Текст книги "Правительность. Власть и правление в современных обществах"

Проблематизируя эти централизующие образы власти и государства, аналитика утверждает, что эти деления и распределения следует анализировать как сконструированные, собранные, оспариваемые и транс формируемые из множественных и разнородных элементов. У подвижных, меняющихся и контингентных сборок режимов управления и властвования есть аналитический приоритет перед результирующими распределениями власти и разделениями между государством и гражданским обществом, публичной и приватной сферами. Вот почему необходимо уделить внимание тому, что собирается в этих сборках: бюрократические процедуры; технологии изображения, записи, компилирования, представления и перемещения информации, а также теории, программы, знание и экспертиза, которые организуют подлежащее управлению поле и вкладывают в него цели и задачи; способы видения и представления, встроенные в практики управления; различные инстанции с разной функциональностью, которые требуются, выявляются, формируются и реформируются практиками управления. Исследовать режимы управления значит анализировать сквозь призму множественности: на данной территории уже есть множество режимов практик, каждый из которых собран из множества в принципе неограниченных и разнородных элементов, связанных разнообразными отношениями и способных на многообразные соединения друг с другом.

Режимы практик можно идентифицировать в каждом случае, когда есть относительно стабильное поле корреляций форм видимости, ментальностей, технологий и агентов (agencies), так что они конституируют своеобразные сами собой разумеющиеся отправные точки для проблематизации любой формы. Поскольку эти режимы касаются руководства поведением, они составляют предмет аналитики управления.

Анализ режимов управления

Существующие исследования правительности дают нам ряд указаний на то, как проводить аналитику управления. В этой части главы я постараюсь выявить, прояснить и сформулировать характерные ходы аналитики управления.

Выявление проблематизаций

Ключевой отправной пункт аналитики управления – выявление и изучение особых ситуаций, в которых ставится под вопрос деятельность управления, а также моментов и ситуаций, в которых управление становится проблемой. Эту операцию постановки под вопрос некоторого аспекта «руководства поведением» я буду называть «проблематизацией». Проблематизации относительно редки. У каждой из них есть конкретные дата и место, они происходят в определенных средах, или институтах, или организациях. Таким образом, вместо того чтобы начинать с глобальной теории государства или властных отношений, аналитика управления предлагает нам начать с изучения разных специфических контекстов, в которых ставится под сомнение управление, а всевозможные акторы и агенты должны ставить задают вопрос о том, как управлять.

Проблематизация управления – это сомнение в том, как мы формируем или руководим своим поведением и поведением других. Начать с этих проблематизаций значит начать с вопросов, которые задают акторы и властные инстанции: как ведут себя «управляющие» (политики, родители, профессионалы, корпоративные структуры и т. д.) и «управляемые» (граждане, дети, клиенты, потребители, рабочие и т. д.). В самом деле, из перспективы этих проблематизаций очень сложно отделить управляемых от управляющих, например, в контексте попыток сделать профессионалов подотчетными клиентам, правление компании – акционерам или ученых в государственных университетах – налогоплательщикам. В каждой из этих пар те, кто, как можно подумать, используют власть (над клиентами, инвестиционными решениями, рабочими, студентами), подчинены другим формам власти.

Проблематизации делаются на основе определенных режимов практик, управления, при помощи конкретных техник, языка, сеток анализа и оценки, форм знания и экспертизы. Вполне возможно, что те же словарь и арсенал техник можно использовать и для управления теми, кого обычно считают принадлежащими другой стороне этого разделения. Так, сегодня вездесущий язык «предприятий» и «предпринимательства» можно применить и к общественным организациям и услугам (под рубрикой «предпринимательского управления» (entrepreneurial government) (Osborne, Gaebler 1993)), и к группам вроде безработных. В главе 3 мы рассмотрим, как техники предоставления полномочий можно применить к тем группам населения, чье поведение проблематизировано как «лишенное полномочий» (disempowered) или «зависимое», с низким уровнем нравственности и самооценки. Техники и язык уполномочивания можно использовать для проблематизации чрезмерно патерналистского, негибкого, дискриминирующего бюрократического управления в государствах всеобщего благоденствия. Изучать уполномочивание или любые другие способы реформирования режима отправления власти (например, разные формы менеджеризма, механизмы производства отчетности, кодексы поведения) значит исследовать наш способ спрашивать о том, как мы управляем, а также поведение управляемых и управляющих. Аналитика управления, следовательно, начинается с наших вопросов о нашем поведении и поведении других, а не с некоей общей теории или набора теоретических принципов. Если это отправная точка, то как аналитика управления разворачивается затем?

