Текст книги "Культурология"

Образ человека в японской культуре формировался также и под влиянием конфуцианства в его неоконфуцианском варианте, а вся конфуцианская духовная традиция ориентирована на природу как главный и наиболее совершенный эталон. Главная идея конфуцианства: человек по природе добр, а поскольку природа – это «принцип», он и выступает коренным состоянием личности. Следовательно, человек – это маленькие небо и земля, он содержит в себе самом природу Будды.

Синтоистский склад ума пережил наплыв влияния мощных иноземных культур и проявил поразительную эластичность, способность к адаптации и прагматизму – все то, что помогло Японии успешно осуществить задачу модернизации.[21]21
  См.: Человек и культура: критика антропоцентризма: сб. обзоров. М: ИНИОН, 1995.


[Закрыть]

Природа и культура как конфликт. В том, что было сказано выше, когда мы показывали общее в природе и культуре, уже проскользнул сюжет их конфликтности. И эта конфликтность имеет основанием несимметричные отношения в оппозиции «природа – культура». Природа существовала до культуры и будет существовать после нее (в каком виде – это отдельный вопрос). Культура же без природы существовать не может. Компенсаторную роль в этой асимметрии играет тот факт, что человек способен, творя образы культуры, включать в свое сознание и образ природы.

…даже если Вселенная раздавит человека, он будет выше и благороднее своего убийцы, потому что человек осознает свое поражение, а природа не осознает своей победы…

Б. Паскаль

Основанием культуры, ее фундаментом выступают ценности. Природа, будучи первоначально враждебна человеку, с какого-то момента начинает осознаваться как ценность, через ценностное отношение она как бы включается в культуру. С другой стороны, человек осмысливает и собственные связи с природой и через это осмысление как бы включается в природу. Культура оказывается каналом, связующим природу и человека. Здесь заложена возможность примирения, но не снят и конфликт.

Разрабатывая проблему соотношения культуры и биологической природы человека, 3. Фрейд не просто назвал культуру явлением, противоположным биологической природе человека, но и утверждал, что культура возникает как подавление естественных биологических наклонностей человека, т. е. культура возникает как антипод природы, явление, враждебное ей.

Если вообразить, что ее (культуры) запреты сняты и что отныне всякий вправе избирать своим сексуальным объектом любую женщину, которая ему нравится, вправе убить любого, кто соперничаете ним заженщи ну, или вообще встает на его пути, вправе взятьу другого что угодно из его имущества, не спрашивая разрешения, – какая красота, какой вереницей удовлетворений стала бы тогда жизнь! Правда, мы сразу наталкиваемся на следующее затруднение. Каждыйдругой имеет в точности те же желания, чтоя, и будет обращаться со мной не более любезным образом, чем я с ним. По существу, только один единственный человек может поэтому стать счастливым за счет снятия всех культурных ограничений – тиран, диктатор, захвативший в свои руки все средства власти; и даже он имеет все основания желать, чтобы другие соблюдали, по крайней мере, одну культурную заповедь: не убивай.

Но как не благодарно, как, в общем, близоруко стремиться к отмене культуры! Тогда нашей единственной участью окажется природное состояние, а его перенести гораздо тяжелее… в конце концов, главная задача культуры, ее подлинное обоснование – защита нас от природы.

Фрейд 3.

Психоанализ. Религия. Культура. М., 1992. С. 19—21.

Религиозный взгляд также, по сути, признает противостояние культуры биологической природе человека. Не случайно часть из знаменитых десяти христианских заповедей сформулирована в форме запретов: не убий, не укради, не прелюбодействуй, т. е. предполагается, что у человека есть природная склонность к нарушениям культурных норм. Религии призывают человека быть лучше, перебороть в себе природные склонности – жадность, эгоизм, агрессивность, похоть. Парадоксально, что, будучи феноменом культуры, религия призывает к культуре, но признает наличие неустранимого противоречия между культурой и естественными наклонностями человека.

В социальной истории существовали и проекты, в которых оппозиция культуры и природы приобрела форму замещения неподконтрольной природы человека сознательно конструируемой культурой. Эта идея формулировалась, в частности, в Советской России как воспитание «нового человека», целиком состоящего из культуры. Такой подход выступает интеллектуальной базой любого тоталитарного проекта.

