Текст книги "Попугай в пиджаке от Версаче"

Леня разложил на столе фотографии и наклонился над ними.

– Здесь у нас «вдова номер один» в окружении коллег покойного по творческому союзу, – проговорил Маркиз, откладывая в сторону несколько фотографий, – а вот появилась «вдова номер два» со своими колоритными спутниками… Черт, ну у этих братков и реакция! Смотри, ни на одной фотографии их нельзя как следует разглядеть!

– При чем здесь реакция? – спросила Лола, с интересом заглядывая через Ленино плечо.

– Они выработали способность не попадать ни на одну фотографию, – ответил Маркиз, откладывая в сторону еще несколько снимков, – видишь, нигде их лица толком не видны…

– Постой-ка, – Лола придвинула к себе одну фотографию, – Леня, посмотри сюда!

– Что такое? – Маркиз взглянул на свою подругу в недоумении. – Конечно, довольно неудачный снимок, первая вдова со спины, все остальные как-то не в фокусе…

– Зато очень хорошо видна могила, – проговорила Лола, – видишь вот эту плиту?

Действительно, на снимке была хорошо видна полированная гранитная плита, расположенная совсем рядом со свежей могилой, готовой принять останки покойного писателя.

– Ты видишь, что написано на этой плите?

Часть надписи была закрыта полой плаща одного из участников гражданской панихиды, однако на видимой части плиты отчетливо читалась вторая половина выбитой на граните фамилии.

–..еногов, – прочитал Леня.

– Если бы на плите была фамилия «Волкоедов», мы видели бы концовку «…оедов», – страшным шепотом сообщила Лола.

– Не понял, почему ты так переполошилась, – удивленно посмотрел на нее Маркиз.

– Ну, Ленечка, неужели непонятно? Плита совсем рядом с могилой Волкоедова, то есть на ней должна быть фамилия его близких родственников, скорее всего родителей, а здесь совсем другая фамилия…

– Ну и что? – Леня недоуменно пожал плечами. – Может быть, это могила его сестры, у которой была фамилия по мужу, даже у матери могла быть не такая фамилия, как у него…

– Но фамилия-то мужская! – проговорила Лола взволнованно.

– А может быть, как раз у него была материнская фамилия… или это вообще какой-то дальний родственник…

– К дальним родственникам не хоронят! И вообще, Ленечка, у меня такое чувство, что мы наткнулись на что-то важное… эта надпись что-то мне напоминает, только я не могу вспомнить, что… Ты же знаешь, если моя женская интуиция что-то подсказывает, лучше к ней прислушаться.

Маркиз твердо знал одно: если Лола что-то вбила себе в голову, лучше с ней не спорить – все равно ничего не добьешься.

– Ну и чего ты от меня хочешь? – недовольно спросил он. – У тебя какое-то неясное чувство, а мы должны все бросить и постараться это чувство немедленно прояснить?

– Небось, как тебе показалось знакомым лицо одного из братков, ты стремглав кинулся изучать фотографии…

– И, как видишь, безрезультатно! Во всяком случае, на проверку моей гипотезы мы потратили немного времени…

– Ленечка! – Лола просительно сложила руки. – Давай съездим на кладбище, посмотрим, что за фамилия выбита на этой плите! Это ведь совсем недолго! Ну пожалуйста!

Маркиз знал, что если его компаньонка что-нибудь для себя решила, она непременно добьется своего.

Он тяжело вздохнул и отправился к машине.

Оставив машину у ворот Успенского кладбища, они пошли по центральной аллее.

Весной даже кладбища не производят на человека впечатления уныния и мрачной безысходности. Длинные ряды могил, украшенных безыскусными цветниками и затененных раскидистыми вековыми деревьями, на которых уже появляются первые нежно-зеленые листья, создают настроение печальное, но умиротворяющее и философское, навевая мысли о краткости жизни и необходимости прожить ее так… или там… в общем, прожить ее по возможности лучше и интереснее.

По сторонам от дороги скромно одетые старушки копошились на родственных могилках, пересаживали или поливали цветочки, подкрашивали серебристой краской оградки, сыпали жирным голубям хлебные крошки.

