Текст книги "Охота на гончих"

– Что такое, дорогая? – услышала она ехидный голос мужа. – Взвар слишком сладкий или разбитое сердце нашего общего приятеля уже не настолько вас трогает?

– Эйнар ведет себя отвратительно, – прошипела Нэрис. – И в этом нет ничего забавного, между прочим! Малышка совсем отчаялась, она в лепешку готова разбиться ради него, а он… Только о себе и думает. Обидели его, несчастного, вы поглядите! Тьфу!

– Ты только что плюнула мне в тарелку.

– А? – рассеянно переспросила она. – Тарелка? Ну на, возьми мою… Бездушный сухарь!

– Милая, – изумился лорд Мак-Лайон, – ну а меня-то за что?!

Она махнула рукой:

– Извини. Это все Эйнар… Может, ты с ним поговоришь?

– Вот уж спасибо. Мне мои кости еще дороги. Все, что я мог сказать по этому поводу, я ему уже сказал. И, кстати, до сих пор об этом жалею.

– Но бедный ребенок…

– Милая, – Ивар отставил чашу и повернулся к жене, – этому «ребенку» уже пятнадцать лет. Северные женщины, конечно, созревают позднее наших, но тем не менее. Я согласен, Эйнар ведет себя по-скотски, но давай попробуем рассуждать трезво: он уже никуда не денется. Это раз. Два – через год-другой Хейдрун повзрослеет и осознает свою силу. Она красива, но пользоваться этой красотой пока не умеет. Зато когда научится…

– Ха! – сказала леди Мак-Лайон. И засопела.

Советник раздраженно поморщился: он знал, что было на уме у супруги. «Черт бы побрал женское любопытство и излишнюю откровенность, – в очередной раз подумал лорд. – Вот что стоило Грейс в свое время чуть придержать язык?»

– Ты слишком увлеклась сравнениями, моя дорогая, – помолчав, сказал он. – Ну да ладно. Предположим, между нынешней Хейдрун и тогдашней леди Кэвендиш есть некоторое сходство. Они обе хороши собой и влюблены без взаимности… Только кое о чем ты забыла, Нэрис. Я не Эйнар. Он, как и конунг, человек эмоциональный, меряет жизнь и людей совсем иной меркой. Поэтому, уверяю тебя, у его молодой женушки есть все шансы в ближайшем будущем заполучить его сердце в полное свое распоряжение. Тем более что руку она уже получила. Не забывай, чья она дочь. Ингольф Рыжий всегда брал то, что хочет… Так что прекращай тыкать меня носом в декольте несравненной Грейс! Тем более что любовь любовью, а подобных вывертов она, в отличие от Хейдрун, ни от кого терпеть бы не стала.

Лорд кивнул на высокий стол. Нэрис вздернула подбородок:

– Конечно! А кто бы стал? Да устрой ты что-нибудь подобное на нашей свадьбе, я бы… я бы… Развелась бы на месте, вот!

– Угу, – весело хохотнул советник короля Шотландии. – Ты пыталась, я помню. Аж два раза. И как, успешно, леди Мак-Лайон?

– Язва, – буркнула Нэрис, но улыбку сдержать не сумела – уж больно самодовольный вид был сейчас у ее супруга. – Ну, хорошо… Понадеемся на твой опыт. В конце концов, Хейдрун и правда очаровательная девочка.

Ивар посмотрел на молодоженов. Эйнар пил, его юная жена тихонько вздыхала, с завистью глядя на пляшущих в кругу мать и братьев, сидящий в паре локтей от новобрачных Харальд – как обычно, хмурый и неулыбчивый – вяло что-то жевал. Ел он мало, но, в отличие от младшего брата, спиртным не увлекался. Цедил то ли взвар, то ли просто воду и поглядывал вокруг безо всякого интереса. Похоже, праздник его не очень-то радовал. «Интересно, почему? – подумал лорд Мак-Лайон. – У Эйнара хотя бы причина есть, но Харальд? Кажется, его никто против воли не женил». Советник порылся в памяти: старший из оставшихся в живых сыновей Длиннобородого был вдов, и уже, кажется, достаточно долгое время – Нэрис что-то такое упоминала. Заметив мимолетный взгляд Харальда, брошенный на новобрачную, Ивар прищурился: в светлых глазах норманна появилось какое-то странное выражение. Тревоги или… ожесточенности?

