Текст книги "Сартр"

4. Антиантикоммунист

В 1952 году позиция Сартра, которую нельзя назвать ни прокоммунистической, ни антикоммунистической, приобретает более радикальный характер. Объяснения этому Сартр приводит в своей статье «Коммунисты и мир»[8]8
  «Новые времена» (1952), текст также воспроизведен в «Ситуациях», VI.


[Закрыть]. В те времена, как он впоследствии напишет в 1961 году[9]9
  «Мерло-Понти жив», «Новые времена», № 184–185.


[Закрыть], он уже придерживался мнения о том, что «любой антикоммунист – это пес». Колебаться и затягивать больше было нельзя. Поскольку ситуация на тот момент изменилась, следовало быстрее определяться с выбором лагеря. И поскольку Сартр выступает как антикапиталист, антиимпериалист и противник буржуазных ценностей, ему не остается ничего другого, кроме как примкнуть к коммунистам. В итоге он в статье «Коммунисты и мир» выражает свое «согласие с коммунистами по ограниченному ряду строго определенных вопросов, согласующихся не с их, а с моими собстветными принципами». По-прежнему не идя на сближение с Французской коммунистической партией, Сартр в то же время отказывается от идеи третьего пути, принимая противостояние двух блоков в том виде, какой оно приобрело еще в 1947 году после одобрения плана Маршалла, развязавшего холодную войну[10]10
  «Программа восстановления Европы», одобренная правительством США в 1947 году и более известная как «План Маршалла» по имени генерала Джорджа Маршалла, в те времена американского госсекретаря, изложившего ее основополагающий принцип: продолжать политику сдерживания коммунизма (доктрина администрации Трумена), одновременно с этим восстанавливая экономику 17 европейских государств, которые с учетом их послевоенного положения могли оказаться в сфере влияния СССР. На эти цели было потрачено свыше 100 миллиардов долларов (в пересчете на нынешний курс). В обмен на свою помощь США требовали либерализации экономического и политического курса правящих режимов, угрожая лишением такой помощи, в 1949 году американцы сумели убедить Нидерланды предоставить независимость Индонезии, координации торговли с требованием покупать исключительно американские товары в рамках специально созданной с этой целью организации Европейской организации экономического сотрудничества, вскоре превратившейся в Организацию экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) и ставшей первым ядром будущего Европейского союза. СССР отверг план Маршалла, опасаясь, что он в значительной степени лишит его влияния на страны-сателлиты (так Чехословакия, первоначально его принявшая, впоследствии под давлением Кремля отказалась от его осуществления).


[Закрыть]. В то время как многие интеллектуалы левого толка выходят или уже вышли из Французской коммунистической партии (Мерло-Понти) либо были из нее исключены (Камю), Сартр в противовес им решает примкнуть к ней, как раз потому, что на фоне столь массового дезертирства надо спасать идею коммунизма, которую отныне нельзя сводить единственно к печальному опыту СССР.

Эта статья, как и участие Сартра в состоявшемся через несколько месяцев после ее публикации Конгрессе в защиту мира, проведенного в австрийской Вене под эгидой СССР, дает старт четырем годам тесного сотрудничества с ФКП – интеллектуалы из среды коммунистов восприняли этот шаг в качестве неожиданной и желанной поддержки со стороны мыслителя, которого они до этого никогда не отказывали себе в удовольствии публично оскорбить. Причины этого сближения носят в первую очередь идеологический и только потом политический характер. Сартр прекрасно осведомлен о свирепствующей в СССР диктатуре и знает о сталинском ГУЛАГе, но при этом публично отстаивает мысль о том, что социализм, как единственный носитель демократии, равенства и свободы, лучше капитализма.

Таким образом, он выступает в поддержку СССР – до такой степени, что публикует по возвращении из этой страны в «Либерасьон»[11]11
  Газета основана Эммануэлем д’Астье де ла Вижери в 1941 году как орган движения Сопротивления «Либерте-Сюд». В качестве соучредителя издания выступили Раймон Обрак и математик Жан Кавайе.


[Закрыть] статью, заявляя в ней, что в Советском Союзе царит всеобъемлющая свобода слова и что производительность молока от каждой коровы там выше чем на Западе.

