Текст книги "Вверх по дороге, ведущей в ад"

Дождь прекратился внезапно, как будто где-то повернули кран. Последняя уже не страшная молния прошипела злобно, будто угли, на которые плеснули водой, и погасла. Ночь темная, непроглядная опустилась на плато. Пашка лежал до тех пор, пока холод не пробрался внутрь тела. Попытался подняться, но руки дрожали, не слушались. На ощупь он пополз куда-то, цепляясь сорванными кровоточащими ногтями за острые обломки скал. Расцарапанные колени мучительно болели, оставляя на камнях кровавый след.

Пашка полз, пока не уперся в камень. Ударившись несколько раз головой, остановился и, осознав бессмысленность попыток двигаться дальше, подтянул изодранные колени к подбородку и забылся прямо в холодной луже.

Маркел ликовал. Еще бы, в золотой фигурке, судя по всему, не меньше четырех килограммов золота! Это сколько же в долларах? Мучительно пожевав губами, попытался в уме прикинуть колоссальную, по его меркам, сумму и не смог. Умрой что-то нудил за спиной, но теперь Маркел вдруг почувствовал, что опасаться нападения ему не стоит. С аборигеном что-то произошло, он стал тихим и робким. Даже прекословить не смел! Для общения с этими желторожими Маркел знал только один язык – язык силы. Правда, далеко не всегда получалось на нем договориться, особенно с Тарканом. Тот знал какие-то приемы и даже не будучи столь же силен, как Маркел, не уступал тому в драке. Сколько раз приходилось бороться с желанием пристрелить узкоглазого, но на нем, к несчастью, было слишком многое завязано. Теперь Таркан куда-то задевался, чего доброго, еще уволок деньги. Ну ничего, с ним Маркел разберется после. Отыщет и порвет в клочья! Сейчас главное – найти мужика с блондой. Если Пашка не соврал и этот мужик забрал общак, то умирать он будет долго! Надо же, еще и блонду с собой прихватил! Маркел ее не тронул, приберег в подарок, а тут такой облом! Нет, мужик заплатит за все! Тоже деловой выискался! Значит, сначала мужик, а после Таркан. С Умроем тоже придется что-то решать. Теперь уже ясно, что придется сваливать. Оставлять Умроя здесь не самое умное решение, выходит, и его надо убрать. В принципе, что тут сложного? Пулю в голову, чтоб не кашлял, – и все. Не первый и не последний. Маркел оглянулся на уныло покачивающегося в седле наводчика. «Хорошо бы его заначку еще забрать, баксов нагреб и спрятал где-то. Хотя, скорее всего, с собой возит. Все равно они ему уже ни к чему!» – подумал Маркел, мечтая и здесь поживиться.

Поднявшись на очередную гряду, Маркел заметил вдали двух всадников. Вскинув бинокль, торопливо навел резкость и ахнул. Действительно, блонда, в той же оранжевой ветровке, в которой ее притащили на базу. Значит, не соврал Пашка. Далеко ушли, сучьи дети, но не страшно, теперь уже он их точно догонит. Сидя на нетерпеливо перебирающем ногами жеребце, Маркел силился разобрать, что за мужик уводит его добычу. На таком расстоянии невозможно было определить ни его возраста, ни как он сложен. Что вооружен, и так ясно. Вон ствол не то винтовки, не то ружья торчит из-за плеча. Это ерунда! У Маркела надежный автомат. Не чета охотничьим пукалкам! В крайнем случае есть еще и Умрой. Он со своим стареньким карабином вообще творит чудеса. На сто шагов всаживает десять пуль в пачку сигарет. Сам Маркел так не умеет, зато из автомата можно всадить очередь по самое не балуйся. Перекинув зачем-то оружие на грудь, Маркел дал шенкеля и, гикнув в предвкушении кровавой забавы, устремился вдогонку удаляющимся людям. Он был уверен, что скоро настигнет беглецов, и не просто отомстит, но еще и, распнув мужика, долго и со вкусом побалуется с блондой, все едино подарок уже не нужен. Топот копыт за спиной подсказывал, что Умрой не отстает.