Центральная широкая аллея разделилась на две аллеи поуже, затем на четыре, как большая река делится перед впадением в море на несколько малых рукавов.

– А дальше-то куда? – растерянно спросил Маркиз, остановившись у очередной развилки. – Совершенно не помню, как мы шли!

Лола виновато оглядывалась. Поскольку поездка на кладбище была ее идеей, она чувствовала ответственность за ее осуществление.

– Вон, видишь, кладбищенская контора, – она указала на видневшийся за деревьями небольшой зеленый домик, – пойдем, спросим у них!

Возле зеленого домика на асфальтовой площадке стояли несколько дорогих иностранных машин во главе с черным, сверкающим лаком новеньким «мерседесом».

– А хорошо, однако, живет местный персонал! – отметил Леня, подходя к двери конторы.

За столом в небольшом кабинете сидел весьма упитанный мужчина с разными глазами. Один глаз у него был голубой, другой карий. Голубой глаз смотрел на посетителей с выражением кристальной честности и готовности немедленно пойти навстречу всякому их законному пожеланию, тогда как карий косил куда-то в угол, где он, по-видимому, замечал непреодолимые препятствия для этих законных пожеланий. И если голубой глаз сверкал честностью, то карий выглядел на редкость жуликовато.

Маркиз немало повидал на своем веку таких разноглазых начальников и хорошо знал, что они что-то делают только в двух случаях: или если им хорошо заплатить, или если им пригрозить возможными и очень значительными неприятностями.

Платить кладбищенскому жулику за ерундовую справку ему совсем не хотелось, и поэтому Маркиз быстро махнул в воздухе неразборчивым удостоверением и голосом, полным самоуверенности и начальственного хамства, проговорил:

– Фортинбрасов, городская прокуратура. Где у вас писатель Волкоедов похоронен?

Глаза начальника неожиданно сбежались в одну точку, и даже карий жуликоватый глаз попытался прикинуться кристально честным.

– Как, вы сказали, фамилия? Волкодавов?

– Волкоедов.

Разноглазый зашелестел какими-то бумагами и еще уточнил:

– Когда похоронен?

Маркиз назвал дату, и бумажки зашелестели с новой силой.

Через минуту разные глаза поднялись от стола и дружно моргнули:

– Нет такого.

– Не может быть! – Маркиз с грустью подумал, что без взятки все-таки не обойдется, но вдруг у него за спиной раздался негромкий, хорошо поставленный голос:

– Вас интересует могила Алексея Кирилловича Волкоедова? Пойдемте со мной.

Оглянувшись, Леня увидел того представительного пузатого господина, который во время похорон Волкоедова проводил гражданскую панихиду. Господин держал в руках целую стопку разнообразных бумаг и через Ленино плечо бросил на разноглазого начальника испепеляющий взгляд.

– А, это опять вы? – елейным голосом проговорил разноглазый начальник. – Ну и как, удалось вам получить ходатайство от комитета по увековечению?

Пузатый господин нечленораздельно рыкнул и выскочил из конторы, как пробка из бутылки шампанского.

Лола и Маркиз устремились за ним.

– Окопались! – проворчал пузатый, покосившись на контору и большими шагами удаляясь от нее. – Без взятки пальцем не шевельнут! Из всего умудряются деньги выжимать!

– А вы, извините, коллега покойного? – осведомился Маркиз. – Соратник, так сказать, по творческому союзу?

– Коллега! – отрывисто подтвердил мужчина и вернулся к наболевшему. – За любую ерунду деньги дерут! А у вдовы их не густо…

– Да, – подтвердил Леня, – я его всего-то спросил, где могила писателя Волкоедова расположена, а он в ответ говорит – нет такого! Тоже наверняка хотел денег…

– Да нет, – господин махнул рукой, сворачивая в боковую аллею и ловко перепрыгивая канаву, – у него наверняка документы на настоящую фамилию оформлены, вот он вам и не ответил.

– На настоящую? – переспросил Леня, но тут же прикусил язык: как «представитель прокуратуры» он должен был знать такие вещи.