Впоследствии Сартр будет оправдывать эту чудовищную ложь о советской действительности соображениями вежливости: нельзя плевать в тех, кто оказал тебе столь благожелательный прием. Но что за этим стоит на самом деле – подлинная наивность, ослепление или же «отсутствие чувства меры и яростная вовлеченность»? Как бы там ни было, в 1956 году, после ввода советских танков в Венгрию, тесному сотрудничеству пришел конец, о чем Сартр сообщил в своей изобличительной статье «Призрак Сталина»[12]12
  «Новые времена», ноябрь – декабрь 1956 – январь 1957 года.


[Закрыть]. Но симпатизировать СССР он будет вплоть до августа 1968-го, когда Советский Союз вторгнется в Чехословакию, чтобы подавить освободительное движение, инициированное правительством этой страны несколько месяцев назад («Пражская весна»).

5. Антиколониалист и антиимпериалист

Отвернувшись от официального советского строя Хрущева (с генсеком КПСС он, тем не менее, встретится еще несколько раз), Сартр отнюдь не отказывается от идеи общества, объединяющего в одно целое интересы отдельно взятого человека и коллектива, и горячо приветствует социалистический режим на Кубе, установленный Фиделем Кастро после трех лет борьбы (1956–1959) с диктатором Батистой. В 1960 году Сартра и де Бовуар удостоят личной аудиенции Кастро и Че Гевара, с которыми у них состоится ряд продолжительных бесед. В статье «Ураган над сахаром» – опубликованном во «Франс-Суар» репортаже об этой поездке – Сартр превозносит до небес это зарождающееся общество, выражая горячий оптимизм в отношении его дальнейшего развития, при этом напоминая, что будущее остается открытым, но всегда сохраняется надежда на то, что общество сможет реализовать себя так, чтобы максимально приблизиться к идеалу. А раз так, то этому обществу, делающему свои первые шаги, нужно дать такую возможность, сразу и безоговорочно в него поверив. В данном случае при оценке шансов на успех революции, равно как и в ходе студенческих выступлений в мае 1968 года, берет верх глубоко оптимистичный характер Сартра. Если для Флобера наиболее вероятным вариантом развития ситуации неизменно является худший, что Сартр наглядно продемонстрирует в работе «Идиот в семье», то сам он всегда стремится надеяться на лучшее, поскольку надежда, как таковая, уже несет в себе семена успеха.

Вскоре всю энергию философа забирает война в Алжире. Он настолько яростно выступает против этого конфликта и так неистовово требует предоставить Алжиру независимость, что в октябре 1960 года, когда Сартр подписывает «Манифест 121»[13]13
  Помимо прочего, под этим документом также поставили свои подписи Морис Бланшо, Пьер Буле, Ален Рене, Андре Бретон, Маргарита Дюра, Робер Лапужад, Мишель Лейрис, Ален Робб-Грийе, Натали Саррот, Симона Синьоре.


[Закрыть] о праве неподчинения в Алжирской войне (август) и выступает в поддержку Фронта национального освобождения Алжира в ходе судебного процесса над подпольной сетью Жансона[14]14
  Франсис Жансон (1922–2009) – философ и борец за политические права. В 1947 году опубликовал работу под названием «Моральная проблема мысли Сартра», что дало ему повод для знакомства с философом. Во время Алжирской войны выступил на стороне Фронта национального освобождения Алжира и организовал подпольную сеть, собиравшую и перебрасывающую денежные средства, подделывавшую документы и укрывавшую повстанцев. Впоследствии сеть была разоблачена, а 23 ее члена арестованы по обвинению в «покушении на безопасность государства». Именно эти аресты, как и последовавший за ними процесс, стали причиной подписания «Манифеста 121» и положили начало полемике вокруг такого вопроса, как право неподчинения.


[Закрыть] (сентябрь), бывшие участники боевых действий, выйдя на Елисейские Поля, скандируют: «Сартра расстрелять!» Из-за своей позиции в этом вопросе ему пришлось пережить три покушения: его квартиру дважды взрывали, в июне 1961-го и январе 1962 года (в последний раз это привело к гибели многих его рукописей), а в июле 1961-го пытались убить его самого на площади Мобер, когда он лишь чудом остался жив. В мае 1961 года также была взорвана редакция журнала «Новые времена». В том же году Сартр написал предисловие к работе Франца Фанона[15]15
  Франц Фанон (1925–1961) – французский психиатр и теоретик политики, в 1953–1957 годах занимал пост главного врача психиатрической больницы в алжирском городе Блида. В своей работе он в подробностях описывает жестокий характер и пагубные последствия французской колонизации Алжира (а в более широком смысле и всей Африки).


