Текст книги "Не разлучайте нас"

Она поворачивается, и я замираю, у меня перехватывает дыхание. Но она меня не замечает, подходит к ограде парка и прислоняется к его бетонному бортику.

Не заходи. Ты рискуешь собой. Ты еще не готова. Почему ты вообще здесь? Почему одна?

Эти мысли проносятся в моей голове, пока я жду, что она сделает дальше. Я бы подошел к ней, если бы смог. Сказал бы ей, что не нужно заходить внутрь, и не колебался бы ни секунды. Взял бы ее под руку и увел из этого места.

Внезапно она открывает сумочку, достает телефон и прикладывает к уху. Ветер приносит ее «алло», и на секунду я закрываю глаза.

Звук ее голоса пронзает меня насквозь, и я представляю себе, что она разговаривает со мной.

Я твержу себе, что подслушивать нехорошо. Это вторжение в частную жизнь. Насилие. А Кэти неоднократно испытала насилие на себе. Слишком часто. И все из-за моего отца. Его насилие кончилось, когда я забрал ее из того сарая. Но то, что он сделал, все равно тянется за ней следом.

Воспоминания могут притупляться, но они не уходят.

Но я и так уже вторгся в ее жизнь. Следовал за ней. Все ради ее защиты. В конце концов это мой долг. Давным-давно она дала мне такое задание: быть ее защитником, ангелом-хранителем. Она сама так сказала, и я пообещал.

Не могу нарушить данное слово.

– Ты меня прибьешь, если я скажу тебе, где я. – До меня доносятся обрывки фразы. Интересно, с кем она говорит. У нее нет мужчины. Теперь, изучив ее жизнь от и до, я точно это знаю. Хотя все равно ей сразу поверил, когда она сказала об этом на телешоу.

Может быть, звонит ее мама или сестра, или близкий друг. Любой бы был потрясен, узнав, где она. Ни за что бы не поверил, хотя я здесь, рядом с ней. Если будет нужда, я спасу ее. Если понадобится, вмешаюсь.

– Я должна это сделать, Бренна. – Ага, значит, звонит сестра. Пауза, и я делаю маленький шаг в ее сторону, чтобы услышать больше. Мне нужно услышать больше.

– Бренна, подожди. Не перебивай меня. Я знаю, что делаю. Ведь когда-нибудь мне придется столкнуться со страхом.

Снова пауза. Она напрягается, выпрямляет спину. Ей явно не нравится то, что она сейчас слышит.

– Что ты сделала? Мама следит за мной по моему телефону! Ты это серьезно? О боже, сколько по-вашему мне лет? Вы двое не можете вечно меня оберегать.

Она поворачивается, и я тоже резко разворачиваюсь, чтобы она не увидела меня, и иду в противоположном направлении: руки в карманах, медленно отмеряю шаги, как человек, которому некуда спешить. Меня овевает бриз, несущий с океана резкий запах соли и чего-то странного, будто гнили. Он топорщит мне волосы, свистит в ушах, и я сжимаю кулаки. Сейчас мне очень хочется посмотреть назад, но нельзя. Меня разрывает, но я не имею право дать ей повод для подозрений.

Черт возьми, это просто меня убивает. Но я продолжаю идти вальяжной походкой, замедляю шаг, пока наконец не оборачиваюсь.

Но ее уже нет.

Кэти

Тогда

Не стоило мне так жадно пить за обедом воду. Теперь хотелось в туалет, но нельзя было бросить очередь на американские горки. Мы стояли в ней уже полчаса, она двигалась черепашьим шагом. Но Сара этого не замечала. Практически все время она флиртовала с ребятами позади нас.

Когда рядом появлялись существа мужского пола, она будто превращалась в другого человека. Это было неприятно. Я и без того чувствовала себя неловко, стоя среди старших парней. А эти ребята выглядели явно старше нас. Я бы дала им всем лет по шестнадцать, кроме одного, который казался на год младше.

Мы с Сарой перешли в восьмой класс. По сравнению с ними мы были просто малявками, но Сару это не беспокоило. Ей нравилось упражняться в искусстве флирта, неважно на ком.

