Текст книги "Западная Сибирь: мифы сказочной тайги"

Чанкэр

Давно-давно жили два брата. Младшего звали Чанкэр. Однажды сказал старший брат Чанкэру:

– Иди-ка, Чанкэр, нарежь черемуховых веток!

Чанкэр пошел за черемухой. Подошел к кусту, вдруг заметил, что-то солнце закрыло. Взглянул наверх, а там большекрылая птица летит, вот-вот его схватит. Хотел Чанкэр в куст черемухи спрятаться, да поздно. Большекрылая птица схватила его, подняла и понесла. По крыше дядиного чума его ногами протащила. Потом поднялась высоко и понесла в свое гнездо.

Гнездилась она на берегу большого моря. Принесла птица Чанкэра и посадила к своим птенцам в гнездо. Птенцы стали клевать Чанкэра. Плохо и больно ему стало. Он подумал: «Под горой, на мамонтовом плесе, хоть бы выплыл детеныш мамонта!»

Взглянул – верно, выплыл детеныш мамонта. Чанкэр сказал птице:

– Если будешь питаться мясом смертных селькупов, то долго не проживешь. Смотри – вон на мамонтовом плесе детеныш мамонта выплыл. Притащи его, и ешьте.

Большекрылая птица полетела, годовалого детеныша мамонта схватила, в гнездо притащила. Птенцов накормила.

На другой день птенцы опять стали клевать Чанкэра, как только мать их улетела. Тогда Чанкэр стал сильно биться в гнезде. Гнездо раскололось на две стороны: одна половина – на сторону солнца, другая – на сторону месяца. А птенцы не выпали и опять клюют Чанкэра. Он снова сильно стал двигать локтями, и гнездо вместе с деревом упало в море.

Когда дерево падало, посредине моря лодку с семью людьми разбило. Прилетела большекрылая птица, схватила дерево с гнездом за верхушку, машет крыльями, хочет поднять его. А Чанкэр ударил птицу и сломал ей крыло и ногу. Сам прыгнул в воду и поплыл по течению, лежа на спине.

Так прибило его к берегу. Встал он и прислушался: будто звук ударов топора слышится. Пошел на звук и видит издали – это лесной лоз кедр свалил, лодку себе делает. Чанкэр спрятался за вершину кедра, протянул руку, схватил в горсть стружки и бросил лозу в лицо. Удивился лесной лоз:

– Что это? Сколько прежде ни работал, никогда собственные стружки в глаза мне не летели. Почему это сегодня они мне на лицо садятся?

Чанкэр ответил:

– И вовсе не сами эти стружки тебе на лицо сели. Это я их в тебя бросил.

Лоз спросил:

– А ты откуда взялся? Что-то я тебя не вижу.

– Это оттого, что ты устал, – ответил Чанкэр. – Ты усни, а я за тебя поработаю.

Лоз согласился, лег и уснул. Чанкэр взбежал на берег реки, нашел ящерицу и лягушку, притащил, бросил в лодку, и вот лодка сама спустилась, совсем готовая на воде стоит. Проснулся лоз. Чанкэр и сказал:

– Долго же ты, дед, спал. Я целую лодку сделал!

Сели Чанкэр и лоз в лодку. Лоза Чанкэр посадил на корму, выехали они в море, по морю кружат. Убили семь бобров. Лоз весло сломал. Причалили к берегу, развели огонь, поели. Чанкэр челюсть одного бобра спрятал в карман. Стал лоз новое весло делать. Лиственницу нашел, ударил посредине колотушкой и сказал Чанкэру:

– Вот прежде, когда я был молодым, в расщелину дерева, бывало, руку и ногу засуну и дерево пополам как разорву!

Чанкэр руку и ногу в расщелину дерева и сунул, а лоз колотушку вынул, и защемило деревом руку и ногу Чанкэру. Лоз к реке побежал, в лодку сел и поплыл. Плывет и поет: «Теперь целых семь лет сохни тут, Чанкэр!»

А Чанкэр одной рукой из кармана бобровую челюсть вытащил, на расщелину дерева нацелил. Тут же огромная туча пришла, разразилась громом, и дерево в щепки раскололось. Чанкэр освободился. Из другого кармана птичью шкурку достал (она давно у него в кармане лежала). Эту шкурку помял, приклеил себе на спину и полетел к середине моря.

