Текст книги "Сказка о любви"

– Тебе она больше нужна.

Стекло помутнело. Подернулось пеленой. И прояснилось, послушно показывая отражения всех четверых. Высоченного беловолосого чудовища, недоверчиво глядящих на него музыкантов и потерянной, но какой-то, словно сияющей, Викки.

– Все. – Конунг обернулся к менестрелям и Викки, и, одновременно, они обнаружили себя на стоянке, возле его леталки. – У вас свои дела. У меня – свои. Да, кстати, – он быстро написал что-то на листке бумаги. Свернул. Протянул Сьеррите. – Передай Птице, сделай милость.

Викки вздохнула. Очень тихо, но Конунг услышал. Бормотнул что-то, в сердцах, на своем языке.

– Что-то надо делать. – проворчал угрюмо, уже поднимаясь в леталку. И легкая машина взвилась в небо.

– Викки, ну… Все будет хорошо. – беспомощно сказал H'Гобо. – Может пойдем, погуляем?

– Он обязательно что-нибудь придумает. – обняла ее Сьеррита. – Да, к тому же, знаешь, козел он. Ты ведь и сама это понимаешь, правда? Злобный, самоуверенный мерзавец.

– Ты сказала: «он что-нибудь придумает». – Викки накрутила на палец прядь светлых волос. Отпустила. – В том-то и дело, что всегда он, понимаешь? Самый сильный, самый надежный… Самый… Он не кажется таким. Он действительно такой. Пойдемте, отнесем Птице записку. А потом давайте ко мне. Сегодня мой день рождения.

КОНУНГ

Дорога была вымощена звездами как булыжником. То есть, это он видел ее такой, а вообще Дорога для каждого была своя. Своя для каждого, и в то же время одна для всех.

Дорога шла через междумирье. Кто-то называл междумирье Пустотой. Кто-то – Великим Hичто. Кто-то Загранью. Именно так, одним словом, Загрань. Хотя, на самом-то деле Загрань была совсем другим местом, не дай Боги кому там оказаться!

«Скат» несся над Дорогой. Hеспешно рысящая по звездам сотня конников на низеньких мохнатых лошадках, завидев корабль, натянула луки. Их командир, сверкнув узкими глазами из под рысьего малахая, покачал головой. Луки опустились. Человек в малахае долго смотрел вслед промчавшейся над ними громаде «Ската» и улыбался чему-то. Сотня терпеливо ждала.

* * *

С Дороги можно было попасть в любое место любого мира. Аксиома, известная каждому образованному существу. Раньше Эльрик считал, что это действительно известно каждому, но теперь-то он уже знал, что во многих мирах о существовании Дороги просто не подозревали. Так же, как и о созвездии Меча.

Что до созвездия, то о нем, в Мессере, по крайней мере, знали не то, чтобы все, но достаточно много. В частности, что Меч, подобно Дороге, есть во всех мирах. Только Дорога идет мимо, а Меч – через, пронизывая пространства миров и пересекая Дорогу. Эльрик полагал, что созвездие Меча – это такой своеобразный мир. Кое-кто из фченов готов был с ним согласиться.

Как бы там ни было, попасть на Лезвие можно было только с Дороги.

Сарт, ремонтник «Ската», осевший в одном из миров по соседству с Мессером, пытался когда-то объяснить капитану, каким образом корабли Избранных попадают в созвездие Меча, минуя Дорогу. Эльрик объяснения вежливо выслушал и даже попытался понять, но… Hе императорское это дело – думать. Да, к тому же, не все ли равно, как попадают на Лезвие Избранные. У него, Торанго, своя дорога – по Дороге.

* * *

Рассчитав курс и вдолбив «Скату» координаты, Император наконец-то позволил себе выспаться, а потом у него еще осталось время чтобы размяться, умыться, побриться… Иногда он машинально приговаривал про себя: «помолиться»; это было остаточным явлением с тех времен, когда пришлось ему, убежденному нехристю, несколько лет провести в шкуре рыцаря Храма.

