Текст книги "Сказки Лисы Патрикеевны"

Сказки Лисы Патрикеевны

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

* * *

Девочка Снегурушка

Жил да был старик со старухой, была у них внучка Снегурушка. Собрались её подружки в лес по ягоды и пришли её с собой звать. Старики отпустили Снегурушку, только строго-настрого наказали ей: от подружек не отставать. Ходят девушки по лесу, ягоды сбирают; деревцо за деревцо, кустик за кустик, – и отстала Снегурушка от подруг. Те аукали её, аукали – не могли дозваться; а как стало вовсе смеркаться, потемнело в лесу, они испугались и ушли домой. Видит Снегурушка, что она одна в лесу осталась, влезла со страха на дерево и давай горько плакать да приговаривать:

– Ау, ау, Снегурушка!.. Ау, ау, голубушка!.. У дедушки, у бабушки была внучка Снегурушка; её подружки в лес заманили, заманивши, покинули!

Идёт мимо Медведь и спрашивает:

– О чём ты, девушка, плачешь?

– Как мне, батюшка Медведюшка, не плакать? Одна я у дедушки, у бабушки внучка Снегурушка; меня подружки в лес заманили, заманивши, покинули.

– Сойди, я тебя домой снесу.

– Нет, я тебя боюсь: ты меня съешь.

Постоял-постоял Медведь и ушёл от неё. А она опять стала плакать:

– Ау, ау, Снегурушка!.. Ау, ау, голубушка!.. У дедушки, у бабушки была внучка Снегурушка; её подружки в лес заманили, заманивши, покинули!

Шёл мимо Волк, услыхал, что Снегурушка плачет.

– О чём ты, девушка, плачешь? – спрашивает.

Узнал про её горе и говорит:

– Сойди, я тебя домой снесу.

– Нет, я тебя боюсь: ты меня съешь.

Волк постоял-постоял и ушёл от неё. А она ещё громче стала плакать да приговаривать:

– Ау, ау, Снегурушка!.. Ау, ау, голубушка!.. У дедушки, у бабушки была внучка Снегурушка; её подружки в лес заманили, заманивши, покинули!

Идёт мимо Лиса, услыхала, как Снегурушка плачет, и спрашивает её, да ласково так:

– О чём ты, девушка, плачешь?

Узнала про её горе и говорит:

– Сойди, я тебя домой снесу.

Снегурушка не побоялась Лисички, сошла на землю и села Лисе на спину.

Прибежала Лиса со Снегурушкой к старикам на деревню и стучит хвостом в ворота: «Тук-тук!»

– Кто там? – спрашивают старики.

– Я, Лисичка. Принесла вам внучку Снегурушку.

Обрадовались старики внучке, а Лису уж не знают где и посадить, чем угостить:

– Ах ты, дорогая наша голубушка!

Принесли молока, яиц, творогу, стали Лису потчевать. Лиса от такого угощенья отрекается, а просит в награду курочку. Завязали старики Лисе в мешок белую курочку и с честью Лису до лесу проводили.

Лиса и Журавль

Стала как-то Лиса думать да гадать, как бы на чей-нибудь счёт поживиться. Надумалась и пришла к Журавлю.

– Здравствуй, Журочка! Справлялась я по толстым книгам и разыскала, что ты доводишься мне троюродным братом: надо, значит, нам друг друга знать и почитать. Приходи же, братец, ко мне на новоселье: уж как я тебя угощу!

Пошёл Журавль на званый пир: тяп-ляп, тяп-ляп! А Лиса наварила манной каши и размазала по тарелке. Подала и потчует:

– Покушай, куманёк дорогой! Покушай, братец родимый. Сама стряпала.

Журавль хлоп-хлоп носом, стучал, стучал – ничего не попадает.

А Лиса в это время лижет себе да лижет кашу; так всю сама и съела.

Кашу съела и говорит Журавлю:

– Не обессудь, куманёк дорогой! Не обессудь, братец родимый! Больше потчевать нечем по бедности. У тебя хоромы просторные – всё болото, – достатки большие. Уж как я к тебе гостить приду – ты меня не обидишь.

– Спасибо, кума, на угощенье, – говорит Журавль, – приходи и ты ко мне в гости, попотчую.

На другой день приходит Лиса к Журавлю, а Журавль приготовил окрошку, наложил в два кувшина с узкими горлышками, – один гостье, другой себе, – и говорит:

– Кушай, кумушка!