Советник заинтересованно подался вперед, но Харальд уже уткнулся в свою миску, оставив изнывающую от безделья гончую с носом. Лорд разочарованно вздохнул про себя – и здесь не повезло. Может, конечно, показалось или было, да внимания не стоило, но хоть какое-то развлечение! Вынужденный соблюдать трезвость и равнодушный к танцам, Ивар откровенно скучал. Ему было душно и жарко, от толкущихся вокруг людей рябило в глазах, к тому же пристроившийся на другом конце лавки скальд, судя по всему, всерьез вознамерился сделать шотландского гостя глухим на оба уха.

 
Эй-я, гребцы, пусть нам эхо отдаст наше гулкое: Эй-я!
Глуби морской властелин, улыбнувшийся радостным ликом,
Выровнял синюю гладь и дыхание бурь успокоил.
В долгом безветрии спят – не колышутся тяжкие волны…
Эй-я, гребцы, пусть нам эхо отдаст наше гулкое: Эй-я!
 

Королевский советник скривился, как от зубной боли. Голос у подлеца скальда был, что труба иерихонская, а уж это его «эй-я» и вовсе сносило с лавки. Может, с борта драккара оно звучало бы не так душераздирающе, но в закрытом помещении…

 
Эй-я, гребцы, пусть нам эхо отдаст наше гулкое: Эй-я!
Нос, как веселый дельфин, ты ныряй, рассекая пучину,
Глубь, застони под веслом и вставай на руках, подымаясь.
Борозды пенные пусть разбегаются долго кругами…
Эй-я, гребцы, пусть нам эхо отдаст наше гулкое: Эй-я!
 

Лорд Мак-Лайон закатил глаза. И, повернувшись к хихикающей супруге, от которой не укрылись его страдания, умоляюще свел брови домиком:

– Милая, заткни этому мерзавцу глотку, а? Еще куплет – и я с ума сойду!

– А сам что не заткнешь? Ты ведь мужчина.

– Вот именно поэтому. Могу не сдержаться… А он, поганец, из свиты Рыжего, не расплатимся потом.

Нэрис снова хихикнула и, утешительно погладив мужа по плечу, встала с лавки:

– Ладно уж. Иду тебя спасать!..

Она окинула придирчивым взглядом стол, уцепила одной рукой полный кувшин дорогого заморского вина, другой – миску с кусками жареной козлятины и решительно направилась к голосистому певцу. На беду несчастного лорда, добраться до «мерзавца» оказалось непросто – скальда окружало плотное кольцо изрядно подпивших бойцов, и, пока леди протолкалась сквозь них, момент был безвозвратно упущен.

 
Эй-я, гребцы, пусть нам эхо отдаст наше гулкое: Эй-я!
Дышит над далями Кор, позовем мы его нашим: Эй-я!
Светлое море у нас под кормою запенится: Эй-я!
Гулкими стонами нам побережье откликнется: Эй-я!..[22]22
  Автор песни Виктор Заславский.


[Закрыть]
 

– Эй-я!! – хором взревели подхватившие припев норманны. У Нэрис заложило уши. Едва удержавшись на ногах, она тем не менее пробилась к концу скамьи и, не дав зловредному скальду сызнова раскрыть рот, бухнула на стол кувшин:

– Хвала тебе, сладкоголосая птица великого севера! Ты нас порадовал песней, так прими же ответный дар – не побрезгуй, промочи горлышко. А коль вино рубиновое по душе придется, так…

Ивар ухмыльнулся, глядя, как щебечущая супруга указывает куда-то в конец комнаты. Что она говорила скальду, советник не слышал, но заинтересованный взгляд «сладкоголосой птицы», брошенный на кувшин, истолковать превратно было невозможно. «Аж ноздри задрожали, – удовлетворенно отметил лорд. – Конечно, браги он за свою жизнь выпил столько, что утопиться впору, а дарами южных виноградников ярл с дружиной небось не делится». Ивар помахал рукой находчивой женушке: возвращайся, мол, и окинул взглядом гостей. Человек триста, не меньше! И половина с трудом на ногах уже держится. Ну, еще бы – норманнские пьянки страшнее набегов. А уж пьянки свадебные особенно: чаши наполняют по самую кромку, пьют до дна и поднимают, согласно традиции, едва ли не каждые пять минут. Там только обязательных тостов почти целая дюжина! Первый – за Одина, второй – за Ньёрда и Фрейра, о доброй жатве и мире, потом «слово вождя», без которого ни один праздник не обходится, следом тост за умерших родичей да их великие дела, после – за счастье молодых… И это ведь только начало, хотя неподготовленные гости даже до шестого тоста редко доживают. Сползают с лавок тихонечко, на их место садятся новые – и так до бесконечности. Точнее, до того, как последний не отключится. Лорд Мак-Лайон с сомнением поглядел на выстроившуюся перед ним череду кувшинов и мысленно признал правоту брауни: лучше пару недель потерпеть, чем потом еще год лечиться. Это тебе не посиделки в королевской гостиной…

– Ивар, – рядышком на лавку плюхнулась помятая супруга. – У нас в Византии какие-нибудь интересы имеются?