Устал Чанкэр, обессилел. Вынул из кармана оселок[46]46
  Оселок – точильный камень в виде бруска.


[Закрыть], бросил в море, и вырос высокий каменный утес, до неба он доставал. Птичью шкурку Чанкэр снял, снова помял, пошире сделал, на спину прикрепил и полетел. Смотрит вниз на море и видит, что лоз на лодке спешит, уйти старается. Дочек своих из лесу в лодку посадил. Сам на корме сидит.

Чанкэр сел на вершину лиственницы, что склонилась к воде, и превратился в сокола. Сверху спустил петлю-силок из жильной нитки. А лоз на лодке напевает: «Чанкэр в щели лиственницы пусть семь лет, полные семь лет сохнет!»

Вдруг дочкам крикнул:

– Эй, смотрите, какая-то пестрая птица, будто разрисованная, на дереве сидит! Посмотри-ка, дочка, что это за птица?

А в это время нос лодки прямо в жильный силок въехал. Лоз силок потянул, силок с носа лодки соскользнул, и лоза за подбородок поймал. Чанкэр быстро лоза вверх подхватил. Так на дерево и повесил. Сам, как белка-летяга, в лодку влетел, тихо опустился и запел: «Целых семь лет, долгих семь лет здесь виси и сохни!»

Сам посредине лодки лег. Спустя некоторое время к дому жены лоза подъехали. Чанкэр одну из дочек лоза с лодки на берег, как мост, перебросил и по ней вышел на землю. У этой дочки ребра затрещали, сломались. В дом к жене лоза пришел и убил ее. Дальше поехал на лодке, к мачехе лоза. Вторая дочка лоза на корме сидит. К дому мачехи лоза подъехали. Чанкэр и вторую дочку мостом перебросил. На берег сошел по мосту, к дому мачехи лоза пришел. Она ему сказала:

– Ты уж очень торопишься, дыхание твое неспокойное. Подожди, я сперва оденусь, как нужно.

Чанкэр вышел на высокий берег. Туда же мачеха лоза пришла. Стали они бороться. Во время борьбы все выше поднимались, вот уже к небесной туче приблизились. Тут мачеха лоза Чанкэру хвост отрубила (ведь прежде люди все были с хвостами), он упал. Мачеха лоза ему сказала:

– Отныне и впредь все селькупы пусть рождаются бесхвостыми!

А Чанкэр упал в воду, и его понесло вниз по течению. Быстро плыл он, лежа на спине: вода сильно его несла. Долго несла. Наконец прибило его к тому самому кусту черемухи, откуда его унесла большекрылая птица. Вот и топор его, и другие вещи лежат. Взял он топор и пошел домой. Люди его встретили и стали спрашивать:

– Ты, Чанкэр, кажется, в беду попал?

А он молчит.

С той поры много добра своим людям Чанкэр делал. Промысел хороший всегда указывал, злых лозов, которые в лесу людей мучили, убивал. Вот и помнят его люди.

Тыссия

Жил-был человек по имени Тыссия. Были у него сын и дочка. Жили они хорошо и тихо. И вот пришла война. Юраки[47]47
  Юраки – небольшое бродячее племя монгольского типа.


[Закрыть] убили Тыссию, имущество разграбили, сына и дочку на пустом чумовище покинули. Из всего богатства только одного мальчишку с обратно растущей шерстью оставили.

Мальчик долго сидел и размышлял: как-то жить надо. И начал он работать. Прежде всего сделал из хвойных веток чум. Стали они с сестрой в нем жить.

Однажды брат сказал сестре:

– Ты сиди в чуме, а я пойду на улицу, добыть пищу какую-нибудь надо.

Пошел мальчик в лес. Сестренка его, плача, осталась в чуме одна. Мальчик в лесу пасти-ловушки делать стал. В этот день три пасти сделал, поставил их и домой пошел.

На другой день вернулся осмотреть пасти. Едва дошел и сразу увидел, что одна куропатка в ловушку попалась. Взял он куропатку, сделал еще три пасти, насторожил все шесть пастей и пошел домой. Куропатку они с сестрой сварили, половину ее съели, половину в запас оставили.