Вертится Лиса вокруг своего кувшина, и так зайдёт, и этак, и полижет-то его, и понюхает – всё ничего не достанет; не лезет голова в кувшин, да и только. А Журавль между тем клюёт себе из своего да клюёт, пока всю окрошку не съел. Поел и говорит:

– Не обессудь, кума, больше потчевать нечем.

Взяла Лису досада: думала, что наестся на целую неделю, а домой пошла несолоно хлебавши. Как аукнулось, так и откликнулось.

С тех пор и дружба у Лисы с Журавлём врозь.

Хитрая Лиса

– А не поехать ли мне, жена, на озеро рыбки половить? – говорит раз старик старухе. Наловил рыбки довольно и едет назад. Лиса всё это пронюхала, забежала вперёд его и развалилась на дороге, лапы вытянула, хвост откинула, зубы оскалила, глаза зажмурила – мёртвая, да и только. Подъехал старик, слез с саней и подошёл к Лисичке: та не ворохнётся.

– Вот так находка! – говорит старик. – Жене на воротник и себе на шапку.

Взял он Лису, положил в сани, сверху рогожей прикрыл и пошёл впереди лошади. А Лисичка улучила время и давай выбрасывать полегоньку из саней: всё по рыбке да по рыбке, всё по рыбке да по рыбке. Повыбросила всю рыбу, прыг с саней – и была такова.

Приехал мужик домой.

– Ну, жена, какой я воротник привёз тебе на шубу!

– Где?

– Там, в санях с рыбой лежит.

Побежала баба к саням – а там ни рыбы, ни воротника. Принялась она мужа бранить:

– Ах ты такой-сякой! Ещё вздумал шутки надо мной шутить!

Подошёл и мужик, обшарил сани – тоже ничего не нашёл. Тут и смекнул он, что Лисичка-то не мёртвая была.

Лиса и Рак

Бежит раз Лиса около речки, весёлая, песенку напевает, глядь – на бережку Рак сидит: глазищи вытаращил, усищи распустил, и говорит Лисе:

– Куда, кума, торопишься?

– Так, без дела лытáю.

– Шибко ты, кума, бегаешь, только за мною тебе не угнаться.

Раку-то надо бы в гости к свояку в соседний пруд сходить, да идти лень, – вот он и пошёл на хитрости.

– Ну, куда тебе, усатому, пучеглазому!

– А давай перегоняться: кто первый вон до того пруда добежит – того и верх.

– Давай.

Выбрали место поровнее, встали. Лиса побежала, а Рак уцепился клешнёй ей за хвост. Бежит Лисица, торопится, а Рак – ни гугу: висит себе на хвосте, покачивается. Добежала Лиса до пруда, обернулась посмотреть, где-то ещё Рак, а он уж сзади отзывается:

– Долго же ты бежала, кумушка; я уж давно тебя здесь жду.

Лиса и Петух

Тёмной ночью забралась Лиса к мужику во двор и только было просунула нос в курятник – а Петух проснулся да как закричит во всю глотку, ногами затопал, крыльями захлопал. С того крика петушиного куры закудахтали, утки закрякали, гуси загоготали, собаки залаяли, лошади заржали, коровы замычали. Выбежал мужик из избы с палкой, только Лисы уж и след простыл.

– Ладно, – говорит себе Лиса, – и это я тебе, Петя, припомню; за всё разом отплачу.

Прошло довольно времени. Вышел раз Петух в лес погулять, взлетел на дерево, сидит да по сторонам посматривает. Вдруг – шасть Лиса из-за кустика, села под деревом и говорит:

– Спаси тебя Бог, Петя!

– Чего надо, куроцапка?

– Ох, родимый, уж не та я стала, что прежде. Старость пришла, Петя, грехи надо замаливать. Я теперь, Петя, по миру странствую, по святым местам. Что греха-то в мире! Вот, хоть про вас, петухов, как не сказать: грешники вы окаянные! По скольку жён держите: у кого десять, у кого двадцать, а третьему и того мало. И из-за жён, как сойдётесь, смертным боем между собою дерётесь. А ты, Петя, ещё и на высоту залез, гордостью своею возвышаешься. Слезь, родимый, покайся во грехах: я с тебя их все сниму и на смех тебя не подыму. Ведь я откуда шла, не пила, не ела, сколько нужды претерпела, всё тебя, чадо, исповедать хотела, душу твою соблюсти и от адского пламени тебя спасти! Сойди же, чадо милое, на землю пониже, – будешь к покаянию ближе, прощён, разрешён и до вечной радости допущен!