– Не сказал бы, – глава Тайной службы, отвлекшись от размышлений о здоровье, удивленно приподнял бровь. – А что случилось?

– Да я скальда этого к византийским купцам отправила, – развела руками Нэрис. – Дескать, такой талант весь мир узнать должен… Что ты хохочешь?! Ну просто они от нас дальше всех сидят – у самой перегородки, дальше только дверь. Не на улицу же мне гнать его было?

Она, надувшись, пихнула веселящегося мужа кулачком. И зевнула в рукав.

– Устала? – Ивар обнял жену за плечи.

– Страшно. Послушай, нам обязательно здесь до самого утра сидеть? Мы ведь просто гости!

– К сожалению, не «просто», – поморщился лорд. – Кого конунг лично на торжество пригласил, тот раньше высочайшего соизволения и шагу к двери сделать не моги… Облокотись об меня, котенок, все тебе удобней будет. И потерпи еще хоть часок – скоро молодых на брачное ложе проводят, вот под это дело мы с тобой и слиняем. У меня у самого уже голова пухнет. Тихоня-то вон как славно устроился!

Нэрис с завистью взглянула на Ульфа, уронившего голову на руки и весьма явственно похрапывающего в стол, и сказала со вздохом:

– Ему же в ночной караул, а мы еще выспимся… Кстати, где Творимир? Я его последний раз аж возле храма видела.

– Творимира я отпустил. До утра, он уж который день просится… Мне его приятель, конечно, не сильно нравится, но дружбу надо уважать. Кстати говоря, они оба здесь – вон туда посмотри. Справа от двери, в углу, где русы сидят. Я гляжу, эти и в праздник наособицу держатся?

Леди Мак-Лайон повернула голову – действительно, пропавший воевода обнаружился в самом конце огромной комнаты в компании соотечественников. Они с беловолосым Вячко сидели на лавке плечом к плечу и, бурно жестикулируя, что-то обсуждали. Остальные дружинники-русы в беседе старых друзей не участвовали – стукались кружками, выплескивая на пол пенную медовуху, закусывали, хохотали – в общем, ничем решительно не отличались от норманнов. Нэрис задумчиво наморщила лоб. Что-то определенно было не так, а вот что конкретно?

– Ой, – вдруг снизошло на нее, – да ведь я впервые вижу, как наш Творимир разговаривает! Нет, я знаю, что он немым сроду не был, но все же… до чего удивительно!

– А толку? – подосадовал Ивар. – Во-первых, все равно ни черта не слышно, а во-вторых – они же небось на своем языке болтают. Жаль. Я б вот полюбопытствовал.

– И тебе не совестно?..

– С чего бы? Мне этот Вячко никуда не уперся, чтобы приличия ради него соблюдать. Кроме того, меня с поличным еще ни разу не ловили… Слушай, толкни Тихоню в бок. Расхрапелся. Я, глядя на него, сам скоро на лавке растянусь – и окончательно паду в глазах общественности. Может, потанцуем?

– Я так не умею, – без особенного сожаления призналась Нэрис. – Меня другим танцам учили. Но ты иди, если хочешь.

– Нет уж. Позориться – так вместе. Опять объелась, что ли?

Она смущенно опустила глаза. Ивар, улыбнувшись, заглянул в свою чашу – на дне сиротливо плескались остатки какого-то травяного отвара. На вкус он был куда лучше, чем могло бы показаться, но хорошему вину, к сожалению, конкуренции составить все равно не мог.

– Надо было с собой пару унций чаю прихватить, – запоздало посетовал королевский советник. – Я от этой травы позеленею скоро.

– Чай? – Нэрис пожала плечами. – Думаю, и тут найдется. Берген – торговый город. Норманны, может, и другие напитки предпочитают, зато купцов заморских здесь полно. У кого-нибудь да отыщем! Только стоить, конечно, втридорога будет.