На следующее утро опять ушел брат к пастям. Едва подошел, увидел, что две пасти упали. Ближе подошел, понял, что уже двух куропаток пришибло. Вынул их, снова три пасти сделал, все девять пастей насторожил и домой пошел. Опять они с сестрой половину куропатки съели. Остальных про запас оставили.

Наутро брат опять в лес пошел к своим пастям. Подошел и увидел, что теперь три пасти упали. Двух куропаток прихлопнуло, а в третьей пасти какой-то черный зверь лежит. Подумал мальчик: «Вероятно, это ворона несчастная попалась. Зачем, глупая, в мою пасть залезла?» Подошел к пасти ворону вынуть, но в ловушку попалась не ворона, а черная лисица. Обрадовался парень, весело на душе стало, вынул лисицу, насторожил пасти и пошел домой. В чуме съели они с сестрой пополам целую куропатку, другую же спрятали. Лисицу парень ободрал; шкурку сушить повесил.

На следующий день пошел снова к пастям. Издали увидел, что снова три пасти упали, три куропатки, видно, попались. И в четвертой опять черная лисица лежала. Парень сделал еще три пасти, все их насторожил и пошел в свой чум. Там они с сестрой по целой куропатке съели. Затем парень лисицу ободрал, шкуру сушить повесил.

На следующее утро опять торопился парень в лес к своим пастям. На этот раз четыре пасти четырех куропаток добыл, а в пятой – чудесная черная лисица пришиблена. Быстро домой вернулся парень. Сестра сварила по куропатке. Каждый съел свою. А две куропатки про запас спрятали. Снял парень шкуру лисицы, повесил сушиться, и легли спать. Наутро встали, поели. Брат и сказал своей сестре:

– Я сегодня кое-куда поеду. Ты в чуме сиди, жди меня.

Вышел из чума, своего взлохмаченного бычишку в нарты запряг, слегка вожжой ударил. Так подхватил бычишка нарты, что полоз едва снега касался, будто от кончиков глухариного крыла тонкий след оставался. Ехал парень куда глаза глядят. Сам нигде не бывал, ехать куда, не знает. Вдруг увидел, вдали холм стоит высокий, едва до неба вершина не доходит. Парень до него доехал, остановился передохнуть. Солнце уже будто к вечеру повернуло.

Парень сел на нартах, стал раздумывать. Опять что-то вдали показалось. Будто туча растет, будто туманом дыхание оленей над стадом клубится. Все ближе и ближе это облако. Вот уже видно, идет аргиш, на всю ширину тундры растянулся. Еще приблизился. Впереди, видно, ездовая нарта с седоком. Двенадцать быков впряжены. Колени у быков подгибаются. С трудом, подскакивая, быки нарты тащат. Плечи у них по обе стороны шеи, будто бочки для воды.

Подошли нарты близко. С нарт слез человек, подошел к парню и спросил:

– Ты какой земли человек? Откуда пришел?

Парень ответил:

– Где я родился, не знаю, кто я – тоже не знаю. Вот ты человеком меня назвал! То ли я от отца с матерью родился, то ли от развилки дерева – не знаю. А твое имя какое?

Приезжий ответил:

– Мое имя – Хыссия-старик.

Тогда парень сказал:

– А мое имя Тыссия.

– А-а, – сказал старик, – это твоего отца имя! Знаю, знаю. Давно я тут одного Тыссию убил, у него, помню, сын да дочка остались. Так это ты? Ну, а сестра твоя тоже жива?

– Да, жива. А ты, старик, что за глупости вспоминаешь? Лучше дай мне еды, ведь у меня дома сестра голодная осталась.

– Ладно, вот позади аргиш идет. Когда придет, тогда еду и возьмешь.

Старик повернулся, нагнулся над нартой, что-то вытащил.

Парню показалось, будто это бутылка. Он подумал: «Не вино ли это?» Сам-то он никогда раньше вина не видывал, но слыхал, будто какое-то вино бывает. Старик Хыссия сказал ему:

– Подойди сюда! Давай вино пить.