Увидев, что мужчина и женщина свернули направо, Маркел чертыхнулся. До этого момента они ехали прямо к засаде, в которой должны находиться Чика и Пашка. Выхватив рацию, он принялся на скаку вызывать Чику. Кричал в микрофон, матерился, грозил всеми карами, но ответа так и не получил.

Солнце скрылось за выползающими из-за гор тучами. Резко потемнело. Маркел увидел, что беглецы пустили коней вскачь. Расстояние между преследователями и убегающими перестало сокращаться. Яростно настегивая лошадь, Маркел попытался заставить ее скакать быстрее, но тщетно. Жеребец под ним вдруг заупрямился. Не помогали ни крики, ни удары нагайкой. Наконец лошадь встала как вкопанная. Озверев, Маркел спрыгнул на землю и попытался тащить бедное животное под уздцы. Рядом топталась лошадь Умроя.

– Что вытаращился? Сделай что-нибудь! – в отчаянии крикнул Маркел.

– Гроза будет. Лошади туда не пойдут! – равнодушно объяснил Умрой.

– Мы их упустим! Нужно догнать!

– Будет гроза! – медленно, словно во сне, повторил Умрой.

– Плевать! – рявкнул Маркел и передернул затвор.

– Их уже не достать. Нужно искать укрытие.

– Дождика испугался? – заорал Маркел и, теряя рассудок, выпустил длинную очередь в замершего, как изваяние, жеребца.

Кровь фонтанами забила из многочисленных ран. Жеребец, истошно заржав, рухнул на колени, забился в предсмертной судороге.

– Слазь! Я поеду на твоей! – кричал Маркел, дергая за штанину Умроя.

Тот не торопясь спустился. Понурив голову, сделал несколько шагов в сторону, с тоской посмотрел на затянутое тучами небо, вздохнул и опустился на землю. Губы его медленно шевелились. Поза покорности и безразличия вывела Маркела из себя. Бросившись к сидящему Умрою, он принялся бить его ногами, стараясь нанести удары как можно болезненнее, но тот почти не реагировал, только продолжал беззвучно шептать молитву. Разъяренный Маркел с размаху ударил его тяжелым ботинком прямо в лицо. Умрой пошатнулся, на миг поднял на истязателя окровавленное лицо и вновь опустил голову. Нанеся еще несколько ударов прикладом автомата по покорно согнутой спине, Маркел сел на труп жеребца и завыл, дико, по-волчьи, высоко задирая к темному небу давно не бритое лицо.

Арсений пристроил в каменной нише рюкзаки, достал банку тушенки, ловко вскрыл ножом и, вытерев ложку полой куртки, протянул Инге.

– Держи, мы здесь застряли надолго. Так что торопиться некуда.

– Это я уже поняла. А хлеба нет?

– Забудь о нем на время. Пока не доберемся до моего дома, хлеба не будет. Впрочем, с едой тоже ожидается небольшая напряженка. Это последняя банка. У меня осталось два рациона, но это НЗ. Завтра добудем что-нибудь, а сегодня не обессудь. Ешь что дают.

– И на том спасибо. А чай мы хотя бы сможем сделать? – поинтересовалась Инга, уплетая тушенку.

– Боюсь, что нет. Ты видишь, в пещере не разжигали огня. Потолок закопчен факелами, но следов костра не видно. Возможно, это как-то связано с культом. Поэтому я не хочу вызвать недовольство людей, которые сюда приходят. Как говорится, в чужой монастырь…

– Понятно! Будем блюсти покон!

– Ты знаешь это слово? – удивился Арсений.

– Отец его частенько применяет, в значении нечто устоявшегося, передающегося из века в век.

– Хочу заметить, он недалек от истины.

– Меня беспокоят лошади. Как они там, под дождем? – вдруг спросила Инга.

– Нет у нас лошадей. Думаю, убежали, как только мы поднялись сюда. О них не беспокойся. Эти животные привыкли к горам, к свободе, да, если что, людей они найдут раньше, чем мы. Ты устала?

– Есть немного.

– Тогда давай укладываться спать. Пещера сухая, так что обойдемся без палатки. Завернемся в спальники и баиньки.

Застегнув «молнию», Инга еще некоторое время пыталась устроиться поудобнее, чтобы камни не давили в бока, но, согревшись, почувствовала, как приятная дрема охватывает ее. Рядом, совсем близко, она чувствовала спину Арсения, слышала его спокойное дыхание. Непередаваемое ощущение покоя и защищенности, которого Инга не испытывала уже очень давно, охватило ее.