Из-за того, что я не кокетничала вместе с ней, Сара на меня злилась. Она полностью развернулась к мальчикам, постоянно откидывала волосы за спину и смеялась над каждой их глупостью. А они болтали много всякой ерунды, громогласно смеялись, так что на нас все время оглядывались люди из очереди. Ребята, видимо, казались сами себе уморительными. А я то и дело закатывала глаза. Их тупые шутки действовали мне на нервы.

Стояла, переминалась с ноги на ногу, чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о туалете, но все было напрасно. Казалось, мой мочевой пузырь лопнет, если я немедленно не пописаю. А поскольку такое унижение в мои планы не входило, я решила, что нужно немедленно идти в туалет, поэтому тронула Сару за плечо, и та повернулась, с фальшивой улыбчивой гримасой на лице. От нее исходила такая волна раздражения, что я тут же убрала руку.

– Мне надо в туалет, – прошептала я, приблизившись так, чтобы слышала только она.

Сара скривилась, как будто сама мысль о туалете вызывала у нее отвращение. Хотя сама она не далее как после обеда жаловалась на ту же проблему. Похоже, теперь рядом с мальчиками у нее исчезли все физические потребности?

– Очередь еще длинная, – успокоила она меня, указав на людей перед нами. – Не думаю, что мы далеко продвинемся, прежде чем ты вернешься из туалета.

Спасибо. Всем надо объявить, почему нет.

– Но родители запретили нам разделяться, – напомнила я.

Она пожала плечами:

– Сколько это займет? Пять минут? Туалет прямо вон там. – Я посмотрела в направлении ее пальца.

Я немного пританцовывала, чтобы хоть как-то справиться с невыносимым желанием писать.

– Не знаю… – Но под ее взглядом замолчала. Он говорил мне, что я безнадежна. Я видела его и раньше.

Только обычно он был адресован не мне.

– Не будь такой маленькой, – почти прошипела она, покачав головой. – Иди, я постою за тебя.

Я по-прежнему колебалась, и она нетерпеливо вздохнула:

– Ничего плохо с тобой не случится, Кэти. Иди уже.

– Хочешь, я провожу тебя? – вклинился один из ребят. Тот, что был помладше. Он уставился на меня с надеждой. А встретившись со мной взглядом, улыбнулся, обнажив при этом полный рот брекетов.

Это было, конечно, мило, но, боже, не надо мне никаких кавалеров. Сара права. Это всего лишь туалет. И он прямо вон там.

– Все в порядке, – смутилась я и почувствовала с досадой, как вспыхнули щеки. – Но спасибо.

– Ну и зря, – буркнула Сара. Очевидно, она посчитала, что я напрасно не поймала мальчика на слове.

Мне все равно.

Может, стоило принять его предложение. Тогда не пришлось бы идти в туалет одной, но… с ним идти мне было не по себе. И кроме того, я вполне могу справиться сама. Я же не маленькая.

– Сейчас вернусь, – сказала я твердо, опуская вниз цепочку, которая ограждала очередь и пытаясь переступить через нее как можно более грациозно. Но получилось неуклюже: я споткнулась, несколько раз подпрыгнула на одной ножке, молясь только о том, чтобы не описаться тут при всех.

Сара меня бы убила.

– Не потеряйся, – крикнула Сара мне вслед, и ребята разразились смехом.

А я чуть не заплакала.

Сдерживая слезы, я ушла вне себя от злости. Не столько от злости на подругу, сколько на то, как меня задела ее язвительность. Она права. Туалет совсем близко. Все кабинки отвратительного синего цвета, их легко заметить в обычном ландшафте. Когда я пришла на место, то увидела перед собой огромную очередь.

Ну прекрасно. Очередь была почти такой же длинной, как и та, что стояла на американские горки.

Хотя двигалась она явно быстрее. Затем я оказалась в грязной кабинке, сняла толстовку, повязанную на талии, и повесила на крючок. Одноразовых накладок на унитаз уже не было, так что, прежде чем присесть, я застелила сидение туалетной бумагой.

Когда я закончивала мыть руки, мне казалось, что Сара и ее новые друзья должны быть уже в самом начале очереди перед входом в аттракцион. Надо было торопиться, пока я их не потеряла. Телефон был только у Сары. Если я отстану, родители убьют меня. И мне придется ходить вместе с ними все время до окончания школы.