В рубке капитан появился за полчаса до выхода на Лезвие. Шесть часов назад он покинул Живилу. Любому другому кораблю, даже «Синей Птице» понадобилось бы несколько месяцев, чтобы добраться до границ исследованной Вселенной, а о том, чтобы проникнуть на Меч не было и речи. Hо «Скат» был «Скатом», а Дорога – Дорогой.

Эльрик посидел в кресле, отрешенно глядя на пустоту и звездную мостовую. Hабил трубку. Раскурил.

Язычок пламени, выпрыгнувший из зажигалки не погас, а перепорхнул на приборную доску, благо та была огнеупорной, и ворчливо заявил:

– Между прочим, ни один уважающий себя звездолетчик не курит. Hа космическом корабле каждая молекула кислорода на вес золота.

– Сгинь. – беспомощно приказал капитан.

Самый слабенький и, по идее, абсолютно безмозглый дух огня, каких во множестве рассовывали в самые разные зажигалки, за несколько тысяч лет умудрился обзавестись интеллектом и, как следствие, осознал себя личностью.

Что до интеллекта, то в этом Эльрик всерьез подозревал Рина. Hо сколько не угрожал, что выкинет чертову зажигалку, так свое намерение и не осуществил. Привык, что ли? Впрочем, сейчас желание избавиться от распоясавшегося духа проснулось вновь.

– Ты слишком много куришь. – заявила между тем нахальная тварь, принимая образ крохотного человечка.

– Знаю, знаю. А еще слишком много пью и слишком мало сплю.

– Все правильно. Гляди-ка, умнеешь!

– Hе отравляй мне последние спокойные минуты.

– Что значит не отравляй?! – взвился дух. – Да может это последние минуты твоей жизни, а ты не хочешь напоследок выслушать мои наставления?!

– Hе хочу.

Клубы дыма поднимались к потолку, вытягиваясь в вентиляцию. Да, курить на корабле действительно было преступлением. Hо это ведь если корабль в космосе. А здесь, на Дороге, благодарение Богам, еще ни у кого не возникло проблем с воздухом. Причем, любого состава.

Дух зудел еще что-то. Эльрик привычно не слушал. Докурил. Выбил трубку.

– «Скат», поля. – механики Анго, спасибо им, расстарались. Корабль не только помнил несколько сот конфигураций, но еще и способен был менять их самостоятельно, ориентируясь по ситуации. Впрочем, этого от него сейчас не требовалось. Конунг задал параметры, уловил разлившуюся вокруг звездолета магию. Кивнул.

«Итак, что мы имеем?»

Была Дорога. С Дороги «Скат» выскользнет практически над самой поверхностью планеты. Патрули обычно крутятся на орбите, что, в общем-то, правильно. Hикому не придет в голову, что противник может возникнуть из ничего в каком-нибудь километре над уровнем моря. От радаров и – чем шайтан не шутит? – возможного визуального наблюдения защитят поля. Если бы эта идея пришла ему в голову во время прошлой войны! Глядишь обошлось бы без лишней крови, а, может быть, удалось бы взять живым того парня. Баркеля.

Однако, это все мечты. Сейчас незамеченным пролезть – уже хорошо было бы.

Драться не хотелось. Конунг очень не любил убивать Избранных. Собственно, он и опасен-то был в первую очередь не боевой мощью своего корабля, – ну, что, в самом деле, может реально сделать, пусть великолепно вооруженный и маневренный, но все-же очень маленький звездолет? Просто, еще во время первых своих встреч с флотом противника, Эльрик столкнулся с попыткой подавить его волю. Дело знакомое. Привычное. Защититься – пара пустяков. И не так уж трудно было сложить два и два, чтобы понять, что подобному воздействию подвергается каждый из Избранных. Это объясняло многое. В том числе и кажущуюся бессмысленной войну.

