Текст книги "Правительность. Власть и правление в современных обществах"

Кроме того, в работах Фуко конца 1970-х годов (Foucault 1981, 1988b; Фуко 2005a: 285–317, 2002: 360–381) можно найти ряд отсылок к «проблеме государства всеобщего благоденствия». Она обсуждается на протяжении почти всего курса «Рождение биополитики» – как элемент неолиберальной критики немецкого государства (от социализма Бисмарка до кейнсианского интервенционизма) или же как элемент американской неолиберальной критики Нового курса и политики демократических администраций. Фуко столкнулся с ней в обсуждениях и критике французского социального обеспечения, а также в предложениях ввести отрицательный налог, чтобы изолировать экономику от социального, инициатором которых в 1972 году выступил, будучи министром финансов, Жискар д’Эстен (Foucault 2008: 197–294; Фуко 2010: 251–366). Согласно Фуко, радикальность текущей неолиберальной модели во Франции состоит в том, что вместо поддержки социальной политики и смягчения эффектов экономики пытаются «отделить» экономику с ее собственными правилами от «социального» с его целями, чтобы защитить первую от негативных эффектов последнего.

Эта попытка заново продумать условия политического и отказ от отождествления власти с господством совпадают с проблематизацией послевоенного договора о государстве всеобщего благоденствия в Европе со стороны обновленного и усилившегося либерализма. Но если марксистская схема не подходит для анализа властных отношений, то не менее проблематичен и образ либерализма как «буржуазной идеологии», прокладывающей путь для фундаментальных реалий капиталистической эксплуатации и отношений собственности, а также скрывающей их. Если задача генеалогии – отслеживание своего рода истории условий нашего политического разума, в которых идеал государства всеобщего благоденствия становится проблемой, то она должна найти такой подход к либерализму, который бы не принимал его нормативные и фундаментальные притязания, но и не осуждал его как искажение более фундаментальной реальности. Генеалогия отказывается от материалистического и исторического подхода к либерализму, согласно которому либерализм отсылает к более глубокому историческому процессу, функцией и отражением которого он и является. Напротив, она стремится сделать постижимыми формы либерализма в их отношении к практикам управления, с которыми они связаны. Анализировать либерализм в связи с этими практиками управления, а не как период, философию или форму государства, значит стараться понять его множественность, способность к обновлению и настоящее долгожительство.

Вкратце: генеалогия – это терпеливый труд историко-политического анализа и оспаривание существующих нарративов. Она проникнута особым этосом постоянного и прагматичного активизма без апокалиптических и мессианских целей. Она показывает напряжение между «пессимизмом интеллекта» и «оптимизмом воли» (O’Malley et al. 1997: 508). В 1970-х годах во Франции она была подхвачена независимыми левыми, укоренена в локальных противостояниях отдельным властным отношениям, очищена от марксизма как формы политической теории и практики и столкнулась с усилившимся и обновленным воинственным либерализмом. Фуко заявлял, что его позиция «всюду опасность…»[63]63
  «Моя точка зрения состоит не в том, что все плохо, а в том, что во всем опасность, а это не то же самое, что плохо. Если все опасно, то нам всегда есть что делать» (Foucault 1997a: 256). – Примеч. пер.


[Закрыть] приведет не к апатии, а к гиперактивизму, пессимистичному активизму.

Либерализм, критика и «социальное»

Начну с предостережения. Соблазнительно использовать эти исследования правительности просто как еще один более или менее успешный подход к развитию институциональной формы управления государством и к развитию форм мышления, которые на нее влияют или ее отражают. При таком подходе обнаруживается последовательность форм государства, представляющих собой «нормальные» этапы развития либеральных политических систем: предыстория формирования территориального государства при абсолютизме и его попытка учредить полицейское государство, возникновение либерального конституционного государства, развитие государства всеобщего благоденствия и появление неолиберальной формы государства. На каждом этапе преобладают свои философии управления: теория государственного интереса (raison d’État), классический либерализм, велфаризм (welfarism), неолиберализм и т. д. Первое, в чем можно упрекнуть такую схематизацию – она игнорирует сложные преемственности и разрывы, обнаруживаемые в данных обществах генеалогией управления. Однако гораздо важнее то, что ей не удается осмыслить, что же понимается под этими терминами, или в чем особенность такого подхода к либерализму.

