Текст книги "Прикосновение ангела"

Глава 39

Победоносное шествие армии Наполеона, воодушевляло французов. Они верили в исключительность своей нации и непогрешимый гений Наполеона. Ведь под его властью оказалась значительная часть Европы. Мари не разделяла радости соотечественников. Она чувствовала надвигающуюся беду. Парижская Сивилла помнила свое предсказание Наполеону.

Жозефине уже было 46 лет. Император относился к ней с уважением, но охладел, как к женщине, предпочитая Мальмезону другие замки – Тюильри, Сен-Клу или Фонтенбло.

Жозефина знала о многочисленных любовницах мужа. Однажды, с горькой улыбкой на губах, она сказала Мари: «Он покоряет их, чтобы быть уверенным в себе, как мужчине» Но, не смотря на это, Женщина верила, что она главная в жизни Наполеона.

Провозгласив себя императором, Бонапарт стал думать о продолжении династии. Жена не могла родить ребенка. Многолетние попытки, так и не увенчались успехом. Жозефина уверила Наполеона, что проблема в нем. Ведь у нее было двое детей.

Сомнения Бонапарта развеял маленький Леон, первое дитя. Его матерью была подруга Каролины. Император стал думать о разводе, подыскивая себе невесту в европейских королевских семьях. Отвергая брак с француженкой или со второразрядной иностранной принцессой, Наполеон выбирал между великой княгиней Анной, сестрой русского царя Александра, и дочерью Франца I Австрийского эрцгерцогиней Марией Луизой.

До Жозефины доходили слухи о возможном разводе, но она им не верила.

Сегодня, как обычно, императрица ожидала Мари в своей вотчине, Мальмезоне. Взглянув на Жозефину, Ленорман поняла, что та плакала. Глаза были красными от слез.

«Мари, – начала Жозефина, срывающимся от волнения голосом, – Он хочет меня бросить!» Упав в кресло, женщина закрыла лицо руками. Она плакала.

Ленорман села напротив. Успокоившись, императрица умоляюще посмотрела на Мари: «Скажи мне, что это не так? Вчера приходил Фуше, говорил о разводе».

Ленорман было искренне жаль подругу, но она произнесла: «Вы разведетесь, но останетесь императрицей. И… – замолчав, Мари продолжила, – И это будет началом его краха»

У Жозефины, от ужаса расширились глаза. «Он скоро умрет?!» – закричала женщина. «Нет. Не скоро», – поспешила ее успокоить Мари.

Императрица, облегченно вздохнув, предложила чай. Но, беседы не получалось. Жозефина постоянно плакала.

Возвращаясь, домой, Ленорман понимала, что изменения коснуться и ее судьбы. Они не заставили себя долго ждать. Утром, ее пригласили к министру внутренних дел.

Войдя в кабинет главного полицейского империи, Мари увидела торжествующего Фуше, небрежно развалившегося в кресле.

– Вы знаете, зачем я пригласил Вас? – вежливо поинтересовался министр, поднимаясь к Ленорман на встречу.

Мари знала, но, улыбнувшись, произнесла:

– Наверное, хотите узнать у меня свое будущее?

– Не совсем. Я должен арестовать Вас.

Улыбка продолжала сиять на бесцветном лице министра. Фуше получал удовольствие от каждой минуты происходящего. Ленорман готовилась к неприятностям, но арест был для нее потрясением. Стараясь унять нервную дрожь, Мари поинтересовалась:

– Меня?! Арестовать?! За что?!

– Если Вы, действительно, не догадываетесь, спросите об этом свои карты, – оскалившись, произнес Фуше.

Ленорман выслали из Парижа. До предсказательницы дошли слухи, что сообщение Наполеона о разводе у императрицы вызвало истерику. Издав жуткий крик, она упала на ковер и билась в припадке, пока не потеряла сознание.

Но, во время церемонии развода, императрица была сдержанна и немногословна.

В изгнании, Мари начала писать книгу «Пророческие воспоминания французской Сивиллы». Ленорман уже перешагнула тридцати семилетний рубеж, ей было о чем рассказать.