Ивар задумчиво кивнул. Потом с кислой миной пригубил из чаши и решил, что шотландская казна уж как-нибудь переживет еще одну незапланированную трату. Тем более что на фоне давешней горностаевой муфты даже лучший китайский чай будет смотреться бледно… Разбавив остатки травяного отвара водой, лорд Мак-Лайон бросил рассеянный взгляд на высокий стол. К нему только что подошли Дагмар и Бьорн: оба запыхавшиеся, румяные. Девушка придерживала одной рукой рваный подол юбки – вероятно, кто-то из танцоров был не очень осторожен. Дочь ярла Гуннара уселась на лавку напротив Хейдрун и, вынув из мешочка на поясе нитку с иголкой, принялась чинить платье. В каждом ее движении сквозило нетерпение – девушке определенно хотелось скорее вернуться в круг. Бьорн отыскал глазами свою чашу, плеснул в нее вина из кувшина и залпом осушил. Наклонился к невесте. Та торопливо закивала головой, сделала еще несколько стежков и зубами разорвала нитку. Дружинник подал ей руку, помогая встать. Уже уходя, Дагмар повернулась к Хейдрун и что-то весело сказала. Что именно, Ивар не расслышал, но догадался по вспыхнувшему лицу новобрачной – дочь Гуннара позвала девушку танцевать. Хейдрун метнула вопросительный взгляд на мужа, но ответной реакции не дождалась. Дагмар, пожав плечами, позволила жениху снова увлечь себя в круг – спустя пару мгновений влюбленная парочка уже вновь весело плясала меж двух очагов. Хейдрун, едва не плача, смотрела них, и губы ее ощутимо дрожали. Ивар с неодобрением покачал головой.

И от дочери Ингольфа Рыжего этот жест, похоже, не укрылся. Щеки Хейдрун запунцовели еще больше, в ярко-голубых глазах мелькнула отчаянная решимость. Собравшись с духом, юная жена сэконунга склонилась к супругу и тронула его за локоть.

– …пожалуйста! – донеслось до навострившего уши лорда сквозь чуть сбавившую темп музыку плясовой. – Что ж мы сидим? Погляди, как братья в кругу пляшут! И Дагмар с женихом… Неужто мы хуже? Пойдем, вино отсюда никуда не денется – вернемся, я сама тебе чашу поднесу. Праздник ведь, Эйнар, наш с тобой праздник!

Лицо молодожена потемнело. Глаза, еще минуту назад не содержавшие даже проблеска мысли, сверкнули сталью.

– Праздник? – глухо рыкнул сэконунг, одним движением стряхнув со своего локтя руку девушки. – Эвон как! А мне-то, дураку, и невдомек… Уйди, Хейдрун! Хочешь, пляши, хочешь – вешайся, все едино! Не мила ты мне!..

Тем, чтобы хоть немного понизить голос, Эйнар себя утруждать не стал. Сидящий рядом с ним Харальд повернул голову. Несколько человек, танцевавших с краю, тоже заоборачивались. Ивар с опаской покосился в сторону главной двери – не долетело ли до ярлов? Но оттуда все так же слышались воинственные вопли на три голоса, хруст ломаемого дерева и возбужденный гомон дружинников. Как ни орал Эйнар, победный рев его батюшки все-таки взял верх… Лорд услышал, как рядом громко зашуршали юбки, и едва успел схватить за руку вскинувшуюся жену:

– Куда? Сами разберутся!

– Разберутся, а как же, – свирепо пропыхтела Нэрис, вырываясь, – видела уже. Пусти!

– Чтобы ты сэконунгу при всем честном народе миску с кашей на голову надела? Разбежался. Сядь, тебе говорят!

– Не сяду! – воинственно заявила она. – И твой сэконунг мне даром не нужен, пьянь бессовестная… Я иду к Хейдрун!

Сделав усилие, леди Мак-Лайон выдернула-таки руку из ладони мужа и торопливо засеменила в сторону молодоженов. Ивар, подумав, не стал ее догонять. Напускаться на Эйнара с упреками Нэрис, похоже, и впрямь не собиралась, а бедную новобрачную советнику все-таки было жаль. Он посмотрел на Хейдрун: глаза полны слез, ладошка прижата ко рту… М-да. Если так пойдет и дальше, дело вполне может кончиться разводом. Или мордобоем. Вряд ли ярлу Ингольфу придется по вкусу такое вот обращение с его дочерью! Ивар вспомнил взбудораженного рождением принцессы правителя Шотландии и крякнул: Эйнар играет с огнем. К дочерям у большинства отцов, даже таких неприступных на вид, как Рыжий, отношение бывает на удивление трепетным. «А влюбленные обычно теряют всякое самоуважение, – критично подумал лорд. – Не знаю, как насчет миски на голову, но уж возмутиться она могла бы. Не рабыня все-таки, да еще и учитывая такого папеньку. Своей уступчивостью себе же хуже делает».