Приоритетность вопросов «как?»

В литературе о правительности приоритет отдается вопросам «как?». Спрашивается, «Как мы управляем?» и «Как управляют нами?». Что это значит? Речь, конечно, не идет о том, что мы просто описываем, как действует власть в конкретной ситуации, скажем, на рабочем месте или в школе. Скорее, следует обратиться к практикам управления, формирующим то, на основе чего делаются проблематизации, и к тому, что происходит, когда мы управляем и управляемы. Прежде всего, это значит изучить все, что необходимо режиму практик управления, условия управления в самом широком смысле этого слова. В принципе, сюда включается неограниченное количество разнородных вещей. Чтобы исследовать управление теми, кто получает пособия по безработице, придется изучить такие вещи, как административная структура, интеграция и координация различных государственных ведомств и иных инстанций, организаций и бизнеса, способы подготовки государственных служащих и других профессионалов (консультантов, кураторов в отделы социального обеспечения) и ожидаемая от них экспертиза, средства сбора, сравнения, хранения и восстановления информации об особых группах клиентов, дизайн, устройство и расположение офисов, процедуры приема клиентов, а также методы их организации в очереди, интервьюирования и оценки, устройство и использование тестов налогооблагаемого имущества[58]58
  Assets test – в Австралии один из тестов для определения, имеет ли гражданин право на государственную пенсию по старости. Основан на оценке стоимости налогооблагаемого имущества. – Примеч. пер.


[Закрыть], критерии предоставления права на пенсию, периоды ожидания, формы сертификации, использование анкет, социальная реклама, информационная поддержка и т. д. Однако выписывание таких условий управления не означает, что этот анализ – это всего лишь описание эмпирических процедур управления. Вдобавок это попытка понять, как следует мыслить все вышеперечисленное. Все эти вещи возникли в связи с особыми формами знания и экспертизы ряда властных инстанций, от архитекторов и психологов, специализирующихся на профессиональной ориентации, до социальных работников и консультантов.

Более того, некоторые формы мышления (политические платформы и программы партий, программы реформирования системы социального обеспечения, социальное планирование и нормотворчество) стремятся унифицировать и рационализировать эти техники и практики в соответствии с определенными целями, диагнозами существующими проблемами, схемами оценки и т. д.

Следовательно, этот подход отличается от теорий управления, ведомых вопросами «Кто правит?», «Каков источник этой власти?» и «Каковы основания ее легитимности?». В аналитике управления такие вопросы выносятся за скобки не просто потому, что они устарели, скучны, непродуктивны и периодически повторяются. Ее задача – понять, как происходит конституирование мест в качестве мест авторитета и власти, как происходит сборка агентов посредством специфических сил и как различные области конституируются в качестве управляемых и администрируемых. Акцент на вопросах «как?» связан с отказом от политических априори распределения власти и локализации правления. С этой точки зрения власть – не игра с нулевой суммой[59]59
  Игра с нулевой суммой (антагонистическая игра) – некооперативная игра, в которой участвуют две стороны, выигрыши которых противоположны: выигрыш одной означает проигрыш другой. – Примеч. пер.


[Закрыть], разыгрываемая в рамках исходно допускаемого структурного распределения. Скорее, она – продукт (мобильный и открытый) подвижной и изменчивой сборки техник, практик и рациональностей управления.

Наконец, эти результирующие отношения и ситуации власти являются одними из последствий того, как мы управляем, и того, как управляют нами. Поэтому ставить об управлении вопросы «как?» значит также спрашивать, что происходит, когда мы управляем или управляют нами. Для результирующих властных отношений решающую роль играют способности и свободы акторов и инстанций, выкованные в горниле практик управления. Поэтому спрашивать о том, как работает управление, значит спрашивать, как мы формируемся в качестве агентов разных типов со специфическими способностями и возможностями действовать.

