Текст книги "Без Вечного Синего Неба. Очерки нашей истории"

Маршрут нашей экспедиции, как стрела, был нацелен на гору Гямигая – самую высокую гору на Малом Кавказе, ее высота около четырех тысяч метров, здесь, как я и полагал, должны быть следы древних тюрков в Закавказье. Здесь надо искать знаки их присутствия.

Правда, та гора находится на границе Азербайджана с Арменией, что требовало осторожности, в нынешней военной обстановке там надо быть начеку. Наша экспедиция была не так проста, как это покажется: мало подняться на необжитую гору, найти реликвии, не менее важно не стать мишенью армянского снайпера, укрывшегося на противоположном склоне. Все-таки прифронтовая зона.

К Гямигая «пристал» ковчег Ноя, это местное поверье не противоречит здравому смыслу, наоборот, следует ему. На горе есть камни, на которых сохранились высеченные рисунки той далекой поры, они стали предметом исследования ученых совсем недавно, в советские времена их просто «не замечали», а сюжеты говорят за себя. Как тамга.

Правда, чтобы понять зашифрованный смысл той «тамги», мне пришлось прежде побывать на Алтае, в Хакасии, в Якутии, в Казахстане, где точно такие петроглифы, выполненные той же рукой и по тем же самым правилам. Вот оно, доказательство единства тюркской культуры. Однако я, говоря о том единстве, выделю не рисунки, а вишапы – каменные изваяния рыб, змей и драконов, которые встретил не на горе, а в самой Нахичевани, на площадке около музея.

Такие скульптуры археологи находили только в местах обитания древних тюрков, на Алтае, в Хакасии, на территории современной Монголии и Северного Китая. Они, эти скульптуры, – как отпечаток пальца, как узор на роговице глаза. Неповторимы. Их не спутать, стоит лишь раз увидеть. Эти символические знаки грубоватой наружности наши предки называли «башапа», что в переводе на современный язык означает «начало». Вернее, «отец начала», «отец истока» или «отец всего» (отсюда – «вишап»). То – знак раздела земель. Каменная вешка.

Кроме вишапов, в местах обитания древних тюрков встречаются самобытные скульптуры баранов. Овца у тюрка была символом достатка и благополучия, наш предок одомашнил это животное и заставил служить себе. Говорю с уверенностью, потому что в диком виде животное (азиатский муфлон) водилось только в Центральной Азии, на родине тюрков. Овцы, как и кони, были первыми домашними животными тюрков. (118) Поэтому-то на боках каменных баранов легко различимые тотемные знаки – родовые тамги. Разные и в то же время одинаковые, потому что сделаны по единым правилам. Как петроглифы. Видимо, то были знаки раздела пастбищ.

Другие народы не отмечали земли такими скульптурами, у них не было овец и инструмента, чтобы сотворить это чудо из гранита. Однако кавказские вишапы все же отличаются от алтайских, не формой, нет, историей. Их появление на Среднем Востоке (куда относился и Кавказ) связано с царем по имени Ажи-Дахака, он велел создать те скульптуры, когда делил землю, открытую Ноем!

Отсюда еще один легендарный образ на рисунках Гямигая – Дракон, Змей. Он на вишапах, на скалах. Едва ли не каждый пятый рисунок посвящен ему.

Раз в семь лет здесь, на вершине, проходил сабантуй, собирались люди, которым покровительствовал иноземный царь, являвшийся в образе Дракона, так утверждает легенда. А известно, что на Алтае Змея считали праотцем людей, он – знак Родины, родного очага. Правители Нахичевани когда-то считали себя потомками Ажи-Дахака, возводили к нему родословные и потом передавали из поколения в поколение рассказы о службе предков при дворе этого царя-змея.

Не исключено, легендарный образ имел вполне земной прототип – царя Кира Великого, основателя Персии или кого-то из более ранней династии Пешдадидов. Не с тех ли пор пришла традиция украшать посох владык двумя змейками?.. Впрочем, утверждать не могу, не знаю, а узнать не у кого.

