенными эксплицитными программами и становятся их объектами. Эти программы – обдуманные и относительно систематичные формы мышления, которые направлены на трансформацию этих практик (Gordon 1980; Foucault 1991b). Практики лечения, наказания и проч. нагружены множеством программ, которые, используя определенные типы знания, реформируют или радикально проблематизируют выполнение этих практик, задают им новые цели и задачи и воздействуют на желания, устремления, потребности и свойства агентов, включенных в эти практики. Режимы практик, хотя и будучи материальными и институционально локализованными, существуют в среде мышления, одним из элементов которой и являются эти программы реформирования поведения. Часть практик наказания, сосредоточенных на тюрьме, – разнообразные программы сокращения рецидивизма, реформирования тюремной системы, вынесения приговора и т. д.

Анализ в аналитике управления часто начинается с изучения того, как разные аспекты режимов практик ставятся под вопрос (или проблематизируются) такими программами. Однако, как мы увидим, интеллигибельность режимов вовсе не исчерпывается этими программами. Аналитика управления будет стремиться установить внутреннюю логику или стратегию режима практик, которую нельзя просто считать с конкретных программ, теорий и курсов реформ. Стратегическую логику режима практик можно реконструировать, только понимая его работу как целенаправленную (intentional) и не-субъективную сборку всех его элементов (Gordon 1980). Иными словами, логика режимов практик несводима к эксплицитным намерениям какого-либо актора, но при этом ориентирована на определенный набор целей и результатов. Нужно особенно тщательно отличать стратегию таких режимов от программ, пытающихся навязать им некоторые цели. Эти программы являются внутренними элементами работы режимов практик, а не их raison d’être[53]53
  Разумное основание существования, смысл существования (фр.). – Примеч. пер.


[Закрыть]. Критическая ценность аналитики управления связана с различием между, с одной стороны, эксплицитной, рассчитанной и программной рациональностью, а с другой – несубъективной целенаправленностью, которая может быть реконструирована в ходе анализа (это будет проиллюстрировано анализом логики уполномочивания в главе 3, а в главе 10 будет показано, что это регулярная черта международных дел). Ключевой момент здесь в том, что в отличие от многих типов анализа в социальных науках аналитика управления наделяет эти режимы практик реальностью, плотностью и собственной логикой и старается избежать преждевременного сведения их к более фундаментальному или реальному порядку или уровню существования, будь то уровень институтов, структур, идеологий и проч., или даже любая из программ, пытающихся навязать этим режимам определенные задачи и направить к конкретным целям.

Если упростить, то главная задача аналитики управления – исследовать, как управляем мы и как управляют нами в разных режимах практик, а также каковы условия возникновения, функционирования и трансформации таких режимов. Следовательно, аналитика управления сосредоточена на вопросах «как?». Здесь можно выделить, по меньшей мере, четыре аспекта:

1. Характерные формы видимости, способы видения и восприятия.

2. Особые способы мышления и вопрошания, опирающиеся на определенные словари и процедуры производства истины (к примеру, производные от наук об обществе, человеке и поведении).

3. Специфические способы действия, вмешательства и руководства, конституированные особыми типами практической рациональности («экспертиза» и «ноу-хау»).

4. Характерные способы формирования субъектов, самостей, личностей, акторов или агентов.

Разработке этих аспектов посвящена последняя часть этой главы. Достаточно отметить, что в каждом режиме практик соприсутствуют оси видимости, знания, техник и практик, идентичностей и что каждая из них конституирует линию непрерывных трансформаций и вариаций, а также предполагает другие оси, не будучи к ним сводима. Аналитика управления стремится выявить интеллигибельность режимов практик через каждое из этих измерений, дабы уделить должное внимание независимости каждого, не впадая при этом в редукционизм или детерминизм.

Аналитика управления готова быть точкой зрения на вопросы политической и государственной власти, но это вовсе не значит, что речь идет о субъективистском проекте в духе anything goes[54]54
  Все подойдет, сойдет все что угодно (англ.). – Примеч. пер.


[Закрыть]. Скорее, ее цель – сформулировать и последовательно разработать ряд специфических вопросов, вытекающих из интереса к тому, как действуют режимы практик управления. Признать, что эта аналитика имеет характер точки зрения, значит сказать, что нет никакого абсолютного стандарта истины, с помощью которого ее можно было бы оценить. Для этого мы могли бы просто сравнить ее с другими подходами в том, что касается ясности и достигаемого понимания.