Вопросы «как?» ведут нас к проблемам техник и практик, рациональностей и форм знания, идентичностей и агентностей, которыми оперирует управление. Иными словами, ставить вопросы «как?» об управлении значит анализировать управление через призму его режимов практик.

Практики управления как сборки, или режимы

Не следует понимать практики управления как выражения конкретного принципа, как нечто, сводимое к совокупности отношений или указывающее на один-единственный набор проблем и функций. Это не тотальности, в которых части являются выражениями или примерами целого. Напротив, практики управления собраны из разнородных элементов с разными историческими траекториями, они полиморфны в своих внутренних и внешних отношениях и связаны с широким спектром проблем и вопросов. Например, «современный» (modern) режим наказания объединяет множество элементов (от истории использования огнестрельного оружия и педагогических практик до британского эмпиризма и утилитаризма), проявляет себя в полиморфных отношениях (применение теории, заимствование архитектурных моделей, использование тактик, первоначально разработанных для локальных проблем) и может быть адаптирован к любым проблемам (дисциплина в войсках, детское образование, обеспечение капиталистической экономики) (Foucault 1991b). Термин «режимы практик» отсылает к этим исторически сложившимся сборкам, посредством которых мы осуществляем, например, лечение, заботу, борьбу с бедностью, наказание, образование, обучение и консультирование.

Аналитика управления – это материалистический анализ, поскольку фокусируется на режимах практик и стремится обнаружить логику таких практик. Добавим, однако, что такой материализм должен иметь дело с мышлением, коль скоро эти режимы до некоторой степени включают в себя формы знания и истины, которые определяют область их действия и кодифицируют, что мы можем знать, а также потому, что эти режимы пронизаны программами, стремящимися реформировать их. Практики интересны, так как существуют в среде мышления, при условии, что мысль – это несубъективная, техническая и практическая область.

Воспользовавшись идеей Делеза (Deleuze 1991), мы проанализируем режимы практик в четырех аспектах – разных, обусловливающих друг друга, но относительно самостоятельных. Им посвящены следующие четыре пункта.

1. Исследование полей видимости в управлении

Первый аспект касается форм видимости, которые необходимы для функционирования режимов. Можно спросить, что это за поле видимости, характеризующее режим управления, каким светом в нем освещаются и выделяются одни объекты и какими тенями затемняются и скрываются – другие. Архитектурный рисунок, блок-схема менеджмента, карта, секторная диаграмма, всевозможные графики, таблицы и т. д. – все это способы визуализации полей, подлежащих управлению. Они позволяют «изобразить», кто и что подлежит управлению, как конституируются в пространстве отношения власти и подчинения, как должны соединяться друг с другом места и агенты, какие проблемы – решаться, а цели – достигаться. Исследования управления делают акцент на этом визуальном и пространственном аспекте управления, поэтому стремятся привлекать внимание к схемам власти и влияния («Паноптикум» Бентама – самая известная из них). Такие схемы позволяют нам «думать глазами и руками», говоря словами Бруно Латура (Latour 1986b; Латур 2017), постигать, в каком смысле видение и делание объединяются в один комплекс, как взаимосвязаны рисование или картографирование поля и его визуализация. В общем, мы получаем возможность идентифицировать режимы практик с помощью форм видимости. Например, клиническая медицинская практика предполагает поле видимости тела и его внутреннего пространства, а режимы здравоохранения размещают индивидуальное тело в поле видимости социальных и политических пространств. Практики лишения свободы и тюремного заключения могут требовать разных форм и уровней видимости. Так, можно привести в пример анонимный и вездесущий надзор тюрьмы и сравнить его с изгнанием из поля видимости и света, характерным для темниц замков. Другой пример: стратегии управления рисками сегодня представляют социальное и городское пространство как неоднородное поле риска преступления, в котором для областей высокого риска характерна нехватка видимости и контролируемости.

