Текст книги "Без Вечного Синего Неба. Очерки нашей истории"

Собственно, все это известно давно. Высказано немало гипотез. Существует мнение, что серебристые облака – это космическая пыль, покрытая ледяной оболочкой. Есть и иное: кристаллики космического льда, покрытые пылью. Были высказаны и другие гипотезы, но все они не ответили на простой вопрос – как кристаллики попали на такую высоту?

После первых полетов космонавтов сведений о серебристых облаках прибавилось. С космического корабля их можно наблюдать у полюса и у экватора. Наша планета окутана тончайшими облаками, которые не отовсюду видимы из-за особенностей преломления света в атмосфере. «Серебристые облака завораживают, – сообщал космонавт В. Севастьянов. – Холодный белый цвет, чуть матовый, иногда перламутровый. Структура либо очень тонкая и яркая на границе абсолютно черного неба, либо ячеистая, похожая на крыло лебедя, когда облако проектируется на фон Земли».

Еще космонавты заметили, серебристые облака лежат в два-три яруса. Поверхность их волнистая, как и у обычных кучевых облаков, знакомых каждому, кто летал в самолете. Теперь стали известны и закономерности появления серебристых облаков, их сезонные изменения. Но на главный вопрос ответа нет – как появились они? Откуда? Почему?

И – у меня родилась мысль… Влага с поверхности планеты подняться так высоко не может. Космическая пыль – тоже. Тогда что здесь может быть? Почувствовал, настала пора задать (для уточнения) «географический» вопрос, где – здесь? С него надо начинать.

Серебристые облака, строго говоря, появляются в пограничном слое между мезосферой и термосферой. Это важное уточнение. Мезосфера – разреженный, очень холодный слой атмосферы, ее температура минус 90 градусов Цельсия. А термосфера – наоборот, горячий слой атмосферы, он выше мезосферы, имеет температуру до 1500 градусов Кельвина.

Разумно предположить, серебристые облака – конденсат, который образуется на границе холодного и горячего газообразного тела… Возможно. Тогда новый вопрос, какое вещество конденсирует? По-моему, это вода. Не простая вода, а разновидность тяжелой. Появиться она может так.

Известно, что с поверхности планеты поднимается водород, за Землей тянется шлейф газа – водорода, самого распространенного элемента Вселенной. В термосфере на атомы водорода воздействуют космические лучи. И некоторое количество протия превращается в дейтерий. Атомы кислорода – еще одного газа, из которого состоит атмосфера – тоже присутствуют в термосфере, и они подвергаются обработке космической радиацией. Образуются изотопы кислорода.

Причем тут космическая радиация? Но серебристые облака появляются после вспышек солнечной активности, метеорных потоков и иных возмущений… Остается лишь спросить, могут ли изотопы водорода и кислорода соединиться? Иначе говоря, могут ли появиться молекулы тяжелой воды?

Могут. Температуры термосферы достаточно для реакции соединения. Именно при такой температуре гениальный Антуан Лавуазье соединил два газа – кислород и водород, и мир узнал о строении воды. Правда, Лавуазье провел свою реакцию, поместив газы в закупоренный ружейный ствол, который потом прокалил в печи. В нашем же случае атомы водорода и кислорода соединяются в естественных условиях – в термосфере.

Из серебристых облаков, как и из других облаков, выпадают осадки – мельчайшие кристаллики, они опускаются вниз, к Земле, смешиваясь с атмосферной влагой (дождями и снегом), попадают в водоемы, пополняя их тяжелыми изотопами…

Остаются два вопроса. Почему исчезают серебристые облака зимой? Да потому, что в зимнее время солнечная активность приходится на противоположное полушарие – лето! А где лето, там и зарождаются серебристые облака, ибо там гелиофизическая активность, то есть сильнее космические лучи.

Почему облака видны с поверхности планеты не повсеместно, а в узком интервале широты? И в густых сумерках? Это зависит от строения атмосферы и от нашего зрения…

Если мои рассуждения не противоречат действительности, то напрашивается новая мысль, которая отнюдь не бесспорна: в слоях термосферы может появиться не только вода, но любое другое вещество, в том числе органическое.

Следы органических веществ наблюдали (и не раз) при изучении метеоритов!