[Закрыть] «Проклятые души земли», ставшей безжалостной обличительной речью против колониализма, прибегающего к жестокости и насилию как к единственному средству в борьбе с колониями, пытающимися обрести независимость.

Сартр перенимает у Фенона эстафету и в своей жесткой статье показывает, как психологическое, физическое, социальное и моральное насилие, творимое в колониях, неизбежно порождают встречную ненависть и насилие по отношению уже к самим колонизаторам. Некоторые узрели в этом тексте призыв к убийству, но мы лишь считаем его подробным разбором причин жестокости, равно как и теоретическим пониманием ее неизбежности, что еще никоим образом ее не оправдывает. Сартр даже и не думает призывать к убийству, он лишь указывает на то, как оно готовится, что кому-то действительно может показаться его одобрением. Насилие как таковое с моральной точки зрения ничем не оправдано и должно быть наказуемо, с этим никто не спорит, но в определенные периоды истории оно в принципе неотвратимо, и избежать его можно лишь одним способом: изменив общественные условия до того, как волна гнева хлынет через край.

Сентябрь – октябрь 1960 года Сартр и де Бовуар проводят в Бразилии, встречаются там со студентами и устраивают длительные дискуссии об Алжире и пытках. При этом философ называет себя анти-Мальро, намекая на французского министра культуры Мальро, который годом ранее, в январе 1959-го, совершил турне по странам Латинской Америки. В средствах массовой информации поднимается такая шумиха, что поговаривают даже о том, что по возвращении во Францию Сартра вполне могут арестовать, но этого не пожелает допустить генерал де Голль.

В 1965 году вспыхивает война во Вьетнаме. Незадолго до этого Сартра пригласил Корнельский университет прочесть цикл лекций по проблемам морали. В ответ на американское вторжение во Вьетнам философ это приглашение отклоняет. А одному университетскому преподавателю, который в своем письме к нему напоминает, что данный конфликт поддерживают далеко не все американцы, а сам Сартр мог бы приехать и оказать таковым поддержку, отвечает, что это дело самих американцев – изыскать, опираясь на свою собственную историю, внутри своей страны средства остановить эту войну. Сартр не считает, что обладает достаточным влиянием и весом, чтобы предпринять на этом пути полезные и эффективные шаги, и полагает, что его приезд будет трактоваться многими либо как поддержка действий США, либо как его безразличное отношение к этой войне, хотя оно таковым отнюдь не является. Его отказ предпринять эту поездку представляет собой точно такой же политический жест, как и отказ от Нобелевской премии в 1964 году.

В то же время все это не помешает ему в июле 1966 года откликнуться на просьбу Расселла принять участие в трибунале – о нем уже говорилось выше – и осудить «военные преступления» американцев во Вьетнаме.

Сартр не останется в стороне и от арабо-израильского конфликта. Его поездка сначала в Египет (25 февраля – 13 марта 1967 года), в ходе которой он встретится с президентом Насером, а потом и в Израиль (до конца марта) произведет огромное впечатление на очень многих выступавших по разные стороны баррикад студентов, интеллектуалов и журналистов, их Сартр поразит прекрасным знанием проблемы, а также своим умением слушать и понимать. Будучи в состоянии охватить и оценить движущие противоборствующими сторонами причины, в равной степени легитимные, он в то же время не поддерживает ни одну из сторонх. Вместо этого философ предпринимает попытку инициировать между израильтянами и арабами диалог, полагая, что дискуссия служит единственно возможным способом выхода из этого кризиса.

6. Противник буржуазных ценностей

Популярность Сартра достигла пика во время войны в Алжире, однако в 1960-х годах его постепенно увлекла за собой волна структурализма, представителями которого были столь разные авторы, как Фуко, Лакан и Леви-Стросс. Майский кризис 1968 года вновь выдвигает Сартра на передний край политических баталий. Он примыкает к одному из крайне левых движений маоистского толка, в основном состоящем из студентов и которое не только свидетельствует о наличии определенных левых сил за пределами Французской коммунистической партии, но и демонстрирует завидную способность мобилизовать в свои ряды все новых и новых членов. Сартр признает, что проглядел этот кризис, но при этом следит за его развитием и вступает со студентами в диалог, в том числе 20 мая в амфитеатре Сорбонны, отвечая на сотни вопросов до тех пор, пока его окончательно не одолевает усталость.