В связи с такой сравнительной оценкой полезно провести различие между аналитикой управления и теориями государства (в той мере, в какой эти теории можно объединить в один класс). В политических и социальных науках обычно предполагается, что государство – это относительно цельная система институтов, которые являются источниками политической власти и посредством которых на определенной территории осуществляется государственная власть. Как писал Макс Вебер, в пределах этой территории государство присваивает монопольное право на применение насилия (Weber 1972: 78; Вебер 1990: 318). В современном либерально-демократическом национальном государстве исполнительная власть, всенародно избранная или назначенная представительным органом, принимает решения, которые реализуются профессиональной и номинально политически нейтральной администрацией. Эта исполнительная власть, однако, ограничена негласной или кодифицированной конституцией и принципом верховенства права и обязана отчитываться перед законодательным институтом, парламентом. Принимаемые им законы, в свою очередь, интерпретируются и применяются судебными органами и институтами безопасности, например полицией. Кроме того, с помощью дипломатического корпуса и постоянной армии государство преследует и защищает то, что считает своими внешними интересами.

Как показала историческая социология, процессы, в ходе которых строились национальные государства с их функциями, какими мы их знаем, были сложны[55]55
  Из обширной литературы по исторической социологии государства см.: (Tilly 1975; Poggi 1978; Skocpol 1979; Giddens 1985; Corrigan, Sayer 1985; Mann 1988).


[Закрыть]. Внутреннее умиротворение территории, установление монополии на применение легитимного насилия и налогообложение, введение единой валюты, общий свод законов и органов правовой защиты, стандарты грамотности и языка и даже системы стабильного и непрерывного пространства-времени – все это неотъемлемые элементы процесса формирования государства. Исторически оно конструировалось через подчинение различных зон правления более или менее центральной власти и передачу обязанности отправления этой власти долговременным или постоянным институтам и личностям. Ядро этого процесса – признание государством того, что здоровье, счастье, богатство и благополучие населения относятся к его ключевым задачам.

Несмотря на сложность отношений между конституирующими государство институтами и наш прогресс в понимании того, как инстанции и области власти интегрируются в национальное государство, наши представления о нем обычно предполагают, что о государстве можно говорить как об относительно едином акторе – как в дипломатическом и военном преследовании своих «геополитических» интересов, так и во внутренних сферах управления. Более того, социальные теории государства предполагают это единство, когда стремятся найти источник государственной власти, тех, кто ее контролирует, и основания ее легитимности. В демократических, либеральных, плюралистических, элитистских, марксистских и феминистских теориях государства ставятся одни и те же вопросы, какие бы разные ответы на них ни давались. Так, источником власти может оказываться народ, индивиды, элиты, отношения производства, патриархат. Обладать властью могут народ, элиты, правящие классы, мужчины и т. д., а легитимность их правления может опираться на верховенство права, классовую гегемонию, господствующие идеологии, согласие управляемых, патриархальную культуру и т. д.

Можно сказать, что в теориях государства – в той мере, в какой они занимаются проблемой суверенитета (Foucault 1980b: 103) – отражается траектория западноевропейских государств от феодализма и абсолютистского монархического правления к парламентской демократии. Это проблема отношения между сувереном и его подданными. С одной стороны, такие теории изучают легитимность суверена, основания его власти и права в качестве законодательной и правоприменительной инстанции в пределах некоторой территории. С другой стороны, в них рассматривается проблема согласия и послушания управляемых – тех, кто подчинен этой власти. Основания суверенности обнаруживают в божественной воле, верховенстве права или народовластии. Согласие управляемых может обнаруживаться в традиции, религиозной вере, в исходном договоре между управляемыми, в разных формах авторитета или идеологии. Во всяком случае, проблемы того, кто или что является сувереном (соответственно, кому принадлежит власть), проблемы легитимности этой суверенности и отношения суверена и подвластных ему пронизывают наши образы и теории государства, а также наши политические философии.

Одним из источников развития аналитики управления было фундаментальное исследование этих образов и подозрение, что они не подходят для осмысления ключевых политических проблем настоящего. Мы помним известный афоризм Фуко о том, что «в политической теории нам еще предстоит отрубить королю голову» (Foucault 1980b: 121). Иными словами, по Фуко, проблема оснований суверенитета и нашего подчинения ему должна быть вытеснена анализом множественных операций и механизмов власти и господства. Для этого он сначала обратился к языку войны и господства. Взять хотя бы его предложение перевернуть тезис Клаузевица, согласно которому война – это продолжение политики другими средствами (Foucault 1980b: 90–91)[56]56
  См. также: Фуко М. Нужно защищать общество: Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1975–1976 учебном году. СПб.: Наука, 2005. С. 36–37. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Если политика – это война, продолженная другими средствами, то мы должны уделить внимание подвижным отношениям стратегии и тактики, противостояний и битв, а также диспозиции сил, которые используются в политическом правлении и провоцируемом им сопротивлении.