Женщина в желтом одеянии появилась ниоткуда, будто вышла из мертвой каменной стены. Неслышно опустилась рядом с изголовьем Инги, коснулась рассыпанных светло-русых волос и нежно провела по ним рукой. От нее исходило удивительное ласковое тепло. Губы женщины успокаивающе улыбались.

– Не волнуйся, моя девочка! Все страшное уже позади. Ты под моей защитой. Теперь впереди тебя ожидает только счастье. Я знаю, тебе пришлось многое пережить, но в том, что случилось, не было твоей вины. Так было предначертано судьбой. Не печалься. Твоему другу выпало большое счастье. Он любил. Любил тебя! Отдать свою жизнь за твою стало для него счастливым избавлением. Всем, кто погиб, не суждено было жить. Они ушли и будут милованы в другом воплощении. Тебе же дарована долгая земная жизнь. У тебя будут замечательные дети, любящий верный муж. Не спрашивай меня, кто он. Могу сказать лишь одно. Он уже почти нашел тебя. Молодой, сильный, надежный, он долго искал тебя, мечтал о тебе долгими бессонными ночами. Главное – будь осторожна и внимательна, не ошибись. Когда он откроется тебе, не оттолкни! Не ищи истины на поверхности, она глубоко в душе, твоей и его! Он почувствовал в тебе Шакти! Рядом с ним ты не будешь нуждаться ни в чем. Из любви к тебе он сделает невозможное. Вместе с ним ты увидишь далекие страны, о которых даже не мечтала. Станешь купаться в лазурных водах чудесных морей. Рука об руку с ним ты будешь гулять по дивным улочкам Вены и Рима. Поднимешься к фигуре Спасителя в Рио. Будешь ликовать на карнавале, но это будет позже. Ведь ты бодхисатва! А это многое значит. Сейчас ты просто забудешь, вычеркнешь из памяти все то страшное и неприятное, что случалось с тобой. Оно уйдет. Уйдет далеко, чтобы больше не тревожить тебя. Ведь, чтобы обрести что-то, нужно чем-то пожертвовать. Ты жертвуешь прошлым. Оно отпустит тебя, и ты постарайся не держать его. Пусть уходит. Твой путь был непрост и тернист. Но ты прошла его, не нарушив великого равновесия. Теперь тебя ждет шунья. Не волнуйся, как только вы выйдете за пределы Великого круга, ты вернешься в дхарм. Там останется все по-прежнему. За одним исключением: тебе больше не придется страдать. Завтра ты поведешь твоего спутника. Дорогу тебе укажет след Марияммы. Главное – помни, ты воплощение Шакти!

Инга попыталась что-то сказать, но женщина жестом остановила ее:

– Молчи, ты еще не готова произносить нужные слова. Придет время, и ты станешь Великой! Но в этой жизни тебе приготовлена не менее почетная участь – стать Женой и Матерью.

Инга не видела, куда исчезла женщина, но в памяти сохранился ее голос, да еще приглушенный шум дождя.

Она проснулась неожиданно, просто распахнула глаза и ничего не увидела. Кромешная темнота и звенящая тишина. Переход к реальности заставил Ингу вздрогнуть. Спина замерзла. Бок болел. Зудели бедра. Пошевелившись, она определила, что полностью упакована в спальник. Нащупав «молнию», выпростала руки, ощупала холодные гладкие камни вокруг. Арсения на месте не оказалось. «Потому-то и замерзла спина!» – подумала Инга. Выбравшись из спального мешка, на ощупь отыскала ботинки, нашарила цилиндр фонарика. Включила. Луч света выхватил граффити на стене. Осторожно поднявшись, Инга двинулась к выходу из пещеры. Когда забрезжил свет и можно было выключить фонарь, она увидела фигуру Арсения. Мужчина сидел на камне и смотрел вдаль. Неподвижный, отрешенный. Услышав шорох за спиной, он резко оглянулся, и Ингу поразило выражение его лица. Непривычно мягкое и нежное. Прямо на глазах лицо Арсения менялось, приобретая привычную невозмутимость и твердость.