В Сорбонне этот диалог иметь продолжения не будет, но при этом примет несколько иную форму после знакомства с Бенни Леви[16]16
  Бенни Леви, он же Пьер Виктор (1945–2003). Будучи студентом Эколь Нормаль Сюперьер на улице Ульм в период с 1965 по 1970 год, он в сентябре 1974 года стал секретарем Жан-Поля Сартра и оставался рядом с философом вплоть до смерти последнего в 1980 году. Потом переехал в Израиль, поселился в Иерусалиме и до самой своей смерти руководил Институтом изучения наследия Левинаса, который основал вместе с Аленом Филькенкротом и Бернаром-Анри Леви. Перу Б. Леви принадлежат такие работы, как «Сегодняшняя надежда» (беседы с Сартром), «Продолжение „лица”, мысль о возвращении у Эммануэля Левинаса» и «Быть евреем».


[Закрыть] в 1970 году. В октябре 1968 года, в фарватере майских событий, тот организовал Левое пролетарское движение, орган которого – газета «Народное дело», регулярно подвергавшаяся преследованиям со стороны правительства за призывы к насилию и покушение на безопасность государства, в 1970 году столкнулась с серьезными финансовыми трудностями. «Народное дело» избрало своей функцией «давать слово народу и массам» и преследовало цель «способствовать скорейшему объединению „масс“», рассказывая им о борьбе простых людей в самых различных уголках Земли.

После того как два главных редактора этого издания угодили за решетку, его предложили возглавить Сартру, чтобы он в некотором роде его защитил, раз власть персонально философа не трогала, хотя его журнал «Новые времена» во время войны в Алжире из-за вмешательства правительства и приостанавливал несколько раз свою деятельность. И в самом деле, когда 26 июня 1970 года Сартр был арестован за то, что распространял газету на улице, его очень быстро отпустили. В результате сотрудничества с молодыми маоистами, в первую очередь с Леви, родился постулат о том, что интеллектуал, ставящий своей конечной целью изменить мир, должен не предлагать массам новые теории, но, наоборот, перенимать теории у масс. В народной среде живет практическая мысль, рабочие прекрасно знают, чего хотят, но при этом не располагают теоретическими средствами, чтобы свои желания выразить. Интеллектуал в этих условиях должен стать выразителем мысли трудящихся, их голосом, что, помимо прочего, предполагает и его умение их слышать. Именно в этом заключался символизм речи Сартра, которую он, взобравшись на бочку, держал перед рабочими завода «Рено», пока его не прервали дружинники из ФКП: философ слишком давно «оторвался от масс», поэтому ему сначала надо встать на путь надлежащего диалога с рабочими и поставить свой гений им на службу.

Но что может сделать Сартр в свои 65 лет? Он выступает в поддержку различных газет, распространяет на улице «Народное дело», подписывает петиции, едет в Германию к Андреасу Баадеру[17]17
  Андреас Баадер (1943–1977) – руководитель организации, известной как «Rote Armee Fraktion» («Фракция Красной армии») и «банда «Баадера-Майнхоф». В 1972 году был схвачен после ожесточенной перестрелки и помещен в тюрьму «Штаммхайм». По официальной версии, умер в своей камере от пули через несколько часов после того, как германские силы правопорядка штурмом взяли самолет, угнанный членами ФКА с целью его освобождения.


[Закрыть] (в 1974 году) и объявляет на четыре недели голодовку – не чтобы поддержать насильственные действия, а в знак протеста против условий содержания заключенных под стражей. В опубликованной в «Либерасьон» Сержа Жюли статье Сартр объяснит свой поступок «симпатией человека, исповедующего левые взгляды, к любым левым организациям, над которыми нависла угроза», но при этом добавит, что лично он не одобряет стратегию политического террора.

Практически ослепнув в 1973 году, он перестал писать и вместо этого принялся размышлять вслух вместе с Бенни Леви, ставшим его другом. Бурная деятельность философа в конечном счете подорвала его здоровье. Он по-прежнему много ездил, принимал участие в манифестациях, выражал поддержку диссидентам из Восточного блока, подписывал всевозможные обращения, давал интервью и выступал перед людьми. Сартр по-прежнему обладал авторитетом, хотя отвергал авторитеты как таковые, будучи при этом одним из них.

Впоследствии Ролан Дюма[18]18
  Ролан Дюма (род. в 1922 году) – французский адвокат и политический деятель, министр внешних сношений в период с 1984 по 1986 год, глава Министерства иностранных дел с 1988 по 1993 год.