Взяв перо, она подумала: «Интересно, после смерти французской Сивиллы, о ней кто-нибудь вспомнит? Если и вспомнят, то ее история жизни будет зависеть, скорее, от фантазии автора. Ведь, никто не знает о Шарле. О том, как она искренне любит Кати и Жозефину. Да, посторонние и не должны знать! Это ее личная жизнь!»

Мари загрустила: «Почему обо мне должны помнить?! Я не сделала научных и географических открытий. Не являюсь королевой страны.

Но! В салон на рю де Турнон приходили будущие короли и министры, известные и талантливые люди. Значит, то, чем я занимаюсь, не бесполезно! Описав визиты знаменитых персон, я привлеку внимание читателей. И, может, неизвестная девочка или мальчик, прочитав книгу, перестанет бояться дара предвидения, а будет совершенствовать его, как это делают талантливые люди, художники или музыканты, обратившись к людям, отбросив страхи».

Мари вспомнила о Хильдегарде. Узнав о ней, маленькая Ленорман осознала свое предназначение.

Предсказательница была уверенна, что имена многих ее клиентов будут вписаны в анналы истории. Яркие картинки жизни отчетливо всплыли в памяти. На листах бумаги, с росчерком пера, оживали Робеспьер, Марат, Сен-Жюст, те, кто погиб под ножом гильотины. Сивилла не забыла и здравствующих Жозефину, Наполеона и Тальен.

Опала длилась недолго. Чувствуя вину перед Жозефиной, Наполеон выполнял все ее желания. Одним из первых, было возвращение в Париж Ленорман. Мари вернулась зимой, в том же 1809 году.

Глава 40

Дмитрий гостил у Закумова, в тайне ожидая ареста. После того, как Сперанский заглянул в письма «Анны Ивановны», предназначавшиеся царю, был раздут грандиозный скандал. Сперанского арестовали и ночью выслали из Петербурга. В тюрьму заключили двух чиновников министерства иностранных дел, которые показали законодателю секретные документы.

«Лес рубят, щепки летят», – произнес Сумской, глядя на унылое мартовское небо. Взору открывались голые деревья, поднимающиеся из серого снега. На ветках сидели вороны, и поочередно каркали. «Гадость, какая!» – поморщился князь, – Как на кладбище!» Пришпорив коня, он поскакал к дому.

Закумов сидел в кабинете и просматривал бумаги. «Дмитрий Александрович! Как думаешь? Сунется к нам Бонапарт?» – первое, что услышал князь, когда открыл дверь в комнату.

Внимательно посмотрев на тестя, Сумской присел в кресло. «Думаю, да!» – помедлив, сказал он. Закумов, покряхтев, опять занялся бумагами.

На противоположной стене висело зеркало, Дмитрий посмотрел на свое отражение. Князю уже было сорок семь лет, но седина еще не тронула его смоляные волосы. Кожа на лице была ровной, без морщин. Словно его организм, взбунтовавшись, опасаясь старости, остановил течение времени на тридцатилетнем рубеже.

Белая рубашка со стоячим накрахмаленным воротничком, контрастировала с шерстяным темно-синим жилетом, подчеркивающим цвет глаз князя. «Хорош!» – подытожил Петр Алексеевич, заметив, что Сумской смотрит в зеркало.

– Дмитрий, в чем твой секрет? Почему не стареешь? – спросил Закумов. Сумской почувствовал, что ответ очень интересует графа.

– Ни в чем! Просто не обременяю тело излишествами, занимаюсь гимнастикой.

Такой ответ очень разочаровал тестя, и он, нахмурившись, спросил:

– Почему в имение не съездишь? Ты, сына, хоть разок видал?

Закумов, был одним из немногих дворян, кто предпочитал дома говорить на русском языке. В России, даже мелкопоместные дворяне изъяснялись по-французски, а некоторые даже не знали родного языка.

Император Александр говорил чище Бонапарта. Речь Наполеона резала слух корсиканским акцентом.