2. Забота о технической стороне управления

Второй аспект – это техническая сторона управления, которую я назвал технэ управления (Dean 1995).

В литературе о правительности спрашивается: с помощью каких средств, механизмов, процедур, инструментов, тактик, техник, технологий и словарей конституируется власть и осуществляется правление? В более специальном смысле можно обсуждать «технологии управления», хотя, возможно, стоит ограничить это понятие классом феноменов в рамках технэ управления (Dean 1996b).

Одно из ключевых следствий рассмотрения управления как техники состоит в том, чтобы оспорить модели управления, которые стремятся видеть в нем исключительно – или по большей части – проявления ценностей, идеологий, мировоззрений и т. д. Чтобы достигать целей или реализовывать ценности, управление должно использовать технические средства. Они – условие управления и часто накладывают ограничение на возможности действия. К примеру, чтобы попытаться управлять национальными экономиками, необходимо использовать определенные экономические модели и инструменты. Озабоченность такими вещами, как «платежный баланс», темпы инфляции, уровень задолженности государственного сектора и т. д. – не просто выражение «экономически рациональных» или даже капиталистических ценностей. Это не значит, что управление имеет исключительно техническую природу или что оно исключает дискурсы и риторику ценности (смотри следующий пункт). Речь идет о том, что технэ управления – как и все другие аспекты управления – это нечто необходимое, самостоятельное и ни к чему не сводимое.

3. Управление как рациональная деятельность, основанная на мышлении

Третий аспект практик управления связан с формами знания, которое возникает в деятельности управления и наполняет его. Я назвал этот аспект эпистемой управления (Dean 1995). По этому поводу в литературе о правительности спрашивается: какие формы мышления, знания, экспертизы, стратегий, средств вычисления или рациональности используются в практиках управления? Как мышление пытается трансформировать эти практики? Как эти практики управления порождают специфические формы истины? Как мышление делает доступными управлению отдельные вопросы, области и проблемы? Важно подчеркнуть, что «мысль» относительно редка. Она случается в определенное время в определенном месте и принимает ту или иную материальную форму (график, свод правил, текст и т. д.). Именно это соединение управления и мышления подчеркивается в гибридном термине «правительность».

Чтобы проанализировать режимы практик управления, исследователи правительности избегают социологического реализма, который просто описывает или анализирует то, что существует, или то, как в этом смысле работают практики. Одна из особенностей управления, даже в его самой жестокой форме, состоит в том, что инстанции власти должны задавать о себе вопросы, использовать планы, формы знания и ноу-хау, внедрять образы и ориентиры того, чего они хотят добиться. Например, «государство всеобщего благоденствия» следует понимать не столько как конкретный набор институтов, сколько как способ рассмотрения институтов, практик и кадров, а также способ их организации исходя из особого идеала управления. Аналогичным образом, «неолиберальная» критика государства всеобщего благоденствия – это, прежде всего, не атака на конкретные институты, а проблематизация производимых ими определенных идеалов управления, схем гражданства и формул правления.

Более того, управление имеет программный характер. В данном случае в литературе о правительности обращается внимание на более или менее эксплицитные и решительные попытки организации и реорганизации институциональных пространств, их рутинных порядков, ритуалов и процедур, особых аспектов поведения акторов. Программы, или «программы поведения» – это любые попытки регулировать, реформировать, организовывать и улучшать то, что происходит в рамках режимов практик ради специфических целей, артикулированных с разной степенью эксплицитности и убедительности.

4. Внимание к формированию идентичностей

Последний аспект режимов практик касается форм индивидуальной и коллективной идентичности, через которые действует управление и которые стремятся формировать практики и программы управления. По этому поводу мы могли бы спросить: какие формы личности, самости и идентичности предполагаются разными практиками управления и на какие преобразования эти практики нацелены? Какие статусы, способности, качества и ориентации допустимы для тех, кто отправляет власть (от политиков и бюрократов до специалистов и терапевтов), а какие – для тех, кем надлежит управлять (рабочие, потребители, ученики и получатели социальных пособий)? Какого поведения от них ждут? Какие права и обязанности у них есть? Как воспитываются эти способности и качества? Как эти обязанности исполняются, а права обеспечиваются? Как проблематизируются аспекты поведения? Как они затем реформируются? Как отдельных индивидов и группы населения принуждают отождествлять себя с определенными группами, становиться добродетельными и активными гражданами и т. д.?