[Закрыть] скажет, что «война в Алжире <…> стала его войной <…> Мимо него прошли все великие политические события той эпохи, за исключением именно Алжирской войны, которая в некотором роде стала точкой пересечения великого дела с великой индивидуальностью». Данное суждение представляется если и не совсем точным, то как минимум слишком категоричным. Но в каком контексте можно говорить о ценностях, когда речь идет о том, чтобы занять ту или иную позицию по отношению к этим ценностям с учетом той или иной ситуации? Сартр не стремился во что бы то ни стало доказать свою правоту, вместо этого он отстаивал ценность, обладающую в его глазах первостепенным значением, – уважение к человеку, о котором он и говорит во всех своих трудах.

Таким образом, общество обязано Сартру вечным напоминанием о том, что человек должен всегда предшествовать любым экономическим интересам, равно как и проявлениям метафизики, то есть политической либо религиозной идеологии. Главенствующим принципом гражданской позиции Сартра стала фундаментальная идея равенства во всем, что касается как общественных функций, так и изначальной значимости, человеческой либо моральной, каждого члена общества. В свете этих представлений одинаково ценны жизнь как писателя, так и грузчика, и поэтому ситуацию, когда общество вознаграждает либо возвышает одних больше, чем других, никак нельзя назвать нормальной.

Порой Сартра упрекают в том, что он был скорее человеком морали, нежели политики. Вполне возможно, что о разнице между двумя этими понятиями действительно стоит задуматься, но это все равно не может поколебать убежденность в том, что в первую очередь Сартр был философом, то есть писателем, пытающимся наделить смыслом окружающий мир и происходящие в нем события, а также, опираясь на те или иные концепции человека, понять, зачем в этом мире присутствуем мы. Теперь, погрузившись в его философию, мы, вероятно, сможем лучше разобраться в том, как политическая деятельность Сартра отражала его попытки внедрить на практике разделяемые им философские воззрения.

II. Сартр и феноменология

А

«Пребывая в полной зависимости, даже в плане чувств, от своего класса, дохода, характера деятельности (…), именно человек и никто другой, определяет предназначение в этом мире, и не только свое, но и своих товарищей…» («Ситуации», II)

В представлении Сартра, философия – это понимание взаимоотношений человека с миром. Данное определение, каким бы банальным оно ни казалось, само по себе уже содержит в себе некую концепцию человека: он не является некоей обособленной единицей, вещью в себе, которую сначала можно охватить как таковую и только потом приняться изучать его место в мире и характер взаимоотношений, поддерживаемых им с этим миром. Человек существует в мире, в его недрах, и познать его сущность можно лишь через выстраиваемые им отношения с обществом, в котором он живет, понять его в отрыве от эпохи невозможно. Означает ли это, что философ, помимо прочего, должен быть также социологом, а может, даже и историком?

Данный вопрос актуален только для тех, кто застревает в абстрактной раздробленности этих дисциплин и, следовательно, в раздробленной реальности. Однако реальность представляет собой неделимую тотальность и в этом качестве совершенно конкретна: конкретность не является неким подобием осязаемой реальности, противопоставляемой абстрактной нематериальности. Именно абстрактное отсылает нас к некоей части, искусственно отделенной от целого; конкретное – это невидимая целостность, образующая человека и мир. Это Сартр объяснял еще в своей первой статье, написанной во время его пребывания в Берлине[19]19
  В 1933–1934 году Сартр живет в Берлине в качестве стипендиата и изучает работы Гуссерля, на тот момент еще не переведенные на французский язык. Арон, пребывавший в том же качестве в Берлине в 1932–1933 годах, расхваливал ему феноменологию этого философа на все лады, утверждая, что его подход позволяет философски осмыслить пивную кружку, уличный фонарь – одним словом, говорить о вещах конкретных, то есть о самой жизни.


[Закрыть]: нельзя считать, что сначала человек и только потом мир – «сознание и мир даются одновременно»[20]20
  «Фундаментальная идея феноменологии Гуссерля: интенциальность», «Ситуации», том 1, Gallimard, 1947.


[Закрыть].

Подобное определение взаимоотношений человека с миром позволяет дистанцироваться от двух философских течений, занимавших доминирующее положение в годы учебы Сартра: идеализма (представителем которого в числе прочих был Брюнсвик[21]21
  Леон Брюнсвик (1869–1944) – выпускник Эколь Нормаль Сюперьер, профессор Сорбонны, «кайман», то есть репетитор по философии Эколь Нормаль (где его учениками были Сартр, Низан, Арон), автор таких работ, как «Современный идеализм», «Человеческий опыт и физическая казуальность», «Прогресс сознания в западной философии», «Физика в XX веке». Также известен изданием «Мыслей» Паскаля.