Задание. Напишите эссе, проиллюстрировав каждый из трех типов конфликта, выделенных профессором А.Л. Доброхотовым:

Временно сняв конфликт человека и природы, культура порождает три новых типа конфликта. Во-первых, – конфликт культуры и природы (экологические проблемы). Во-вторых, – конфликт культуры и человека (как конфликт кристаллизованных, застывших результатов, порождений духа и его живой активности). В-третьих, – конфликт культуры и культуры… Разные временные и локальные типы культур время от времени вступают друг с другом в конфликт, причем этот тип конфликта приносит человечеству наибольшие неприятности.

Доброхотов А.Л.

Вводная лекция курса «История и теория мировой культуры» //Армариум. Научно-методические материалы кафедры ИТМК философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова. М, 2002. С. 8—11.

Современное сознание постулирует в качестве идеальной модели коэволюционное развитие природы и культуры. Унаследованная нами культура почти неотличима от природы, она тоже дана нам и также мало может быть изменена, разве что освоена в разных сочетаниях. Природа тоже принимается такой, какая она есть, – это в равной мере относится к «зеленой» природе и к природным движениям человеческой души, от которых в такой ужас приходили культурные люди 100 лет назад. Не без влияния восточных традиций и взглядов и в Европе стали относиться к культуре как к природе, данной современному человеку такой, какой она сложилась в истории и какой, в разных сочетаниях, будет всегда. Культура-как-природа вместе с собственно природой требуют принятия, изучения и охраны во всем их разнообразии. Мы живем одновременно в двух мирах: в культуре, так же как в природе.

Практический аспект проблемы соотношения природы и культуры. Вопрос о соотношении и взаимодействии природы и культуры носит отнюдь не только теоретический, философский характер. Так, исследователи выделили 11-летний солнечный цикл, вернее, ритм космического излучения, поскольку Солнце само находится под воздействием Галактики. Цикличность солнечной активности – процесс опосредованный. Его интенсивность влияет на природные процессы на Земле и на человека, в том числе на его хозяйственную деятельность, его психику. Кроме 11-летних четко прослеживаются 22-летние и 88-летние циклы.

Л.Н. Гумилев одним из первых проследил ритмику исторических событий, периодов наибольшей активности в социально-экономических процессах. Отсюда его теория «пассионарности», понятие этносов как природных образований, подверженных воздействию «энергетических импульсов», исходящих из космоса и вызывающих «эффект пассионарности», высшей активности, сверхнапряженности. Сейчас появилось много работ медиков о ритмах эпидемий, моров в древности. Космист-биолог А.Л. Чижевский еще в 1920-1930-е гг. публиковал работы «О соотношении между периодической деятельностью Солнца и эпидемиями холеры и гриппа» (1927), «Модификация нервной возбудимости под влиянием пертурбаций во внешней физико-химической среде» (1928), «Эпидемические катастрофы и периодическая деятельность Солнца» (1930), «Земное эхо солнечных бурь» (1938).

Новосибирским ученым-медиком В.П. Казначеевым прорабатывалась идея о том, что человек генетически наследует определенную геомагнитную матрицу, своеобразный импринтинг (отпечаток) геомагнитных условий, в которых формировался плод. Люди, перемещаясь по миру, попадают в совершенно иные геомагнитные поля, которые значительно изменяются в широтном направлении, возрастая от экватора к полюсам. Такие перемещения вызывают у людей ощущения психологического дискомфорта на новом месте, раздраженности и, как следствие, социальной напряженности. Переселяясь из стран «бедного Юга» на территории благополучного «богатого Севера», люди остаются, как правило, маргиналами даже после многолетнего проживания на новой родине, они исключены из общественных процессов, их претензия быть услышанными в процессе принятия важнейших социальных решений не реализуется. Не исключено, что эта неудовлетворенность вносит свою лепту в проявления экстремизма и его крайней формы – терроризма.

Глубина понимания корреляции между природой и культурой может влиять и на повседневную практику людей, принимающих те или иные решения. Так, мы являемся свидетелями (и участниками) массового увлечения европейцев так называемыми нетрадиционными, безлекарственными методами лечения. Бум китайской, вьетнамской, индийской, тибетской медицины, основанной на природных источниках воздействия на организм, может, однако, оказать «медвежью услугу» страждущим европейцам, желающим приобщиться к естественным источникам здоровья, если не будут учтены основы механизма этого воздействия, которые лежат в плоскости природы. Каждая из этих формировавшихся на протяжении длительного времени систем благотворного воздействия на человека, питалась соками определенной земли, определенных растений и определенного мировидения.