Только не это. Я хотела стать независимой. Неважно, что мне всего лишь двенадцать. Скоро будет тринадцать. Это намного взрослее, намного серьезнее. Двенадцать – это маленькая девочка.

Тринадцать – почти что женщина.

Выйдя из туалета, я небрежно повязала толстовку на бедра и направилась назад, сквозь толпу, которая почему-то за прошедшие пару минут стала больше.

За моей спиной мужской голос настойчиво, но дружелюбно крикнул:

– Эй, эй ты! – Снова и снова.

Не может быть, чтобы это мне.

– Эй! – На мое плечо упала чья-то большая рука, и мне пришлось остановиться. Я медленно повернулась и увидела перед собой мужчину. На его выразительном лице играла приятная улыбка. Он был похож на тысячи всех других отцов в этом парке. Аккуратно подстриженные темные волосы и немного безумный взгляд. Как будто он мечтает о том, чтобы оказаться где угодно, только не здесь.

Как раз этот безумный взгляд вызвал у меня любопытство и заставил насторожиться.

– Ты потеряла толстовку. – В его руке лежала скомканная невыносимо красная ткань. Он протянул ее мне, как будто змею, которая вот-вот укусит. – Она упала, когда ты вышла из туалета.

Не знаю, как я этого не заметила.

– Спасибо, – смущенно сказала я, забирая протянутую толстовку. Наверное, я плохо ее повязала. Теперь я плотно обвила рукава вокруг талии и для надежности связала их в двойной узел.

– Слушай. – Он добродушно почесал подбородок. В его облике было что-то от того парня из рекламы, который продает лимонад. Такой правильный, жизнерадостный, идеальный отец семейства. – Ты не знаешь, где вход на канатную дорогу?

Когда я была младше, это был мой любимый аттракцион. Ничего особо забавного, но мне нравилось, что по канатной дороге можно перелететь в другой конец парка.

– Там, – сказала я, развернулась и пошла прочь. Мне надо было срочно вернуться к Саре. – Спасибо, что подобрали мою толстовку, – бросила я через плечо.

Он пошел за мной. Это мне не понравилось. Я прибавила шаг, стараясь не обращать внимания на растущее чувство тревоги. Скорее добраться туда, где меня ждет Сара.

– Ты куда? – закричал мужчина мне вслед.

Оглянувшись через плечо, я увидела, что он идет прямо за мной.

– На американские горки. Меня ждут друзья. – Казалось, мой ответ его разочаровал. Он что, надеялся, что я тут одна? В груди колотилось сердце.

– Там всегда такая длинная очередь.

– Да уж, – пробормотала я, чем заслужила его смех. Он шел теперь рядом, и я отступила в сторону, чтобы не идти с ним бок о бок.

– О, да ты бойкая! – Его улыбка изменилась, стала какой-то… хищной. – Любишь прямоту, да?

От этого тона, от того, как он пожирал меня глазами, где-то внутри включился сигнал тревоги. Я замедлила ход и стала отступать от него.

– Было приятно пообщаться. – И прежде, чем развернуться и уйти, я несмело протянула ему правую руку.

Он шагнул вперед, как будто угадав по мельчайшим движениям тела, что я собираюсь сделать, и схватил меня за руку. Теперь я уйти не могла.

– Подожди. Ты никуда не идешь.

Я хотела вывернуться, но он был сильнее.

– Перестаньте. – Я пыталась выдернуть руку из его мертвой хватки. Но его пальцы только сильнее сжались вокруг моей кисти.

– Перестать что? – Снова добродушная улыбка. Как будто он и мухи не обидит. Мимо проходят люди, не замечая моей борьбы. Со стороны все выглядит как небольшая перепалка между отцом и дочерью. – Не драматизируй. Просто покажи мне вход на канатную дорогу. Сам я ни за что не найду.

Прежде чем я успеваю что-то сказать, он отпускает мою руку, но почему-то я не убегаю. Вместо этого опять показываю ему, в какой стороне вход на канатную дорогу. По крайней мере теперь мы к нему уже ближе.

– Их два, – объясняю я, – один тут, а другой с обратной стороны парка.

– Возле игровых автоматов? – уточняет он.