[Закрыть]) и реализма (который проповедовали Джеймс, Уайтхед и Марсель[22]22
  Уильям Джеймс (1842–1910) – американский психолог и философ, автор таких трудов, как «Научные основы психологии», «Многообразие религиозного опыта», «Прагматизм» и «Очерки о радикальном эмпиризме»; Альфред Норт Уайтхед (1861–1947) – английский философ, логик и математик, вместе с Б. Расселом написал такие труды, как «Основания математики», «Понятие природы», «Наука и современный мир», а также «Процесс и реальность»; Габриэль Марсель (1899–1973) – философ, драматург и музыкант, автор работ «Существование и объективность», «Тайна бытия» и «Опыт конкретной философии».


[Закрыть]). По мнению Сартра, идеализм обладает тем недостатком, что до такой степени приспосабливает мир к мысли, что тот теряет свой материальный характер и сам превращается в мысль. В этом случае он становится совершенно стерильным, а наши познания о нем всецело зависят от того, насколько мы способны его познать и какими теоретическими инструментами для этого располагаем: у нас больше нет возможности считать, что мир независим от сознания. И гносеологическое измерение знания здесь сталкивается с метафизическим измерением проблемы объективного существования мира.

Может показаться, что реализм, признавая существование мира независимо от наших представлений о нем, придает этому миру конкретный характер. По мнению Сартра, это не так: поскольку сначала устанавливается независимость сознания и мира, непонятно, как они потом могут быть связаны друг с другом, как сознание получает доступ к миру, как мир входит в сознание. Иными словами говоря, мы не выходим за рамки изначально заявленных Сартром отношений, – сначала человек и только потом мир, – задавшись вопросом о характере взаимоотношений между ними. Подобная постановка проблемы сама по себе уже является неправильной: она отделяет человека от мира, а мир от человека. Но ведь нам следует понять, что они представляют собой одно целое, некую неделимую сущность. Именно в этом заключается главный вклад феноменологии в понимание конкретного, к которому Сартр приходит, штудируя труды Гуссерля во время своего годичного пребывания в Берлине.

Для него это положение станет отправной точкой к конкретному в том виде, в каком он его понимает. Опираясь на труды Гуссерля, а потом и Хайдеггера (за которые он возьмется в концентрационном лагере в 1939 году), он за десять лет создаст собственную феноменологическую онтологию – трансфеноменализм, предлагающий путь между идеализмом и реализмом, – и изложит ее в 1943 году в работе «Бытие и ничто». Выработанный им подход позволяет одновременно решить метафизическую проблему объективности мира и эпистемологическую проблему, сводящуюся к вопросу о том, что представляет собой сознание: сознание – это не то, что конституирует мир или наши первичные отношения с ним, но то, что обнаруживает его, то, что покоится в первую очередь на совершенно иных отношениях с миром.

По мнению Сартра, существуют изначальные, первородные отношения сознания и мира, представляющие собой взаимосвязь бытия с бытием (так называемые онтологические отношения[23]23
  Онтология, от греческих слов онтос, бытие, и логос, знание. Онтология представляет собой дисциплину, изучающую бытие предметов и явлений, в то время как феноменология (феномен – то есть явление) занимается описанием того, что является сознанию. Идея Сартра сводится к тому, чтобы продемонстрировать нам существование видимого и показать, как это видимое отсылает нас к реальному бытию мира, а не к чистой внешности, представляющей собой фантазию нашего сознания.


[Закрыть]), обеспечивающие возможность сознания. Если внимательнее присмотреться к самой структуре сознания, выяснится, что эта первичная, фундаментальная взаимосвязь сознания и мира сама по себе уже подразумевает бытие мира, ведь сознание существует не само по себе, оно в обязательном порядке является сознанием чего-то: сознание – это трансцендентность, по определению присущая некоему бытию, с которым его никоим образом нельзя отождествлять. То, что Сартр во введении к своей работе «Бытие и ничто» называет «онтологическим доказательством», демонстрирующим, как сознание в обязательном порядке подразумевает объективное бытие мира (который не является сознанием и всецело от него отличается), разрешает одновременно две проблемы – эпистемологическую и метафизическую, – указывая на то, как они своими корнями, по сути, уходят в некую концепцию сознания.