К сожалению, Азербайджан унизил свое прошлое: колониальные века породили беспамятство. С ужасом слушал я рассказ, как некие умники пустили слух, будто внутри вишапа спрятано золото. Нашлись местные умельцы, которые стали искать и разбивать уникальнейшие памятники в поисках легкой добычи. Кому была выгодна ложь? Судить не мне, однако так мы теряли прошлое – в болоте собственного невежества и чванства. А когда люди не помнят себя, их легко спровоцировать на любую подлость. Этим пользовались враги тюркского мира при молчаливом согласии некоторых ученых из Баку. Будто специально. Вот почему в горах Азербайджана не встретить вишапа. Он – редкость.

Власти Нахичевани специально придумали в центре города музей под открытым небом, чтобы спасти эти бесценные реликвии от современных варваров. Другого способа нет. Уцелевшие скульптуры свозили из удаленных уголков края. Слава Всевышнему, хоть что-то уцелело.

…В гору Гямигая мы поднимались на вездеходе, поднимались, сколько позволила дорога, у альпийских лугов она оборвалась. Мы поставили лагерь и дальше шли пешком, вдыхая ароматы летнего высокогорья. Природа здесь сурова и очень чиста, лето приходит всего на три-четыре недели, даже в июле может выпасть обильный снег. Собственно, снег тут всегда, по распадкам не тает в самый жаркий день. И море цветов, буйство будоражащих запахов и непередаваемых оттенков. Волшебное высокогорье, чарующая красота, которую забыть невозможно. Предки во всем ценили красоту и простор.

Я понял это, когда увидел базальтовые глыбы, они хранили их знаки-послания – наскальные рисунки, таинственные петроглифы. Признаюсь, вздрогнул от счастья, вдруг упавшего на меня. Перед нами лежало Время, прочерченное в камне, через него можно переступить, но его нельзя не заметить. Конечно, не первый раз видел подобное, и каждый раз, перед каждым рисунком стоял завороженный, как осчастливленный игрушкой ребенок. Спокойным в древних галереях искусства оставаться трудно… Не могу унять сердце.

Художники, которые поднялись на Гямигая на две с половиной тысячи лет раньше нас, изобразили оленей, горных козлов, змей, сцены охоты, сцены быта, оставили пока не вполне понятные ритуальные символы. Около полутора тысяч рисунков исследовано, о том выпущены статьи и монографии. Правда, знакомясь с ними, я не встретил намека на два простых вопроса, которые нельзя не задать, побывав на Гямигая. Первый – почему художники поднимались именно сюда, а не куда-то еще, чем влекли их эти холодные, труднодоступные камни? И второй – как, каким инструментом они создавали свое древнее искусство?

Вопросы не простые, хотя и звучат просто.

Бытующее в Азербайджане мнение о городе или крепости на Гямигая, по-моему, лишено всякого смысла. О каком городе речь, если сюда нет дорог? Если зима здесь десять месяцев в году? Если внизу богатая, щедрая для проживания долина? Мнение о городе высказали люди, слабо знакомые с реальной жизнью, не бывавшие в горах.

Гямигая – это пример сурового искусства, когда словами объяснять трудно, древнюю живопись надо видеть, чувствовать и понимать. Тюрки выбирали для своих «галерей» высокие горы, где человек ближе к Небу, к Тенгри. Сюда приходили в особые минуты. Приходили в белых одеждах, по завету Ноя несли жертву, поминали сородичей, ушедших в мир иной, помогали им или, наоборот, просили их о помощи. То была площадка общения двух миров – прошлого и настоящего.

По преданию, душа тюрка после смерти не умирает, а превращается в снежинку, она опускается на вершину высокой горы ждать Высшего Суда. Отсюда белый цвет траура, который был у наших предков, – то цвет чистоты и памяти.