– Конечно, не на псевдоним же! – подтвердил мужчина, приближаясь к свежей могиле. – У них, на кладбище, документы оформляются в соответствии со свидетельством о смерти, а в нем, естественно, указана настоящая фамилия Алексея Кирилловича… тем более что его подхоронили в могилу к отцу, так что фамилия играет большую роль…

– Скажите, – продолжал Леня расспросы, стараясь не отставать от своего собеседника, – а зачем Алексей Кириллович взял псевдоним?

– Ну все-таки у него настоящая фамилия была какая-то несолидная… – Пузатый подошел к свежей могиле и значительным жестом указал на гранитную плиту, слегка сдвинутую могильщиками.

Лола и Маркиз прочитали вырубленную на этой плите надпись: «Кирилл Владимирович Зайценогов».

– Зайценогов! – воскликнула Лола.

– Зайценогов, – подтвердил пузатый господин, – настоящая фамилия Алексея Кирилловича, как у его покойного батюшки – Зайценогов. Фамилия старинная, известная, но, сами понимаете, для писателя не очень подходящая. Еще если бы он для детей писал, про животных, допустим, или что-нибудь научно-популярное – это ничего, допустимо, но поскольку его основная аудитория была… как бы это выразиться… не совсем детская, ему с такой фамилией нечего было и пытаться выходить к читателю. А так – вполне солидно: Алексей Волкоедов. Никакого легкомыслия…

– Зайценогов! – повторила Лола. – Не зря я почувствовала, что с этой фамилией что-то не так!

– Не так? – повернулся Маркиз к своей боевой подруге.

– Очень даже не так! – вполголоса подтвердила Лола. – Я ведь тебе тысячу раз говорила – та белобрысая девица, которая постоянно наводила на меня подозрения, ну, Вера, ее фамилия тоже Зайценогова!

– Да знаю я, знаю…

– Ну, вот и ладненько, – вздохнула Лола, пойдем-ка мы отсюда, а то мне надоели уже эти похоронные дела.

Они поглядели на пузатого.

– Идите, а я тут останусь, рабочих ждать, – вздохнул он и показал пачку бумаг, – тут еще разбираться нужно! Однако со здешними работягами-то без взятки не обойдешься, этих начальством не испугаешь, за просто так и пальцем не пошевельнут!

Леня внимательно поглядел на пузатого господина. Он знал, что есть такие люди, профессиональные «общественные деятели», которые всю жизнь занимаются преимущественно организациями чужих юбилеев и похорон, только думал, что они остались в далеком советском прошлом. Выходило, однако, что в Союзе писателей все осталось по-прежнему, поскольку пузатый господин имел весьма деловой и преуспевающий вид.

«Писатели, что ли, часто мрут, что он все время при деле?» – рассеянно подумал Леня.

Лола давно уже тянула его за рукав.

– Ну, Ленечка, ну пойдем! У меня от этих могил портится настроение…

– Некоторые люди, наоборот, любят гулять по кладбищам, – назидательно говорил Леня, увлекаемый Лолой в сторону, – это наводит их мысли на философский лад и напоминает о тщете всего земного.

– Отстань ты! – отмахнулась Лола. – Слушай, а куда мы идем?

– Как «куда»? Это же ты меня ведешь, я думал, ты знаешь!

– Откуда мне знать? – Лола пожала плечами. – Я плохо ориентируюсь на незнакомой местности.

Вокруг располагалась самая старая и запущенная часть кладбища, дорожки были плохо утрамбованы, под ногами громко хлюпала вода.

Леня огляделся и не обнаружил поблизости ни одной живой души.

Лола промочила ноги и совсем приуныла.

– Так и будем здесь бродить среди могил? – ныла она. – Я есть хочу. И звери дома одни…

– Как мы шли-то с этим пузатым? – бормотал Леня. – Значит, от конторы он свернул налево, потом в узенький проход между могилами…

– Через канаву прыгали! – подсказала Лола.

– Точно! – вспомнил Маркиз. – Канава будет туда, я знаю!

Они пошли в ту сторону, но там оказалась совсем другая канава, тем не менее компаньоны решили ее перепрыгнуть, авось поможет.

На той стороне канавы не было ничего интересного, как с грустью констатировала Лола, такие же старые могилы и покосившиеся памятники. Однако место было посуше. Они пошли дальше, и вскоре аллея стала шире и могилы ухоженнее.