Здесь, на границе термосферы, могут обитать неизвестные нам формы жизни. Почему нет? В термосфере есть атомы углерода, азота, других элементов, входящих в состав живой материи. И нет никаких препятствий тому, чтобы под воздействием космических лучей не проходили сложные физико-химические реакции. Любые! Даже те, в результате которых появилась живая материя.

Выходит, жизнь на небесах возможна… Что, если и вправду дух витает над планетой? Высший Разум, с которого началось все материальное и нематериальное на Земле?

Москва, издательство «Знание», серия «Знак вопроса».

Март 1989 г.

Пылающая земля Камчатка

В аэропорту Петропавловска я стоял оглушенный длительным перелетом, перепадом времени и величием природы, вдруг открывшейся взору, стоял, будто во сне. Сопки, вершины которых под снегом, лазурь над головой, воздух, пахнущий океаном. Рыжая осень уже проскользнула здесь – и зазолотилась, зарделась земля Камчатки.

Если бы не письмо читателя, не видеть мне ее красоты. Анатолий Коваленков, директор промыслового хозяйства, писал о Жупановской ГЭС, построить которую рвутся энергетики. Их порыв, что прилив в океане, то нарастает, то отходит, то вновь нарастает, то опять отходит. Ныне, похоже, ситуация отклонилась от уровня нравственного ординара, обрела гражданские, а не технократические оценки. Суть дела такова.

Не имея разрешения, энергетики проникли в район будущей стройки и принялись за работу. Коваленков же – а дело было на территории охотугодий – провел операцию захвата. Высадил с вертолета десант и снял магнето с вторгшихся тракторов. Без магнето трактор, что груда металлолома.

Новую атаку на природу Камчатки энергетики вели совместно с канцеляриями, и она едва не увенчалась успехом: разрешение выписали, осталось согласовать его с местным исполкомом советской власти. Тогда Коваленкова к ответу – и прямой путь к строительству… К сожалению, энергетики знают, чем брать бюрократические бастионы, местные чиновники ради новых дорог, поселков, заводов стройиндустрии позволяют разрушать природу вверенных им областей, думая, что экономическая активность – тем более промышленная, еще и масштабная! – пойдет во благо.

Такая канва конфликта, который и привел меня сюда.

Дорог на Камчатке крайне мало, всюду сопки, реки судоходны лишь для лодок. По океану много не наплаваешь – штормы, льды. Только вертолет выручает. В то утро густой туман спрятал небо, сопки, казалось, облака опустились до самого низу и лижут землю. В ста шагах ничего не видно. Здесь всегда так по утрам – океан рядом, он распорядитель полетов… Лишь к полудню мы получили «добро» на вылет.

Взлетели. Оторваться от иллюминатора невозможно: внизу другая планета!

Марсианские пейзажи сменялись лунными: черные поля пепла, коричневые размоины, голые скалы, тусклые россыпи камней, блестящие нити рек и ручьев. На склонах сопок – стланики, непроходимые заросли кедра. Земной бархат, вечнозеленые камчатские джунгли. А где нет стланика, там каменные березы, корявые, с перекрученными стволами, однако ветрам и вьюгам не покорившиеся.

Березовые рощицы на побережье всюду. Червонными стояли они. Среди них полыхали то ли рябины, то ли осины, не угадаешь сверху. Смотрю в иллюминатор и слушаю Коваленкова, для него красоты – будни, он живет среди них. Годами в тайге, на реке – работа такая, охотник-профессионал.

Есть великая мудрость жизни: благополучие природы и благополучие охотника неразрывны. Не случайно сибирские охотники издревле заботились об угодьях, заповедали леса, берегли зверя даже от собак. Коваленков и был из тех, кто поднялся на защиту традиций. Немолодой, но с молодыми, чуть грустными глазами, он и в вертолете не сидел спокойно. То возле пилотов, то объяснял что-то мне, а то открывал иллюминатор и снимал на кинокамеру проносящиеся внизу картины.

– Сколько лет на Камчатке, а не могу привыкнуть. Каждый раз по-новому. Не один фильм отснял. Так, для себя. Чтобы было что вспомнить.