Следует воспринимать эти утверждения Фуко как рабочие провокации нашего способа думать о социальном регулировании и политическом порядке, а не как готовую теоретическую альтернативу. В траектории развития его мысли о власти и господстве в 1970-е годы прослеживается несколько вех, однако необходимо проявить осторожность, чтобы не предположить в этой траектории фундаментальные разрывы. Во-первых, он стремился поставить под вопрос обоснование теории власти с помощью представлений о законе и суверенитете. Для этого он сначала экспериментировал с языком войны и господства как способом реконцептуализации власти. Это исследование можно найти в курсе лекций 1976 года «Нужно защищать общество» (Foucault 1997b; 2003; Фуко 2005b). Одним из его следствий стала дихотомия между «сувереном», юридической формой донововременной власти европейских абсолютистских монархий, и нововременной (modern), нормализующей «дисциплинарной» властью, или «биовластью». Позднее он оставил язык войны, так как тот вел к «экстремистскому разоблачению власти» как репрессивной (Pasquino 1993: 73). Так, в конце 1970-х годов он обращается к проблематике управления в том виде, в каком мы ее описали, и к темам безопасности, либерализма и населения. Этот ход следует понимать в контексте попытки переосмыслить проблемы власти и регулирования как вне образов закона и суверенитета, так и вне дискурса о войне. Однако между описаниями «биополитики», или формы власти, действующей на уровне живущих индивидов и населения, и его размышлениями об управлении есть фундаментальная преемственность. В самом деле, в главах 5 и 6 станет ясно: чтобы дать полную картину аналитики управления, потребуется затронуть отношения между либеральным управлением, биополитикой и суверенностью.

С этим вторым сдвигом открылись новые способы мышления о законе, дисциплине и управлении. Уже не нужно рассматривать закон как архаичный пережиток суверенитета и его юридических и политических инстанций, а дисциплину – как особую современную форму власти. Напротив, проблемой становится переосмысление места как закона, так и дисциплинарного господства в рамках современных форм управления.

Отвергнув оппозицию между суверенитетом и дисциплинарной властью, Фуко стремился исследовать, как искусство управления трансформировало и воспроизвело юридические и административные аппараты западноевропейских государств XVII века. Именно так следует понимать последующие размышления Фуко об избыточной значимости образа государства в нашей политической культуре (Foucault 2007: 109; Фуко 2011: 162–163). Это преувеличение значимости состоит во всех надеждах и страхах, любви и ненависти, которые мы связываем с «холодным чудовищем» государства, которое противостоит нам как средство нашего секулярного спасения (заключающееся в славе нации, превосходстве расы, достижении социальной справедливости и равенства и т. д.) или же как факт грубого господства, подавляющего нашу подлинную человеческую природу (размещаемую в гражданском обществе, частной сфере, рынке и т. д.). Другое преувеличение значимости парадоксальным образом сводит государство к набору функций, таких как развитие производительных сил и воспроизводство капиталистических отношений в производстве, и тем самым превращает его в средоточие политической борьбы. Как замечает Фуко в том же пассаже, возможно, у государства нет ни этой целостности, ни этой функциональности, и нам следует признать, что оно есть не что иное, как «составная (composite) реальность» и «мифологизированная абстракция». Возможно, продолжает он, для нас важен «не захват государством (étatisation) общества, а то, что я бы назвал «внедрением правительности» в государство»[57]57
  Слова Фуко о переоценке понятия государства в современной политике подтверждаются исследованием Скиннера (Skinner 1979) по этимологии и употреблению этого понятия в различных политических теориях раннего Нового времени. Скиннер утверждает, что единственным типом политических теорий, формулировавшим концепцию государства как образования, отделенного и от правителей, и от управляемых и поддерживающего институты гражданского управления, были теории, посвященные защите формировавшейся абсолютистской формы монархии. К ее авторам относятся Суарес, Боден и, конечно, Гоббс.


[Закрыть].

Ни образ суверенитета, ни язык господства и подавления не могут объяснить возникновение основанной на правительности власти (governmental authority) и место в ней закона и правовых институтов. Оба подхода остаются в плену у своего рода политического a priori: разделения между подчинением и освобождением – в одном случае, между сувереном и его подданными – в другом. Оба заняты определением того, кому принадлежит власть. Вопросы о том, как мы управляем и как управляют нами, сводятся к проблеме того, как господствующая группа или суверенное государство защищают свою позицию законными и незаконными средствами. В самом деле, проблема законности тесно связанная с концепцией государства как «законотворческой» инстанции, лежит в основании нашего мышления о власти и государстве. Напротив, аналитика управления предполагает, что дискурсы управления – это неотъемлемая часть механизма управления, а не просто средство его легитимации, что управление осуществляется посредством множества акторов и процессов, а не через централизованную систему государственных аппаратов, и что мы должны отвергнуть любое априорное распределение и разделение политической власти и государственной власти (Latour 1986b; Латур 2017).