Я киваю:

– Да. – Беги, Кэти. Уходи прочь от этого человека.

– Покажи мне вход, который рядом.

На мои возражения он строит рожицу грустного щеночка.

– Пожалуйста! Меня там ждет жена с детьми, а я опоздал. Может, они даже уже ушли. Знаешь, она будет так злиться на меня.

У него семья. Может, он не такой уж плохой.

– Но мои друзья…

– Там бесконечная очередь. Все будет в порядке, – отмахивается он от моих слов. – Это займет всего две минуты. Пожалуйста!

Я хотела помочь, но у меня не шло из головы, как он схватил меня за руку. Это было ненормально. А сейчас он вел себя дружелюбно. Я разрывалась. Знала, что нельзя говорить с незнакомцами. Но ведь людям нужно помогать, так? А этого человека ждут жена и дети, ему нужна помощь.

– Идемте. – Я махнула ему рукой.

И тогда он снова пошел за мной. На лице у него сияла улыбка…

Торжества.

Кэтрин

Сейчас

Когда я зашла внутрь, воспоминания нахлынули на меня с новой силой. Одно за другим всплывали они в моей памяти. Крики чаек, вечный запах жареной еды, несущийся из кафешек, и визг. Нескончаемый визг с американских горок и колеса обозрения – такой штуковины с вращающимися кабинками. Я никогда на нем не каталась. Всегда боялась, что закружится голова и меня стошнит.

Прийти сюда было ошибкой. Я застыла на месте прямо у входа в парк, отчетливо припоминая, как Аарон Уильям Монро подошел ко мне, такой приветливый, с моей толстовкой в руке, как улыбался и как просил помочь.

Я угодила прямо в его ловушку, как двенадцатилетняя идиотка, каковой я собственно и была. Глупая и наивная. Хотела сделать одолжение человеку, которого даже не знала. Я провела его ко входу на канатную дорогу. Там он снова схватил меня за руку и подтолкнул прямо к выходу из парка. На огромной парковке он сунул мне в бок, под самые ребра, нож. Острие проткнуло футболку. Тут ноги мне отказали, подогнулись, как будто бы были без костей.

И это далеко не самое худшее воспоминание.

Как в трансе, я прохожу вперед и сразу замечаю тот самый столик в одной из летних кафешек. Устало опускаюсь на скамейку за ним и на секунду прикрываю глаза. Здесь мы обедали тогда с родителями. С Сарой и Эмили, подругой моей сестры. Здесь мы ели сосиски в тесте и картошку фри. У меня был большой стакан Pepsi. И я жадно высосала все через трубочку, как будто умирала от жажды. Папа дразнил меня и ерошил мне волосы, чем страшно раздражал, ведь мне было уже не семь, а почти тринадцать. Я хотела скинуть толстовку маме, но она отказалась помочь. Сказала, что раз уж я сама взяла ее, то мне придется таскать ее целый день.

«Меня это не касается», – сказала она, раздраженно поджав губы. Как она достала меня этим замечанием. Как только мы ушли, я тут же пожаловалась на нее Саре. Теперь я думаю, насколько все было бы по-другому, если бы мама взяла у меня толстовку. Интересно, жалеет ли она об этом, вспоминает ли?

Надеюсь, что нет.

Даже не знаю, что случилось потом с этой толстовкой. Она осталась в машине Аарона Уильяма Монро. Помню, в суде она послужила доказательством. Было установлено, что я находилась в машине, потому что на заднем сиденье нашли толстовку.

Это странно, но парк аттракционов все тот же, как будто ничего не изменилось. Даже люди вокруг похожи на тех, которых я помню восемь лет назад.

Оглянувшись, я замечаю девочку в точно такой же толстовке. Они по-прежнему популярны. Вверху крупным белым шрифтом написано «Спасатель», а под надписью большой белый крест. Девочка напоминает меня. Такой же наивный свет в глазах. Длинные тонкие ноги, гибкое тело. Русые волосы собраны сзади в хвост. Она оживленно болтает, наверное, с младшей сестрой. Во всяком случае они очень похожи.

Мне вдруг захотелось подойти, тронуть ее за плечо и сказать: никогда не говори с незнакомцами, не уходи от мамы и папы. Жизнь очень страшная. Кругом пожиратели детишек.