На вершине горы люди просили Всевышнего отпустить грехи усопшему и не быть слишком строгим. Потом складывали из камней обо, или гурий. Два-три камушка ставили один на другой. На всякий случай, как напоминание о просьбе и о себе, они говорили: «До погребения никого нельзя считать счастливым». На вершине хоронили праведников, совершивших подвиг во имя Тенгри. Экспедиция убедила меня, Гямигая – это место паломничества. Святое место. Да, гора напоминает корабль, но – корабль памяти. Чтобы увидеть его, требуется чистая душа. И немалое воображение…

Когда я посмотрел ночью из палатки на гору с ее вершины, в полнолуние, то был сражен строгостью пейзажа, вдруг открывшегося в серебряном свете. Внизу сплошные облака, клубы тумана, они, словно волны в океане, заволокли все вокруг, а над ними гора, как черный корабль-призрак, и бескрайнее звездное небо вокруг. Ничего больше нет. Фантастическое зрелище, в центре которого вечность и ты на палубе поднебесного судна. Я чувствовал себя ступившим на небеса. Это, наверное, почувствовали и предки, других ощущений тут просто быть не может.

Конечно, паломникам гора казалась причаленным судном, потому что из нее выступали три скалы – базальтовые столбы, точно как на Оби (Оба), на Енисее (Анасу), на Лене (Илин) и в других местах Древнего Алтая.

К скалам, напоминающим Родину, Ной и «причалил» ковчег. Потом землетрясение разрушило «причал», оставив груду обломков, ровной грядой сползающих вниз, и камни, опять же знак памяти, привлекли к себе древних художников. Лишь на черных базальтах встречаются их рисунки! Эти камни кажутся натертыми маслом или лаком, они тяжелее и отличаются от всех других, что на склоне. По оценкам геологов, в них много железа и цветных металлов…

И ответ на второй мой «простой» вопрос таит нюансы

историй, где читается Время. И он связан с приходом на Кавказ тюркской культуры, которую, кроме веры в Бога Единого, отличало железо, ведь Ной сам был из рода кузнецов (ковачей), он первым сделал плуг и железный серп, о чем тоже сообщила легенда. А это не случайные сведения.

В ту пору орудия труда «остального мира» были из меди и бронзы, железо всюду называли редкостью и ценили выше золота. Лишь одни тюрки считали его обычным рабочим металлом. Сомневаетесь? Тогда возьмите медный гвоздь и вырежете им на базальтовой скале знак. Любой. Царапины не получится – медь мягче базальта. Значит, древних художников отличал не только вкус, но и стальные долота, молотки. Иначе их наскальное искусство невозможно.

С легкой руки Ноя Закавказье стало «пристанищем» вишапов и страной железа: к концу 1-го тысячелетия до новой эры археологи фиксируют появление государства Парфии и массовое использование железных изделий, полученных по алтайской технологии… Почему? Нет ответа, да и не могло быть. В советские времена не задавали вопросов, связанных с историей тюрков! Сейчас другое время, но в Азербайджане ничего не изменилось, его наука живет по старым часам. А жаль…

Задал бы еще ряд вопросов. Например, что означают библейские имена – Адам и Ева? Или – почему дети Адама, Каин и Авель, выбрали себе профессии земледельца и чабана? Подчеркну – тюрки в древности были «пастырями овец», лишь они обрабатывали землю железным плугом (точнее, чугунным сошником), который придумал Ной. Археологи это подтвердили, они нашли на Алтае плуги, сошники, серпы, что становится уже не случайным совпадением, а информацией о социальных категориях алтайского общества. (119) Здесь есть над чем поломать голову. Это ли не повод задуматься об иных книгах Ветхого Завета – в какой социальной среде появились они, если их персонажи делали то, что не делал никто, кроме тюрков?

Подобного не скажу о Новом Завете, авторами которого был Матфей – мытарь (сборщик податей), Марк – переводчик, Лука – врач, Иоанн – рыболов. Никто из апостолов не знал «тюркских» профессий, потому что жил в другой социальной среде – без овец и обработанной плугом земли.

А потомки Каина стали «ковачами», то есть металлургами. Что, опять тюрки?..