– Что это у тебя за вино? Как его пить буду? Ни утром, ни вечером, сколько живу, не пивал такого и даже не видал! Ну, ладно, если с добрым умом даешь, давай попьем.

Хыссия-старик опять сказал:

– Подойди сюда ближе.

Парень неохотно шагнул к нему. Старик поднес к его рту жидкость, парень глотнул. Будто горчит, а в то же время сладко. Снова глотнул – очень сладко показалось. Ноги стали легкими, сам себя едва слышит. Хыссия-старик убрал вино, собрался дальше ехать, сказал парню:

– Вот позади идущий аргиш придет, там еды себе возьми.

И поехал вперед. Двенадцать быков его, подскакивая, подгибая колени, с трудом нарты подхватили. Аргиш за ним потянулся.

Парень стал нарты аргиша считать. С трудом считает: только одних женских нарт тридцать две, на них сами женщины едут. Посреди них одна девушка ли, молодая женщина ли проехала, будто хозяина водяного дочь. Парень спросил ее:

– Скажи, ты – девушка или какая-либо птица или водяного хозяина дочь? Оленя твоего останови.

Девушка послушно вожжу к себе потянула и переспросила:

– Что ты сказал? Эх, Тыссия, сердце у тебя, видно, такое большое, что с каждым встречным ты пьешь и болтаешь! Вот сейчас позади, в чуме, Хыссия убил моего отца, мать, братьев и других людей, а меня забрал и к себе везет.

– Ты мне сказки не рассказывай. Доставай лучше еду.

Девушка нарту развязала, крышку с нее отбросила, целую тушу оленя руками обхватила, вытащила и парню отдала. Завязала нарту, и аргиш дальше тронулся.

Парень долго сидел и думал: «Поехать мне, что ли, вдогонку за стариком Хыссией? Такое вкусное у него питье». Оленью тушу на дорогу бросил и следом за Хыссией-стариком поехал.

Вечером, только Хыссия остановился, женщины чум поставили, как сзади показался Тыссия.

– Тыссия, ты зачем опять пришел? – спросил старик.

– У тебя такая была вкусная еда, вот я ее запить к тебе приехал, – ответил Тыссия.

– Ладно, входи в чум.

В чум вошли. Женщины им в переднем месте оленью шкуру постелили. Тыссия сел на нее, а старик Хыссия – с той девушкой рядом. Бочку с вином в чум вкатили, в передний угол поставили. Ковшиком стали вино черпать, пить. Хыссия хвастать стал, что у него тридцать жен, каждой он отдельный чум поставил. Вдруг Хыссия спросил:

– Тыссия, а сестра твоя жива?

– Жива.

– А она красивая?

– Да, немножко лучше меня.

– Тыссия, дай мне твою сестру. Какую цену назначишь, ту и дам.

Тыссия, пока сидели, заметил, будто у старика Хыссии одежда поясом его покойного отца подпоясана. Размышлял Тыссия, молчал.

Потом сказал:

– Сестру мою ни за что другое не отдам, только вот за этот пояс с ножом.

Хыссия ничего не сказал. Посидел, помолчал, потом ответил:

– Хе-е! Как отдам я пояс? Вся жизнь моя в нем и есть. Все олени мои, все другое богатство этим поясом добыто.

Тыссия спросил:

– За жену молодую и то не отдашь? Сестру тебе оставлю, да еще трех черных лисиц.

Долго молчал старик Хыссия. Сидел, будто засох. Потом согласился:

– Ладно. Сейчас ты сильнее – бери пояс за сестру и за три черные лисицы. Навек тебе это не удержать. Все равно рано или поздно отберу пояс у тебя.

Обнялись старик с парнем, руки друг другу пожали. Хыссия одной рукой пояс отстегнул, бросил Тыссии. Тот поймал пояс, тело свое им опоясал. После этого опять пить стали. Пили, пока старик Хыссия не свалился и не заснул. Во время сна жены старика стали уговаривать Тыссию:

– Убей его, что ты смотришь!

Он же отвечал им:

– Как я могу человека убить?

Наутро Тыссия домой поехал. В чум вошел, сестра уже ждала его. Он сказал:

– Вот, обещал я тебя одному человеку.