Сохранение природы, животных, растений необходимо не единственно по соображениям их пользы для человечества, но из уважения к природе самой по себе, к ее праву на существование. Иными словами, научно-техническая активность человека не может быть безграничной, не соотнесенной с его жизненной основой. М. Хайдеггер говорил, что целью истории является не покорение мира человеком, а создание «среды человеческого обитания», которая объединяла бы людей, включала бы людей и природу в единую жизненную ситуацию.

Как видим, культурные системы возникают, формируются и изменяются, безусловно, под воздействием природных факторов, в тесной связи с ними, но все же ими не определяются.

Особый взгляд на соотношение природы и культуры характерен для теории, где культура понимается как мир символов. Создатель этой теории, немецкий философ Э. Кассирер, считал, что культура возникает в результате деятельности человека, творящего символы: «человек – животное, творящее, созидающее символы». Другие животные приспосабливаются к природе с помощью инстинктов, а человеческие инстинкты несовершенны, поэтому человек просто не выживет как вид, если не сможет создать новую реальность – «символическую Вселенную». Символ – это феномен, главная особенность которого в том, что он создан человеком, а не найден в природе. Труд, все виды деятельности, по Кассиреру, определяют человека. Благодаря этой деятельности человек властвует над природой. Символ – это и религия, и искусство, и миф, и язык. Их содержание произвольно, поскольку оно – результат свободного творчества. Объединяет их общее происхождение – деятельность, а также значимость для человека. Человек воспринимает созданные им же символы как главную реальность, как значимую реальность, как ценностный мир. Человек даже поклоняется символам, например, в религии.

Единство природы и культуры символически представлено самим обликом человека. Конфликтуя с природой, покоряя ее, человек, тем не менее, всегда рассматривал природу как собственное продолжение. Тело, данное человеку от природы, под воздействием культуры становится знаком, оно одевается в одежды, украшается макияжем, включается в пространство жилища. Да и жилище – это модель природы, оно иерархически организовано, «красный угол» символически связан с храмом, а храм – с мировым целым.

Природа вокруг превращалась в культурный ландшафт – регулярный парк с триста лет стриженым газоном, искусственными гротами. Возникшая в последнее время в ландшафтном дизайне мода на «естественную» природу предлагает иметь в саду как бы дикие уголки с высокими полевыми цветами и разнообразными колосками. Это свидетельствует, пожалуй, о новом видении соотношения природы и человека, что и выражается в соответствующей символической форме.

Природа и культура всегда встречаются, скрещиваются и разными способами взаимодействуют на уровне индивида. Реальные механизмы этого взаимодействия сложны, они, скорее всего, остаются на пороге понимания и для современной науки. Диапазон этого взаимодействия широк: от романтизации культуры и, соответственно, всего, связанного с властью человека над природой, его собственной природой в частности, до романтизации природы, а вместе с ней – наличного состояния вещей, которому человек не может противодействовать.

Многие европейские ученые и философы усматривают источник культуры в способности человека к игровой деятельности. Уже у Платона можно отыскать суждения об игровом космосе, а у Ф. Шиллера представлена довольно развернутая теория искусства как игры. Концепция игрового генезиса культуры нашла отражение в трудах Х.Г. Гадамера, анализировавшего историю и культуру как своеобразную игру в сфере языка. В своей работе «Основные феномены человеческого бытия» Е. Финк включает игру в число пяти феноменов человеческого бытия, таких как смерть, труд, господство, любовь. Но игра пронизывает все остальные феномены, без игры, по мнению Е. Финка, человеческое бытие погрузилось бы в растительное существование. Следовало бы, утверждает автор, когда-нибудь собрать и сравнить игровые обычаи всех времен и народов, зарегистрировать их и классифицировать огромное наследие объективированной фантазии, запечатленное в человеческой игре. Это была бы история «изобретений» совсем иных, нежели традиционные артефакты культуры, орудий труда, машин и оружия, но не менее важных для понимания культуры. Поскольку для человека игра объемлет все, она и возвышает его над природным царством. Здесь и возникает феномен культуры.