С точки зрения генеалогического подхода либерализм – это и не связный набор идей, и не некоторая институциональная структура. Либерализм рассматривается не как философия, основанная на «верховенстве права» и защите личных прав и свободы от излишних вмешательств государства, а как специфический способ постановки проблем. Грэм Берчелл подчеркивает его критический и проблематизирующий характер (Burchell 1996: 21). По Фуко, это многообразный и постоянный инструмент критики, который может быть обращен против предшествующих форм управления, от которых он пытается дистанцироваться, против настоящих форм, которые он пытается изменить, рационализировать и подвергнуть строгому пересмотру, а также против потенциальных форм, которым он противостоит и злоупотребления которых стремится ограничить (Foucault 1989b: 113). Это значит, что ключевые цели либерализма могут меняться в зависимости от обстоятельств, в которых он оказывается: в конце XVIII века это были понятия «государственного интереса» и полиция, в конце XIX века – ранние формы либерализма, после Второй мировой войны в Европе – разные формы национального и государственного социалистического тоталитаризма. В конце XX века он включал в себя уже не только идеал государства всеобщего благоденствия, но и само понятие национального государства. Это настоящие и предшествующие формы управления, по отношению к которым учреждались в качестве критики различные виды либерализма. Как мы увидим в главе 6, либерализм противопоставляет себя не только существующим, но и потенциальным формам рациональности управления, в частности, потенциальной форме, содержащейся в биополитике населения. Используя ресурсы, извлекаемые, с одной стороны, из теории и практики суверенитета, с другой – из открытия экономики, либерализм будет стремиться уравновесить биополитический императив оптимизации жизни населения с помощью прав юридически-политического субъекта и норм экономического управления.

В раннее Новое время в Европе элементы рациональности управления можно найти в «полиции» и «государственном интересе»; им будет посвящена глава 4. Независимо от их внутренней логики, ранний либерализм предъявляет им обвинения в стремлении к чрезмерному регулированию всех аспектов жизни и в попытке учредить полицейское государство. С точки зрения либерализма государственный интерес предполагает, что возможно адекватное и подробное знание о подлежащей управлению реальности, о самом государстве, а также что возможно использовать это знание, чтобы формировать реальность, преследуя некоторые цели – обычно увеличение власти и богатства государства (Burchell 1996: 21–22). «Полицией» называется знание и средства достижения этого. Либеральный контраргумент (особенно в работах авторов Шотландского Просвещения – Адама Смита и Адама Фергюсона) состоит в том, что государство или его агенты не способны обладать подробным знанием управляемой реальности или использовать свою власть, чтобы произвольно формировать эту реальность. Управляемая реальность не настолько прозрачна и не настолько поддается манипуляциям, как считается в немецкой Polizeiwissenschaft (науке о полиции) или в теории государственного интереса. Таким образом, либерализм предстает как критика государственного интереса, по выражению Гордона (Gordon 1991: 15), доктрина мудрого ограничения и сдерживания властвования суверенов и форма педагогики суверенов и государственных деятелей. Роуз показал (Rose 1996b: 43–44), что как таковой либерализм предлагает два вида ограничения деятельности государства. Первое касается того, что можно знать и произвольно формировать. Для либерализма подлежащая управлению реальность состоит из нескольких процессов, которые одновременно необходимы для целей хорошего управления и не видимы напрямую агентами суверенной власти. Примером таких самостоятельных процессов является «экономика» как сфера квазиестественных законоподобных процессов, хотя сходная критика государственного разума может быть связана и с другими реальностями: «населением» или «гражданским обществом». Эти сферы, конечно, связаны между собой, и, исходя из объяснений Фуко, именно «гражданское общество» обеспечивает «коррелят искусства управлять», «новый план референции», в который разные элементы могут быть интегрированы в «той мере, в какой сами они являются частью сложного ансамбля» (Foucault 2008: 295; Фуко 2010: 367). Это сферы, как предполагается, находятся за пределами области политической власти и обладают внутренне присущими им силами и отношениями, которые должны учитываться отправлением этой власти. Ключевой компонент либерализма как искусства управлять – обнаружение набора политических норм, способного сбалансировать конкурирующие императивы, которые вытекают из знания процессов, конституирующих эти сферы. Так, знание процессов, конституирующих здоровье, счастье и благополучие населения, может вести к скоординированному и централизованному аппарату управления жизнью. Впрочем, эту «биополитическую» норму для либерализма нужно противопоставить нормам экономического управления. Последние производны от знания экономических процессов, чрезмерное вмешательство в которые может угрожать безопасности тех экономических процессов, от которых зависит материальное благополучие населения.