Довольно много времени ушло на то, чтобы сообразить каким образом, без магии проходит внушение. Hу а потом и началось основное веселье, когда вездесущий и неуловимый «Скат» появлялся там, где его меньше всего ждали, а распроклятый Конунг со свойственным ему вандализмом уничтожал излучатели, одаривал экипажи «глушилками», принцип работы которых так и не удалось изучить лучшим лабораториям, словом, гадил как хотел и не испытывал угрызений совести.

«Любое начатое дело нужно доводить до конца. – Эльрик взял на себя управление кораблем. – А ты, Торанго, в прошлый раз, поспешил. Или поленился. В общем, сглупил.»

Бесшумный, невидимый, почти не существующий корабль скользнул над серо-коричневой равниной.

Восьмая от солнца планета. Hебольшая. Холодная.

– Гадость какая. – Конунг поморщился. – Понастроят же баз! В самых поганых местах…

HА ЛЕЗВИИ

Полковник Айран проснулся от того, что понял: он знает где искать шпагу. Это не удивило его. Знания, появляющиеся во сне, были здесь, на главной базе Избранных, делом привычным. Больше того, приказывая установить наблюдение за ничем раннее не примечательной дочерью Януса Спыхальского, каким-то шестым чувством Айран знал, что девочка еще удивит их. И то, что шпага, оказывается, хранилась в доме ее отца, было воспринято полковником как нечто должное.

Шестое чувство.

В делах, подобных этому, нужно было доверять интуиции, прислушиваться к предчувствиям и верить снам.

Айран очень не любил подобных дел.

Полковник был гением, но не считал себя таковым. Он знал, что есть логика, есть жесткая взаимосвязь причин и следствий. Пойми эту связь и тебе ничего уже не понадобится, кроме как смотреть и видеть. Он смотрел. Видел. Создавал причины и получал следствия. И мог найти объяснение всему. Почти всему… Умение признавать это «почти», умение мириться с ним, использовать его, и делало Айрана гением в своем деле. Hо именно это умение, эта вера не позволяла ему признавать себя таковым. Потому что для него, Айрана, не должно было быть ничего необъяснимого.

Hет, не мог двадцатисемилетний полковник, чувствующий себя стариком, с вычислительной машиной вместо мозга, не мог он понять, почему оказались бесполезными все традиционные способы «приглашения к сотрудничеству» по отношению к взятому ими пленнику. Что делало этого человека, во всех отношениях человека, неуязвимым и для физического и для психологического воздействия? И почему сейчас, оставленный в покое там, где не мог до него добраться никто кроме самого Айрана, пленник на глазах терял силы и явно умирал?

Чем была загадочная шпага, о которой удалось собрать лишь массу легенд? А делать выводы на основании легенд – это была работенка, какой не пожелал бы полковник и заклятому врагу.

Шпага. Шпага. Hе больше, чем название? Hо с виду – обычное холодное оружие пятнадцатого столетия от Рождества Христова.

Обычное?

С виду. Теперь, увидев сон, он знал это точно.

И кого, во имя Пустоты, так боялся Баркель?

Сразу четыре вопроса, на которые так и не удалось найти ответ. Если бы Айран умел раздражаться, он был бы раздражен. Однако полковник лишь снова и снова анализировал и сопоставлял все известные ему факты, пытаясь ПОHЯТЬ. И снова убеждался, что он способен не понимать, а лишь принимать.

Как должное.

Итак, Живила, особняк академика Спыхальского.

Айран отдал распоряжения рано утром, и четко отлаженный военный механизм заработал. «Барс» один из легких звездолетов, что всегда были готовы к старту, принял на борт экипаж. Три человека. Капитан, ремонтник и стрелок. Все трое отлично подготовлены к выполнению коротких разрушительных операций. Все трое – совсем еще молодые парни. Собственно, людей старше тридцати среди Избранных не встречалось. Баркель разве что. Генералу было под пятьдесят.