Сестра как услыхала, так навзрыд и заплакала. А Тыссия как только сел, сразу крепко и заснул. Вот уж время к полночи подошло. Слышит сестра, будто на улице звук колокольчика. Потом слышно, человек крепко ругается. Испугалась сестра, стала будить брата. Он нисколько не шевелился. Тогда она схватила топор и обухом его сзади ударила. Брат сразу проснулся, сел:

– Что случилось?

Стал прислушиваться и узнал голос: старик Хыссия на улице ругался, вокруг чума ходил.

– Тыссия! Кто мне красивую сестру обещал? Кто мой пояс с ножом обманом увез?

Тыссия вскочил, заложил дверь чума, нож из ножен вынул. Вот Хыссия дверь нашел, открыл и с отказом в руке, заслоняя глаза от света другой рукой, внутрь чума заглянул, где тут сидит красивая сестра Тыссии. Потом в чум полез и как закричал:

– Вот сейчас я к вам войду!

Только голова и шея Хыссии в чуме показались, Тыссия подскочил и старику горло ножом проткнул. Старик Хыссия ничком свалился. Тыссия сказал сестре:

– Одевайся!

Та послушалась. Тыссия в это время тело старика в хвойный старый чум притащил, уложил. Потом жерди чума на старика свалил и поджег. Своего взлохмаченного бычишку Тыссия убил, на труп старика Хыссии положил и вместе сжег. Сам на нарты старика Хыссии сел и поехал к реке. Едет и поет:

– Боже, вот я какой грех совершил! Не клади мне наказания!

Приехал в чум старика Хыссии, всех тридцать жен его отпустил:

– Идите домой! Кто откуда пришел, обратно пусть идет в свою родную землю.

Для себя Тыссия оставил только ту давешнюю девушку, что по дороге остановил. Всех оленей раздал женам, лишь оленей этой девушки оставил у себя.

Долго так вместе жили.

Однажды утром говорит Тыссия своей жене:

– Ты, наверное, знаешь, были ли у твоих братьев хорошие ездовые олени?

– Да, под горой в стаде, есть три желтых быка, а кончики носов их белые.

Верно, только Тыссия под гору спустился, увидел, как три желтых быка с белыми пятнами на носу в стаде ходят. Мауг аркан[48]48
  Аркан – длинная веревка с петлей на конце для ловли животных.


[Закрыть] на руку собрал. Стадо оленей мимо него пробежало. Он аркан забросил. Самому большому из желтых быков на шею попал. Тыссия потащил быка к дому. Два других, хоркая, за большим сами пошли.

Привел стадо к чуму. Из середины нарт одну вытащил. Копылья у нее из клыка мамонта. Запряг в эту нарту быков. Вожжевой олень побольше, два других, позади припряженных, на спину вожжевому носы положили.

Потом Тыссия в чуме пестрый сокуй достал, из бобровых шкур выкроенные пимы надел, под сокуй[49]49
  Сокуй – традиционная верхняя мужская одежда у народов Севера.


[Закрыть] с бобровой опушкой малицу надел. Вышел на улицу. Из мамонтова клыка хорей взял. На нарты сел да поехал.

Три белоносых быка так нарты подхватили, что край тучи, по небу идущей, головами задели. Так и поехал он, куда глаза глядят.

Ехал-ехал, огляделся – оказалось, у какого-то озера очутился. Спустился к берегу. Вдруг увидел, что с противоположной стороны озера три нарты с седоками появились и к нему подъезжают.

В первую нарту три белых быка впряжены, белая постель постлана на ней, и седок одет в белый сокуй.

В среднюю нарту три пестрых быка впряжены, пестрая нартовая постель положена, а седок в пестром сокуе.

В последнюю нарту три черных быка впряжены. На ней положена черная постель, и человек – в черном сокуе. Подошли нарты, остановились рядом с Тыссией. Люди с нарт спросили его:

– Какой земли ты человек?

Парень в ответ им:

– А вы какой земли люди?

– Мы три брата Хыссии. Мы к русским ездили, теперь домой возвращаемся. Недавно наш брат старший на эту сторону кочевать ушел. Ты какой земли человек? Ты не видел его здесь?