Не дождавшись ответа, Петр Алексеевич продолжил, глядя в документы:

– Сколько убытков имеем из-за континентальной блокады. Ведь, Англия главный наш рынок сбыта.

Покачав головой, он пробурчал: «Съезди к семье!»

«Семье?! – возмутился про себя князь, – Эти люди никогда не были ему близки!»

Выехав из Закумовских владений, князь отправился к своему приятелю Баланшову.

Не смотря на март, он был в имении, а не в Петербурге. Обычно, Баланшов приезжал туда, с наступлением теплых дней. Предпочитая умственным занятиям охоту, вино и карты.

Но, это весеннее посещение было особым случаем. Князь уехал из столицы после неудачного романа, об этом писал Дмитрию.

«Ба! Сумской!» – искренне обрадовался Сергей Баланшов, увидев в дверях своего дома князя. Хозяин был немного пьян.

Проводив друга в кабинет, он приказал дворне принести вина. «Вот, – произнес Сергей, ставя на стол бутылку Бургундского Шамбертена, – Любимое вино Наполеона! Как думаешь, будет с нами Бонапарт воевать?»

В противовес Закумову Баланшов предпочитал русскому языку французский.

Неожиданно вышло солнце из-за туч, и залило теплым красным светом комнату, пробираясь сквозь алые портьеры. На миг, Дмитрию показалось, что это кровь залила кабинет.

– Да! – уверенно сказал Сумской.

– Плачевно, – резюмировал князь, наливая вино в бокалы, – У него под ружьем 800 тысяч человек, и каждый год новый рекрутский набор дает 250 тысяч. Посол во Франции, князь Куракин, предупреждает, что наступление может состояться очень скоро. Бонапарту даже не помешает война в Испании. А, мы обнищали из-за континентальной блокады и огромных контрибуций! Но, Россию Бонапарту не завоевать!

Дмитрий был с другом согласен. Опустошив залпом бокал, Баланшов тут же его наполнил.

– В армии дело плохо, а во флоте?! Он доведен до ничтожества. Позорный Тильзитский мир ознаменовался сдачей всех завоеваний на Средиземном море Наполеону. Две статьи уничтожили труды адмиралов Ушакова и Сенявина.

Слишком самостоятельны и решительны флотоводцы, а царь любит беспрекословно подчиняющихся командующих.

Завистлив наш Александр! Проигрывая Наполеону на полях сражений, царь очень завидовал Сенявину, рапортовавшему о победах.

Только бы не встал во главе армии, если война случиться!

Дмитрий понимал, что друг прав, но ему хотелось, чтобы беседа была менее опасна.

– Сергей, в тебе говорит обида.

– Да, – горько произнес князь, – Дама сердца мне изменила с царем. Мало ему Нарышкиной и греха с любимой сестричкой Екатериной!

Меня бросила мадам. Ну, и черт с ней! Может, и нет ее, любви? Как думаешь?

– Есть, – уверенно сказал Дмитрий.

– Н-да?! – хмуро глядя в глаза другу, переспросил Баланшов. Встретив тяжелый взгляд Сумского, он, нехотя, произнес:

– Может и есть…. Только не каждому она дана!

Налив себе еще вина, Сергей задумался, потеребя пальцами черные волосы.

– Может, она дается достойным в награду, а заблудшим душам, как путь к спасению.

Дмитрий удивился трезвой мысли друга.

– Как посланца Света дано увидеть не каждому, лишь избранным, – продолжил Сергей, – Во мне, ведь, сейчас, обида говорит, уязвленное самолюбие. Я Анну не любил! Сказал вслух, и легче стало.

Поговорив еще о соотношении сил в Европе, Сумской отправился спать.

Дмитрию отвели небольшую комнату, он первый раз оставался ночевать у Баланшова. Устроившись под одеялом, князь услышал, как открылась дверь. Повернувшись, он увидел девочку лет четырнадцати, со свечой в руке. Переминаясь с ноги на ногу, она молчала.

– Что случилось? – поинтересовался князь. Из-под теплого одеяла вылезать очень не хотелось.

– Барин прислал к Вам! – вымолвила служанка. Ее тоненькие плечики подрагивали, то ли от холода, то ли от волнения.