– Привет! Хорошо отдохнула? – совершенно спокойно спросил он, но предательская дрожь в голосе выдала его с головой.

Инга моментально поняла, о чем он думал.

Пашка очнулся от холода. Дождь не прекращался. Только ливень превратился в мелкую морось. Молнии уже не полосовали небо, и в сумеречном свете невозможно было понять, то ли это поздний вечер, то ли раннее утро. Небо, темное, затянутое низкими тучами, лишало последней надежды. Выбравшись из лужи, в которой лежал, Пашка, съежившись, огляделся и поковылял к скалам, надеясь отыскать среди них хоть какое-то укрытие. Так и не найдя, где спрятаться от дождя, он с грустью подвел итоги: один, без еды, без оружия, в чужих неприветливых горах. Надежда на то, что спасение придет, – никакой. Слезы ручьем потекли по его щекам, смешиваясь с каплями проклятого дождя. Понимая безвыходность положения, в котором оказался, Пашка вытер рукавом нос и побрел куда глаза глядят.

Впервые за годы, проведенные вдали от дома, он страстно захотел вернуться. Увидеть братьев и сестренку, повиниться перед мамкой. Хотя и беспутная, но своя. Может, удалось бы устроиться на работу. Девки в поселке подросли, женился бы. Невольно Пашка размечтался. Фантазия рисовала ему веселую беззаботную жизнь. Ведь уже сколько лет он не был дома, там наверняка позабыли все его прегрешения. С пацанами было бы неплохо встретиться, выпили бы, рассказал бы он им о том, как поскитался по свету. Что ни говори, а рассказать есть что! В особенности как оттягивался на рабах здесь, на базе! Только вот ведь не поверят! Такое нужно на собственной шкуре испытать. В памяти всплыли самые яркие сцены последних месяцев, и вдруг он увидел глаза женщин. Тех самых, которых вместе с другими охранниками насиловал, истязал. Бил палками, так что кровь лилась ручьями. Он увидел безумное от боли, страха и отвращения лицо женщины, над которой вместе с дружками надругался на берегу реки прямо на глазах у ее избитого до полусмерти, привязанного к дереву мужа. Это видение сменило покрытое ссадинами и синяками, смутно белеющее на пожухлой траве тело девчонки, которую он подкараулил возле клуба.

И вдруг ноги Пашки словно приросли к земле. Его охватил дикий страх. Рядом с ним прямо из воздуха появились две призрачные фигуры. Седой мужчина в черном балахоне и женщина в светлом, отливающим золотом платье. Пашка попытался пошевелиться, но ни руки, ни ноги его не слушались. Даже закричать не удалось, горло словно сдавило клещами.

– Он вспомнил все! – прозвучал прямо в голове Пашки женский голос.

– Да! Представляешь, он с этим еще собирался жить! – добавил мужской.

– Его ты тоже будешь защищать? – спросила женщина.

– Нет. В нем нет ничего человеческого. В сущности, он даже не зверь. Просто выродок. Получать удовольствие от мучений других живых – самое гадкое, что только можно придумать. Ты видела, что он собирался рассказывать своим так называемым друзьям?

– Да. Видела. Теперь я не знаю, как поступить. Мне не нужна его жизнь. Великая Кали-Ма не примет такой дар.

– Но и оставлять его среди живых нельзя. Он неизлечимо болен. Более того, он заразен. Его примеру могут последовать слабые души.

– Так забери его себе. Попытайся изменить, – посоветовала женщина.

– Он отравлен внутренней злобой. Взгляни, в его душе нет ничего святого! Он наслаждался, глядя на слезы и страдания. Ему нравилось глумиться над другими. Даже животных он убивал с удовольствием.

– Что же делать? Того, предыдущего, ты отстоял, хотя на нем было много крови, почему же не пытаешься спасти этого?

– Тот, прежний, был мужчина. Он остался им, пусть и надломленный, но все же в нем сохранился дух. А этот просто чудовище. От него нужно избавиться, и поскорее.

– Что же ты предлагаешь? Мы не вправе убивать. Хотя, глядя на него, сделать это хочется немедленно.

– Тогда, может, его просто больше не хранить? Пусть его судьба решится сама. Ты же видишь, где он находится?