Впрочем, не буду задавать вопросы, которые интересны лишь мне да читателям, понимаю, «независимую» науку постсоветских стран они не интересуют. Идей после развала СССР в науке не прибавилось, свежих взглядов – тоже. Вот и топчутся наши отнюдь не великие ученые на месте, между вчера и сегодня, не думая о завтрашнем дне.

Знаю, мои выводы в очередной раз вызовут протесты оппонентов, новую волну доносов. Уже слышу их негодование. Что ж? Будем спорить, чтобы сообща идти к Истине.

Еще один знак перемен нашей жизни – храмы, которые я видел в Нахичевани, и они – штрих Великого переселения народов, штрих Древнего Алтая. Зримый знак той эпохи, когда тюрки еще не сошли с Небес, на которые вознесла их вера. Восьмигранные стены, шатровые купола уже стали частью культурного пейзажа города, их реставрируют. Прежде в храмах справляли тенгрианский обряд, но после принятия ислама к ним стали пристраивать здание мечети: соседство старого и нового не противоречило друг другу, ислам нес идею Бога Единого. Эти архитектурно сложные постройки тюрки называли кошени (от «кош» – соединять) и тем подчеркивали свою веротерпимость.

Именно такое «соседство» отца и сына я встретил в реставрируемом духовном комплексе около крепости Алинджа. Да и в самой Нахичевани. Древняя религия предков не забыта, хотя ничто уже не говорит о ней… Первый храм здесь создал Всевышний – пещеру Асхабу-Каф, ей, видимо, посвящены строки 18-й суры Корана. Символично, знаком светского знания в суре выступает вишап – рыба (аят 60 (61)), правда, еще не каменная. (120) Напомню, по-тюркски «вишап» (башапа) означает «отец истока». О поиске истока и идет речь в суре.

Вход в пещеру Асхабу-Каф людям указал железный метеорит, прочертивший небо, теперь он лежит здесь, перед входом, на постаменте… Я осторожно коснулся метеорита, но ощутил не холод металла, а неистощимую силу веры в Тенгри, в Вечное Синее Небо, которое сделало нас тюрками – воинами Бога Небесного.

Пещера скрыта в расщелине горы, ее вход ориентирован на юг, чем, возможно, она и привлекла предков. Привлекла, разумеется, не ориентацией, а чудом, творимым в день Богоявления. В двадцатые числа декабря, в праздник рождества Тенгри, солнце в полдень освещает самый дальний зал пещеры, где в остальное время года царят полумрак и прохлада. Зал отличает купольный потолок, усиливающий звуки, здесь читали молитвы, вели проповеди. Место интересно еще и тем, что с потолка время от времени на головы собравшихся падают мельчайшие капли – слезы милосердной Умай. По поверью, тому человеку способствует удача и ее заступничество.

Пещера служила прибежищем монахов, что было в традиции религии Тенгри, на это указывает очень известная легенда о молодых людях, которые проспали здесь триста с лишним лет и не заметили как. Легенда эта есть в иудаизме, в христианстве, в исламе, но в ней, естественно, не названа Нахичевань… Однако народный эпос построен так, что подлежит расшифровке.

Сюжет этой легенды отразил этапы распространения веры на Среднем и Ближнем Востоке, что уже есть зацепка для пытливого ума. Другую зацепку я нашел у Э. Гиббона, который написал, что в раннем Средневековье Кавказ считали частью Алтая (одна духовная культура). Их объединяло даже общее название – Каф… И там и там. А не отсюда ли появился топоним Кавказ? Очень правдоподобно. Ведь правду лишь затеняют, но никогда не гасят. (121)

Из эпоса мы знаем, как весть о Боге Едином несли шедшие с Алтая орды, во главе которых стоял царь, косвенно о том упоминает и «Шахнаме» (Книга царей)… События развивались, строго следуя логике: одни правители уходили, другие шли им на смену. В целом картина выглядела так. После упадка Персии (Парсы) центрами тюркской религии на Среднем Востоке стали Кушанское и Парфянское царства. Их потеснил Иран, где государственной религией был уже зороастризм. Начались жестокие религиозные войны. Потом ислам победил зороастризм, на Средний Восток вернулось Единобожие. И – о чудо! – обнаружилась община монахов, которая веками жила в пещере, храня верность традициям Тенгри. Появилась легенда о юношах, проспавших более трех веков в пещере Асхабу-Каф. (122)