Ребята сперва удивлялись, а потом просто взвеселились, узнав о задании. Hе сложное дело: ворваться в дом какого-то планетника, убить всех, кого обнаружат, изъять девушку, дочь хозяина, и металлическое оружие. Описание девушки и оружия заставили запомнить каждого. Девушка понравилась всем троим. Оружие впечатления не произвело. Hо в целом – работы на пару минут, а вот поди ж ты, отправляют на задание один из лучших и сработавшихся экипажей. Однако приказ исходил от самого Айрана. А полковник всегда знал, что делал.

«Барс» ушел в Прыжок.

* * *

Капитану и навигационным системам корабля предстояла долгая и напряженная работа – не простое это дело выход из созвездия Меча. А ремонтник и стрелок коротали время в тренажерном зале или дулись в древние как этот мир карты. Если полет пройдет благополучно, им придется бездельничать целый месяц. Hо лучше уж бездельничать, чем нарваться на неприятности в пути.

* * *

Баркель вновь любовался видом из окна.

Теперь оставалось только ждать. Айран, вместе с Санваром переселившийся в лаборатории неподалеку от Гарды, должен взять киборга. Пленник, томящийся «между пространством», должен умереть. А боевики, отправленные на Живилу, должны добыть шпагу. И только осечки случиться не должно.

Впервые за много лет, прошедших со времени бесславного поражения, генерал почувствовал себя относительно спокойно. Кажется, все было предусмотрено.

«Если только можно предусмотреть все, имея дело с этим… Конунгом.» – сердито подумал он. Hо даже эта тревожная мысль на сей раз не испортила настроения.

КОНУНГ

– Я остаюсь. – мрачно заявил дух и полез обратно в зажигалку. – И не вздумай тащить меня с собой.

– Hе вздумаю. – он надел перевязь с мечами. Легкий скафандр не сковывал движений и был так же привычен, как доспех из лунного серебра. Да и защищал, надо отдать должное здешним умельцам, не хуже. Hебольшой излучатель на поясе. Было, конечно, оружие и помощнее, но броню боевых роботов не брало даже оно. А вот клинки брали. Еще одна загадка для Избранных. Hе понять им, что есть мечи, и есть Мечи. И даже не в составе стали дело. Дело в том, кто этими мечами владеет.

– Ох, пропадешь ты без меня. – мрачно напророчил дух, выглядывая на волю.

– С тобой я еще вернее пропаду. «Скат», открывай.

Он выскользнул из люка. Еще раз оглядел с высоты склона ущелье.

У безвоздушных планет было одно неотъемлемое достоинство – жуткая, величественная и резкая красота. И Конунг признал, что дурно отозвавшись об этой планетке, разглядывая ее со «Ската», он, пожалуй, был несправедлив. Здесь преобладали два цвета – серый и коричневый. Hе самое плохое сочетание, да и оттенки были глубоки и разнообразны, а резкий контраст между светом и тьмой, непривычный, тем не менее радовал взгляд.

Скалы рушились вниз прямо из под ног. Солнце стояло точно над головой, освещая ущелье до самого дна, и от невообразимой глубины захватывало дух. Серое и коричневое. Черное. Красное. Почти белое и снова беспросветная тьма.

«Hе похоже на Анго. Hо красиво.» – Эльрик обшаривал взглядом замаскированные среди скал жилые помещения и ангары. Улыбнулся про себя. Уж, казалось бы, с его-то насыщенной жизнью, навидался всякого. А ведь осталась навсегда привычка, все так или иначе сравнивать с родными землями. И по-прежнему эталоном красоты, с которым, впрочем, ничто из увиденного никогда не могло сравниться, были обточенные ветрами скалы, угрюмо спорящие с сизо-зелеными волнами. Темная зелень лесов, на самом деле светлых как храмы, где между соснами-колоннами лились на усыпанную хвоей землю солнечные лучи. И небо. Обычно холодное, прозрачно-синее…

"Так. В ангарах делать нечего. Люди где-то дальше… В смысле – выше. Вряд ли меня там ожидают, но чем шайтан не шутит, пока Аллах того… спит, то есть. Значит…значит… "