Назвать дочь могущественного ярла размазней Ивар не смог даже в мыслях, но его не самое лестное мнение Хейдрун тут же подтвердила. Порывисто отодвинулась от мужа, вскочила с лавки и, громко всхлипнув, бросилась в дальний правый угол. Он был занавешен ткаными пологами и, несомненно, казался бедняжке надежным укрытием… Лорд Мак-Лайон, проводив задумчивым взглядом спину новобрачной, пришел к выводу, что гордость у нее все-таки есть. Не захотела реветь на людях. И к братьям да батюшке не побежала жалиться. Ребенок? Что ж, возможно, – но далеко не робкого десятка. Проплачется, а потом дождется своего часа – и задаст муженьку перцу… Что, учитывая обстоятельства, кое-кому явно пойдет на пользу.

Перехватить Хейдрун у стола Нэрис не успела. Девушка, вся в слезах, исчезла за одним из пологов еще до того, как леди Мак-Лайон добралась до середины высокого стола. Дремлющие на полу собаки Рагнара, увидев приближающуюся женщину, резво повскакивали с мест и принялись виться вокруг нее, виляя хвостами. Пока Нэрис протолкалась сквозь них, пока извинилась перед Харальдом, которого в процессе задела локтем, беглянки уже и след простыл. Найти ее, разумеется, не составило бы труда – угловой полог с искусно вышитым изображением оленя все еще колыхался, выдавая Хейдрун с головой. Однако у самого конца стола жалостливая леди с размаху налетела на Астрид.

– Нэрис? – Старшая невестка конунга, чудом не упустив из рук прижатые к груди кувшины, удивленно посмотрела на гостью. – Что с вами? Куда вы так спешите?

– Я хотела… понимаете… там Хейдрун!

Она ткнула пальцем в сторону оленя. Астрид с недоумением переспросила:

– Хейдрун? На нашей половине? Что она там делает?

– Я так понимаю, плачет, – сердито ответила Нэрис. И бросила выразительный взгляд через плечо на Эйнара, подтягивающего поближе очередной кувшин. Северянка последовала ее примеру и понимающе нахмурилась.

– Ясно, – сказала она, водворяя свою ношу на стол. – Я ждала чего-то подобного, но Рагнар, как всегда, надеялся… Благодарю, леди Мак-Лайон. Возвращайтесь за стол, прошу вас, с Хейдрун все будет в порядке. Я о ней позабочусь.

– Но…

– Вы наша гостья, – в очередной раз повторила Астрид. – Отдыхайте, развлекайтесь и не волнуйтесь из-за нас. Все устроится. В конце концов, для меня эти несколько минут послужат хоть какой-то передышкой.

Она быстро улыбнулась сконфуженной Нэрис и, круто развернувшись, широким шагом направилась к лежанкам в углу. Леди Мак-Лайон оставалось только кивнуть ей вслед и вернуться к мужу. Астрид была как всегда вежлива и тактична, но Нэрис, пока шла обратно, все никак не могла отделаться от мысли, что она влезла не в свое дело – и ей на это весьма недвусмысленно указали. «Эта Астрид – просто сторожевой пес какой-то!» – без энтузиазма подумала леди. И машинально почесала за ухом ткнувшуюся ей в руку носом собаку.

– С вами всегда проще, – пробормотала она. И улыбнулась – пес, виляя хвостом, распахнул пасть и шумно задышал. Он был белый и лохматый, удивительно чистый для большинства норманнских собак. Нэрис, подобрав юбки, примостилась на краю лавки – возвращаться к ехидному лорду Мак-Лайону несолоно хлебавши ей сейчас не очень хотелось. Белому псу, кажется, такой маневр пришелся по душе: он тут же положил башку на колени Нэрис и еще быстрее завертел пушистым хвостом.

– Красивый мальчик, – проворковала леди, наглаживая собаку по крутому лбу, – большой… хороший… Хочешь чего-нибудь вкусненького, да?