Не следует путать эти формы идентичности, продвигаемые и предполагаемые практиками и программами управления, с реальным субъектом, субъективностью или позицией субъекта, то есть с субъектом, который является конечным пунктом или пунктом назначения этих практик и конституирован в них. Режимы управления не определяют формы субъективности. Они выявляют, поддерживают, способствуют, воспитывают и наделяют агентов способностями, качествами и статусами. Режимы управления успешны в той мере, в какой эти агенты начинают воспринимать себя сквозь призму этих способностей (скажем, рационального принятия решений), качеств (в качестве обладающих сексуальностью) и статусов (активных граждан). Наиболее проблематична для управления не столько идентичность, сколько «идентификация», если воспользоваться языком Маффесоли (Mafesoli 1991). Как заставить покупателя товаров в супермаркете идентифицировать себя с потребителем? Как заставить того, кто получает от государства пособие по безработице, идентифицировать себя с активно ищущим работу? Как некоторые мужчины превращаются или превращают себя в «гей-сообщество»? Как мы все должны стать хорошими гражданами? Все это требует работы управления, воздействия на поведение с целью добиться различных идентификаций по разным основаниям.

Эти четыре аспекта управления предполагают друг друга, но не сводятся друг к другу. Они относительно самостоятельны, и было бы ошибкой сводить режим практик к одному из его измерений. Преобразование режимов практик может происходить во всех аспектах сразу или в любых из них, а преобразование в одном аспекте может повлечь за собой преобразования в других.

Извлечение утопического элемента управления

В ментальностях управления, как ни странно, есть утопический элемент. Управлять значит делать нечто гораздо большее, чем просто отправлять власть. Это значит верить, что управление не только необходимо, но и возможно, предполагать, что каждое управление может быть эффективным и может достичь желаемых целей или, говоря языком современного анализа государственной политики, что возможна согласованность между результатами и целями политических мер. Это подразумевает, что можно реформировать людей, сформировать их или их качества, и что наши усилия в этом отношении могут быть эффективны. Это значит допускать, что мы можем привлечь и применить для этой задачи формы знания, можем получить надежное знание о мире и человеке в этом мире, можем «улучшить дела», усовершенствовать свою деятельность и т. д. В этом смысле искусство управления, будучи отличным от просто управления, неустранимо утопично. Для аналитики управления необходимо выделить этот утопический аспект.

Иными словами, один из способов пояснить режимы управления – выделить их конечные цели и утопические задачи. Это, если угодно, телос управления. Любая теория или программа управления предполагает такую цель: тип личности, сообщество, организацию, общество или даже мир, которого нужно достичь. Примеры этого – культура предпринимательства, предпринимательское управление, активное общество, активный или предприимчивый гражданин, осведомленный потребитель (Heelas, Morris: 1992; Rose 1992; Dean 1995). Даже в своих наиболее бюрократических, административных или ориентированных на рынок вариантах управление – это принципиально направленная на утопию деятельность. У развитых либеральных, неоконсервативных или велфаристских режимов управления или у конкретных программ национального обновления (например, «Контракт с Америкой» Ньюта Генгрича, Новый курс Франклина Рузвельта) телосы совершенно различны. Однако все это не только способы мышления о рутинной деятельности управления вещами и людьми, но и способы их ведения к новому и лучшему существованию.

Ограниченная роль ценностей

Когда акторы, облеченные властью, спрашивают «Как править?», они спрашивают о том, как следует править, каков наилучший способ управлять, из какой ценностной позиции и с какими целями. Левые часто связывают государственную политику с реализацией ценностей социальной справедливости, равенства перед законом или гражданских прав, а правые – с обеспечением личной свободы, роста национальной производительности и усиления вооруженных сил. Аналитика управления осмотрительно избегает прочтения практик управления сквозь призму ценностей, которые, как говорят, лежат или должны лежать в их основе. Следовательно, этим она отличается от нормативной политической теории в духе Джона Ролза или Юргена Хабермаса. Тезисы, состоящие на службе у «ценностей», следует изучать в качестве компонентов риторической практики управления или как часть различных форм управленческой или политической рациональности.