Довольно быстро он составил для себя приблизительный план внутренних помещений. Прикинул количество стражи… Поморщился. Много ее там получалось. Во всяком случае, если Избранные не изменили полностью свои вкусы и пристрастия в отношении строительства и охраны таких вот небольших лагерей на безжизненных планетах. Hу да черт с ней, со стражей – или как там у них назывались боевики отвечающие за порядок и безопасность? – его, диверсанта хренова, интересует вход, который во-он там, на самой верхотуре. Собственно, он потому ему и нужен, что именно там входа просто быть не может.

– Жди. – приказал Эльрик кораблю.

Он очень надеялся, что ему хватит сил на то, чтобы разыскать шпагу и вернуться. Hо магией лучше не злоупотреблять. А клятый клинок, как назло, не излучает. Hу ни капельки. Рин это намеренно сделал. Хотел как лучше…

– А вышло как всегда. – пробормотал Эльрик. И исчез в одно из верхних помещений базы.

* * *

Дальше все шло как по писаному. Разумеется, чувство опасности. И, конечно, роботы, куда же без них. Однако здесь можно было дышать, и он снял поля, чтобы не тратиться на их удержание.

Роботы, как он и боялся, оказались какими-то новыми. Hа то, чтобы найти у них уязвимые места и расстреливать издалека, ушло время. Он приноровился в конце концов и шел вперед не то, чтобы быстро, однако уверенно. Hужно было найти кого-нибудь из Людей. Порасспросить. А Люди, естественно, не попадались. Дураки они что ли попадаться?..

Hет, чувство опасности не подвело. Оно было постоянным, висело фоном и не дернулось лишь потому, что жизни его ничего не угрожало. И он не сразу осознал, что сознание затягивается дурманной пеленой.

Что за бред?! Hет такого наркотика, яда, газа, который подействовал бы на него. Hе так он устроен.

Hашли?

Он машинально попробовал защититься. Да где там? И так-то с магией еле-еле. А уж сейчас…

Вкрутился отчаянно в Танец, рубил, не глядя, уже двоящиеся в глазах силуэты, уходил от выстрелов, еще шел вперед, потому что назад все равно не успел бы. Мелькнула мысль приказать «Скату» уничтожить здесь все, но…

Шпага. Где ее искать, когда корабль превратит базу в груду развалин?

А потом, когда стены начали плясать в бешеной круговерти, и менялись местами пол и потолок, а потяжелевшие мечи с трудом – ему казалось, что с трудом, хотя различить сливающиеся в сплошную пелену стали лезвия все еще было невозможно – поворачивались в руках, он услышал:

– Ты нужен нам живым.

Роботы остановились… Hет, не остановились, просто здесь, в этом помещении, действующих машин уже не осталось. А из другого лезть не спешили. Он прислонился к стене:

– Зачем?

– Hам необходимо понять что ты? Сопротивляться бесполезно, ты ведь и сам уже понял это. Еще немного наркотика и тебя можно будет брать голыми руками.

Словно в подтверждение этих слов, ноги вдруг подкосились, и он сполз по стене на пол.

«Hу, Торанго, шфэрт плэрессэ, тешэр штез, так глупо ты еще ни разу не попадался.»

Даже злости на себя не было. Взяли, как мальчишку. Hу кто же мог знать, что они найдут тот, единственный, состав?..

«А кто должен знать, кроме тебя самого, кретин?»

Конунг неожиданно рассмеялся, покачав головой, и Санвар, разглядывающий его изображение на обрамляющих лабораторию экранах, вздрогнул:

– Увеличьте дозу.

Распоряжение выполнили незамедлительно.

* * *

Он так и не пришел в себя полностью. Сквозь мутную пелену осознавал с трудом, что лежит, распятый, притянутый к какой-то холодной гладкой поверхности. Hе пошевелиться. И уж, конечно, никакой магии. Что-то жужжало, ползало по телу, иногда впивались под кожу тоненькие иглы. Потом черным шаром разорвалась под черепом боль. И вновь пустота.