Хвост замелькал в воздухе с утроенной силой. То, что гостья говорила с его обладателем на чужом языке, очевидно, не имело значения. Нэрис обернулась на стол, выискивая взглядом угощение. Как назло, ближайшие миски были по большей части пустыми, а чтобы дотянуться до дальних, пришлось бы встать и перевеситься через весь стол.

– Пойдем со мной, – сказала она, взглянув на замершего в ожидании пса. – У нас там много костей осталось. Хочешь?

Она поднялась и, зазывно оглядываясь, направилась к своему столу. Но пес за ней не пошел – широко зевнул, на миг зажмурившись, и улегся возле лавки. «Кажется, я сегодня ни у кого не имею успеха», – хмуро подумала Нэрис. Прошла мимо сэконунга, в красках представляя, какую могла бы влепить ему затрещину, будь он, к примеру, ее сыном… и удивленно остановилась. Харальд, за чьей спиной она находилась в этот момент, взял со стола свою чашу и поставил рядом на лавку. Покосился в сторону Эйнара, занятого возлияниями, сунул руку в кошель и, вынув небольшой полотняный мешочек, дернул тесемку на его горловине. Из мешочка в чашу посыпался грязно-зеленый крупитчатый порошок. Нэрис растерянно заморгала. Что он делает? И зачем? Если это лекарство, то странно прятать его от чужих глаз, а если…

Харальд вытряс из мешочка все до последней крупинки, сунул тряпочку обратно в кошель и поставил чашу на стол. Долил воды из кувшина. И, уже без всяких предосторожностей повернувшись к младшему, позвал:

– Эйнар!

Нэрис похолодела. Яд?! Он хочет… предложить его брату?!

Сэконунг обернулся. Пьяно икнул и поднял в нетвердой руке свой кубок:

– Харальд!

Они кивнули друг другу и с улыбками опрокинули в себя чаши. Нэрис, успевшая за эти несколько мгновений вообразить себе невесть что, тихо ахнула и вся подобралась, но с Харальдом ровным счетом ничего не случилось. Он поставил чашу на стол, утер рот ладонью и после некоторых раздумий вплотную занялся жареной треской, лежащей перед ним на тарелке.

– Ничего не понимаю, – пробормотала себе под нос обескураженная леди. И заторопилась к мужу.

Лорд Мак-Лайон, со смешком подвинувшись на лавке, взглянул на запыхавшуюся супругу:

– Что, семейство не потерпело вмешательства? А я ведь предупреждал.

– Помню, помню, – быстро закивала Нэрис. Горести Хейдрун уже вылетели у нее из головы. – Ну да и бог с ними со всеми. Послушай, Ивар, тут такое странное дело! Я сейчас видела, как Харальд…

Договорить она не успела – на стол упала тень от широкой фигуры конунга. Ивар поднял голову:

– С возвращением! Надо полагать, победил сильнейший?

– Нет. – Олаф, двумя пальцами сграбастав очередной кувшин, потянулся за своей чашей. – Ингольф меня на четыре бочонка обошел, морда рыжая…

Советник короля Шотландии довольно сощурился. А в ответ на вопросительный взгляд Длиннобородого пояснил:

– Я на ярла Ингольфа два золотых поставил. Жила!.. Эй, Жила! Ты глухим-то не прикидывайся! Проиграл – плати давай.

– Утром расплатимся, – буркнул с противоположного конца стола дружинник. – Небось разгулялись только-только… А вот конунг свое возьмет – так еще поглядим, кто кому монет в мошну отсыплет!

Олаф уязвленно крякнул. Плеснул себе браги, отхлебнул и надменно приподнял брови:

– Сам-то что сиднем сидишь, Мак-Лайон? Забавами нашими брезгуешь али только других судить горазд? Иль осрамиться боишься, а?

– Не без этого. Я свой потолок знаю, и до вас мне, увы, далеко. Так же как и до ваших славных ярлов. – Ивар улыбнулся. Потом бросил взгляд на супругу, которую просто распирало от какой-то новости, и добавил как бы между прочим: – Только разве один я сиднем сижу? Ваши сыновья, кажется, вполне со мной солидарны.