– Согласна, пусть свершится то, что суждено.

Фигуры растаяли. Пашка сжал кулаки. Пальцы двигались. Помахал руками – получилось. Попробовал шагнуть – не тут-то было. Ноги словно приросли к земле. Он попытался разглядеть, что же его держит, и не понял. Темнота сгущалась, уже не видно земли. Ноги как будто вросли в землю. Дрожащими руками Пашка ощупал колени, опустился ниже. Ноги просто завязли в песке! Вот ерунда! Опершись на правую ногу, он попытался вытащить левую – не удалось. Стал помогать руками – не получилось. Когда выпрямился, почувствовал, что стоит криво, перекосившись. Принялся судорожно дергаться, положение вроде улучшилось, но ноги ушли в песок по колено. Лихорадочно стал раскапывать песок руками, только вскоре упал на спину, ничего не добившись. Песок, вроде бы твердый и плотный, по-прежнему медленно затягивал его все глубже. Пашка стал осторожно расчищать вокруг себя пространство. Дождь продолжал сеять. Стемнело окончательно. Вслепую Пашка отгребал песок, ему казалось, что еще немного – и он выберется из предательской западни. Сырой песок, насыщенный дождевой водой, тек между пальцами холодной гадкой жижей. Пашка не прекращал работы. Упрямо отгребал и отгребал, стараясь освободить ноги. Дождь закончился. Он не замечал ни усталости, ни времени, хватал, отбрасывал, снова хватал, отбрасывал. Когда забрезжил рассвет, Пашка обнаружил себя сидящим в яме. Там, сверху, песок был почти сухим, но здесь, внизу, стояла жидкая каша. Сколько он ни пытался отбросить от себя, столько же, если не больше, стекало по стенкам вниз. Взвыв от обиды и злости, Пашка в последний раз попытался рвануться и увяз еще глубже. Упав на спину, он заплакал от бессилия. Солнце поднималось над горами. Жаркие лучи быстро согревали песчаный бруствер. Поднявшийся ветерок ссыпал сухие песчинки вниз. Они сползали тонкими ручейками, медленно, но неумолимо заполняя дно ямы, в которой лежал Пашка.

Сначала он не обращал на движение песка особого внимания, только когда песчинки начали попадать в рот, забеспокоился. Сел, огляделся и, едва шевелясь от усталости, стал отбрасывать песок. Ослабевшие, в кровь истертые руки не слушались. Пригоршни удавалось бросать только на стенки ямы, вызывая скорейшее сползание песка. Когда Пашка оказался засыпанным по грудь, он оставил бесполезное занятие. Тупо, безучастно смотрел, как заполняется яма. Как медленно и безразлично стекает песок.

Солнце перевалило зенит. Дышать было тяжело. Песок сдавил грудь. От жажды растрескались губы. Голова налилась болью и невыносимой тяжестью. Пашка пошевелил распухшим шершавым языком, пытаясь хоть как-то заставить наполниться пересохший рот слюной. На бессильно упавшей руке слабо пульсировала синяя жилка. Безумная мысль вдруг завладела сознанием. По сути, кровь та же вода! Преодолевая головокружение, Пашка поднес руку ко рту. Чувствуя, как под кожей трепещет вена, попытался ее укусить. Просоленная потом, упругая кожа не поддавалась. Не ощущая боли, Пашка продолжал упрямо грызть собственную руку. Силы таяли с каждой секундой. Во рту не появилось ни капли слюны. Зубы скользили по коже, оставляя лишь воспаленные полосы…

Порыв ветра сильно, словно кулаком, ударил в лицо. Маркел заслонился рукой. Шквал утих, но не прошло и минуты, как обрушился с новой силой. Ураганный ветер поднимал и закручивал в диком хороводе мелкие камни, щебень, какие-то сухие ветки. Вся эта мешанина с жутким воем кружилась в воздухе, норовя побольнее ударить, хлестнуть, поранить. Умрой как стоял на коленях, так и остался, только обхватил голову руками и прижался лицом к каменистой земле. Маркел, скатившись с убитого жеребца, прижался к его еще теплому боку и, сжавшись в комок, молил Бога о том, чтобы этот кошмар поскорее закончился.