Второе ограничение деятельности государства связано с природой политических субъектов, которые, как утверждает либерализм, являются одновременно и юридическими субъектами прав, и экономическими субъектами интересов. Либерализм должен найти способ сохранить «всеобщий характер» искусства управления, столкнувшегося с «сущностной несовместимостью между множественностью, характеризующей нетотализуемость субъектов интереса, экономических субъектов, с одной стороны, и тотализирующим единством юридического правителя – с другой» (Foucault 2008: 295, 282; Фуко 2010: 367, 351). Чтобы сформировать суверенную власть, можно агрегировать юридическое право, в то время как экономический интерес нередуцируем и не допускает переноса. Однако настоящее новшество исследования либерализма как рациональности управления – вовсе не акцент на уважении прав и свобод субъектов. Новшество заключается в тезисе, что свободы и способности управляемых суть механизмы, посредством которых действует искусство управления как всесторонний менеджмент гражданского общества. Аналитика управления рассматривает либерализм как множество слабо связанных проблематизаций, вопросов и критик прошлых, настоящих и потенциальных форм управления, а не как юридически-политическую философию, мировоззрение или идеологию. Важнейшее открытие Фуко состоит в том, что для либеральной рациональности характерна попытка обосновывать «принцип рационализации искусства управления рациональным поведением тех, кем правят» (Foucault 2008: 312; Фуко 2010: 388). Кроме того, в аналитике управления либерализм не рассматривается ни как форма или период в истории государства, ни как набор политических мер. В большей степени, чем ранние версии государственного интереса или закостеневшая государственная рациональность социализма, либерализм можно изучать как искусство управления, то есть как более или менее искусную деятельность, которая перемежает вторжения и отступления, соединяет разные типы деятельности и использует интересы, нужды и выборы индивидов, понятых как более или менее самостоятельные агенты. Это искусство в том смысле, что оно признает существование ряда «неполитических» сфер и их необходимость для целей управления. Либерализм как искусство должен решать, при каких условиях и в какой комбинации дозволять игру рыночных сил, привязанность в семье, симпатию в сообществе, законы населения, а также решать, когда вмешиваться, защищать и обращаться к правам и свободам индивидов, которые жизненно важны для обеспечения таких процессов. Либерализм является искусством управления не только потому, что признает существование границ роли государства, но и потому, что то, что он определяет как выходящее за пределы политической сферы, необходимо для целей управления. Фуко в своем анализе характерной для раннего либерализма формулы, laissezfaire[64]64
  Позвольте делать (фр.) – принцип невмешательства. – Примеч. ред.


[Закрыть], показывает, что дело не в отказе от регулирования, а в том, «как учредить правовые нормы, которые гарантируют игру необходимых и естественных способов регулирования» (Gordon 1991: 17). По словам Хиндесса (Hindess 1996), обычно считается, что либерализм как политическая философия придерживается идеи ограниченного управления в силу своей исходной приверженности индивидуальной свободе; если же мы рассматриваем либерализм как искусство и рациональность управления, то осуществление индивидуальной свободы оказывается необходимым для целей управления.

Также либерализм можно описать как критический этос по отношению к управлению, а не как форму государства или юридическую и политическую философию. Это, прежде всего, этос пересмотра (review), который всегда подозревает управление в «избыточности» (‘on gouverne toujours trop’) (Foucault 1989b: 111). Он настаивает на необходимости непрерывного обследования средств управления и на возобновлении вопроса, не враждебны ли такие средства целям управления. В этом смысле избыточное управление может быть хуже отсутствия всякого управления, поскольку оно будет мешать процессам, необходимым для управления, и тем самым угрожать их безопасности. К примеру, согласно мальтузианцам, чрезмерная помощь бедным разрушает естественную ответственность мужчин перед своими женами и детьми, сподвигает их жениться и, не задумываясь о будущем, неблагоразумно производить потомство (Dean 1991). Это вызывает неестественный рост численности населения, несоизмеримый с наличными средствами к существованию, войны, голод и другие бедствия и невзгоды. В этом смысле либерализм принадлежит длинной череде форм мышления, которые давали советы государям и политикам, но также рекомендовали им править умеренно, осмотрительно, честно, обдуманно, осторожно и экономно (Barry et al. 1996: 8). Если точнее, мудрость либерализма в управлении связана с рациональностью управляемых, а не с расчетом силы или истиной о человеке, естественным или божественным порядком (Foucault 2008: 311–312; Фуко 2010: 386–387).