Наконец сопки отошли, и открылась – нет, распахнулась долина реки Жупанова: болотистая тундра, озера, старицы. Ни единого деревца. Все кругом приглаженное, распластанное. Только вдали, у горизонта, темнели сопки, золотилась тайга. Здесь же медвежье царство: тропы вдоль берегов, через болота, за сотни лет натоптаны целые улицы. На земле вулканов, ледников и отчаянного безлюдья веками обитает большое медвежье семейство: как ни прожорлив зверь, корма – рыбы, ягод – хватает. Построят гидростанцию, дельта погибнет, и станут мои наблюдения историческими, а медведи – реликтами.

Река Жупанова пока не знает человека и тем отличается от других рек, замученных хозяйственниками. Воду здесь пьют пригоршнями. И без последствий.

А еще камчатские реки отличаются тем, что слабые они, неглубокие, не могут океан пересилить и «нормально» вытечь с материка. Океанские волны, шутя, разворачивают реку вспять, отчего та километрами течет вдоль морского берега, отделенная от океана песчаной косой. Косу намыли волны, которым подвластно на берегу все – вот она где, силища!

Пару раз видел рыбацкие сейнеры, выброшенные далеко-далеко на берег…

Наши энергетики проектируют ГЭС по старинке. Не думая о новых технологиях, придают станциям вид как десятки лет назад, с плотинами, с водохранилищами. А оправдано ли это? Нет, конечно.

В других странах инженеры и ученые предлагают новинки. Их проекты на удивление разнообразны. Одни используют энергию прибоя. Согласно другим, наоборот, «создается» высокая волна, которая накатывает на морской берег и обрушивается водопадом на турбины. Интересный проект испытали американцы: у калифорнийских берегов соорудили ГЭС, напоминающую атолл.

Любопытны проекты термоградиентных станций, они работают по принципу отбора тепловой энергии океана… Идея очень перспективная. Все проекты не перечесть, подкупает в них забота о сохранении природы и новизна, которую наши энергетики избегают.

Дельта реки Жупанова кипит жизнью, стада тюленей тянутся сюда. На океанской волне всюду качаются темные поплавки – головы тюленей, они поджидают косяки рыбы. Рыба прячется неподалеку, где-то в море, чтобы с приливом прорвать тюленьи кордоны и валом устремиться вглубь материка, к нерестилищам. Тюлени – ловкие морские охотники, но в азарте погони порой становятся добычей истинных властителей океана – касаток. Будто ножи, прорезают они тюленьи сборища, и горе неповоротливым, касатки беспощадны, их плавники, как черные кривые клинки в океане, хорошо видны с вертолета.

– Вон темное пятно, видите? – Коваленков указывает вдаль. – Утки. С севера прилетели.

И верно, когда вертолет приблизился к гигантской стае, разместившейся на постой, океан закипел, и серебряное облако брызг поднялось в небо. Сколько их… В устье реки у нас была посадка. Еще недавно здесь был поселок рыбаков, работал рыбозавод, мальчишки бегали вдоль берега. Сейчас все мертво, брошено, только ветер остался. Плохо с рыбой, улова едва хватает сезонной бригаде.

Несколько домиков, обшитых толем, – это и общежитие рыбаков, и столовая, и склад. Зато чаек здесь – белые тучи. С утра и до позднего вечера ссорятся возле разделочного цеха… В мертвом поселке увидел я символику, напоминание о грозящей беде.

Мы не спохватились по-настоящему. Кто поверит, что в камчатские реки когда-то стеной шла рыба – в воду войти нельзя было. Ныне такого не помнят и старожилы. Уловы красной рыбы упали катастрофически. Куда все подевалось? Не есть ли эти потери – плата за нынешнее хозяйственное освоение «рыбного края державы»?..

Летим дальше. Внизу пятнами озера, болота, мох и широкая лента реки, как указатель нашего пути. Иные озера красноватые – это скопления рачков окрашивают воду. Иногда замечаешь лебедей, белыми льдинками качаются они. Много уток, гусей. И всюду чайки… Дельта с каждой минутой сужается. Сопки, тайга ближе и ближе подступают к воде. И вот совсем не осталось тундры, нет озер и болот, река становится глухой, таежной, шириною метров пятьдесят.

– Внимание, приближаемся, – объявляет Коваленков. – Вон сопки сходятся, здесь хотят строить плотину ГЭС.

Подлетели ближе. Девственная тайга. Никаких признаков беды. Спускаемся. Неподалеку от реки охотничья избушка.

– В таких домиках у нас зимуют промысловики, а летом дома пустуют, – заметил Коваленков.