Странное дело, но вокруг словно образовался невидимый, однако резко очерченный круг. Где-то там, за стеной урагана, сверкали молнии, перекрывая вой ветра, гремели раскаты грома, а здесь было относительно тихо. Иногда до Маркела долетали мелкие щепки и камешки, но уже не опасные, растерявшие свою губительную силу. Умрой продолжал исступленно молиться, неразборчивые слова незнакомого языка звучали все громче, заглушая вой стихии. Там, за призрачной стеной, хлынул ливень. Это можно было понять по тому, как заволокло и без того неясный горизонт. В сплошном потоке воды исчезли и плато, и далекие горы, лишь на крошечном пятачке, где находились Маркел и Умрой, не упало ни капли.

Маркел, осмелев, поднялся во весь рост и с восхищением, смешанным с ужасом, смотрел на происходящее. Догадка, ирреальная, мистическая, осенила его. Неужели все дело в золотой фигурке? В том, что Умрой молился именно ей, Маркел не сомневался. Все именно так и обстояло! Что же это? Выходит, не простая безделушка, не простой кусок металла? Но Маркел ведь точно знал, что никаких богов не существует! Ладно, можно допустить, что для аборигенов, диких и не знающих никаких понятий, что-то может быть достаточно важным, но он ведь человек совершенно иного мира! Значит, фигурка не просто дает ему силу и власть над одним лишь Умроем, но и стихия не в силах причинить ему зла?! Маркел расхохотался. Ощущение собственного величия кружило голову покрепче спирта. Вразвалочку он подошел к коленопреклоненному Умрою, вынул из сумки фигурку и буквально ткнул ею в лицо бывшему партнеру.

– Теперь ты будешь мне говорить, чтобы я оставил это в горах? Никогда! Она теперь будет со мной, и я сделаю с ее помощью все, что только захочу!

Видя, что Умрой только ошалело смотрит на статуэтку, Маркел беззлобно ударил его ногой в лицо и вернулся к убитому жеребцу. Теперь стоило подумать, как поступить с местной богиней, разобраться, что еще можно делать. Может быть, она поможет найти беглецов? Впрочем, что тут гадать? Она и так уже помогла! Они наверняка где-то поблизости! Не могли же они уйти в такую погоду! Где-то спрятались, отсиживаются, пережидают. Уймется ветер, стихнет дождь, и он отыщет беглецов в два счета! Привалившись к боку мертвой лошади, Маркел запахнул поплотнее куртку и задремал.

Он проснулся от тишины. Ветер утих. Дождь прекратился. Сквозь разрывы в тучах проглядывали остро сияющие звезды. Маркел уже собирался уснуть снова, но неясная тревога охватила его. Стараясь не шевелиться, он напряженно прислушался. Какое-то движение ощущалось совсем близко. Скосив глаза, он с трудом различил медленно движущуюся человеческую фигуру. Сжавшись подобно пружине, Маркел подпустил человека поближе и что было сил выбросил ноги вперед. Умрой только охнул и отлетел, как выпущенный из катапульты камень. Маркел вскочил, бросился к упавшему и, схватив за горло, сжал. В темноте он не видел выпученных глаз жертвы, просто чувствовал, что стоит сдавить чуть сильнее – и тело затрепещет в конвульсиях. Он даже попытался это сделать, чтобы обезопасить себя навсегда, но что-то произошло. Рука, сжимавшая горло Умроя, вдруг ослабела, повисла, будто плеть. Маркел перехватил Умроя левой рукой, но с ней произошло то же самое. Не понимая, что случилось, Маркел вскочил на ноги и несколько раз со злостью ударил жертву ногами. Умрой только стонал в ответ. Махнув рукой, Маркел свистнул, подзывая оставшуюся лошадь, но так и не услышал топота копыт. Решив добить Умроя, Маркел пошарил вокруг, отыскивая камень побольше, и тут внезапная тошнота скрутила его тело. Одна только мысль о том, как камень расколет череп, вызвала новый мучительный приступ. Утершись рукавом, ощущая во рту гадостный вкус рвотных масс, Маркел опустился на землю и, схватив губами сигарету, попытался закурить. Огонек зажигалки дрожал в ослабевших руках.