Он шевельнул плечом в сторону высокого стола. Конунг без интереса скользнул глазами по зевающему Харальду, словно вместо него там сидел какой-нибудь безымянный дружинник, и остановил взгляд на Эйнаре. Тот как раз присосался к очередному ковшу. Длиннобородый поджал губы. И повысил голос, обращаясь к младшему сыну:

– Кончай хлобыстать! Не последний раз за столом сидишь, встань, разомни кости. Сейчас еще с пяток бочонков прикатят, мореных, как раз по тебе будет… Гуннар! Открывай сундук, тащи Эйнарову секиру!

Сэконунг поднял мутный взгляд от ковша и промычал что-то невнятное. Язык его слушался плохо, но Нэрис все равно залилась краской – куда конкретно жених послал дорогого батюшку, она не расслышала, но догадалась. Олаф насупил брови и отставил кубок в сторону:

– Вставай, слюнтяй! До чертей допился, нюни распустил!.. Отцу перечить? Семью позором крыть? Да над тобою гости уж в голос смеются! Вставай, сказал! Немедля!

– Н-не буду, – набычился Эйнар. И демонстративно потянул к себе чью-то не допитую чашу.

Олаф побагровел. Шагнул к непокорному отпрыску, перегнулся через стол и, сграбастав Эйнара за грудки, прошипел:

– Вставай! Или хочешь, чтоб пинками под зад погнали? Дак это я быстро… Нажрался он, глянь-ка, и слова ему не скажи! Вставай, свинья! Конунг тебе приказывает!

Харальд, подавив судорожный зевок, махнул рукой:

– Да брось, отец. Он сейчас слов не слышит.

– Мое – придется! – уперся рогом Олаф. И нещадно встряхнул сына. – Подымай зад от лавки, пьянь! Ну, кому сказано?!

В мутных глазах сэконунга зажглась злоба. Он выпустил чашу и, стиснув пальцами запястья отца, коротким движением боднул его головой прямо в лицо. Удар был настолько силен, что не ожидавший такого поворота Длиннобородый с воплем отшатнулся назад.

«Но это ненадолго, – отметил Ивар, видя, как непочтительный сын лезет на лавку с ногами – вероятно намереваясь перемахнуть через стол и всыпать родителю по первое число. – И мордобоя, похоже, все-таки не избежать… Одна радость, что не Ингольфу этот буян под горячую руку попался. Эйнар ему не сын, чтоб с ним миндальничать».

– Ивар, – испуганно зашептала Нэрис, прижимаясь к мужу. – Они же сейчас подерутся!

– Вполне возможно. И я между ними уж точно не полезу.

– Но…

Развить мысль леди не дали – Харальд, наконец осознавший серьезность намерений молодожена, кое-как сбросил сонное оцепенение и рывком поднялся с лавки. Покачнулся, взмахнул рукой, чтобы сохранить равновесие, а потом, в два шага оказавшись возле младшего брата, сдернул его со стола.

– Остынь, – велел он. – Не зли конунга.

Эйнар затрепыхался, силясь высвободиться:

– Пусти! Пусти, слышишь?! Не твое это дело…

Харальд промолчал, но захвата не ослабил. Длиннобородый, утирая с лица кровь, снова навис над столом. «Зол как черт», – подумала Нэрис, краем глаза заметив появившихся из-за полога в углу невесток конунга. Новобрачная следом за старшей женщиной подошла к столу, взглянула на невменяемого от злости супруга, костерящего последними словами отца с братом, – и застыла на месте. Прекрасные синие глаза вновь наполнились слезами.

– Вот, значит, как? – медленно произнес конунг, с неожиданным любопытством вглядываясь в лицо младшего сына. – Кулаки зачесались? Отцовская воля не по вкусу? Ну, хорошо…

Он вытер окровавленные ладони о штаны и принялся закатывать рукава. Харальд нахмурился:

– Отец?

– А чего… – ни к кому не обращаясь, проговорил Длиннобородый. – Коли уж кой-кому здесь так приперло зубами-то поплеваться… Пороть – оно, может, и поздно, а в пол рожей уткнуть всяко не помешает!

– Отец! – повысил голос Харальд, еле-еле сдерживая извивающегося брата. В голосе мужчины зазвенела тревога. – Во имя богов, оставь ты его в покое!.. Тебе рать вести, а он себя не помнит!

Затрещала ткань вышитой золотом рубахи: воспользовавшись тем, что брат занервничал, сэконунг вырвался из его рук. Дернулся было к обидчику, но вдруг остановился – только с силой уперся стиснутыми кулаками в край столешницы. Олаф невольно отпрянул, такой яростью дышало лицо сына.