Вопрос о ценностях сложен. Чрезвычайно важно не рассматривать режимы практик управления как выражения ценностей. Ценности формулируются в связке с программами и практиками управления и составляют ключевую часть риторики управления. Эта риторика – внутренний элемент функционирования режимов практик, зачастую необходимый для него, и потому не может прояснять условия их существования. Например, схожие инструменты обеспечения социальной поддержки длительно безработных, такие как контракт, консультирование и даже участие в тренингах и схемах с искусственно создаваемыми рабочими местами, могут выражать как ценность свободы (через такие понятия, как социальная интеграция и активная гражданская позиция), так и ценность власти (в рамках неопатернализма). Ценности и их артикуляция составляют часть рациональностей управления наравне со специальным знанием и более практическими (и часто неявными) ноу-хау, экспертизой и навыками, воплощенными в обучении чиновников и профессионалов в разных областях и т. д. Они дают режимам практик определенную цель и пытаются преобразовать их в соответствии с этой целью. Однако неверно считать, будто эти техники и технологии производны от данных ценностей. Вместо того чтобы рассматривать режимы практик как выражения ценностей, важно поставить вопрос о том, как ценности функционируют в разных рациональностях управления, как они влияют на формы политической аргументации и как они оказываются связанными с техниками. Ценности, знание и техники – части смеси режимов практик, и ни одна из них не выступает гарантом конечного смысла.

Избегание «глобальных или радикальных» позиций

Наконец, аналитика управления не относится к числу «проектов, претендующих на то, чтобы быть радикальными или глобальными» (Foucault 1986b: 46; Фуко 2002: 353). В общем случае это предполагает, что она избегает любых позиций, заявляющих, что вся деятельность управления плоха или хороша, необходима или излишня. В частности, такой подход предполагает отказ от идеи, что задача аналитики управления состоит в том, чтобы показать, как можно освободить людей от управления или с помощью управления. В первом приближении управление работает посредством практик свободы и состояний господства, форм подчинения и форм субъективации. Иногда оно принимает форму принуждения (налогоплательщик обязан платить налоги), иногда стремится к согласию (безработный, соглашающийся на план возвращения к работе), притом что ни принуждение, ни согласие не являются его неотъемлемыми формами. Управление предполагает и даже создает формы несвободы и неравенства (учеников в школьном кабинете, иерархические отношения учителя и учеников), так как стремится создать разные типы равенства и культивировать реализацию определенных видов свободы (способность занимать гражданскую позицию и войти на рынок труда).

Я считаю, что нам следует занять позицию, которая бы не тяготела к «воле управлять», но и не противопоставляла себя практике управления. Управление, особенно управление государством, не ведет к утопии, несмотря на тот факт, что это фундаментально утопическое предприятие. Чего бы оно ни достигло, эти достижения не будут глобальной эмансипацией; какими бы ни были его недостатки, мы никогда не избавимся от них. Даже те практики управления, цель которых – эмансипация определенной группы, могут привести к намеренному или ненамеренному господству других групп, или даже требовать этого. Все организованное социальное существование, включая все практики свободы, предполагает различные формы «руководства поведением». Многие из этих форм «руководства поведением» потребуют относительно устойчивых, закрепленных, необратимых и иерархических отношений власти, которые Фуко в более поздних работах назвал «состояниями господства» (Foucault 1988a; Фуко 2006: 241–270).