Робкая заря занималась над горами. Выдохнув дым, Маркел посмотрел по сторонам и вдруг всего в каких-нибудь трехстах метрах, на скальном выступе, заметил фигуру человека. Схватив бинокль, он поднес его к глазам и ахнул: беглец всю ночь был совсем рядом. Вот он опустился на камень возле темного провала расщелины, закурил и, наклонив голову, о чем-то задумался.

Арсений вышел из пещеры и в который уже раз удивился превратностям местной погоды. После грозы, разумеется, похолодало, но пробивающиеся лучи солнца вселяли надежду, что день будет ясным. Отдаленные горные пики сияли вечным льдом, переливаясь на фоне темно-голубого неба. Мир казался удивительно прекрасным, а вот на душе было пасмурно. Спасти-то Ингу он спас, но как быть дальше, представлял с трудом. Бросить нажитое место и вместе с ней вернуться в большой мир, конечно, можно, вот только не повторится ли предыдущая история? Разве он не любил Валю?

Он видел, какие отношения выстроены в его семье. Отец ни разу не дал повода маме усомниться в том, что любит ее. Даже сейчас, когда они уже не так молоды, родители по-прежнему неразлучны. Арсений с детства мечтал о том, чтобы и в его жизни все было построено на тех же принципах, на которых он был воспитан. Арсений боялся того, что уже родилось в его сердце. Инга запала ему в душу, с первого его взгляда на нее. Он не просто спас ее – он завоевал девушку. В добрые старые времена рыцарства одного этого уже было вполне достаточно, чтобы прекрасная дама ответила взаимностью. А что происходит в настоящем мире? Как может получаться так, что девушка симпатизирует одному, живет с другим, замуж выходит за третьего, а встречаться предпочитает вообще с четвертым? По любым моральным нормам подобное просто недопустимо. Только кто может дать гарантии, что так не получится с Ингой? Девушка выглядит вполне зрелой. Не исключено, что она жила именно такой, лишенной всякой морали жизнью, и Арсений ей просто не нужен. До сих пор между ними ничего не было, хотя он уже истосковался без женщины. Впрочем, говорят, с возрастом это проходит. Вопрос, нужно ли это ей, остается открытым. Если бы Арсений мог понять, чего именно хотят женщины, жить стало бы намного проще. Как легко жить в мужском мире! Все ясно и понятно! Чтобы существовать, нужна пища, движение и иногда, когда становится совершенно невыносимо, – женщина. А как у них? Существует же движение феминисток, которые практически отрицают необходимость мужчины в жизни женщины. Или последнее увлечение гедонизмом? Что ж, с одной стороны, удовольствие само по себе конечно же не плохо, но в сочетании с махровым феминизмом, когда роль мужчины становится все больше чисто механической, утилитарной, приходится задумываться над тем, стоит ли вообще выстраивать какие-либо отношения с противоположным полом. Может, свести все общение к примитивному соитию и не думать ни о чем другом? В таком случае где грань между человеком и животным? Хотя если понаблюдать за жизнью зверей, то у них явно просматриваются симпатии и антипатии. Ведь многие живут всю жизнь парами и не расстаются до самой смерти! Причем не только звери, но и птицы. А люди? Сегодня с одним, завтра – уже с другим. Что это? Почему так происходит, или возвращаются времена развращенного Рима? Разве уже сегодня не царит в мире людей вселенский разврат? Новые Содом и Гоморра пришли в жизнь людей и заняли в нем прочное, почти узаконенное место! Что ждет человечество завтра? Слабые, никчемные, женоподобные мужчины и мужественные, самоудовлетворенные женщины? Инга не похожа на самовластную железную леди, скорее в ней видится женщина, нуждающаяся в защите и помощи, но это здесь, в экстремальных условиях. А какая она в большом мире? Там, где нет постоянной угрозы? Кто может поручиться, что она не видит в мужчине только средство для получения удовольствия? «Нет! Она не может быть такой! Иначе мир просто перевернулся с ног на голову! Пусть я не говорил, что уже люблю ее! Но разве она не видит такой простой вещи? Только ради нее я полез в чужую разборку, с единственной целью спасти, сказать ей самые важные слова и любить! Предложить ей стать моей женой? Да! И еще раз да! Прямо сейчас! Пойти, разбудить, поцеловать в сухие, чуть припухшие губы и признаться!» – думал Арсений, глядя, как свет заливает плато, как густой туман, следствие вчерашнего ливня, заполняет низины. Задумавшись, не сразу услышал за спиной легкие шаги. Обернувшись, он встретился взглядом с Ингой и тут же отвел глаза.