– Не бойся, Лолка, сейчас выберемся! – Маркиз обнял свою подругу за плечи. – Гляди – цивилизация…

Неподалеку стоял помойный бак, а рядом с ним – пустой грузовичок с копательными принадлежностями. Компаньоны снова повернули, и тут послышались голоса и стук лопат.

– Сейчас дорогу спросим! – обрадовался Маркиз, поворачиваясь к Лоле, и тут же изумленно застыл на месте.

Его боевой подруги рядом не было. Только что она брела рядом, ворча, чертыхаясь и жалуясь на жизнь, и вот, как корова языком слизнула. Лене стало не по себе, все-таки они находились на кладбище, а там всякое может случиться, не зря люди испокон веков рассказывают всякие байки из склепа.

– Лолка, ты где? – растерянно позвал Маркиз и огляделся.

Совсем рядом увидел он свежераскопанную могилу и небольшую группу людей рядом – в основном старухи, один только трясущийся старичок затесался. Распоряжалась всем высокая женщина с нарочито скорбным выражением длинного лица и в неловко повязанном черном платке. Могильщики уже заканчивали свою работу.

Хлоп! – маленький камешек больно ударил его по уху. Маркиз удивленно оглянулся в ту сторону и увидел Лолу, которая выглядывала из-за каменного ангела с пухлыми щеками и сломанным крылом. Лола таращила глаза, беззвучно шевелила губами и махала руками, приглашая к себе. Вид ее Маркизу не очень понравился, он пробормотал «свят, свят, свят» и едва сдержал попытку перекреститься. Лолка скрылась за ангелом, а Леня нехотя сделал несколько шагов в ту сторону. Было сыро и грязно.

– Да иди ты быстрее! – послышался шепот.

– С чего это тебе вздумалось в прятки играть? – ворчал Маркиз. – Нашла время.

Лола втянула его за ангела и зашептала:

– Видишь вон ту бабу в черном платке? Ну, сутулая такая…

– Ну вижу…

– Это она, та самая белобрысая Зайценогова! – выпалила Лола. – Ну дела! И тут она, и там она!

– Ты точно знаешь?..

– А чего я, по-твоему, тут сижу? – огрызнулась Лола. – Для развлечения? Вон, всю куртку вымазала!

– Сиди тут и не высовывайся! – приказал Леня, заметив, что один из могильщиков погрузил инвентарь в тачку и пошел прочь. Второй остался для делового разговора с женщиной в платке, в результате которого, надо думать, некоторое количество денег должно было перекочевать из сумочки девицы в карманы могильщиков.

Маркиз поднял повыше воротник куртки, натянул на голову всегда имевшуюся у него в кармане кепку-бейсболку, выхватил из стеклянной банки, стоявшей на соседней могиле, довольно еще свежий букетик гвоздик и рванулся вперед, чтобы выскочить наперерез парню с тачкой. Он налетел на него и сделал вид, что сильно запыхался.

– Кого закопали-то, служивые? – вскричал он, показывая на могилу. – Не Сидоренко Иван Дмитрича?

– Не, бабу какую-то, – махнул рукой могильщик, – старуху, в общем…

Леня сделал вид, что перевел дух, потом вытер со лба несуществующий пот и достал из кармана сигареты.

– Значит, не туда я пришел, – сокрушался он, протягивая сигареты парню, – точно старуха это?

– Ну я тебе говорю, – парень закурил и посмотрел в засаленную записную книжку, – Лопатина Анна Ермолаевна, одна тысяча девятьсот двадцатый, две тысячи третий, вот! К мужу ее, Лопатину Федору Ивановичу…

– Точно, старуха, – Маркиз сделал вид, что совсем расстроился. – Я, понимаешь, дядю Ваню, Сидоренко-то, лет двадцать не видел, кто там его хоронит – понятия не имею! Да опоздал еще, вроде помню, что здесь место, где жена дяди Ванина… да еще издали показалось, что девка эта знакомая, – он кивнул на черный платок.

– Не, это старухина племянница, что ли, – пояснил могильщик. – Она там всем распоряжается, и венок от нее «Дорогой тете от Веры».