Рядом с избушкой поляна с пятачок – аэродром. Поляну, судя по всему, облюбовал медведь, устроил дневную лежку. Изобретательный. Едва заслышав шум вертолета, зверь убежал.

Мы приземлились, выгрузили две бочки горючего, чтобы егерю было чем разжиться зимой, и полетели дальше, на следующий кордон, где мне предстояло пожить несколько дней. Эта база обитаема всегда: и зимой, и летом. Но в те дни егерь был не местный, а тот, чья избушка как раз в месте, что облюбовали энергетики. Анатолий Ратушный, старый камчадал, исходил всю Камчатку.

– Жаль, не у меня живем, – не раз говорил Анатолий. – У меня курорт.

Около его избушки горячий источник, Анатолий соорудил над ним навес, углубил дно, обложил камнями. В теплой ванне после охоты ох как приятно, наверное… Горячая вода из-под земли бьет. Сама! И все время!

На Камчатке такие места не в диковину.

Подземным кипятком, или геотермальной энергией, у нас в стране занимаются давно. Построили – на Камчатке же! – первую электростанцию, но технологию так и не довели до ума. Сейчас Паужетская станция выглядит диковато, здание, оборудование очень и очень износились… не хочу даже вспоминать увиденное.

Словом, бесхозна наша геотермальная энергетика, никого не заботит она.

В других странах ситуация иная. В Японии, Новой Зеландии добились больших успехов именно в геотермальной энергетике, даже научились извлекать пользу из того, что считалось недостатком ГеоТЭС: на электростанциях добывают металлы, растворенные в подземной воде. В результате не происходит загрязнений природы.

Геотермальные электростанции японцы размещают в парках, – для рекламы! – а архитекторы спорят об облике здания ГеоТЭС, о его гармонии с ландшафтом… Там в геотермальной энергетике решили, кажется, все вопросы, даже такие, как использование шумового эффекта на ГеоТЭС. А у нас… не винят сироту при злой мачехе.

Живем мы с егерем в домике, тишина и покой. До ближайшего поселка километров двести. Живу, и не верю, что

сохранились уголки, где ничто не изменилось за тысячи лет. Эту природу видели и неандертальцы. Об экологической опасности тут не думается. Звери непуганые. Рыба на голый крючок хватает.

Ловил я плохоньким спиннингом. Даже не ловил, сама ловилась. К такой рыбалке интерес не долог – азарта нет. Собственно, много ли нам надо на уху…

– Сюда кидай, ближе к камням, – напутствовал Анатолий. – Здесь гольцы и генералы стоят. А сюда бросать будешь – оштрафую.

– Что так? – удивился я.

– Сейчас кижуч на нерест идет, его ловить нельзя. Здесь яма, он в ней стоит, отдыхает. А гольцов и генералов лови, сколько хочешь.

С первого заброса взял голец, небольшая хищная рыба с красными точками по бокам.

– Гольца собакам. Генерала лови, – слышу из-за спины хозяйский голос Анатолия.

Еще несколько гольцов. Наконец сильная поклевка, подсекаю, леска как тетива… и началось. Где-то на середине реки из воды вылетела рыбина и плюхнулась обратно в воду.

Моя рыбина!.. Первобытное счастье охватило меня. Как же оно приятно, потому что естественно.

Позже я разглядел ее, зубастую, с красной полосой на боку, за эту полосу, похожую на лампас, и зовут ее генералом. Килограммов на 6–7 потянул мой генерал, его нам хватило бы на несколько дней. Если бы… Анатолий отрезал ему голову и вырезал брюшко.

– Остальное собакам, – властно сказал он.

С двух генералов получилась удивительная уха… Сколько же тут рыбин, глазам не верил. По берегу то здесь, то там валялись дохлые рыбины. Пока ловил, зашел в реку по колено, так о мои сапоги дважды терлись кижучи, уже отнерестившиеся, по метру длиной. Они искали себе ложе для вечного сна.

Камчатские реки – реки любви, страстей и холодной смерти…

Природа живет здесь по своим законам. Учет этих законов и есть, видимо, то, что прежде называли житейской мудростью, а ныне рациональным природопользованием. После поездки на Камчатку с полной ответственностью утверждаю: примеров мудрости житейской я здесь не видел. Просто не попадались они мне.