Этот этос пересмотра играет ключевую роль и в другом аспекте либерализма как искусства управления: его способности к самообновлению. Если рассматривать либерализм как политическую философию, то нет одного, есть несколько, если не множество либерализмов: классический, экономический, социальный, либерализм государства всеобщего благоденствия, неолиберализм (в нескольких версиях). Будучи практикой, движимой этосом критики, либерализм демонстрирует впечатляющий уровень политической изобретательности и самообновления. Так, либеральный режим управления не только подготавливает путь для позитивных форм знания об экономике и населении, но и учреждает их как абсолютно необходимые. Чтобы встроить экономические, витальные и социальные процессы в «механизмы безопасности» – от систем здравоохранения и социального обеспечения, а также практик национального экономического управления до полиции и постоянной армии, – либерализм должен быть открыт по отношению к разнообразному экспертному знанию этих процессов и их последствий, в особенности тех, что включают в себя способности управляемых индивидов к воздействию на себя. Это вовсе не значит, что данные формы знания сводимы к либерализму или что либерализм готов принять все, что они произведут. Напротив, внутри либерального управления есть пространство споров и инакомыслия, в котором разнообразные формы знания конституируются как «партнеры по диалогу» либерализма (Weir 1996: 385). За последние два века либерализм вступил в диалог с разными социальными, экономическими и политическими формами знания – от социальной экономики до политологии, от демографической статистики до экономики благосостояния, от феминизма до теорий менеджмента. Стараясь установить связи между управлением руководящими собой субъектами и знанием процессов, необходимых для безопасности государства, либерализм разработал пространство, в котором он способен быть открытым к диалогической самокритике в отношениях с разными формами позитивных и интерпретативных дисциплин и критических дискурсов. Поэтому было бы ошибкой считать, что за этапом чистого либерализма последовал этап либерализма, выхолощенного коллективистскими принципами велфаризма, как это утверждается в известном тезисе Альберта Дайси о движении от индивидуалистского к коллективистскому законодательству во II половине XIX века в Британии. Благодаря тем формам знания, с которыми взаимодействует либеральное управление в этом сложном и иногда трудном диалоге, открываются опасности, угрожающие безопасности этих автономных процессов и способностям индивидов, от которых они зависят. Так, в XIX и начале XX века в ряде дисциплин – от социальной экономии до экономики благосостояния – показывается, что экономика способна на саморегуляцию лишь в рамках, заданных определенными параметрами, что она приводит к росту городской бедности и подчиняется экономическим циклам, вызывающим безработицу, и т. д. Схожим образом органы власти в сфере медицины и здравоохранения могут обнаруживать угрозу населению в разного рода эпидемиях, преждевременных смертях и нищете, вызванных антисанитарными условиями жизни городского трудового населения. Филантропы, педагоги-теоретики и врачи могут влиять на нравственное и физическое развитие работающих на фабриках детей и семьи, неспособные поддерживать нормы гигиены и домашней экономики. Криминологи и исследователи могут указывать на угрозы гражданскому обществу со стороны «опасных классов» и Homo criminalis. Социальные реформаторы могут доказывать незащищенность слоев населения перед болезнями, пожилым возрастом и безработицей.

Можно говорить почти о столетии (между серединой XIX века и серединой XX века), в течение которого режим либерального управления подвергался ряду проблематизаций и критик. В разломах этого либерального пространства управления должны обнаруживаться новые организации и фигуры, которые претендуют на экспертизу или область компетенции которых (пере)определяется в связи с проблемами, диагностируемыми такой экспертизой: социальные работники, филантропы, офицеры полиции, клинические психологи, терапевты, школьные учителя, чиновники и т. д. Такие критические дискурсы находят новую институциональную поддержку в общественных (то есть государственных) школах, судах по делам несовершеннолетних, правительственных департаментах, полицейских участках, биржах труда, центрах планирования семьи и детского здоровья. Если мы свяжем между собой эти проблемы, агентов, институты, формы знания и типы деятельности, то сможем различить контуры управления социальным, которое возникает если не напрямую из либерализма, то из структурированного пространства легитимного несогласия с либеральным управлением.