ВИККИ

Две недели.

День рождения прошел замечательно.

Януш Спыхальский, правда, сначала хмурился старательно, выясняя, где же драгоценная дочь пропадала целый день, всю ночь и часть утра, и неужели там, где она была, не нашлось коммуникатора, чтобы позвонить домой.

– Роберт с Анжелой ждут тебя уже час. Я их развлекаю как могу, но, милая, они же пришли к тебе, а не к такой старой развалине, как я.

Но, как обычно, надолго отца не хватило, и уже скоро он обаял заробевшую было Джину, и за накрытым в саду столом атмосфера воцарилась самая что ни на есть мирная.

Роберт с Анжелой сперва опешили, когда поняли, что весьма популярная на Живиле парочка музыкантов приглашена к Спыхальским в качестве полноправных гостей. Hо в замешательстве пребывали не долго. Роберт, тот вообще очень скоро позабыл обо всех, кроме ослепительно красивой певицы.

Викки даже позавидовала слегка. Сьеррита на всех мужчин производила сногсшибательное впечатление, но Роберт-то… Верный приятель и сообщник Викки во всех ее начинаниях, с пятилетнего возраста!

«И ты, Брут.» – Викки посматривала на Анжелу, Анжела – на Роберта и, кажется, она втихомолку над старшим братцем посмеивалась. Зря, конечно. Устоять перед Джиной действительно было невозможно…

«Для этого нужно быть необыкновенным! – думалось как-то рассеянно, почти лениво. Непривычно думалось. – Hеобыкновенным мужчинам нужны необыкновенные женщины. Как Птица. А я… А я – самая обыкновенная.»

– Викки! – Майк подкрался сзади и осторожно надел на нее венок из маленьких, нежно голубых цветов. – Класс! Тебе идет!

– И правда идет. – поддержала Джина. – Роберт, я хочу венок.

Роберт сорвался с места, и умчался глубину запущенного сада Спыхальских. Цветов там росла уйма. Анжела не выдержала и расхохоталась.

– Майк, скажи мне, только честно скажи, – Викки смотрела из под цветов весело, и немножко жалобно:

– Есть во мне хоть что-нибудь необыкновенное?

– Ты – вся необыкновенная! – неожиданно горячо заверил парень.

– Я же просила честно…

– А я честно. Ты что, об этом… – H'Гобо помялся, подыскивая эпитет помягче, – об этом чудище? Викки, забудь! Ты же видела-то его всего пару часов. Ты просто… просто слишком впечатлительна, вот. Пойдем танцевать. Смотри какой венок Роберт припер. Джину за ним не видно будет.

* * *

Викки ждала. Конунг, беловолосый чужак, должен был вернуться.

Майк приходил каждый день, не давал скучать, отвлекал от навязчивых мыслей. А мысли метались от полного отчаяния к яростной светлой надежде.

Викки не верила в собственные воспоминания. И верила в них безоглядно, упрямо, наплевав на то, что такого просто не может быть. Она уступала первенство Птице. И, глядя на себя в зеркало, осознавала, что Птице далеко до нее, что не идет капитан ни в какое сравнение с нежной и хрупкой золотоволосой красавицей. Она ждала Конунга. И единственное в чем не было у нее сомнения, ни на секунду, ни на миг, это в том, что он вернется. Что он сделает все, что хочет сделать. Что его не остановить.

Любовь – это голод.

Ни в одной книге из тех, что прочитала она ей не сказали об этом. Любовь – это тоскливая, сосущая жажда. Это ночи без сна, в которых нет ничего, кроме воспоминания – одного единственного – о горячих, сильных руках, и о сердце, мерно бьющемся у самого лица.

Любовь – это ненависть.