Познал Петух свои тяжкие грехи, умилился, прослезился и стал спускаться: с ветки на ветку, с прутка на пруток, с сучка на сучок, с пенька на пенёк – и попал Лисе в лапы. Взмолился Петух:

– Не ешь меня, Лиса, честная вдова, ласковые твои слова, сахарные уста! Как ты меня спасёшь, коли тело моё пожрёшь? А вот был я вчера у самого царя в палатах, – хвалили меня все наперебой: и собой-то я молодец видный, и голос-то хорош. Зовут в придворные певчие. Вот бы тебе через меня, Лисанька, к царскому двору попасть в птичницы: курам-уткам счёта нет. Ешь – сыта, не хочу, – да облизывайся.

Потекли у Лисы с тех петушиных слов слюнки, распустила она лапы – а Петух порх на дубок и кричит:

– Здравствуй, придворная птичница! Много ли кур скушала? Спасибо, что меня, разинув рот, слушала!

И пошла Лиса от Петуха прочь несолоно хлебавши.

«Сколько, – думает, – на свете лет ни живала, а такого срама отродясь не видала. И вправду, где это бывают петухи в придворных певчих, а лисы в птичницах?»

Битый небитого везёт

Наловила как-то Лиса рыбки, села и ест себе. Глядь – по дороге Волк Евстифейка идёт.

– Здравствуй, кумушка! Что это ты, рыбку кушаешь? Дай мне!

– Налови сам да и ешь.

– Да я не умею.

– Эх, ничего-то ты не умеешь. Ну, на вот рыбку, попробуй!

Проглотил Волк рыбку и стал Лису просить, чтобы она научила его, как ему самому такой рыбы наловить.

– Ну, ладно, – говорит Лиса, – я тебя научу. Ступай ты на реку и спусти хвост в прорубь – рыба сама тебе на хвост нацепляется. Да смотри сиди подольше, а то не наловишь.

– Спасибо, кумушка, за науку!

Повела Лиса его к проруби, а дорóгой и говорит:

– Когда будешь, Евстифеюшка, ловить, приговаривай: ловись, рыбка, большая и маленькая! А то коли одна большая наловится – смотри, пожалуй, и не вытащишь.

Сел Волк, хвост опустил в прорубь, а сам бормочет:

– Ловися, рыбка, всё большая да большая! Ловися, рыбка, всё большая да большая!

А Лисичка кругом похаживает, на небо посматривает да приговаривает:

– На небе ясни-ясни, мёрзни-мёрзни, волчий хвост!

– Что ты, кумушка, говоришь? – спрашивает Волк.

– Рыбку тебе, куманёк, скликаю.

Сидел-сидел Волк у проруби, уж и ночь проходит, светать стало. Попробовал было он приподняться – не тут-то было. «Эва, сколько рыбы привалило, и не вытащишь», – думает.

– Не пора ли, кумушка, тащить?

– Посиди ещё, куманёк: больше наловится.

Занялась заря утренняя, потянулись бабы из села с вёдрами, с коромыслами. Тут Лисичка хвостиком махнула и была такова, а Волк как ни рвётся – всё ни с места: крепко примёрз хвост к проруби, держит его, как на привязи. Увидали бабы серого, крик подняли; сбежался народ и давай Волка угощать всем, что кому в руки попалось. Волк прыгал-прыгал, оторвал себе полхвоста и убежал.

Пока Волк отдувался своими боками, Лисичка захотела попробовать, не удастся ли ещё что-нибудь стянуть. Забралась она в одну избу, где бабы блины пекли, да и попади невзначай головой в кадушку с тестом; вымазалась вся – и бежит. А Волк избитый ей навстречу.

– Так-то ты, Лиса, меня учишь? От твоей науки я принял такой муки, что без хвоста остался.

– Эх, куманёк, – говорит Лиса, – с кем беда не живёт! Тебе без полхвоста ещё с полгоря. А мне-то каково? Меня ещё больней твоего прибили: у тебя хоть кровь выступила, а у меня-то мозг! Видишь, насилу плетусь.

– Батюшки! – говорит Волк. – Как тебя изуродовали! И то правда, кумушка, где уж тебе идти: садись на меня, я тебя довезу.

Села Лисичка Волку на спину, и повёз он её. Вот она сидит да потихоньку приговаривает: «Битый небитого везёт, битый небитого везёт».

– Что ты, кумушка, говоришь?

– Я, куманёк, говорю: битый, мол, битого везёт.