Сейчас стоит взять паузу и поразмыслить над понятием «социальное» – тема, впервые разработанная в исследованиях управления Жаком Донзло (Donzelot 1979, 1984). Социальное можно рассматривать как привилегированное пространство, в котором большую часть XX века разворачивались само-пересмотр и самообновление либерального управления. Важно подчеркнуть его статус: оно не является ни внутренним по отношению к либеральному управлению, так как невыводимо из либеральной политической философии, ни внешним по отношению к нему, коль скоро не занимает позицию противостояния либерализму. Скорее, это набор проблематизаций либеральной экономии управления (к примеру, «социальный вопрос», социальные проблемы, социальные разногласия), набор институтов и практик (например, социальное обеспечение, социальное страхование, социальная работа), законов и правовых юрисдикций (например, суд по правам несовершеннолетних, семейное право), организаций и органов власти (социальные работники, школьные учителя, офицеры полиции, терапевты). Все они представляют решения проблем либерального управления – надлежащего воспитания детей, последствий промышленной экономики, разводов, городской преступности, – которые поддерживают и связывают формально конституированные разделения между «частным» и «публичным» (между бизнесом и государством, семьей и государством). Однако в то же время социальное угрожает либеральному управлению и, в конечном счете, заставит его уйти от его основополагающих представлений об обществе: контракта и атомистически понимаемых рациональных и автономных индивидов. Так, для Делеза социальное – это «особый сектор, в котором могут быть сгруппированы весьма разнообразные проблемы и особые случаи, в него входят специфические институты и целый корпус квалифицированных служащих» (Deleuze 1979: ix).

Теперь можно сформулировать ряд тезисов о социальном. Первый состоит в том, что многие из вмешательств и практик, осуществляемых во имя социального, опираются на устремления тех, по отношению к кому эти вмешательства проводятся. Так, Донзло обсуждает присущее семьям желание «социального развития», которое мобилизуется медицинскими, благотворительными и образовательными практиками и их агентами (врачами, учителями и социальными работниками). Во многих вмешательствах члены семей, даже бедных семей, использовались как соучастники. В таких вмешательствах стремились выявить, а затем использовать активную заинтересованность и сотрудничество семей и членов семей в улучшении их благосостояния и следовании медицинским, образовательным и гигиеническим нормам. Таким образом, социальное – это форма либерального управления, потому что стремится использовать массовую добровольную заинтересованность в улучшении качества семейной жизни.

Второй тезис касается общей проблемы формы социального гражданства[65]65
  Третий тип (этап развития) института гражданства в теории Т. Маршалла. Первый – гражданское (цивильное) гражданство, второй – политическое гражданство. Подробнее см.: Маршалл Т. Гражданство и социальный класс // Капустин Б. Г. Гражданство и гражданское общество. М., 2011. – Примеч. пер.


[Закрыть], которая совместима с существованием, с одной стороны, либеральной экономики, а с другой – деполитизированной сферы семейной жизни. Несмотря на эмпирический характер и разнообразие проблем, благодаря которым «социальное» обрело устойчивость и самоочевидность, его также следует рассматривать как ответ на более общий вопрос о либеральных способах управления. Джованна Прокаччи связала этот вопрос с ситуацией во Франции между 1789 и 1848 годами, и он состоит в следующем: как общество, основанное на юридическом и политическом договоре между гражданами, работает с проблемами и следствиями неравенства и бедности (Procacci 1993: 24). Проблема заключается в том, как разрядить конфликтную напряженность, обусловленную неравенством и бедностью, в обществе, основанном на гражданском и политическом неравенстве. Учитывая, что эта проблема не распознается из перспективы договора и гражданских и политических прав, то есть с юридической и политической точек зрения, она требует нового способа разрешения. «Вследствие этих напряженностей было разработано новое поле политических мер, институтов и научных дисциплин – социальное» (Procacci 1998: 11).