О какой тут мудрости речь, если еще недавно с крохотной Камчатки везли белковой продукции больше, чем из огромного Казахстана с его пастбищами и рекордным поголовьем скота (рыба, как и мясо, – белковый продукт). Казалось бы, природа сама дает богатство, щедрые реки надо просто беречь как зеницу ока, – и красной рыбой, икрой страна будет обеспечена. Так ведь нет. На полуострове создали чахлое сельское хозяйство. Во имя чего? Чтобы обеспечить область мясом и овощами!

Рубят сук, на котором сидят. Если не срубили уже. С ферм, с полей полились в нерестовые реки навоз, пестициды. И не стало красной рыбы. Слезы остались… Природа мстит изобретательно. Чтобы поддержать падающие уловы, рыбаки ловят все подряд. Такие рыбы как окунь, нототения в камчатских водах уничтожены как виды. Крайне истощено стадо сельди.

Помогай живому – учит житейская мудрость. Нет, выбивай план любой ценой – заставляет бытующая практика. А тут еще ГЭС! Их плотины окончательно отгородят Камчатку и всю нашу страну от красной рыбы.

…Я стоял на берегу, разглядывал орлана, который сидел неподалеку на сухом дереве и, не боясь, смотрел на меня. Кто я? Что делаю? Любопытный. Смотрели мы с орланом друг на друга, птица не знала об экологических катаклизмах, нависших над рекой, я знал о них, но сказать ей не мог. Вот и молчал.

Назавтра Анатолий предложил ехать на вездеходе километров за двадцать, отвезти кое-что в промысловую избушку. Сезон не за горами. Рядом с навесом, под которым стоял вездеход, я заметил медвежьи следы. Значит, крутятся косолапые около нашего зимовья. Не случайно собаки по ночам заливаются.

Мы затопили баньку, чтобы, вернувшись, отдохнуть. И – вперед.

Проехали осинники, поляну с высокой травой, пересекли участок тундры и вышли на берег реки… Стоп. Я мысленно еще раз переправился через реку… Это ж речка-реченька, мелкая ведь она. Какую же плотину придется строить, чтобы напор был? Все под воду уйдет, и прибрежная тайга, и прибрежная тундра.

Неужели ничего нельзя придумать умнее? Что, нет альтернативы? Есть! И не одна! Тысячелетие назад люди узнали о водяном колесе. Водяные мельницы… Их строили на малых реках. И никакой природной катастрофы, все соразмерно. Может, оказывается, быть речная энергетика без водохранилищ. Может!

В мире есть проекты, связанные с малой энергетикой. В Китае, в западноевропейских странах. Чем плохи, например, наплавные турбины, их вращает поверхностное течение реки. Но все это там, у них. А у нас стандартные ГЭС и «топорное мышление». Шаг вправо, шаг влево по-прежнему считается за побег.

…Вездеход, управляемый Анатолием, шел, как мул, привыкший к одной дороге. Через тундру, к видневшимся на горизонте сопкам. Несколько раз пересекали ручьи, полные водной растительностью, в ней паслись и прятались миллионы мальков. Здесь ясли-сад для лососевого семейства.

– Вон медведь впереди, – указывает Анатолий.

Я открыл верхний люк вездехода, вылез, чтобы посмотрел вперед, потом обернулся назад – и почувствовал, как обрывается мое сердце: там, где стояла избушка, поднималось облако дыма. Попарились, называется. Анатолий среагировал мгновенно, развернул вездеход – и обратно. Но даже в минуту опасности он гнал машину только по дороге, а не напрямик. Потом я спросил его об этом, он ответил так, словно само собой разумелось: «В тундре нельзя много дорог делать, угодья испортишь».

Горела не баня, а трава на поляне. От искры из выхлопной трубы вездехода. Огненная стихия развернулась фронтом. Что можем мы вдвоем сделать? Метров на двести-три-ста тянулась полоса огня. Дым. Дышать нечем. Помощи ждать неоткуда. И вообще ждать нечего. Огонь подбирался к мху тундры, а за ней сопки со стлаником. Там пожар не остановит даже дождь.

Однако Анатолий нашелся. Посмотрев, откуда ветер, он стал лихорадочно ездить перед ползущей полосой огня, ежесекундно поворачивая то вправо, то влево. Получался некий противопожарный ров. Я выскочил из вездехода и, сняв куртку, забивал ею остатки пламени. Часа два или три продолжалась неравная схватка. Часто потом вспоминалась она, но не огонь, нет, и не дым, а последствия – как на Камчатке легко разрушается ее красота. Одной искры, даже нечаянно оброненной, достаточно.