– Правда, кумушка, ох, правда.

Лиса и Козёл

Бредёт как-то Лиса, жар её донимает, испить хочется. А на ту пору засуха была сильная, мелкие ручейки, канавки все повысохли, на речку идти далеко. Добрела она до монастыря, глядь – в кустах хороший каменный колодец. Пить Лисе смерть хочется; влезла она на колодезную стенку и думает, как бы до воды добраться.

«Эх, была не была, сяду в ведро да спущусь в колодец – неглубок, выберусь!»

Села и бултыхнулась вниз. Воды в колодце было всего ничего, и хоть вправду неглубок он был, а выбраться Лисе всё же нельзя. Стоит она в колодце и нос повесила.

Шёл мимо монастырский Козлище – длинная бородища; бородой потряхивает, рогами помахивает, хвостом вертит, из стороны в сторону без пути болтается. Набрёл на колодец – а там Лиса.

– Патрикеевне почтенье!

– Здравствуй на многие лета, Кузьма Микитич. Куда Бог несёт?

– Да что, в конюшне у нас жара нестерпимая, мухи одолели; иду в лес – не прохладнее ли будет.

– Куда там, Кузьма Микитич: в лесу-то я чуть с жары не померла. Здесь только и спасаюсь, и водица студёная под боком.

– И правда, Патрикеевна, должно быть, хорошо у тебя там.

– Что и говорить, Кузьма Микитич! Да ты бы сам сюда спрыгнул, прохладился.

Козел сдуру возьми да и прыгни к Лисе в колодец.

Как взъелась на него Лиса!

– Ах ты, Кузька-увалень! Не мог и прыгнуть-то как надо: точно куль свалился, меня чуть не задавил! – кричит, не даёт Козлу и опомниться. – Эко идолище несуразное. Ну, живей, становись на задние ноги, лбом в стенку, болван, упрись, дай мне хоть повернуться-то!

Стал Козёл на задние ноги, а Лиса прыг ему на спину, со спины на рога, с рог на верх колодца.

– Прощай, – говорит, – Кузьма Микитич, посиди в холодке, а мне домой пора!

Сидел-сидел Козёл в колодце: и продрог, и промок, и проголодался – давай кричать. Уж он кричал-кричал, вопил-вопил. Когда-то монастырские конюхи его взыскались, по крику до него дошли да за рога вытащили.

И отделали же они Козла палками: чтобы по лесу не шлялся, в колодцах не валялся.

Незадача

Напала раз на Серого незадача: как ни бегал, ни рыскал, ничего себе на прокорм достать не мог. Идёт, хвост поджал, живот у него ввалился, рёбра выпятились, голова опущена, – глядь, а Лиса сидит у стога на полянке да что-то кушает. Это она курочку промыслила, закопала её в сено, а теперь пришла тайком пообедать. Подошёл к ней Волк и спрашивает:

– Что ты, кума, кушаешь?

– Эх, Евстифеюшка, худые времена пришли: в деревнях собаки злые, мужики немилостивые, ничем раздобыться нельзя, – хоть с голоду помирай. Уж который день только сеном и сыта. Поела сенца – вот тем и живу. А ты как?

Рассказал ей Волк свою беду.

– Ах, куманёк, куманёк, – говорит Лиса, – уж как мне тебя жалко: последним с тобой поделюсь. На, родимый, сенца поешь. Да кушай, не жалей, на здоровье!

Пожевал-пожевал Волк сено, – нет, не идёт в глотку, – выплюнул.

А Лиса сидит и думает:

«Возьму-ка я с собой Евстифейку на промысел; в нём силы больше моего, больше добычи будет».

И говорит Волку:

– Пойдём, куманёк, вместе на промысел; я уж выслежу. Только уговор лучше денег: вся добыча пополам.

Пошли они вместе и завидели, что табун у опушки пасётся, а один Конь отбился и в чащу зашёл.

– Стой, кума, – говорит Волк, – Конь наш будет. Только мне сперва надо храбрости набраться.

Остановились они за кустами. Волк давай лапами землю рыть, рвёт и мечет, рвёт и мечет, а потом говорит:

– Лиса, а Лиса! Что, у меня шерсть ощетинилась?

– Ощетинилась.

– А хвост поднялся?

– Поднялся.

– А глаза кровью налились?

– Налились.

– Ну, вот теперь хорошо: пойду Коня резать.

Бросился Волк к Коню.

– Прощайся, – говорит, – с вольным светом: сейчас я тебя зарежу.