Пещера Асхабу-Каф – святое место, она всегда манила к себе паломников, каждый день приезжают сюда из Турции, Ирана, самого Азербайджана. Едут семьями по примеру отцов и дедов. Традиция! Кто-то из гостей режет барана, кто-то – нет, но все оставляют на уступах стен пещеры обо, смысла его не понимают, но поступают, как велит древний обычай. Камушки, поставленные один на другой, там всюду… Тем и сильна народная память, она не исчезает, а лишь забывается.

На время, не навсегда.

Мне трудно сжиться с мыслью, что наш мир открыт и известен. Нет, открывать его будут всегда: ведь каждая раскрытая тайна рождает другую тайну, еще не раскрытую. Жизнь – это нескончаемая цепочка открытий, больших и малых, тем и интересна она… На банкете после окончания экспедиции на Гямигая у нас вышел спор, который, думаю, будет интересен читателю. Тема обычная, застольная, она открыла еще одну вершину тюркского мира. Началось с очевидного.

Все знают, «алкоголь» – арабское слово, а почему? Арабы же не знали спирта, «летучей жидкости с особым запахом и опьяняющим свойством», которая, соединяясь с водой, превращается в водку. Ислам запрещает им пить. Тогда почему слово арабское? Между прочим, если точно, то алкоголь (алкохль) у арабов означает «тонкий порошок».

Действительно, где здесь водка? Или хотя бы ее запах?

И я вспомнил, как однажды на Алтае в горном селении угостился арачкой (арачан) – напитком древних тюрков. Потом мне показали, как его готовят. Готовят из молока. Технология проще простого. «Это же дедушка самогонного аппарата, превращающий пар в слезы радости, которыми наполняют бутылки», – сказал я, не до конца понимая смысла сказанного. Сказал, выпил и вроде бы забыл.

Позже, разбирая записи русских миссионеров, встретил упоминание о напитках Древнего Алтая, и будто вновь увидел тот закопченный котел, с плотно пригнанной деревянной крышкой, края которой со всех сторон замазаны глиной. Из крышки торчали два отводка, сделанные из трубчатых костей барана. Рядом чугунный кувшин, прикрытый куском войлока, и корыто холодной воды. Пожалуй, все, если не считать резкого запаха, замешанного на едком дыме, но и в нем была своя особенная древность.

Четыре ведра молока, пропущенные через установку, дают два ведра «живительной воды», а выжимки идут на сыр… Верно, проще не бывает. Для кого-то все это источник пьянства, для меня – знак древней культуры. И я это отчетливо понял тогда, на банкете в Нахичевани.

«Оборудование» и «технология» возгонки появились, когда одомашнили лошадь, не раньше, потому что араку выгоняли из кобыльего молока, оно от природы игристое, хмелит, веселя душу и согревая тело. Это свойство кумыса подметили древние алтайцы и усилили его… Видимо, «живительная влага» предков, чистая, как роса, и заронила у меня сомнения в арабской родословной алкоголя. «Народ, не знавший кобыльего молока, не придумал бы его возгонку», – размышлял я, потому как знал, сырье – начало любой технологии.

Лишь очень наблюдательный человек подметит: у сырого кумыса есть хмель, а у кипяченого нет. Куда он пропадает? Выходит вместе с паром. И – родилась идея собрать драгоценный пар… Возгонка подняла крепость напитка. А когда стало ясно, что получать и как, подумали о замене сырья.

На Алтае в дело пустили ячмень, его мололи в муку и отправляли на брагу, из которой, как из кумыса, гнали спирт. Замену придумали в «межсезонье», когда не было кобыльего молока, но был ячмень… Прав ли я?

Обращаюсь к очевидцу событий.