Но нет. Рот у меня закрыт, я сижу на скамейке, как приклеенная. Смотрю, как люди заходят в парк, заглядывают в миниатюрные карты, которые выдают вместе с билетом на один из аттракционов или вместе с браслетами на все сразу. В сам парк вход бесплатный, но за аттракционы нужно платить. Многие просто срезают через аттракционы дорогу на пляж. Хотя сегодня на пляже мало людей. Уже осень, и вода в океане холодная. Солнце по-прежнему яркое, но не уже не греет, как летом.

Мимо проходит пара примерно моего возраста. Он, улыбаясь, хватает ее за руку. Она останавливается, запрокидывает голову. И тогда он долго и нежно целует ее в губы. Когда они наконец отрываются друг от друга, на лице у обоих улыбки. А я отворачиваюсь, как будто подсмотрела что-то очень личное. Эта сцена внезапно наполнила меня до сих пор неведомой тоской по чему-то несбыточному. Очень захотелось оказаться в такой же сцене, найти свое счастье.

Впервые в жизни к этому чувству не примешан страх. И это странно.

Издалека донесся запах чеснока, и в животе у меня заурчало. Я встаю и иду прямо к палатке, где продается картошка фри. Заказываю картошку в сыре пармезан и чесночном соусе и бутылку воды. И снова сажусь на ту же скамейку, с которой только что встала. Веет ветерок, мимо проходят люди, а я смотрю на них, наслаждаясь своей картошкой, и попиваю воду. Сейчас в парке не очень оживленно, и это радует. Если была бы толпа, все напоминало бы мне о том дне. Я бы запаниковала.

Спасибо, мне и так довольно страшно.

Пока я медленно и мучительно ем картошку, пульс потихоньку приходит в норму. Кровь больше не стучит в висках. Я выпрямляюсь на скамейке и очень собой горжусь. Я это сделала и теперь сижу в самом центре парка аттракционов, в том месте, где меня похитили, так, будто мне совершенно все равно. Я вернулась, и все в порядке. Я справилась.

Это положило начало моим победам.

Тут я вспомнила последний разговор с Бренной и нахмурилась. Я пытаюсь работать над собой, а они тянут меня назад. Мама, оказывается, залогинилась в приложении «Найти iPhone» на моем телефоне. Она увидела, куда я иду, и попросила Бренну со мной связаться. Не могу в это поверить. Они все еще водят меня за ручку, как ребенка. Это не укладывается в голове. Да, я понимаю, что они боятся и волнуются за меня, но вот это уже слишком. Как же мне справиться со всем этим бредом, если все, кто меня любят, тянут меня назад?

От этой мысли аппетит совсем пропадает, и я стряхиваю оставшуюся картошку на землю. Да, я одна из тех возмутителей общественного порядка, которые кормят чаек, несмотря на запрещающие знаки. Мне как-то все равно. И мне жалко чаек. Я знаю, что они паразиты, питаются подачками, но ведь и им надо как-нибудь жить. Я могу бросить картошку в мусор, а могу покормить чаек.

И выбираю птичек.

Проходящий мимо сотрудник кафе сердито смотрит на меня. Мальчик-подросток с прыщавым лицом и раздраженным взглядом. Я отвожу глаза, встаю, собираю мусор и сметаю все в бак. Я злюсь на себя и хочу поскорее уйти отсюда.

Почему я позволила какому-то подростку себя осуждать? Он, наверное, уже забыл обо мне, а я себя все еще накручиваю. Как можно быстрее я устремляюсь в другой конец парка. Туда, где все произошло, где меня похитили. Из-за одного взгляда этого мальчика – работника кафе – меня распирает праведный гнев. Надеюсь, на этом гневе проще будет перенести следующий шаг, потому что его я боюсь больше всего.

Я вообще не должна совершать этот шаг сегодня, если не хочу. Я и так горда собой, что зашла сюда. Теперь, когда впереди маячит гигантская дуга трека, все вокруг становится очень знакомым. Реальность пробуждает спящие воспоминания, и я уже не знаю, стоит ли мне идти туда.