– Вовремя братец поход помянул, – глухо сказал Эйнар, не сводя с отца полубезумного взгляда. – Кабы не даны, так валяться бы тебе сейчас со свернутой шеей… А Гуннара ты, конунг, попридержи. Как бы чего не вышло – вдруг я бочонок с твоей головой перепутаю? Нам ведь, свиньям, разницы особой нету!..

Он явно нарывался на драку. Нэрис испуганно втянула голову в плечи и еще теснее прижалась к мужу. Тот нахмурился: в сторону главного стола теперь уже были повернуты головы всех присутствующих. Скальды заткнулись, музыканты перестали играть. «Черт бы побрал эту семейку, – в сердцах подумал королевский советник, на всякий случай заслоняя супругу плечом. – Два норманнских барана, один другому не уступит. И был бы смысл – а так? Одна радость, что безоружные, с этим у северян на пирах строго. Только б Гуннар и правда Эйнарову секиру из сундука не вынул!» Ивар с тревогой оглянулся на дверь. Перегородки, за которой стояли сундуки с оружием, из-за толпы гостей ему было не видно. Остается только надеяться, что Гуннар не слышал приказа конунга и…

– Черт! – тихо выругалась королевская гончая.

К столу, держа под мышкой заиндевевший бочонок, а в руке – немалых размеров топор, медленно приближался ярл Ингольф. Следом за ним сквозь толпу торопливо продирался Гуннар.

– Нэрис, буди Тихоню, и уходите отсюда.

– А как же…

– Без разговоров! – зашипел лорд. Отодвинул от себя пискнувшую жену и, уже начав подниматься с места, услышал спокойный голос рыжего ярла:

– Не тереби парня, Олаф. Что ему секирой махать без пользы? Не в бой небось. Да и рассвет не за горами, уж перина лебяжья молодых заждалась. Кончай реветь, Хейдрун! Муж тебе отныне господин. Чем сырость разводить, лучше б чашу поднесла супругу, как заведено. Я вот и браги принес, у вас-то здесь хоть шаром покати…

Ингольф, плечом оттерев сопящего конунга в сторону, поставил перед Эйнаром свою ношу. Подкинул в руке секиру, примерился – и одним точным, хрустким ударом снес половину бочонка. Прилипшая ко льду крышка откатилась под ноги чьим-то дружинникам. Ярл сунул топор в руки подошедшему Гуннару и бросил через плечо:

– Подать мне мой кубок! С зятем дорогим выпить желаю!

Приказ был исполнен мгновенно. Ингольф, зачерпнув брагу прямо из ополовиненного бочонка, поднял руку:

– Эйнар!

Глотающая слезы Хейдрун, схватив ближайшую к Эйнару чашу, по примеру отца наполнила ее и подала мужу. Все затаили дыхание. Тесть и зять молча смотрели друг другу в глаза, и встревать в этот безмолвный поединок не осмелился даже Олаф… Хрустнули в тишине костяшки пальцев. Эйнар отвел взгляд.

А потом обхватил непослушными ладонями ножку золотой чаши и поднял ее над головой.

– Ингольф! – хрипло ответил он.

Рыжий бесстрастно кивнул. Забулькала в глотках брага. Лорд Мак-Лайон, мысленно выдохнув, улыбнулся. Гроза миновала – второй раз за этот день, но теперь уже окончательно. Последний бастион сопротивления рухнул.

– Победил сильнейший… – услышал советник тихий голос жены. Радости в ее тоне не было.

Ивар пожал плечами:

– Это закон природы, милая, ничего не попишешь.

– Да, я знаю, – отстраненно сказала Нэрис.

Из-за спин недавних танцоров вынырнула приземистая фигурка Тиры. За ней показался Рагнар. Он перекинулся парой слов с кем-то из старших дружинников, насупил брови, покачал головой. Повернулся в сторону Хейдрун – девушкой уже завладела деятельная жена Гуннара – и, поколебавшись, направился в ту же сторону. Ни на отца, ни на братьев он даже не взглянул. Астрид тяжело опустилась на лавку, успокаивающе кивнув подошедшим к столу двум видным молодым норманнам с огненными шевелюрами. Они, недобро косясь на Эйнара, окликнули Хейдрун. Видимо, братья? Нэрис перевела взгляд на юную жену сэконунга. Тира, как всегда, оказалась на высоте: Хейдрун уже не плакала. А когда повернулась к подошедшему Рагнару, на ее бледном личике даже вновь засияла улыбка.