Беру «Ай-Хуучин», героическое сказание Древнего Алтая, корнями уходящее в мир тюркской цивилизации, читаю о «свадьбе-гулянье», о том, как готовили «небесную влагу», как разливали ее в застольные казаны… Все понятно. И больше того. Выражение «небесная (божественная) влага» в древнем звучании: «ал-кох-оль» – «возьми небесную влагу», таков перевод. В нем суть возгонки.

Картина прояснилась до деталей: продукт, полученный из паров кумыса, точнее не назвать. Лишь «небесной влагой». Она, что божий дар – вода из облаков. Сама капает!

Гнать алкоголь первыми научились монахи, бурное начинали они время – время перемен. В обществе утверждалась небесная религия Тенгри, тюрки научились плавить железную руду, железо, в свою очередь, позволило им одомашнить дикую лошадь, которая водилась в степях Древнего Алтая: без уздечки конь дикий. Не подпускает. А удила делали из железа, иной металл не удобен – окисляется и губит животное (пример тому – удила из бронзы)… Как видим, проблема араки связана в тугой узел с другими историческими проблемами. Без знания ее не распутать.

А чтобы была понятнее роль кумыса и алкоголя в быту древних тюрков, перечислю лишь вещи, связанные с выпивкой. Их немало упомянуто в народном эпосе. «Очы казан» – последний казан, оставляемый на похмелье, «пасчы казан» – тот, с которого начинают праздник. «Казан-хахпах» – дедушка самогонного аппарата, а «казан-тимел» – прадедушка самогонного аппарата… Экспонатов набирается на музей, на полках будут «стопка» (сосуд на глоток), «чарон» (чарка, сосуд на два глотка), «эстакан» (стакан, сосуд на три молодецких глотка). Бутылки, бочонки, бочки, чаны для вина. И конечно, книга рецептов, как без нее?

Слабая водка, крепкая водка, горькая водка, кабацкая водка; «арака ожидания», приготовляемая женой к возвращению мужа с дальней дороги; арака, идущая на угощение духов; «арака спроса», которую пили в день приезда сватов; «арака с сережками», ее наливали, когда сватовство состоялось и сваты желали подарить девочке сережки… Вся жизнь тюрка вроде бы была в питье, не пропускали ни одного повода. А пьяных не было.

Алкоголь – полновесный знак культуры. (123) Он, как конь, как железо, как войлок, как кирпич, с давних пор «родинка» Древнего Алтая. По этим родинкам, знакам и значкам я с годами научился читать следы той культуры, которая с V века до новой эры растекалась по Евразии. Удивительное складывалось время.

Шло Великое переселение народов, в его авангарде стояли тюрки с их конями и повозками, с железными орудиями и оружием, с войлоком и кирпичом, а также с алкоголем! Наши предки, заселяя континент, открывали новую эпоху в истории человечества – Средневековье. Так – конкретно! – остальной мир знакомился с плодами нашей культуры.

Первые вехи Великого переселения вели в Индию, там тюрки известны как арии. Этой дороге две с половиной тысяч лет: тогда индусы, точнее местные аборигены, увидели коней и всадников, пришедших с севера, что отмечено в их истории, тесно связанной с алтайскими Нагами. (124) Начался обмен двух разных культур, выбирали лучшее для совместной жизни двух, прежде разных народов… Но алкоголь (арака) не прижился в Индии. Слишком сильный напиток для здешнего жаркого климата.

Души аборигенов веселили легкие наркотики, их в изобилии давала вечноцветущая индийская природа. По той же причине не прижился алкоголь на Среднем и Ближнем Востоке, где легкие напитки и благовония были источником веселья и радости. И там, испробовав араку, редко кто желал повторить. Лишь арии не изменяли алтайской традиции: почетному гостю подносили стопку «почетного напитка» (аргхья). (125)

А вот в Европе араку полюбили. Прохладный климат! Он приобщал аборигенов к алкоголю, особенно в холодную пору… Однако прежде чем говорить о шествии алкоголя по Европе, скажу свое мнение о европейском виноделии той поры: не было его! В амфоре приличного вина не получишь, лишь перебродивший напиток кисловатого вкуса. Хотя, что такое «приличное вино»? На чей вкус? Спорить можно долго, но греческие рецепты, если они и были, забыты. Судить об их вине по чьим-то словам нельзя: суждения субъективны. Да и к тому же слова никогда не передадут вкуса вина.