– Ну, спасибо, пойду дальше искать! – вздохнул Маркиз.

– Все точно, – сообщил он Лоле, когда оказался рядом с ней за ангелом и заботливо вернул позаимствованный букетик на место, – это ее тетка. Что-то мне удивительно, с чего это вдруг на всех родственников этой Веры Зайценоговой мор напал почти в одночасье? Надо бы с этим делом разобраться…

Не обращая внимания на грязь, они, прячась за памятниками, отошли подальше и только там решились выйти на аллею.

– Ужас какой! – вздыхала Лола в машине. – Столько времени провести на кладбище! Этак можно живым трупом стать!

Дома Лола отправилась в ванную, а Маркиз заперся в своей комнате и плотно «повис» на телефоне. Он решил выяснить, кто такая была покойная Анна Ермолаевна Лопатина.

Когда Лола выползла из ванной через сорок минут, вся розовая, разомлевшая и пахнущая лавандой (несколько капелек лавандового масла, добавленного в воду, снимают стресс и успокаивают), Леня попался ей на дороге. Он страшно спешил.

– Хорошо, что в нашей квартире две ванные комнаты! – недовольно заговорил он. – Иначе я все время опаздывал бы!

– Куда это ты собрался? – удивилась Лола. – Я думала – посидим, поболтаем, чайку выпьем…

– Пока ты отмокала в своей лаванде, – Леня поморщился, – я выяснил множество интересных вещей. Не спрашивай, как, – заторопился он, хотя Лола и не думала спрашивать, – это мои производственные секреты. Значит, так, – начал он, отвернувшись к зеркалу, чтобы завязать галстук, – Анна Ермолаевна Лопатина – вдова Федора Ивановича Лопатина, известного партийного деятеля.

– Когда известного? – Лола сморщила носик. – Что-то я такого не знаю.

– Вот именно, дорогая, – Леня улыбнулся в зеркале, – ты смотришь в самую точку. Старуха умерла в возрасте восьмидесяти трех лет – возраст солидный, она была моложе своего мужа лет на пятнадцать, если мои информаторы не наврали. Впрочем, можно проверить, этот самый Федор Лопатин есть в каком-нибудь политическом словаре семидесятых годов. Умер он в семьдесят пятом, будучи на пенсии. В молодости он воевал в Гражданскую, потом пошел по линии НКВД, потом перешел на партийную работу, достиг там высот, после почему-то покатился вниз и закончил свою трудовую деятельность, занимая пост скромного начальника отдела в Смольном, откуда его тихо-мирно ушли на пенсию.

– Слушай, к чему ты мне это рассказываешь? – вскипела Лола. – Больше мне делать нечего, как про какого-то партийного функционера слушать! Что тут интересного?

– Лола, я тебя не узнаю! Ты стала нелюбопытной, а это плохо для нашей работы… – укоризненно проговорил Леня. – Дело в том, что этот самый Лопатин работал в НКВД. И до войны, и в войну. А после войны он оттуда ушел на партийную работу. А жена его нигде не работала. Не то она была артистка, не то несостоявшийся художник, в общем, собирала произведения искусства. То есть это он собирал. Но про это стало известно только после его смерти, то есть какие-то слухи просочились, потому что вдова была еще женщина не старая и болталась по всяким салонам и выставкам. Коллекцию своего мужа она показывала очень немногим. И вот сейчас я встречаюсь с человеком, который должен быть осведомлен о коллекции вдовы Лопатиной. То есть покойной вдовы…

– Так не говорят, – заметила Лола, отбирая у Маркиза галстук и поворачивая его к себе лицом.

Она полюбовалась красивым узлом и сняла пылинку с его плеча.

– Спасибо, дорогая. – Маркиз чмокнул ее в щеку и испарился.

Маркиз вошел в антикварный магазин на Литейном проспекте, миновал зал, недовольно покосившись на пошленький туалетный столик карельской березы и картину неизвестного художника середины девятнадцатого века «Утро на птичьем дворе», толкнул дверь с надписью: «Посторонним вход воспрещен».

Охранник, лысый отставник с оловянными глазами, шагнул к нему, но Маркиз махнул рукой и бросил:

– К Артуру!