Возле очереди на американские горки я замедляю шаг. Сегодня она небольшая. Теперь ее уже не отгораживают веревками, как раньше, и, кажется, я могла бы просто зайти, сесть в одну из этих старых вагонеток, на сиденье с тонкой обивкой и опустить перед собой металлическую перекладину, которая якобы защищает сидящего.

Нет, эта псевдобезопасность мне не нужна. Я постоянно живу с чувством искусственно созданной защищенности. Никто незащищен. На самом деле – никто. Для всех наступает время испытаний. Одни испытания тяжелее других. Большинству удается отделаться легко. Мне не удалось. И все же считается, что мне повезло.

Повезло.

Ненавижу это слово.

Неожиданно слева возникает та самая узнаваемая синяя будка, и я вздрагиваю. Туалет. Место, где все случилось. Где он поднял мою толстовку и протянул мне, как подношение, с деланной улыбкой на губах. Могу поклясться, он надеялся, что я поведусь на это. И я повелась. Бросилась в омут с головой. Беззащитная, испуганная, как любой подросток на моем месте, я разрывалась между желанием помочь и желанием бежать от него.

Надо было бежать.

Я начинаю часто дышать, в груди что-то хрипит, как будто горло режет зазубренный нож. Стараюсь вдохнуть поглубже и успокоиться, но поздно. Я уже знаю, уверена, сейчас у меня начнется паническая атака, если немедленно не возьму… себя… в руки.

Дыши, детка. Дыши.

Звучит у меня в ушах мамин голос. Она все время повторяла эти слова. Когда от ночного кошмара я кричала во все горло орала, поднимая на ноги весь дом, она вбегала в мою комнату, щелкала выключателем и повторяла эти слова. Яркий свет окончательно резко будил меня, трясущуюся, плачущую, надсадно орущую со слезами на щеках.

Дыши, детка. Дыши. Это был ее совет. Она прижимала меня, гладила по волосам, и я, уткнувшись ей в шею, слушала ее шепот, вдыхала такой родной цветочный аромат. Подняв голову, я замечала папу. Он стоял в дверях, растерянный и бледный, в своей обычной черной футболке и пижамных штанах. Поймав его взгляд, я умоляла его одними глазами, чтобы он подошел, коснулся меня, обнял, назвал своей маленькой девочкой.

Но он отворачивался, как будто не мог вынести моего вида, и уходил в спальню. Так было всякий раз.

Когда после всего, что произошло, я вернулась домой, обо мне стала заботиться мама. А он – нет.

Он больше никогда не заботился обо мне.

Я стряхиваю с себя тяжелые воспоминания. И с поникшей головой медленными шагами иду дальше. Чем ближе я подхожу к ярко-синей будке, тем больше меня точит сомнение. Мне не стоило приходить сюда. Я как будто сама себя мучаю.

Разве я мало страдала?

Лезу в сумочку за солнцезащитными очками, и вдруг кто-то наскакивает на меня сзади. Чем-то острым, может локтем, ударяет в спину, так что я сгибаюсь пополам. Задыхаюсь, спотыкаюсь о собственные ноги, хотя, слава богу, не падаю на землю. Какой-то сильный мужчина прижимает меня всем своим телом, дергает за плечо, и я замираю от страха.

– Отдай. – Слышу я у себя прямо над ухом юношеский голос. От него пахнет возбуждением, дешевым одеколоном и страхом. Кулаком он упирается мне в спину в районе талии. Тянет меня за плечо, но я сопротивляюсь.

Сумочка. Он пытается вырвать у меня из рук сумочку. Я хватаю ее покрепче и вскрикиваю оттого, что кожаный ремешок, за который он тянет, сквозь одежду впивается прямо в кожу.

– Отпусти-ка, дамочка, – орет он. Я слышу сзади еще шаги. Кто-то идет? Значит, он сейчас убежит. Отпустит меня, убежит, и все закончится.

Но скоро я понимаю, что пришедший помогает не мне, а ему. Паника зажимает мне рот, крики застряли в горле. Мозг отключается, буквально отключается, как доска, с которой стерли все до последней буквы. И я не могу ни кричать, ни ругаться, ни звать на помощь, ничего не могу поделать.

Ничего не могу, кроме как быть жертвой, кроме как принять все это.