Приличное вино, как известно, получают не в амфоре, в бочке. Лучше в дубовой. Древесину отличает удивительная пористость, которая «чистит» вино, впитывая и испаряя грубые примеси. Дерево у винодела выступает как скульптор, оно отсекает от вина лишнее, ненужное, поэтому выдержанные в бочках вина лучше. Они живые. В них игра вкусов.

Тогда вопрос, откуда и когда Европа узнала о вине? Толком не известно. Есть лишь надуманные легенды, которые появились в конце Средневековья… И я по привычке раскрыл Древнетюркский словарь, нашел слово «бор» (его перевод – «вино» из ягодных плодов). Нашел и удивился.

Строго говоря, вино – это продукт брожения сахара, такой смысл передает слово «бор»… Невероятно? Ну, как сказать. В Минусинской котловине (она в верховьях Енисея) растут арбузы, виноград, другие теплолюбивые растения. Там мягкий климат, он и дает мне право утверждать: вино на Алтае делали из винограда, потому как второе значение слова «бор» – виноград, виноградник.

Не спорю, одно лишь это – слабое доказательство в пользу алтайской версии родины вина. И я расширил географию поиска. Обратился к преданиям и обрядам, которые вместе с тюрками пришли в Индию, на Средний Восток. Теперь картина вырисовывалась уже совсем иной, она засветилась сочными алтайскими красками. И вот почему.

Индусы переняли из религии пришельцев ритуал приготовления сомы, этому факту посвящена одна из десяти книг Ригведы (своего рода «индийской библии»). Речь идет об алтайском рецепте вина, о приготовлении напитка бессмертия богов. О живом вине из молока и ячменя. Как оживало оно, как обретало чудесное возбуждающие свойство, даря чувства, недоступные смертным в их земной жизни. Даже это сохранила Ригведа.

Вино (сому) на Алтае готовили для богов, его приносили в жертву – кропили, оно давало богам необъятную силу. Лишь цари, наместники богов, и священнослужители пробовали сому хотя бы раз в жизни, остальные люди пили суру – вино ординарное. «Сома ведет к процветанию и свету, сура – к несчастию и темноте», – считали тюрки.

Тут важно подчеркнуть, культ сомы связан с молитвой, молитвенным песнопением, поэтому вино награждали яркими эпитетами, называя владыкой мысли, открывателем просторов, вождем поэтов. «Всадник гоняет коня, песня гоняет сому», – учит древняя алтайская пословица, а в ней целая книга величественных воспоминаний.

Песня, в том числе и застольная, у тюрков отнюдь не случайна, если верить Ригведе! Она была частью их духа, их культуры. Да-да. Так было когда-то, пока тюрки не растеряли свои духовные сокровища и не сошли с небес…

Выходит, не с винограда начиналось вино – с эффекта, который оно давало. Сырье для сомы разрешалось заменять другими «плодами земли». «Вино готовят и пьют не от жажды», – учил Алтай, его слова эхом отзывались в Индии, в Персии. (126) Сильный был голос.

Алтай знал о вине, утверждает и другая Книга древности Авеста (а это уже «персидская библия» Среднего Востока, исповедовавшего зороастризм). И там магическое вино (хаума) с легкой руки алтайцев стало «защитой и опорой» священного Слова. Авеста сообщает, что вино дарует «всестороннее знание», проникновение в тайное, оно роднит души потомков и предков. (127)

Не потому ли ислам, придя на смену зороастризму, запретил своим верующим пить вино? Чтобы те не общались с предками… Случайностей в истории не бывает.

Зороастрийцы для хаумы брали не виноград, а эфедру, смешивая ее с зернами ячменя и пахучими травами. Русское название эфедры – «степная малина», «бирючья ягода». Будучи в Иране, я в обстановке большого секрета попробовал хауму. На мой непросвещенный взгляд, бражка и есть, но вкус ее очень нежный.