В кабинете хозяина царила уютная полутьма. По стенам висели портреты осанистых вельмож и их очаровательных жен в кружевах и парче. Артур, низенький толстячок с живыми бегающими глазками, сидел в глубоком кресле за помпезным столом черного дерева с бронзовыми накладками и курил тоненькую темную сигарету.

– Здорово, Артур! – Маркиз протянул руку хозяину кабинета. – Ты что это, никак женские сигареты куришь?

– Что бы ты в этом что-нибудь понимал! – поморщился Артур, приподнявшись из-за стола и удостоив Маркиза рукопожатия – мягкого и влажного, как малосольная селедка. – Какими судьбами?

Отношение Артура к Маркизу было сложным и неоднозначным. С одной стороны, Леня мог иногда недорого продать какую-нибудь случайно попавшую в руки по-настоящему ценную вещь или поделиться интересной информацией. С другой стороны, он был слишком самостоятелен, не подчинялся ни одному из криминальных авторитетов, а это опасно, и Артур, при его рискованном бизнесе, опасался случайно попасть в немилость из-за контакта с свободолюбивым мошенником. Во всяком случае, следовало соблюдать осторожность.

– Так что же тебя привело в мою берлогу?

– Артурчик, ты все знаешь! – Леня сел верхом на стул (Россия, ампир, десятые годы девятнадцатого века).

– Ты мне льстишь, Леня, – Артур откинулся на спинку стула, – а раз ты льстишь, значит, тебе что-то от меня нужно.

– Информация.

– Какая?

– Тебе что-нибудь говорит такая фамилия – Лопатин?

– Ничего! – уверенно заявил Артур, но именно по этой уверенности, а также по тому, как забегали его глазки, Леня понял, что попал в точку.

– Так-таки и ничего? – Леня придвинулся вместе со стулом к черному инкрустированному столу, за которым Артур окопался, как за бруствером окопа. – Первый раз слышишь?

– Вот те крест!

– Артур, ты некрещеный! А помнишь то бюро красного дерева?

– С круглой консолью? – Глазки Артура плотоядно зажглись.

– С круглой консолью, – подтвердил Маркиз.

– И с потайными ящиками?

– Именно!

– И ты мне его продашь?

– Продам, живоглот, и очень дешево, если ты поделишься со мной информацией! Представляешь, за такую неосязаемую вещь, как информация, ты получишь замечательное бюро раннего классицизма!

– Ты змей-искуситель, – тяжело вздохнул Артур, – ты просто вьешь из меня веревки!

– Из тебя, пожалуй, совьешь! Ты скользкий, как угорь! Ну так как, твоя память восстановилась?

– Кажется, да… – Артур снова тяжело вздохнул. – Какая, ты говоришь, фамилия?

– Лопатин, – повторил Маркиз.

– Нет, ничего не знаю, – Артур уставился в потолок и замолчал.

Когда Леня хотел уже нарушить тишину возмущенной репликой, Артур усмехнулся и негромко проговорил:

– Вот фамилия «Лопатина» мне действительно кое-что говорит. Анна Ермолаевна Лопатина.

Леня придвинулся еще ближе и замер, весь обратившись в слух.

– Ведь понимаю, что нельзя об этом говорить, – как бы жалуясь, продолжил Артур, – но ради старой дружбы…

«И ради уникального бюро», – хотел добавить Маркиз, но воздержался.

– Ради старой дружбы я, так и быть, расскажу тебе то, что слышал. Только, – Артур понизил голос, – ты ведь понимаешь – ни одна живая душа не должна знать об этом разговоре!

– Естественно, – Маркиз кивнул, – это и в моих интересах.

– Есть такая одинокая старушка, божий одуванчик, – начал Артур, удобно развалившись в кресле, – кажется, она вдова какой-то шишки то ли из НКВД, то ли из ГПУ. Ее покойный муж, царствие ему небесное, был, должно быть, редкой сволочью, но у каждой сволочи можно найти хоть одну привлекательную черту. Так вот он собирал картины.

– Подозреваю, что он их не просто собирал, а отбирал у всевозможных «врагов народа», – вполголоса проговорил Леня, – так что вряд ли это можно отнести к числу его достоинств.