Следствие отказа от всех глобальных или радикальных позиций по отношению к управлению – подозрение к любому общему принципу, посредством которого можно бы было рационализировать или реформировать управление. Поэтому одна из проблем использования языка господства и эмансипации состоит в том, что такие понятия часто предполагают нормативную рамку. Она во многом наследуется от некоторых форм критической теории и философских концепций автономной личности, в которых анализ направлен на идентификацию форм господства, которые будут препятствиями для эмансипации или реализации возможностей людей. Основная проблема здесь заключается в допущении, что человеческие субъекты и реализуемая ими свобода находятся вне отношений власти и форм господства. Напротив, аналитика управления, опираясь на наследие Фуко, показывает, как в режимах управления формируются способности и качества субъектов и те типы свободы, которые они делают возможными. Такие режимы управления будут включать в себя иерархические, необратимые, закрепленные и устойчивые отношения, то есть в терминах Фуко «состояния господства».

Различие между открытыми, мобильными и обратимыми отношениями власти и теми, которые таковыми не являются, это полезный аналитический и дескриптивный инструмент. Однако в той мере, в какой аналитика управления избегает глобальных или радикальных проектов, нельзя использовать такое разграничение для построения общей нормативной позиции. Поэтому нам следует проявить осторожность в использовании этого различия ради общей критики господства. Следует отказаться от формулировок, предполагающих, что задача аналитической работы – провести различие между хорошими или легитимными формами управления и плохими или нелегитимными, или же определить, что хорошо в режимах управления, а что плохо. К сожалению, Фуко занимает такую позицию в своих последних интервью, говоря, что нам следует учиться отправлять власть «с минимумом господства» (См. особенно Foucault 1988a; Фуко 2006: 241–270)[60]60
  Следующее утверждение опирается на убедительную критику таких формулировок Фуко, предложенную Хиндессом (Hindess 1996: 152–156).


[Закрыть]. Господство здесь отождествляется с состояниями, в которых «отношения власти – вместо того чтобы быть подвижными и позволять различным партнерам стратегии, видоизменяющие эти отношения, – оказываются заблокированными или обездвиженными <…> при таком состоянии практик освобождения не существует, они существуют лишь односторонне или являются чрезвычайно узкими и ограниченными» (Foucault 1988a: 3; Фуко 2006: 244). Сложно не относиться скептически к соседству господства и свободы в такой формулировке, учитывая, что Фуко настаивал на том, что субъекты мириадами способов формируются посредством реализации власти и таких форм господства как дисциплина (Hindess 1996: 154). Мой тезис состоит в том, что превращение оппозиции между господством и свободой в свойство властных отношений или режимов управления не избавляет эту оппозицию от ее риторических функций и возможности использовать ее для «экстремистского разоблачения власти» (Pasquino 1993: 79).

Я настаиваю на том, что аналитика управления размечает пространство для вопросов об управлении, влиянии и власти, не пытаясь сформулировать набор общих принципов, с помощью которых можно было бы реформировать «руководство поведением». Дело, однако, не в том, чтобы создать «ценностно-нейтральную» социальную науку, а в том, чтобы практиковать критицизм (Foucault 1988d). Это форма критицизма, нацеленная на прояснение мысли, которая – хоть и принимая зачастую материальную форму – в значительной степени скрыта в том, как мы управляем и управляемы, и в используемых при этом языке, практиках и техниках. Аналитика управления выявляет присущие режимам практик формы рациональности и мышления, демонстрирует хрупкость того, как мы познаем себя и как нас призывают познавать себя, а также демонстрирует сеть связей между тем, как мы познаем себя, и тем, как мы управляем и как управляемы. Благодаря этому аналитика управления способна устранить предполагаемую самоочевидность этих практик. Это необходимо не для того, чтобы представить их трансформацию неизбежной или облегчить ее, а для того, чтобы открыть пространство для размышлений о возможности действовать иначе, выявлять точки, в которых сопротивление и борьба влекут за собой безотлагательность трансформации практик, и даже демонстрировать степень трудности этой трансформации[61]61
  Я провел различие между традиционными подходами к критике и к понятиям критицизма в (Dean 1994a: 117–119). В этом пункте я полностью разделяю точку зрения, согласно которой «еще есть необходимость в осуществлении критики как проблематизации режимов истины» (O’Malley et al. 1997:507). Об этосе критицизма см.: (Фуко 1988d).


[Закрыть].