…Погода портилась уже пять раз на день. Низкая облачность, сырой холодный ветер делали свое осеннее дело. Вчера должен быть за мной вертолет, наверное, сегодня прилетит. Пока тишина.

То ли от скуки, то ли от безделья я взял спиннинг и пошел за гольцами, хотя они не нужны были. Анатолий возился с вездеходом. Стою, не ловлю, а философствую да в небо смотрю – проясняется ли. Слышу, собаки разом оживились, оборачиваюсь – а-а, медведь. Рядом, на задние лапы уже встает. Бежать бесполезно, он – спринтер, лося догоняет… Да, честно говоря, не мог я бежать, ноги отказали, каменными сделались, не гнулись, и кричать не мог, воздуха не хватало. Но тяжелый запах зверя чувствовал очень хорошо.

Спасибо собачкам, осадили зверюгу и тем жизнь мне спасли.

Здоровый медведь ничего не мог сделать против двух наседавших лаек, он отбивался, рычал, пробовал лаять по-собачьи – бесполезно, и, наконец, пустился и наутек. Быть ему вегетарианцем, не дали собачки мясом полакомиться.

Не успел медведь удрать, как далеко-далеко, за сопками, послышался долгожданный рокот. Наконец-то. Только в вертолете и пришел я в себя. Опять начались полеты, встречи, разговоры, моя жизнь из затерянного мира вернулась на накатанные рельсы. Медведей видел лишь с неба.

Калейдоскоп событий и картин понесся предо мной: какие-то остались в памяти, какие-то – на страницах блокнота, а какие-то вообще не заметил, но каждое из них – тема специального очерка. Все-таки велика Камчатка. И очень мала! Очень! Летишь час, другой, третий, а внизу безлюдье – хозяйства нет.

Задумаешься: зачем Камчатке электроэнергия? На что ее не хватает? И не хватает ли?

Опять стою в аэропорту. Последний раз смотрю на сопки, на эти уснувшие вулканы, о многом они могли бы рассказать. Но не рассказывают. Вулканическая энергетика – вовсе не игра воображения, она реальность. На Гавайских островах есть электростанция, «котел» которой – вулкан. Скоро Везувий станет электростанцией.

Ученые единодушны: энергетика дарует благополучие, но она же и подтачивает нашу жизнь. Конечно, за все надо платить, только не слишком ли высока плата?

Самый лучший выход здесь подсказывает водород, сгорая, он оставляет «пепел» – чистую воду! Килограмм водородного топлива дает тепла в три с лишним раза больше, чем бензин. Не исключено, когда-нибудь на географической карте Камчатки на месте вулканов появятся значки природных месторождений… водорода. Пока их нет. Не потому, что нет в природе, а потому, что не знают о них. Впрочем, чему удивляться, в когда-то не знали же о месторождениях нефти, газа. И что?

В Исландии известны пещеры, где водород сам выходит на поверхность. Есть такие источники и на Камчатке. Потому что Земля – резервуар, наполненный водородом, и это не какое-то фантастическое предположение. Это – реальность.

Вулканологи отмечали, при извержении вулканов недра выбрасывают огромные массы водорода, не исключено: именно скопление водорода провоцирует извержение. Кроме того, выбросы водорода случаются при бурении глубоких и сверхглубоких скважин.

Не повод ли задуматься?

Но и это не все. Есть растения, которые выделяют на свету не кислород, а водород. Почему? Дело, видимо, в ферментах, присутствующих в живых клетках. Если так, то задача науки выделить эти ферменты и наладить промышленное производство водорода по «технологии» живой природы. А есть вообще «водородные деревья»… У этих деревьев на стволах наросты, их называют галлы, они генетически запрограммированы на «выработку» водорода. Газ накапливается сам, надо лишь откачать его в трубопровод – к хранилищу… И все.

Завершить свой камчатский рассказ хочу словами Жюля Верна: «Я уверен, воду будут использовать в качестве топлива, водород и кислород, из которых она состоит, станут неисчерпаемым источником света и тепла…». Слова эти прозвучали в конце XIX века.

Журнал «Вокруг света».

Январь 1990 г.