Наиболее полное и развернутое описание игровой концепции происхождения культуры содержится в знаменитой книге «Homo Ludens» – «Человек играющий» (1938) нидерландского ученого, историка, теоретика культуры И. Хейзинги, который показывает, что многие явления в обществе и культуре – из природы, они появились там раньше. Игра «старше» культуры, так как животные не дожидались появления человека, чтобы научить их играть. Игра переходит границы чисто биологической или физической деятельности даже в жизни животных – она выходит за пределы инстинкта, поддержания жизни. Если обозначить основные, универсальные (присущие всем живым существам) функции игры, такие как высвобождение избыточной жизненной энергии, инстинкт подражания, удовлетворение потребностей в разрядке, упражнение на пороге серьезной деятельности, тренинг на самоограничение и т. п., то становится понятно, что, имея в виду игру, присущую человеческому сообществу, в этот перечень надо добавить все то, что характеризуется понятием этического и эстетического. Поведение животных – танцевальные па тетеревов и других птиц в процессе ухаживания за «дамой сердца», соревнования ворон в искусстве полета, состязания певчих птиц и т. п. – свидетельство того, что состязание и представление предшествуют культуре в человеческом обществе, а не проистекают из нее.

Практически все события и явления культуры – не только связанные со сферой искусства, что очевидно, но и, например, право, предпринимательство, наука, профессиональная деятельность, а также повседневная жизнь имеют игру в качестве одной из составляющих. Даже религиозная жизнь может быть описана в терминах игры. Так, Платон, не колеблясь, подводил священные вещи под категории игры, утверждая, что серьезные явления следует трактовать серьезно, и именно Бог достоин всего серьезного и освященного, в то время как человек создан, чтобы быть «игрушкой» в руках Бога, и это лучшее в его судьбе. Святость вовсе не оскверняется оттого, что ее называют игрой, напротив, игра облагораживается тем, что с ее именем связывают деятельность высших сфер духа.

Разумеется, развитие цивилизации вызвало относительное расхождение между двумя областями – игры и серьезных занятий, однако изначально эти две области вместе составляли среду, в которой цивилизация обретала прочность.

Изложим в свободной форме обобщение И. Хейзингой признаков игры (рис. 2.1):[22]22
  Хейзинга Й. Homo Ludens. В тени завтрашнего дня. М., 1992. С. 21, 31—32.


[Закрыть]

1) игрой можно назвать только то действие, которое совершается не по принуждению, а свободно;

2) игра – всегда выход за пределы «настоящей» жизни;

3) игра «разыгрывается» в определенных границах места и времени;

4) игра глубоко связана с идеей порядка, что и выводит ее в сферу эстетического; в ней есть ритм, равновесие, колебания, контраст, вариация, завязка и развязка, разрешение;

5) в игре есть напряжение, подвергающее игрока испытанию: физической силы, изобретательности, выносливости, а также духовной силы, так как он, состязаясь в игре, т. е. «понарошку», вынужден держаться в рамках дозволенного;

6) игра таинственна, инобытийна, что выражается в переодевании, маскировке лица, ограничении участников в культовых действиях, которые имеют мистический характер, и т. п.

Рис. 2.1. Характеристики игры

Таким образом, игра имеет культуросозидающую функцию; это универсальная категория культуры. Даже та деятельность, которая на ранних этапах культуры была прямо направлена на удовлетворение жизненных потребностей, как, например, охота, обретала форму игры, проникалась ее настроением. Культура на ее первоначальных этапах не произрастает из игры, но «играется», развертывается в ней. Культ рос в священной игре, поэзия родилась в игре и продолжает существовать в игровых формах, музыка и танец были чистой игрой, мудрость и знание обретали словесное выражение в освященных обычаем играх, проходивших как состязание, улаживание споров оружием, условности жизни аристократии основывались на игровых формах.

Однако функцию созидания культуры игра может выполнять, оставаясь именно игрой. У нее есть свои правила, но эти правила устанавливаются и признаются свободно. Нарушитель правил игры разрушает саму культуру. Для того чтобы игровое содержание культуры могло быть созидающим или подвигающим культуру, оно должно быть чистым. Для человеческой игры характерны увлеченность, напряжение, радость; характерен ритуал, т. е. определенные действия, которые не связаны с практической пользой, но высоко ценятся человеком. Игра несовместима с насилием. Насилие – какие бы формы оно ни принимало – это всегда положение «вне игры». Управляемая игра – это не игра.