– Что с ним? – нахмурившись, спросил Дмитрий.

– Почивать легли, – промямлил ребенок.

– Тогда, что ты здесь делаешь? – начал сердиться гость.

– Барин прислал.

– Зачем прислал?! – закричал Сумской, теряя терпение.

– К Вам! – выпучив глаза от страха, прошептала девочка и направилась к кровати.

Дмитрий с отвращением понял, зачем Баланшов прислал к нему ребенка.

– Иди спать, – мягко произнес князь.

Облегченно вздохнув, ночная гостья заплакала. Вытирая слезы на счастливом лице, девочка убежала из спальни.

Сумской, разозлившись, поднялся с постели и оделся.

В комнате друга горели свечи. Баланшов был сильно пьян. На его коленях сидела обнаженная девушка из дворни, которую он, хихикая, тискал. Вторая ожидала его на кровати. Сергей не заметил появления князя. Сочтя намеченный разговор с пресыщенным рабовладельцем напрасным, Дмитрий направился в конюшню.

Опасения Дмитрия подтвердились. 24 июня 1812 года Россия узнала о том, что армия Наполеона перешла Неман. Профранцузенное светское общество проклинало Бонапарта на его же языке.

Во главе армии встал Барклай де Толли, которого, не без помощи Багратиона, сменили потом на хитрого, толстого, одноглазого Кутузова.

Дмитрий принял участие в военных действиях. В кровавой битве под Бородино, Сумской понял, как велики русские люди своей преданностью родной земле. Они дрались фанатично, неистово, окропляя свою землю кровью.

Бородинское сражение началось на рассвете. Весь день армии сражались жарко и яростно. И, только с наступлением ночи отошли на исходящие рубежи. Желая спасти войско от полного уничтожения, Кутузов приказал отступить.

Воюя, князь отдавал долг Родине, которую когда-то считал пятном на карте, возомнив себя человеком Мира.

Дмитрий, вместе с другими воинами, гонимыми французами, вступил в вымершую Москву. В пыльной форме, не глядя на угрюмые лица товарищей, он читал надписи по-французски, на стенах домов: «Прощай, о сколь ужасно это слово!», «О, милый сердцу, град, прощай!»

Пройдя по Калужской дороге, солдаты, ведомые Кутузовым, оказались в селе Тарутино. Там, Дмитрий узнал о пожаре в Москве. Одни, с ненавистью, говорили, что город подожгли французские солдаты, и пламя, подхваченное ветром, охватило большинство деревянных домов. Но, были и те, кто утверждал, что город поджег генерал-губернатор Ростопчин.

Даже, когда Бонапарт оказался в Москве, князь был уверен, что корсиканец сломает о Россию зубы.

Мародеры французы, подталкивая добычу на телегах, далее пошли на юг. Под Малоярославцем завязался тяжелый бой. Там Сумского тяжело ранили.

Восстанавливая силы, он узнал, что враг разгромлен. Это случилось благодаря военному гению Кутузова, самоотверженности русских солдат и лютости крепких морозов. Наполеон, проклятый всеми, даже своими солдатами, один бежал во Францию.

Дмитрий выздоравливал в одном из своих поместий, подальше от Закумова и светской суеты. Из газет, он узнал, что 31 марта 1814 года воины Александра с армией союзников, вошли в Париж, под радостные рукоплескания местных жителей.

Интересно, после войны в России, что-нибудь измениться? Просматривая в газете объявления, Сумской с отвращением замечал предложения о продаже людей.

Его возмущало отношение многих «просвещенных» дворян к крестьянам. Они могли их продать, бить, женить и разлучать с семьей. Единственное, что убить не имели права.

В думах о будущем России, о возможных реформах, он гулял по лесу. Увлеченно фантазируя о просветленном обществе и справедливых законах, под конец он понимал, что до них в России еще очень далеко.

Сегодня, он, как обычно, добежал до леса, насладился природной тишиной, иногда нарушаемой пением птиц, да шелестом листьев. Поплавал в еще холодной воде реки Гречушки, и отправился к дому. Но, был остановлен приведением.