– Недавно тут какой-то паршивый старичишка Хыссия приходил. Я убил его тогда. Не зря убил, безвинного убивать не буду. Отца моего он погубил, пояс своего покойного отца я у него нашел, за то и убил.

– А-а! Хорошо, что ты сказал! Сам Бог нам тебя послал!

И братья стали наступать на Тыссию.

Он вскочил со своей нарты, схватил из мамонтова рога сделанную выбивалку для нартовой постели и стал бить братьев Хыссии.

Так бил, что кости их рук и ног в крошки разбил. На нарты братьев посадил, назад повернул оленей, вожжи поймал и отпустил со словами:

– Идите, собирайте ваше войско!

А эти без рук и без ног куда денутся?

Назад поехали.

Тыссия тоже вожжу назад повернул и домой поехал. Добрался до чума, отпустил оленей в и чум вошел. Жене ни слова не произнес.

Долго так жили. Однажды утром Тыссия встал и жене так сказал:

– Сегодня, видно, война будет. Я недавно, когда ездил, трех братьев старика Хыссии побил и назад отправил, велел войско собирать. Сегодня они должны прийти – я этой ночью во сне их видел.

Вышел он на улицу, поймал своих желтых с белыми носами трех быков, в нарты запряг. Жену спросил:

– Ты, может быть, знаешь: у твоего отца или братьев при их жизни были военные или охотничьи ружья, луки или что другое?

Жена ответила:

– Я не знаю, было или не было у них оружия.

Она вышла из чума, долго рылась в своей нарте, но ничего не нашла. Тыссия за ней вышел. Видя, что она ничего нашла, он надел свой сокуй, взял топор и положил на нарту. Жена и сестра с плачем схватили его, хотели удержать, но он сел на нарту и поехал. Как и всегда, быки подхватили так сильно, что он едва к идущей по небу туче не взлетел. К тому самому озеру поехал.

На берег выехал и остановился. Тыссия увидел, что на противоположной стороне озера появилось множество нарт, конца им не видно. Они спустились на середину озера, увидели Тыссию и стали стрелять. Стрелы на него как дождь падают. Тыссия все смотрел, вдруг сказал себе:

– Это что же я сижу?

Вскочил, схватил колотушку для выбивания нартовой постели, из мамонтовой кости сделанную, и под гору бросил. Озеро от сломанного льда как взъерошенное стало. Взглянул – словно чистая тундра открылась. Враги начали тонуть между льдами, а те, которые живыми остались, стали убегать. Некоторые в безумстве друг друга ножами колют, кричат один другому:

– Это ты меня сюда обманом привел!

Тыссия сел на нарту и стал догонять убегающих, пристреливая их из лука. Потом домой повернул оленей. В чум свой лишь вечером приехал.

С той поры Тыссия с женой спокойно жили-поживали.

Хозяйка огня

Говорят, давным-давно это случилось в том стойбище, где семь родов жили и семь чумов стояло.

Однажды собрались все мужчины на охоту. Остались одни женщины да дети в стойбище. Три дня жили, все хорошо было. На третий день к вечеру вот что вышло.

В одном чуме женщина себе еду варила. Подбросила в очаг побольше дров, котел с оленьим мясом подвесила над огнем. Сама села с маленьким ребенком к очагу поближе. Ребенок смеялся на ее коленях, а женщина ему улыбалась.

Вдруг треснуло полено, полетели искры из очага, одна попала ребенку на руку. Заплакал ребенок. Женщина огонь попрекать стала:

– Ты что же это делаешь? Я тебя дровами кормлю, за тобой ухаживаю, а ты моего ребенка обижаешь!

Испугался ребенок материнского крика, еще больше заплакал. Носит его женщина по чуму, на руках качает, а он не унимается. От жалости, от досады шлепнула женщина малыша. Ребенок совсем зашелся. Себя бы женщине винить, а она все на огонь сердится.

– Видишь, что ты наделал! Не будет тебе дров, изрублю тебя, водой залью!

Положила она ребенка в люльку, схватила топор и принялась огонь рубить. Потом набрала в ковшик воды, на очаг плеснула – зашипел огонь и быстро погас.

Женщина сказала:

– Вот теперь будешь знать, как обижать моего сына! Ни одного огонька, ни одной искорки от тебя не осталось!