Последний тезис о социальном связан с отношением между понятием общества и социальным. Для Донзло «“социальное” – это не общество, понятое как комплекс материальных и моральных условий, характеризующих некую форму консолидации. Скорее, это комплекс средств, позволяющих социальной жизни избежать материального давления и политико-моральных неопределенностей» (Donzelot 1979: xxvii). Социальное не возникает благодаря реализации теоретической модели общества; напротив, оно является условием самой этой модели. В некотором смысле открытие гражданского общества – компонент либеральной критики полиции в конце XVIII века. Впрочем, понятие общества – не статичное и не окончательно сформулированное. Быть может, лучше думать об обществе (понятом как реальность, независимая от государства и политики, и как та реальная среда, в которой существует и оказывает влияние экономика) как о том, что всегда уже ждет того, чтобы его открыли в развертывании различных локальных критик либерального режима управления. В этом смысле общество в меньшей степени было открытием социальных теоретиков, а в большей – артефактом формирования социального. Его открывали и переоткрывали: филантропы и социальные работники – в причинах и следствиях бедности; врачи – в корреляции между условиями жизни и показателями смертности и заболеваемости; теоретики педагогики – в качествах, которыми должен обладать правильно социа лизированный гражданин; социальные экономисты – в негативных эффектах политической экономии (Procacci 1978), социологи – в формах соли дарности разных обществ и в корреляции между самоубийствами и различными социальными фактами (Donzelot 1988, 1991), криминологи – как то, что следует защищать (Pasquino 1980). В течение более чем столетия в череде разных либеральных политических систем критика управления приведет к формированию социального и к формам социального обеспечения, агентам, специалистам и институтам. Постепенно, неокончательно и без всякого плана они будут заключены в только-только намеченные границы институтов национального государства. Однако благодаря такой критике возможным станет видение общества, более не привязанное к юридическим категориям индивида, его или ее правам и ответственностям, договору. Как мы увидим в главе 9, одним из условий открытия реальности общества как реальности sui generis была разработка технологии социального страхования и связанных с ним политических доктрин солидаризма.

Это социальное управление было условием появления специфической рациональности управления, которую можно назвать велфаризмом (Rose 1993). Велфаризм породил целый ряд интеллектуальных доктрин: триумфалистские исторические исследования, социологические нарративы гражданства, образы будущего и политико-экономические программы. Кроме того, через велфаризм час тично обосновывались новые академические дисцип лины и исследования: здравоохранение, социология, экономика благосостояния, наука об управлении в социальной сфере и социальная политика. Такие исследования и дисциплины позволили понять локали зированные фрагментарные критики и нововведения классической либеральной экономики как часть единого процесса, ведущего к особой схеме работы национальных правительств: «государство всеобщего благоденствия». В большей степени оно было этосом управления или его этическим идеалом и в меньшей (с вариациями в зависимости от национального контекста) – комплексом осуществленных реформ и сформировавшихся институтов. Прежде всего, государство всеобщего благоденствия должно было быть телосом (то есть предельным пунктом или целью) конкретных проблематизаций, вмешательств, институтов и практик, связанных с безработицей, старостью, инвалидностью, заболеваниями, государственным образованием и жилищными условиями, управлением здравоохранением и нормами семейной жизни и воспитания детей. Как мы увидим, важно не смешивать понятия социального и велфаризма, дабы либеральная критика велфаризма означала реконфигурацию, а не конец социального управления.

Тогда либеральное управление – это способ действия, который можно анализировать как принцип и метод рационализации и пересмотра осуществления управления (Foucault 1989b: 110). Хотя либерализм стремится постоянно отслеживать превышения власти, в нем также есть возможность – впрочем, им не определяемая – социального управления в рамках его внутреннего режима. Это связано с тем, что, в отличие от ранних понятий полиции и некоторых вариантов социализма, либеральное управление допускает неполитическое измерение существования, управляемое процессами, которые автономны по отношению к деятельности суверенной власти. Безопасность этих процессов (процессов экономики, населения, семьи) к тому же необходима в целях управления. Если либерализм предполагает, что «государство» – это ограниченная и отчасти искусственная сфера, то либеральное управление конструирует необходимое для его целей разделение между государством и тем, что вне его – «гражданским обществом». В этом смысле социальное – это всегда способ видения, мышления и действия, который не является ни внутренним, ни внешним по отношению к либерализму. Напротив, оно возникает на основе бесчисленных критик либеральной экономии управления. Впрочем, сегодня либерализм сам обновляется и усиливается благодаря своей критике доктрины «всеобщего благосостояния», построенной с опорой на эту область социального. Таким образом, отношение между либерализмом и социальным показательно для того, как меняются формы и цели либерализма – например, как меняется концепция управляемого субъекта и границ политического. Теперь, держа это в уме, мы обратимся к проведенному Фуко анализу форм «неолиберализма» и его представлений об опасностях «избытка» управления.