На опушке, Дмитрия ждал, облысевший и располневший, Анри. Увидев его, Сумской провел рукой по глазам, пытаясь отогнать неприятное видение. Но, тщетно. Анри был осязаем и до омерзения противен. Улыбнувшись беззубым ртом, он произнес по-французски: «Здравствуйте! Я к Вам по делу. Дмитрий Александрович, Вас ожидает Лис».

Глава 41

«Лис!» – лихорадочно думал Дмитрий, идя за Анри, – как часто он ускользал от меня!» Радостное нервное возбуждение захватило князя. Дойдя до экипажа, который доставил сюда Анри, они отправились на встречу к врагу Сумского.

Путь оказался знаком. Карета двигалась по направлению к усадьбе Софьи. Войдя в дом, он увидел располневшую и постаревшую супругу. Софья облачилась в платье из красного бархата, отделанное золотым шитьем. Но, даже затянутая в корсет, введенный недавно опять в моду, она смотрелась тучной. Обилие драгоценностей, выглядело нелепо. Напрягшись, Дмитрий вспомнил, что супруге недавно исполнилось 38 лет. Выглядела она намного старше.

В сознании собственного великолепия, Софья надменно подняла подбородок. Начала разыгрываться драма, в которой Дмитрий принимать участия явно не хотел. Выжав из себя слезу, жена оскорблено торжественно, произнесла: «Петр, так и не дождавшись отца, уехал».

Дмитрия это не тронуло. Князь был уверен, что это не его ребенок. Сумского волновал Лис!

Анри исчез. Ожидая развязки, Дмитрий принялся рассматривать картины в золоченых рамах. На всех была изображена полная женщина. «Где-то, я уже это видел? – пытался вспомнить князь, – Ах, да! В доме Закумова!» «Это я!» – гордо заявила Софья. «У Петра Алексеевича на картинах кто?» – поинтересовался Сумской. «Маман!» – возмутилась жена. «Почему он ранее не присматривался к шедеврам в доме тестя?! Не интересовался, кто на них изображен? Софья, вылитая мать!» – мысленно поругал себя за невнимательность князь.

«Она умерла, когда ты была маленькой?» – поинтересовался Сумской, чтобы занять время ожидания. «Господь с тобой! – округлив глаза от ужаса, возмутилась Софья, – Здравствует и поныне!»

Дмитрий был удивлен, он никогда не видел женщину. Да, это и не столь важно было для князя.

Появившийся Анри, предложил следовать за ним. Дмитрий оказался в небольшой комнате. Портьеры на окнах были задернуты, лишь тонкая полоска света дорожкой разрезала спальню. «Выйди!» – скомандовал то ли мужской, то ли женский голос. Анри мигом выполнил приказание.

«Присядь, Дмитрий Александрович. Извини, в темноте посидим. У меня от света глаза режет», – сказал тот же голос. Он принадлежал бесформенной туше, лежащей на кровати. «Неужели это Лис?!» – с ужасом подумал Дмитрий.

«Хоть и позвала тебя, но, думаю, не поможешь. Сердце шалит, одышка. Умру скоро. Хорошо, хоть, есть, кому дело передать. Моими детьми можно гордиться. Это Софья дура, вся в Петра», – одышливо, сказала туша.

Князь приглядевшись, увидел отечную старуху, слабо напоминающую пышнотелую матрону из Закумовских владений. Их глаза встретились, и женщина издала хрипло булькающие звуки. Дмитрий догадался, что она смеется.

– Что? Не ожидал, что Лис – это я, – торжествуя, поинтересовалась мать Софьи.

– Нет.

– То-то! – сказав, женщина закашлялась.

Князь встал с кресла и осмотрел тещу. Подумав, он позвал слугу и сказал, что надо сделать. Отвар готовился быстро. Он должен был облегчить страдания Лиса.

В России, из народной медицины, князь почерпнул для себя много нового. Этот рецепт был подарен Дмитрию, одним сельским лекарем.