А Конь ему:

– Нет, брат, этого нельзя. У меня паспорт есть, чтобы везде без обиды ходить.

– Какой такой паспорт?

– Да вот хоть сам посмотри: на правой задней подкове всё как есть прописано.

Подошёл сдуру Волк паспорт поглядеть, а Конь его как хватит по башке – половина зубов у Волка так и вылетела; шагов на двадцать Волк отлетел, лежит, и память ему отшибло.

Насилу его Лиса кое-как отходила.

– Нет, кум, – говорит, – эта добыча нам с тобою не по зубам.

Пошли дальше: ходили-ходили, бродили-бродили – вдруг видит Лиса, что Баран один на пригорке пасётся.

– Вот это, кум, наша добыча. Ступай-ка, зарежь Барана, а я здесь за кустиком пока огонёк разведу, чтобы мясо зажарить. Только, чур, мясо, как уговаривались, пополам.

Вышел Волк из кустов, стал под горкой, на которой Баран пасся, и кричит:

– Эй ты, Баран-болван, прощайся с белым светом, сейчас я тебя съем!

– Что ж, – говорит Баран, – наша доля такая баранья: кто б ни съел, а съеденным быть. Только вот что я тебе скажу: чем тебе сюда ко мне лезть, ты лучше стань там, внизу, да пасть пошире разинь. Я прямо отсюда так тебе в глотку целиком и вскочу.

Подумал Волк: «И то правда: на кручу не лезть и Лисе половину мяса не отдавать».

– Ну, прыгай, – говорит.

Разбежался Баран да как стукнет Волка со всего разбега лбом по башке – тот и ногами задрыгал. А Баран мотнул головой и был таков.

Лежал-лежал Волк, очухался и стал думать:

«Проглотил я Барана или не проглотил? Кабы проглотил, так сыт бы был. Да и голове отчего бы болеть. Нет, видно, обманул он меня, разбойник».

Пришёл к Лисе.

– А где же Баран? – спрашивает Лиса.

– Да кто его знает: такой вор нынче народ пошёл. Как-то я его упустил.

Пошли дальше.

– Ты как хочешь, кума, – говорит Волк, – а я пойду на деревню: там скорее добычу найдёшь; не то этак и с голоду помереть недолго.

– Ну, прощай, кум, счастливой охоты. А я среди белого дня на деревню не пойду.

И побежала Лисичка домой.

Валит Волк прямиком на деревню; глядь – около мельницы Свинья с поросятами пасётся. Погнался было Волк за поросёнком, а Свинья не даёт.

– Ах ты, Свинья этакая, – говорит Волк, – да я и тебя-то разорву, и твоих поросят за один раз проглочу!

– Ну, – говорит Свинья, – не дурак ли ты, Евстифейка? Поросята мои только что из лужи, все грязные, станешь их есть – песок на зубах скрипеть будет. Вот лучше давай я их сперва вымою, а там и ешь себе на здоровье.

Поставила Свинья Волка внизу, под мельничной запрудой против заставки, что воду запирает, и говорит:

– Я моих поросяток буду поодиночке в чистой водице полоскать да тебе вниз подавать.

А сама как ухватит зубами заставку да как выдернет её – вода хлынула на Волка, сбила его с ног и понесла, только Волк поворачивается.

Пришла Свинья домой, наелась, напилась и с детками на мягкую постель спать завалилась.

Лиса Патрикеевна

Отыскала Лиса на дороге лапоть, добежала до деревни и просится к мужику:

– Хозяин, пусти меня переночевать.

– Некуда, Лисанька, самим тесно.

– Да много ли нужно мне места? Сама лягу на лавочку, хвостик под лавочку; а лапоток мой к вашим курочкам положите.

Пустили Лису и лапоток к курочкам положили. Лисичка ночью встала потихоньку, забросила свой лапоток, а поутру спрашивает:

– Где мой лапоть?

Стали хозяева искать – нет лаптя.

– Лисанька, он пропал.

– Ну, коли так, давайте мне за него курочку.

Взяла курочку, идёт и поёт:

 
Шла Лисичка по дорожке,
Лапоток нашла,
За лапоток курочку
С мужика взяла!
 

Стук-стук-стук! – стучится к другому мужику:

– Хозяин, пусти меня ночевать.

– Некуда, Лисанька, самим тесно.

– Да много ли мне места нужно? Сама лягу на лавочку, хвостик под лавочку, а курочку мою к вашим гуськам посадите.