– Скорее, чувак! – орет один из них. Они все время матерятся. Совсем юные. Видимо, так, по их мнению, ведут себя бандиты. Но я понимаю, что это просто глупые дети, по дурости решившие что-нибудь у кого-то украсть. Может, у них даже был план? «Пойдем в парк аттракционов и будем грабить туристов», – так они решили. Кое-как мне удается вывернуться, и я поворачиваюсь к ним лицом. От того, что я вижу, у меня перехватывает дыхание. Что мне делать, удрать? Что если у них есть оружие? И почему совершенно никто не заметил, что происходит? В нескольких десятках метров от нас я вижу парочку, которая так увлеченно выбирает себе мороженое Dippin’ Dots, что всей этой схватки просто не замечает.

Невероятно. Я просто не могу поверить, что это действительно со мной происходит. Я не была здесь много лет (разве что в своих кошмарах возвращалась сюда). Прошел всего один час, и меня уже грабят. Вы серьезно?

Несмотря на страх, ирония меня не покидает меня.

– Эй, – злобно прищурившись, кричит тот, который пытается вырвать сумочку, и наступает на меня. Он старше их всех, должно быть, даже мой ровеник. И самый свирепый. Он разъярен, но в глубине его глаз затаился страх. Я отступаю, крепко вцепившись пальцами в ремешок, и прижимаю сумочку к телу. Внезапно все трое бросаются на меня, и от испуга я теряюсь. Отдать им сумочку. Пусть берут. В кошельке у меня кредитка, дебетка и налички может баксов шестьдесят от силы. Невелика потеря. Моя жизнь стоит всяко больше. Но они ведь не угрожают мне…

И телефон там же. Так ли уж плохо, если неожиданно обнаруженное устройство мамы и сестры по слежке за мной вдруг исчезнет? Карточки надо будет заблокировать. Получить дубликат водительских прав. Правда, ключи от машины тоже в сумке. Не хотелось бы остаться тут без всего, только не сейчас. Не после всего, что случилось. Я этого не вынесу.

– Черт, отдай же мне сумку, – бормочет паренек и бросается на меня. – Отдай сумку, сучка, и останешься целой.

Эти слова «сучка» и «останешься целой» действуют на меня, как удар в живот. Мои скользкие трясущиеся пальцы сами разнимаются и соскальзывают с ремешка. Я уже собираюсь отдать сумочку грабителю, как вдруг появляется еще один человек.

Он высокий, широкоплечий. Возникает, как молния, из ниоткуда. Вклинивается между нами и властной рукой отодвигает меня назад. Я отступаю, нащупываю ремешок. Сумочка чудом все еще на плече. Мне остается только с восхищением наблюдать, как он вступается за меня.

– Что, черт возьми, вы делаете? – Он не орет на них. Нет, он говорит до странности спокойным тоном. Первого мальчишку он хватает за футболку. Двое других тут же убегают прочь, бросив своего товарища на произвол судьбы. Подняв воришку за грудки, он приближает к нему лицо на расстояние пары сантиметров и говорит:

– Я сейчас вызову полицию.

– Не-е-ет, нет, мистер. Я н-ничего не сделал. Пожалуйста! – произносит паренек, отчаянно вертя головой.

Но тот не ослабляет хватку, натягивая ткань футболки на узкой мальчишеской груди, не сводит с него своих глаз. Их лица оказываются почти вплотную. Я стою, затаив дыхание, и трясусь от страха, что сейчас они будут драться.

– Надо бы заставить тебя умолять. – От железных нот в его голосе у меня по позвоночнику пробегают мурашки. – Какой же надо быть сволочью, чтобы среди бела дня грабить беззащитную девушку?

– Я н-ничего н-не собирался д-делать, – запинается воришка, и когда на секунду его глаза задерживаются на мне, я вижу в них страх.

– Не смей даже смотреть на нее. – От сильной встряски голова паренька болтается, как на шарнирах.

Несмотря на страх, я слегка расправляю плечи. Все его угрозы, сказанные мрачным тоном, как будто он и вправду вырвет глаза любому, кто хоть только взглянет на меня, – меня пугают. Насилие отвратительно. Но во мне пульсирует волнение, приятно разливаяся по животу.