Вскоре, Анри внес кружку. Бережно подняв старуху, он дал ей лекарство. Матери Софьи стало легче. Лис шепнула что-то Анри, и тот принялся устраивать хозяйку в подушках. Сумской очень хотел найти Лиса и убить, но на этот полу труп рука не поднималась. Полулежа, женщина чувствовала себя лучше, да и действие целебного отвара сказывалось. Когда Анри исчез за дверью, Лис сказала, вздохнув со свистом: «Его я выкупила у англичан, спасла от смерти. Анри мне предан, как собака. Ты знаешь, он еще и Петру служит. Благодаря Анри я многое узнала о делах Закумова. Мы, ведь, с ним давно разъехались. Да, не об этом я поговорить с тобой хотела.

Покаяться я должна перед тобой за смерть твоих родителей.

Я любила Александра с детства. Наши имения были рядом. Отцы дружили. Молодой князь был умен, красив, образован. Великолепен, как греческий Бог! Да, и я не всегда была такой!» – старуха грустно улыбнулась.

«Отцы хотели нас поженить. Мы были счастливы, но вмешалась Мария. Эта ведьма! – прорычала старуха и закашлялась, – Она Александра приворожила. Наша помолвка расстроилась. Князь заболел Шацкой, а она мучила его. Ведьма не любила Александра! Но, они поженились!» Видимо в Закумовой не утихла боль, она до сих пор ненавидела мать Дмитрия.

«Я стала подругой Марии, в надежде, уничтожить ее. Шацкая постоянно прикидывалась святой. Когда ты родился, она, словно с ума сошла. Не разрешила ребенка отдать кормилице – ухмыльнулась старуха, – Все время с сыном проводила, забыла о муже. Тут я и подумала: «Настало мое время!» Мы были постоянно вместе. Но, дело до физической близости не доходило.

Теща замолчала, мысленно уносясь к событиям 43 летней давности, а затем продолжила, слегка изменившимся тоном: «Мне в тот год минуло 18 лет. Мы с Александром поехали на прогулку. Был жаркий душный день. У князя резко заболела голова. Он спрыгнул с лошади и прилег на траву. Я… Я сделала ошибку. Александр унизил меня. И, в тот момент, моя страстная любовь переросла в необузданную ненависть.

Ночью, я подожгла дом. Заперев их в спальне, я знала, что смерть голубков будет страшна. Мое преступление осталось безнаказанным.

Когда я подожгла дом, сверкнула молния. Началась гроза. Все решили, что пожар случился по вине стихии. С того дня появился Лис.

– Гюнтер сказал, что Лис любил Марию? – недоверчиво спросил Дмитрий.

Старуха, опять забулькала, смеясь.

– Твой Гюнтер – дурак! Когда он гостил у Закумова, я, с помощью Анри, подбросила в документы мужа, карту кладов Малюты Скуратова, которую когда-то у братства украл твой отец. Зная любовь фон Корфа, рыться в чужих бумагах. Кстати, Петр был безответно влюблен в ведьму.

Магистр просчитался. Он начал мешать в Европе, и я уничтожила братство твоими руками.

У каждого человека есть слабости. С умом на них воздействуя, можно добиться хорошего результата.

Сначала, я думала тебе дело передать. Но, потом, приглядевшись, поняла: Ты одиночка.

Мне, иногда, нравилось с тобой поиграть, как кошка с мышкой. Князь вспомнил о происшествии в ущелье Ардеша, которое периодически отзывалось головными болями.

«Об Эдвине вспомнил?» – поинтересовалась Лис. Ее голос окреп, казалось, она помолодела. В ущелье я послала Бенедикт, зная, что ты ее убьешь. Мне донесли, что девка связалась с Фуше. Кучер тоже был предателем, я о случае в Венсенском лесу.

«Не смотри так, – внезапно закричала старуха, – У тебя глаза Александра!» Графиня начала кашлять, по ее щекам потекли слезы.

«Я всю жизнь доказывала ему, что меня можно любить! – продолжила она, успокоившись, – После пожара, я уехала в Петербург. Где начала искать агентов, объясняя, что действую по поручению очень влиятельного и богатого человека.