– Это не наше с тобой дело, Ленечка, – отмахнулся Артур, – и если хочешь слушать, не перебивай!

Леня приложил палец к губам и застыл.

– Короче, этот хмырь умер уже очень давно, а старушка жила себе тихо-мирно, получала за мужа приличную пенсию и не слишком заботилась о том, что осталось от коллекции покойника. Но возраст у нее уже очень солидный, и, будучи женщиной предусмотрительной, Анна Ермолаевна решила составить завещание. То ли у нее внучатый племянник есть, то ли племянница – неважно…

Маркиз кивнул, показывая, что внимательно слушает.

– Короче, нотариус пришел к ней на дом, составил документ, а заодно осмотрел старушкины богатства – надо же знать, о чем речь в завещании! Так вот, насколько я знаю, – Артур скромно потупился, – нотариус обнаружил у старушки чертову прорву дешевой мазни и… – Артур сделал паузу и артистично подчеркнул важность следующих слов красивым жестом маленькой мягкой ручки, – и маленькую картину Мартини!

– Что? – переспросил Маркиз, не поверив своим ушам. – Что ты сказал?

– Симоне Мартини! – повторил Артур. – Темпера, маленькая вещь, двадцать на тридцать сантиметров!

– Ты ничего не путаешь? – Маркиз смотрел на Артура во все глаза.

Хозяин галереи, наслаждаясь произведенным эффектом, потирал маленькие ручки и улыбался.

– Я иначе спрошу, – Леня сделал небольшую паузу, как бы придавая своим словам больший вес, – этот нотариус ничего не путает? Все-таки он нотариус, а не искусствовед!

– Он увлекается искусством и кое-что понимает в нем, – ответил Артур, помолчав, – но он действительно не специалист, поэтому он пришел к бабульке еще один раз и привел с собой знакомую женщину из Эрмитажа, доктора, между прочим, наук, специалистку по ранним итальянцам.

– Кажется, я догадываюсь, о ком идет речь, – вставил Маркиз.

– Ты просто как птица-говорун, – усмехнулся Артур, – отличаешься умом и сообразительностью… и еще знаешь полгорода! По крайней мере, его прекрасную половину.

– И что сказала эта женщина?

– Эта женщина, – Артур весьма ехидно усмехнулся, – при виде картины едва не хлопнулась в обморок.

– Не мудрено, – отозвался Маркиз, – начало четырнадцатого века… в Эрмитаже всего одна его небольшая вещь… Мадонна с диптиха «Благовещение»… Сиенская школа…

На лице его появилось мечтательное выражение, он вспомнил ту, которая водила его в зал ранних итальянцев и рассказывала про картины. Леня Маркиз всегда уважал образованных женщин и, общаясь с ними, так сказать, в неформальной обстановке, всегда умел совместить приятное с полезным.

– Ладно, ладно, – прервал его Артур, – ты не на экзамене, а я не профессор! Незачем демонстрировать мне свою эрудицию! Короче, эта женщина, как ты выражаешься, пришла в совершенное неистовство, немедленно сообщила Лопатиной, что та обладает настоящим сокровищем, и стала умолять старуху, чтобы та завещала картину родному городу, а точнее Эрмитажу…

– И что старуха? – Маркиз слушал рассказ Артура, как увлекательный детектив.

– Старуха оказалась далеко не дурой. Она поджала губы и сказала, что у нее имеются родственники поближе Эрмитажа и она хочет завещать картину им, чтобы они вспоминали доброту покойной тетки, а уж те, если захотят, пусть поступают по собственному разумению…

Артур замолчал, и Леня, поняв, что история на этом заканчивается, поинтересовался:

– А как же эта история стала достоянием гласности?

– Как-как, очень просто! Ты думаешь, откуда я беру экспонаты для своего салона? Думаешь, сижу в этом кабинете и жду, пока бедные старушки принесут мне своих Рембрандтов?

Леня, разумеется, так не думал.

– У меня каждый второй нотариус в городе прикормлен! – разливался Артур. – Я должен быть в курсе интересных завещаний!

– Значит, этот нотариус, искусствовед-любитель по совместительству, сразу же тебе стукнул про Симоне Мартини?