…Проясняя почти забытые истории, я уже другими глазами посмотрел на Европу. «Винные» плоды Великого переселения не пропали и там: с движением всадников в глубь континента шла экспансия их культуры, европейцы начали выращивать растения, о которых прежде не знали – ячмень, овес, просо. О винограде молчу, где его окультурили, считается неизвестным, но эти-то зерновые с явной алтайской пропиской, на что в XVIII веке обратил внимание знаменитый шведский естествоиспытатель Карл Линней, они, как лошадь, курица, баран, в диком виде водились в Центральной Азии. И нигде больше… Там их одомашнили. (128)

В Европу алтайские виноделы принесли то, что у них было – технологию! И исходное сырье… Чтобы убедиться в этом, я обратился к истории виски. Признаюсь, интуиция подсказывала мне больше, чем научная литература. Точно. В Шотландии есть остров Арран, он – колыбель виски. Тот магический напиток из ячменного солода делали монахи, в VI веке основавшие в пещере острова свой монастырь. Но когда знаешь об Англосаксонских походах, о соме, суре и араке, то понять, откуда были те монахи, нетрудно, они пришли с Алтая во времена Аттилы.

Спорно? Отнюдь. Археологи нашли на стенах пещеры острова Арран тюркские руны, рядом захоронение с конем, выполненное по алтайскому обряду, нашли другие предметы, указывающие на хозяев… Впрочем, даже не важно, что нашли археологи. Осталась технология! Один в один. А она самое весомое доказательство. Даже если не знать о ячмене – зерне, которое на Древнем Алтае называли «обожаемое конем». (129)

Мой глубокий поклон шотландцам. Полюбив араку, они довели ее вкус до волшебных вершин. До шотландского виски марки «Арран», одного из лучших, что мне доводилось пить. На Востоке название Арран означало «священный». Так задумаемся, случайны ли на острове Арран монахи и алтайский монастырь, где умели делать араку?.. По-моему, повторилась известная в Индии история.

Теперь еще раз вернусь к древнему тюркскому слову «бор» (вино, виноградник), оно пришлось ко двору Южной Европы, название города Бордо тому пример. По одной из версий, его перевод – «винная бочка». Отсюда баррель… И это уже не удивляет, иначе быть не могло. Топонимика «с винным запахом» встречается не только во Франции, она заставила меня заинтересоваться бондарным делом: бочки, чаны, кадки… оказывается, и они с Алтая.

А словом «бутык» алтайцы назвали бурдючок для араки с пробкой, чтобы не выдыхалась. Чем не первая в мире бутылка?

Самую старую бочку Европы, как известно, нашли в Венгрии, когда там уже жили «варвары», или «тюрки», как называли их позже греки. Это подтверждает и колонна Траяна в Риме, запечатлевшая судно, перевозящее по Дунаю бочки, неведомые римлянам… А самые-самые древние в мире предметы бондарного дела (включая инструмент) найдены на Алтае С. И. Руденко и другими археологами, находкам тысячи лет… И спорить тут не надо – технология налицо.

Что говорить? Франция идеальна для виноградников, там и лучшие сухие вина, а виноград здесь выращивают со времен прихода «варваров». Не римляне и не греки сделали Бордо столицей вина: бочки отсюда в Средневековье вывозили судами… Но вино – очень хрупкий и капризный товар, условия перевозки влияют на его вкус, и о том знали алтайские виноделы. Они умели сохранять вкусовую окраску вина, а это – новое их искусство, состоящее из смешивания различных напитков.

Так росла карта европейских вин.

Ее история за века обрастала легендами. Как рассказывают, один англичанин вез из Бордо вино, в пути оно испортилось. Эту дурно пахнущую бурду один умелец перегнал в араку, тот умелец знал о перегонке явно не понаслышке! Напиток лег на душу английским мужчинам, они его назвали «биренди» – то есть «первач», «первой возгонки». «Бир» – по-тюркски «один», «первый», а «енди» – «спустил», в смысле «перегнал».