Игра крайне важна и в жизни взрослого человека. Стремясь к определенным внешним целям, результатам, достижениям, мы порой утрачиваем смысл деятельности, ее свободу, начинаем функционировать автоматически, почти бессознательно. Деятельность, ее цели определяют нас, а не мы ее, и возможность вернуть этой деятельности ее человеческий, сознательный характер связана с остановкой ее, с отстранением, с обыгрыванием.

И. Хейзинга показывает, как преломляется игровое начало в разных сферах культуры, в частности в сфере права (полагаю, будущим юристам будет небезынтересен этот взгляд). Три аспекта, считает И. Хейзинга, позволяют говорить о праве как игре: судебный процесс как вид азартной игры, как состязание, как словесный поединок. На первый взгляд сфера права, закона и правосудия отдалена и даже противостоит игре, но существует такой элемент, как состязательность (например, судебный спор сторон для греков – своего рода битва, обусловленная жестокими правилами).

На игровой характер указывают даже формы правовой жизни. Так, место для свершения правосудия – это священное место, отгороженное от обычного мира; магический круг, внутри которого привычное деление людей по рангу временно прекращается. Прежде чем приступить к отправлению правосудия, судьи облачаются в мантию или надевают парик. И это не просто реликт прежнего церемониального облачения; это, скорее, напоминает примитивную танцевальную маску первобытных народов. Все это делает человека «иным существом». Наконец, строгая процедура, в которой две стороны и каждая хочет добиться победы, придерживаясь, однако, строгих правил, последовательности участия и т. п. Не случайно эти сюжеты так популярны в кино и на телевидении.

Театральность в европейской культуре проявлялась и в поведении образцового средневекового рыцаря, руководствовавшегося рыцарским кодексом чести, и в аутодафе эпохи Возрождения. В театрализации мероприятия на грани смерти атмосфера сгущалась, становилась коллективным переживанием, страх смерти отступал, сменяясь торжественным исполнением своей роли. Театральность позволяла преодолевать страх смерти и находить удовлетворение в таком преодолении. Следует вспомнить и впечатляющие массовые факельные шествия праворадикальных движений в первой половине XX в.

Особое место в работе И. Хейзинги уделено спорту. По мнению автора, современный ему спорт растерял все лучшее из игрового содержания, так как спортивные состязания уже не имеют древних таинственных, мистических черт. Причины этого – «техничность, организованность, материальная оснащенность и научное осмысление». В современной культуре две тенденции: с одной стороны, в случае спорта – это игра, все более жесткая в своей серьезности, но при этом считающаяся игрой; в другом случае – серьезное занятие, вырождающееся в игру, но продолжающее считаться серьезным.

Игровой элемент присутствует и в такой серьезной сфере, как наука, в состязании в отгадывании загадок, хотя современная наука, с ее стремлением к строгости, любви к истине, относительно мало доступна для игрового подхода и обнаруживает меньше игровых черт, чем в ранние годы ее возникновения или в период ее оживления, от Ренессанса до XVIII в.

В общественной жизни игровые формы используются для сокрытия намерений общественного или политического характера, т. е. это притворная игра. В культуре всегда были и вульгарные формы игры – жажда грубых сенсаций, тяга к массовым зрелищам и т. п. Поскольку работа создавалась в момент торжества гитлеровской пропаганды в Германии, И. Хейзинга не мог не отреагировать на это явление современной ему культуры, написав следующее: «Подлинная игра исключает всякую пропаганду. Она содержит свою цель в самой себе. Ее дух и ее атмосфера – радостное воодушевление, а не истерическая взвинченность. Сегодня пропаганда, которая хочет завладеть каждым участником жизни, действует средствами, ведущими к истеричным реакциям масс, и поэтому даже когда она принимает игровые формы, не может рассматриваться как современное выражение духа игры, но только как его фальсификация». Через некоторое время Нидерланды были оккупированы, и 70-летний мыслитель попал в концентрационный лагерь. Поистине, мысль – это судьба.

Современные общества вынуждают все более расширять спектр социальных ролей, которые призван играть человек, однако он не может выполнять все возложенные на него функции разом, поэтому игра все больше приобретает формы лицемерия. Особенно это выражено в так называемой массовой культуре, на чем мы остановимся специально.