– А как же, – Артур скромно потупился. – То есть надо понимать, что картина уже практически у тебя в руках? И ты теперь очень богатый человек?

– А вот тут ты, к сожалению, ошибаешься, – Артур нервно закурил следующую темную сигарету, – если бы я смог заполучить этого Мартини, это было бы прекрасным, завершением моей карьеры, и я поселился бы где-нибудь на Карибах или Багамах, в собственном особняке, с дворецким в белом смокинге и темнокожими горничными…

При этих словах в глазах Артура в свою очередь появилось такое мечтательное выражение, что чувствительный Маркиз едва не прослезился. К счастью, он вовремя вспомнил, что перед ним – не заурядный мечтатель, а прожженный мошенник, помесь акулы и пираньи.

– Так что же случилось? – спросил Леня. – Что встало между тобой и твоей темнокожей мечтой?

– Случились две вещи. Во-первых, старуха оказалась не промах – увидев в глазах нотариуса излишний интерес, она, как только он ушел, поехала в банк и сдала картину туда на хранение. И, во-вторых, об этой чертовой картине откуда-то узнал Штабель…

Леня присвистнул.

Худой костлявый человек неопределенного возраста, которого весь город знал под странной кличкой Штабель, а правоохранительные органы – под настоящим именем Сергей Шустов, был крупным криминальным авторитетом, контролирующим практически всю торговлю антиквариатом и произведениями искусства в северной столице. Такие «акулы» и «пираньи», как Артур, могли охотиться в этой мутной воде только постольку, поскольку им разрешал это Штабель, и до тех пор, пока они не перебегали ему дорогу.

Штабель был человек крутой и решительный, ссориться с ним не рекомендовалось. Сам он при случае так объяснял знакомым происхождение своей клички: «Я своих врагов штабелями складываю, а потом бензопилой – вжик-вжик, и на мелкие чурочки!»

Когда Артур назвал имя Штабеля, Маркиз неожиданно вспомнил, где он видел одного из братков, сопровождавших на кладбище «вторую вдову» писателя Волкоедова.

Он видел этого плечистого субъекта в бильярдной на Петроградской стороне, которую Штабель использовал в качестве своей штаб-квартиры.

– Кажется, я знаю, откуда Штабель узнал про Симоне Мартини, – задумчиво протянул Маркиз.

Артур насторожился, ожидая, что Леня поделится с ним этой информацией, но Леня надолго замолчал.

Он не сказал Артуру, что именно пришло ему в голову – что покойная Анна Ермолаевна Лопатина вполне могла рассказать про бесценную картину своему родственнику Алексею Кирилловичу Волкоедову, а тот, скорее всего не поверив старухе, разболтал все своей жене… или бывшей жене, черт их там разберет… а у этой «вдовы номер два» имеются явные связи в криминальной среде… так что информация очень быстро дошла до Штабеля!

Но Артуру вовсе не обязательно знать об этом.

– Да, – протянул Леня, – если в игру вступил Штабель, таким мелким рыбешкам, как мы с тобой, лучше и не приближаться к игровой площадке, а то ненароком голову откусят!

– А ты спрашиваешь, знаю ли я фамилию Лопатин! – с тяжелым вздохом заключил свой рассказ Артур. – Да я ее тут же постарался напрочь забыть, и если бы не ты…

– Точнее, если бы не ампирное бюро, – поправил его Леня.

– Если бы не ты, я бы эту фамилию и не вспомнил!

– Ты знаешь, – проговорил Леня, поднимаясь, – если я что-то обещал, я это делаю. Бюро за мной.

Артур кивнул и выпустил в потолок колечко ароматного дыма.

Маркиз остановил машину на Дворцовой набережной, перешел оживленную дорогу и толкнул массивную дверь с табличкой «Дирекция государственного Эрмитажа».

Полусонный охранник лениво поинтересовался, куда он направляется.

Леня назвал фамилию своей старой знакомой, и охранник махнул рукой по коридору, пробормотав: «Комната сто четыре». Леня кивнул и пошел по коридору. Возле двери сто четвертой комнаты работали жизнерадостные маляры.

Маркиз проскользнул мимо них, стараясь не испачкаться в краске, и толкнул дверь.