Не горит огонь. Темно, холодно в чуме. Ребенок жалобно заплакал: озяб он. Опомнилась женщина. Нагнулась над очагом, золу разгребает. Так ведь сама сказала, что ни одной искорки не оставит. И не оставила. А сын все плачет. Мать подумала: «Сбегаю в соседский чум, возьму огня и разожгу очаг».

Побежала к соседям. Только вошла – у них в очаге пламя заколебалось, садиться стало. Потом последний синий огонек струйку дыма пустил и погас.

Женщина к другим соседям побежала. Чуть дверь отворила – и у них не стало огня. Она внутрь даже не вошла, сразу дверь прикрыла. Обошла все стойбище, и всюду огонь гаснул. Еще только в последнем чуме горит.

Там старушка жила, век доживала. Много знала, много видела. Стояла женщина перед чумом, боялась войти. Да что делать? Маленький сын ее совсем замерзнуть может. Вошла.

Пыхнул огонь, задымил и потух. Женщина заплакала. А старуха золу разгребать принялась да искать, нет ли в пепле уголька или искорки. Но не осталось там ни уголька, ни искорки. Холоден и темен очаг.

– Такого никогда еще не бывало, – сказала старуха. – Я свой огонь берегу, кормлю его досыта. Сама спать ложусь, а угольки золой укрываю. Почему огонь погас? Уж не натворила ли ты чего, лягушка холодная? Уж не обидела ли ты огонь в своем очаге?

Женщина головой поникла, молчит.

– Так и есть, – протянула старуха. – Что же теперь делать? Ну, пойдем в твой чум, посмотрим.

Вышли из чума вдвоем. Идут стойбищем. Тихо всюду, темно. Будто покинули стойбище люди, будто вымерло оно.

В чуме женщины ребенок искричался весь, уже и плакать не может. Старушка серное дерево взяла, принялась огонь добывать. Долго трудилась – не разжигается огонь.

Опустила старушка усталые руки, опять женщине сказала:

– Свят огонь в очаге, жизнь нам всем дает. Светит, греет и кормит. Погас огонь – все равно что солнце потухло. Померзнем, пропадем, злая смерть нас возьмет.

Встала старушка на колени и тут Хозяйку огня увидела. Сидит она в уголке очага. Одежда у нее серая, как зола, а кожа отсвечивает, как уголек, что пеплом подернулся.

Покачалась Хозяйка огня вперед-назад и старушке сказала:

– Зачем стараешься? Не будет вам огня. Женщина меня сильно обидела. Лицо мое топором рубила, глаза мои водой залила, злые слова кричала!

Стала старушка просить:

– Не сердись, Хозяйка огня! Сжалься над нами! Эта глупая женщина виновата, другие не виноваты.

Качает головой Хозяйка огня, волосы ее, словно сизый дым, колеблются.

А старушка опять молит:

– Скажи, что сделать, чтобы снова в очагах огонь пылал? Все исполним, что прикажешь.

Хозяйка огня ответила:

– Нет таких слов, нет такой силы ни у меня, ни у вас, чтобы огонь запылал, как прежде. Теперь его только от человеческого сердца зажечь можно.

Сидит молодая женщина, ребенка к груди прижимает, плачет.

Старушка ей говорит:

– Видишь, что ты сделала? Все семь родов людских из-за тебя, неразумной, пропасть должны! Охотники храбрые, как рассерженные медведи, сильные, как лоси, погибнут. Трудолюбивые женщины зачахнут у холодных очагов. И дети малые умрут, и старики, и старухи, потому что нет жизни без огня.

Высохли слезы у женщины. Поднялась она, отдала ребенка старушке и произнесла:

– Береги его!

А сама на камни очага бросилась. Хозяйка огня пальцем до груди ее дотронулась – разом взметнулось пламя, загудел, забушевал огонь в очаге. Только и видно было, как Хозяйка огня обхватила женщину пламенными руками и вместе с искрами в дымовое отверстие унесла.

А старушка сказала:

– Из этого чума пойдет сказка-предание о том, как из живого сердца огонь зажегся. Навеки запомнят селькупы, что в нашем стойбище случилось, и будут беречь огонь в очаге!