Лисичка ночью встала и съела курочку. Поутру спрашивает:

– А где моя курочка?

Стали хозяева искать – нет курочки.

– Лисанька, она пропала.

– Ну, отдайте мне за неё гусочку.

Взяла гусочку, идёт и поёт:

 
Шла Лисичка по дорожке,
Лапоток нашла,
За лапоток курочку,
За курочку гусочку
С мужика взяла!
 

Стук-стук-стук! – стучится она к третьему мужику:

– Хозяин, пусти меня переночевать.

– Некуда, Лисанька, самим тесно.

– Да много ли нужно мне места? Сама лягу на лавочку, хвостик под лавочку, а гусочку мою к вашим барашкам посадите.

Пустили Лису, а гусочку к барашкам посадили. Лисичка ночью встала и съела гусочку, а мужик не спал и это видел. Поутру спрашивает Лиса:

– А где моя гусочка?

Стали хозяева искать – нет гусочки.

– Лисанька! Она пропала.

– Ну, отдайте мне за неё барашка.

«Хитра же ты, Патрикеевна, да меня не обманешь», – подумал мужик и посадил ей в мешок двух собак. Взяла Лиса мешок и пошла. Шла-шла, устала нести тяжёлый мешок.

«Ну-ка, – думает, – отдохну, посмотрю на моего барашка». Села около дороги и давай мешок развязывать, а сама поёт:

 
Шла Лисичка по дорожке…
 

Только развязала мешок, собаки как выскочат да на Лису. Лиса от них. Они за Лисой.

Катит Лиса полем во весь дух, хвостом собак обманывает, к норе поспешает. Добежала до норы, юркнула в неё и затаилась. Собаки туда-сюда, нюхают, лают, царапаются: нет, уж из норы Лису не достанешь!

А Лиса в норе полёживает да приговаривает:

– Ножки, ножки, что вы делали?

– Мы всё бежали да бежали, чтобы собаки Лисаньку не поймали!

– А вы, глазки, что делали?

– Мы всё глядели да глядели, чтобы собаки Лисаньку не съели.

– А вы, ушки, что делали?

– Мы всё слушали да слушали, чтоб собаки Лисаньку не скушали.

– А ты, хвостище, что делал?

– А я всё по пням, по колодам мотался, под ногами болтался, чтоб ты запуталась, упала да к собакам в зубы попала.

– А, так ты вот какой! – закричала Лиса и высунула хвост из норы. – Ешьте его, собаки!

Собаки ухватились за хвост да полхвоста Лисе и оторвали.

Отсиделась Лиса от собак в норе, а как те ушли, она вылезла и говорит:

– Ну что ж, и хуже бывает: от хвоста и голова пропадает.

Хоть и не пропала Лисичкина голова от хвоста, а всё-таки без хвоста Лисе куда плохо: стыдно куцей в лес показаться. Стала Лиса думать да гадать, как бы ей из такого срама вывернуться. Бродит она по полянке, глядь – под кустиком Синичка гнездо свила и детёнышей вывела.

– Ну, Синичка, я твоих детёнышей съем!

– Не ешь их, Лисанька, я тебе какую хочешь службу сослужу.

– Хорошо, – говорит Лиса, – лети же ты сейчас в тёмные леса и скликай всех лисиц на широкую поляну. Скажи: ездила, мол, Лиса Патрикеевна в город Париж, – куда как приедешь, угоришь, – и хочет объявить всем лисам новую моду.

Синичка полетела, и собралось на другое утро лисиц видимо-невидимо узнать про новую моду.

Пришла Лиса Патрикеевна: речь ведёт по писаному, поклон кладёт по-учёному.

– Ездила я, – говорит, – сударыни, в славный город Париж, – куда как приедешь, угоришь, – и все там лисы без хвостов нынче ходят. И вправду: какой в нём, в хвосте, толк – ни красы, ни радости. Я, как это увидала, сейчас и себе хвост обкорнала. Вот поглядите, как без хвоста красиво, просто на диво!

Стали лисы на бесхвостую Лису Патрикеевну смотреть: одни хвалят, другим не нравится. А одна старая лиса смотрела, смотрела да и говорит:

– А отчего, Патрикеевна, у тебя на твоём огрызке точно собачьи зубы видны? Не оттого ли и такая мода появилась, что ты не по своей воле без хвоста осталась?

Тут и другие лисы разглядели и подняли Патрикеевну на смех.

Как та ни отгрызалась, а пришлось ей со стыдом из лесу убираться.