Он ведет себя так самоуверенно, так отважно, что все сразу же становится просто. Как будто для него обычное дело вклиниться внезапно в драку, спасти меня, обезопасить.

– Не смей даже смотреть на нее, не то что к ней прикасаться. – Отпустив воришку мой спаситель напоследок толкает его в грудь, отчего тот едва ли не падает. Но, вовремя спохватившись, разворачивается и улепетывает. Так быстро, что я слышу, как его потертые кеды Converse скрипят об асфальт. Он бежит, не оглядываясь, и через доли секунды исчезает в небольшой толпе.

Я стою на месте происшествия. Меня трясет. Похоже, температура упала на несколько градусов. От холода я обхватываю себя руками. Адреналин, облегчение – дикая смесь всего этого пульсирует у меня в крови. И я пытаюсь опуститься на землю с высот своих переживаний.

– Ты в порядке?

Подняв голову, я замечаю самые добрые карие глаза, какие только видела в своей жизни. Полная противоположность тому грозному человеку, который только что был передо мной.

Он наклоняет ко мне голову, как будто ждет ответа, а я, растеряв все слова, смотрю на него и глотаю воздух ртом. Он в очках, и в его больших глазах, которые из-за линз кажутся даже больше, я различаю неподдельную тревогу за меня: ее-то я всегда могу узнать. Как правило, в подавляющем большинстве случаев – вокруг лишь фальшь. В действительности никому нет до меня дела. Все, что им нужно, – это ужасающие подробности.

– Эй, – нежно говорит незнакомец, протягивая руку и дотрагиваясь до меня. Но я молчу. Он озабоченно морщит лоб и кривит губы, темная челка падает на лицо. Он похож на красавца из тех, что под правильным углом смотрят на нас горящим взглядом с обложки журналов. У него упрямый подбородок, рельефные скулы, великолепные губы и волосы. Безупречность образа нарушают только очки, но они мне нравятся. Хоть что-то напоминает о том, что он тоже человек. Несовершенный человек.

Как и я.

Я опускаю взгляд и вижу, что он все еще держит мою руку, спокойно обхватив пальцами запястье. И я почему-то не отнимаю ее. Обычно я не могу вынести, когда меня касается мужчина, особенно незнакомый.

Но этот мужчина – по какой-то причине – не кажется мне чужим.

– Эй, – произносит он немного тверже, глубоким, проникновенным баритоном. Как завороженная, я слежу за его пальцем, который медленно скользит по моей коже чуть выше изгиба локтя, и вздрагиваю. – У тебя ничего не болит?

Я медленно качаю головой, голос… куда-то пропал. Его прикосновение словно околдовало. Он касается меня, как будто мы знакомы. Как будто всегда знали друг друга. Как будто он уже спасал меня и всегда, несмотря ни на что, будет рядом. От него словно исходит безмолвное обещание, и я это чувствую.

Глупые мечты идиотки.

Этот ворчливый внутренний голос я стараюсь загнать в самый дальний и темный уголок души.

– Все же ты отчаянно боролась за свою сумочку. – Он широко улыбается, обнажая два ряда зубов, не слишком белых, не слишком ровных. Если бы у зубов мог быть характер, то его, безусловно, были бы добрыми. Но это же смешно. Вероятно, я сейчас не совсем адекватна. – Стоило бы отпустить ее.

Он повторяет вслух мои недавние мысли.

– Я знаю, но не могла. – Мне не хватает воздуха. Я смущенно поджимаю губы. Голос внезапно стал каким-то писклявым и срывается, прямо как у того юнца.

– Заговорила. – Он нежно и с облегчением сжимает мою руку. Это пожатие пробирает до самых костей.

Он дразнит меня, но я совершенно не знаю, как реагировать, и киваю, как зомби, чувствуя себя полнейшей дурой. Я не разговариваю с мужчинами. Никогда. Не то чтобы совсем, но точно не так.

– Спасибо, что пришел мне на помощь. – Все еще в это не верится. Я знаю, что кто-то так или иначе должен был видеть, что происходит. Неужели люди стали такими бездушными, холодными, что никто не протянет руки, даже в опасной ситуации.

Да.

Произносит кто-то внутри дерзко и немного жутковато. Я всегда знала ответ на этот вопрос, просто не хотела признавать.