– Ты хорошо отдохнула? – стараясь говорить спокойно и даже немного равнодушно, спросил он.

– Да, только снилась какая-то чертовщина. Не могу вспомнить, что именно, но что-то, как мне кажется, связанное с изображениями на стенах пещеры. Как ты думаешь, там, случайно, не захоронение? Страшно как-то спать в могильном склепе.

– Нет, у местных жителей не было обычая устраивать кладбища в пещерах. Здесь основной религией был буддизм. Впрочем, и сейчас многие верят в Будду. Меня удивляет другое. Пещера своего рода храм, а такие не приняты в буддизме. Скорее всего, здесь произошло наслоение древних местных верований и современной религии. Этакий конгломерат из различных богов и течений.

– Ты меня частенько удивляешь. Твоя речь не похожа на речь человека, прожившего долгие годы в горах и не получившего приличного образования. Ты знаешь слишком много для простого охотника и читал такие книги, о которых я даже не слышала.

– Разве я тебе не говорил, что не всегда был охотником? Так что удивляться тут нечему. Лучше давай подумаем, как будем выбираться отсюда. Лошади наши, естественно, убежали. Идти нам придется довольно далеко на своих двоих. Ты готова? Выдержишь?

– Можешь не сомневаться. Я сильная!

– Верю, иначе в горы не пошла бы. Там, за камнями, небольшая лужица, можно умыться. Кофе я сейчас сварю. Придется довольствоваться только галетами и крепким кофе. Тебя устраивает такой завтрак?

– Вполне! Я, знаешь, дома привыкла именно к такому. Позже небольшой ленч, а с утра вечно времени не хватает, мне до работы приходится ехать почти час, вот и выхожу довольно рано. А ты…

– На то, чтобы сварить кофе, у меня уйдет не больше пяти минут, так что времени у тебя немного! – оборвал ее Арсений.

Когда Инга вернулась, кофе действительно уже был готов, на салфетке (откуда у него все берется?) лежали распакованные галеты, а оба рюкзака, старательно упакованные, уже стояли возле камня.

– Мне остается только произнести классическую фразу начинающего актера: «Кушать подано!» – рассмеялся Арсений, заметив некоторое недоумение в глазах Инги.

Кофе, горячий, невероятно крепкий, но, к счастью, сладкий, действительно взбодрил ее. Неясные воспоминания от тягостного сна отошли на задний план, Инга почти успокоилась и теперь с нескрываемым интересом разглядывала Арсения. Слишком многое в нем оставалось непонятным. Он так и не рассказал ей о своих родителях, ни разу не обмолвился о том, чем занимался раньше. Здесь, в этих диких горах, он вел себя словно в родном доме, но эрудиция, не просто связная и превосходная литературная речь наводили на мысль, что учился Арсений не по самоучителю. Такие разнообразные знания, включая и философию, и историю, и основы различных религий, наводили на мысль об элитарном учебном заведении. Что же, в самом деле, загнало такого человека в глушь? С его упорством, волей и знаниями даже в Москве он смог бы добиться очень многого. Почему он живет в глуши? Разве не понимает, что жизнь, настоящая, яркая, увлекательная, проходит мимо? Если Арсений, пусть изредка, выходит к людям, то должен знать, что свет не сошелся клином на этой тайге, горах, диком зверье. Почему он бежит от людей, скрывается в глуши и упорно не хочет жить как все? Беглый преступник? Тогда почему он с ней, а не с теми, кто похитил туристов? У него нет ни одной татуировки – верного признака криминального прошлого. Его тело чистое и крепкое, такому позавидуют многие спортсмены. А уж рассмотреть его всего у Инги была возможность, невзирая на шок и пережитый страх. Странно, что такой замечательный образец мужской породы не приходил ей во снах. Арсений настолько выгодно отличался от ее знакомых мужчин, что становилось немного обидно за то, что он не встретился ей раньше. Впрочем, еще ничего не потеряно! Может, здесь начинается самая интересная часть истории.