Около Александра, последние годы, Закумов вертелся. Выйдя за него замуж, я получила доступ к людям в Европе. Мое дело крепло, я богатела, не жалея врагов. По миру распространился слух о богатом и жестоком человеке Лисе. На жену Закумова никто и подумать не мог.

Да, и что такое женщина?! Бесправное, забитое существо, которое способно только рожать детей. Миром правят мужчины! Это они могут учиться в Университетах и решать судьбы государств. Я доказала, что могу справиться с этой ролью. Теперь мои дети продолжат начатое. У меня пять сыновей»

Дмитрий, удивленно взглянул, на графиню. «От Петра только Софья, – усмехнулась старуха, – Александр, отвергнув меня, дал понять, что я не желанна. Но, жизнь доказала обратное», – гордо сказала женщина.

Дмитрий был удивлен: «То, что говорила эта аристократка, так не вязалось с образом утонченной русской барышни! Отец разбудил в ней монстра!»

– Почему Лис? – поинтересовался князь.

– Лис самый хитрый хищник. В детстве меня называли Лиса, вместо Лиза. В мире уверенны, что команду жестоких и умных убийц возглавляет мужчина, поэтому и Лис, а не Лиса, – Сказала, закашлявшись, Закумова,

Дмитрий Александрович, Вы, куда золото братства дели? – вкрадчиво, поинтересовалась старуха.

Ее глаза горели зеленым алчным огнем.

– Утопил, – равнодушно произнес Сумской.

Засвистев, туша начала истошно кашлять. Слезы потекли по ее отечным щекам. Дмитрий наблюдал, как графиня захлебывается жадностью.

– У тебя же ребенок! – наконец, немощно выдавила она.

– Это плохое золото. На нем много крови, пусть очищается в воде! – смиренно сказал князь.

Старуха, прищурив глаз, зло посмотрела на Дмитрия. Она поняла, что Сумской над ней издевается. Графиня сделала легкое движение рукой, и в комнату ворвались трое молодцов, которые повалили князя на пол, и, связав, выдворили из спальни. Дмитрий, вскоре, оказался в небольшом помещении.

«Какая добрая бабушка», – подумал князь. Неуклюже сев, Дмитрий попытался освободить руки. Добротная толстая веревка крепко охватывала запястья. Место, куда заточили князя, было пустым. Лишь несколько соломинок валялось на полу. Под потолком, через маленькое окошко в комнату попадал свет.

«Одних любовь окрыляет. Для других становится непосильной ношей. Пробуждая в человеке, самое худшее», – подумал князь, глядя на танцующие пылинки в полоске света.

Прислонившись к стене, Дмитрий задремал. Ему снились ожившие Закумовские картины, которые хохотали, летая вокруг мужчины. Проснулся Дмитрий Александрович оттого, что его кто-то тормошил за плечо. Открыв глаза, он увидел встревоженное лицо Софьи, освещенное оплывшей свечей, которую она держала в руке. Поставив ее на пол, женщина достала нож и разрезала веревки. Освободившись, князь размял затекшие руки и ноги.

– Уходи. Иначе тебя убьют – прошептала Софья.

– Как же, ты?

– Мне нечего бояться. Решат, что ты сам освободился. О неуязвимости князя Сумского ходят легенды. Тебе надо скрыться. Они не успокоятся, пока не получат, что им нужно.

– Почему ты мне помогаешь?

Софья удивленно взглянула на мужа, а потом, отведя глаза в сторону, робко спросила: «Ты меня хоть немного любил?» «Молчи! – опережая ответ, воскликнула княгиня, – Уходи, скорее!»

Сумской осторожно пошел к двери. «Дмитрий!» – остановила его Софья. Князь повернулся и внимательно посмотрел на женщину. Она улыбнулась и прошептала: «Прощай! Конь за воротами!»

Скача к имению, Дмитрий Александрович все более утверждался в мысли, пришедшей к нему в заточении. Взглянув на темные очертания церкви на холме, князь уверенно произнес: «Да! Я сделаю так!»