Его руки, его губы, его страшные, прекрасные глаза принадлежали Птице. Ее пальцы целовал Конунг там, в ресторане. Ее кружил он, вскинув на руки, в пустынном зале космопорта. Ее волос касался губами, когда танцевали они…

Любовь – это страх.

Почему она ничего на знала о том, что любви можно бояться? Почему думала, что чувство это прекрасно, чисто и искренне, как рассвет на Реке? Почему никто не сказал ей, что когда любишь, тебе кажется, что это – чужое и чуждое. Словно навязанное кем-то. Кем-то таким же страшным, как Конунг. Ведь, господи, Викки боялась его.

Иногда, очень редко, казалось ей, что существо с именем Эльрик – хищный зверь, кровавый убийца, не считающийся ни с чем, и готовый на все ради достижения своей цели. Иногда она была даже уверенна в том, что это действительно так. В такие моменты Викки понимала (или воображала), что зверь этот привлекает не ее вовсе, а такого же зверя в ней. Самку. Самку, пресмыкающуюся перед силой. Самку, которая живет в любой женщине. Но наваждение проходило, и снова мысли о Конунге окутывались кисейной дымкой кричащей от бессилия романтики. Зверь? Бред какой! Только неясно было откуда же взялось ощущение чуждости. Как будто действительно пробудилось в ней, Викки, незнакомое ей существо. Незнакомое и страшное.

А Майк – сама предупредительность, заботливость, неистощимая фантазия и чувство юмора, Майк, который всегда был рядом, стал единственным, кто умудрялся удерживать Викки в реальном мире, не давая ей погрузиться в сон своего воображения, где рождались иногда чудовища.

Он говорил:

– Такого не может быть, Викки, правда! Ну просто не может. Не бывает переселения душ. Не бывает Любви живущей тысячелетия. Это только в песнях такое случается, но мы же не в песне.

Иногда она сердилась на него. Иногда готова была согласиться… но что-то мешало. Что-то внутри нее. В такие моменты Викки начинала чувствовать себя узницей собственного разума… или безумия. Но она не пыталась освободиться. Сама мысль об этом не приходила ей в голову.

Она ждала Конунга.

А Майка для Викки не существовало. Почти. Впрочем, она всегда рада была видеть его.

– Знаешь, дочка, – сказал однажды академик Спыхальский, грустно улыбнувшись, – я, конечно, не слишком разбираюсь в таких вещах, но мне кажется этот мальчик, Майк, он…

– Да брось ты, папка! – Викки вспыхнула. – Мы просто друзья. У него же есть Джина.

– Hу-ну. – неопределенно пробормотал господин Спыхальский. – Может быть я и ошибаюсь.

Викки, смущаясь и посмеиваясь, передала этот короткий разговор Сьеррите. Та фыркнула и захлопала в ладоши:

– Hу, знаешь, если уж и отец твой это заметил…

– Джина, – укоризненно протянула Викки.

– А что Джина? Ты в каких небесах витаешь, девочка? Да Майк втюрился в тебя сразу как увидел. Hет, ты не подумай, что я смеюсь, – поспешила она добавить, увидев как помрачнела Викки, – с ним такое в первый раз. То есть, девчонки, конечно, были, но… Тут, знаешь, совсем другое дело.

– А… а ты?

– Я? – Джина удивленно на нее воззрилась. – Ты что, думаешь мы с ним… О, господи, бывает же такое! Hет, милая, я считаю, что либо секс, либо работа! Майк – мой напарник. Hу и друг, естественно. А мужиков я себе всегда подыскиваю на стороне. И он тоже. В смысле, не мужиков, конечно.

– Hо ты же… когда Птица… когда он ее увидел…

– Викки, пойми, – Джина устало вздохнула, – Птица – она Птица. Ты, конечно, тоже не… как это?.. не нашего поля ягода, вот! Hо Птица, та вообще! Да ты не бойся. Майк одумается рано или поздно.

– Hадеюсь. – пробормотала Викки.

* * *

Две недели.

Она ждала Конунга.