Текст книги "Пыль небес"

ГЛАВА 1

Здесь будет город-сад.

Владимир Маяковский

Между Вотаншиллом и Лонгви происходило какое-то шевеление. Лонгвиец магов то ли шантажировал, то ли запугивал, то ли сочетал оба метода воздействия.

– Оклемался, зараза, после Эстремады, – беззлобно рассуждал Падре. – Снова что-то затеял.

О том, что затеял легендарный барон, первым стало известно Риттеру. Орден св. Реска поддерживал с Лонгвийцем какие-то специфические контакты. Не такие, как с Эриком, – взаимовыгодные, к вящей славе ордена и Вальденской империи и к огорчению сопредельных государств, а замысловато и настораживающе безобидные, неочевидные, очень-очень давние.

– Лонгвийцу нужны новые болиды! – сообщил Риттер, когда после праздничных дней в череде дней рабочих, под завязку наполненных делами и полетами, старогвардейцы урвали часок и собрались в ангаре, в окружении своих машин.

– Всем нужны новые болиды, – пренебрежительно сказал Падре, – подумаешь, новость! От магов-то он что хочет? Или у Лонгви деньги закончились?

Последнее предположение было настолько невероятным, что даже Тир улыбнулся, хотя обычно при разговорах о бароне де Лонгви ему делалось скучно.

– Он хочет, чтобы в Вотаншилле начали выпуск новых машин, – объяснил Риттер. – С другими двигателями. Болиды, способные развивать скорость до трех хирршахов.

– Не может такого быть, – покачал головой серьезный Мал. – Они на ходу рассыпаться начнут.

– Зато вы, ребята, узнали бы, что такое перегрузки, – сказал Тир мечтательно, – семьсот пятьдесят километров в час – не хрен собачий. Машины не развалятся, но Мал прав, быть такого не может, чтобы маги на это пошли и цены до небес не задрали. Разве что специально для Лонгви партию изготовят: лонгвийцы могут себе позволить.

– Ты думаешь, такие машины возможны? – уточнил Падре.

– Там, откуда я родом, такие машины давно устарели. Здесь – не знаю. Я понятия не имею, почему болиды не развивают скорость выше двухсот пятидесяти, прихоть это магов или предел возможностей…

– Прихоть, – зло произнес Риттер. – Лонгвиец знает о машинах все, и еще немного, если ему что-то нужно, значит, это возможно… хм…

Он замолчал.

– Вот-вот, – подтвердил Падре. – Сам понял, что сказал? Это же Лонгвиец, он между возможно и невозможно просто разницы не делает. Суслик, двухсот пятидесяти чего?

– В смысле? А! Километров в час. Один хирршах в час, если по-шефангски.

– Не согласятся маги, – сказал Мал.

– Нипочем не согласятся, – поддакнул Шаграт, – знаете, че я хочу?

– Боюсь предполагать, – осторожно сообщил Падре. – Выпить?

– Зенки разуй, рыжий, мы ж в ангаре, а не в «Антиграве»!

– Человечины? – предположил Тир.

– Нельзя же! Дураки все. – Шаграт напыжился: – Я хочу новый Рогер.

В ангаре повисла тишина. То есть в ангаре никогда не бывает тихо – летают-то круглосуточно, и суета здесь царит круглые сутки, – но в маленьком кружке из старогвардейцев и их болидов замолчали все. Мысль Шаграта была слишком сложной для моментального осмысления.

Тир отреагировал первым.

– Нет, – сказал он. – Нет, нет и нет. Ни слова больше! Шаграт, иди погуляй, проветрись и забудь.

На него уставились четыре пары удивленных глаз.

– А что не так, Суслик? – уточнил Мал. – Гонишь парня на улицу, там же холодно.

– Новый Рогер? – медленно повторил за Шагратом Риттер. – Это как?

– Никак, – отрезал Тир. – Забудьте. Это очередная чушь, в которой Шаграт вас в очередной раз убедит, а я из-за вас в очередной раз встряну в неприятности. Шаграт, пошел вон! Ты лишен расположения.

Вместо того чтобы разинуть пасть и поднять крик на тему того, кому и куда тут нужно идти, Шаграт обалдело моргнул. Потом встал и неуверенно вышел за кольцо машин. Он потоптался снаружи, явно не зная, что ему делать, – старогвардейцы с огромным интересом наблюдали за его эволюциями. Через минуту Шаграт вернулся и с сомнением уставился на Тира.

– Сходил «вон», – прокомментировал Падре. – Суслик, ты забыл правила общения с Шагратом. Ему надо говорить: пошел на хрен, урод зеленый!

– Сам ты урод! – немедленно взвился Шаграт, на глазах обретая почву под ногами. – Гнида жирная, вшиварь эстремадский! Суслик, че он на меня?!

– Перерыв окончен, – решил Тир, – остальные полчаса вечером догуляете. Все, мальчики, по машинам!

Он надеялся, что Шаграт до вечера забудет, а вечером напьется и уже не вспомнит о «новом Рогере». Надежда была так себе – Шаграт редко что-то забывал. Но сегодня Тир не был готов обсуждать бредовые идеи и объяснять, в чем их бредовость. Честно говоря, он не был готов к обсуждению чего бы то ни было с самого Солнцеворота.

Хотелось на войну. Хотелось убраться из столицы. Хотелось чего-нибудь привычного и обыденного. Ежедневные полеты были привычным и обыденным занятием – то, что надо. Идиотские идеи Шаграта привычным и обыденным явлением еще не стали – хвала богам! – и выбивали из колеи.

Через неделю Тир с Падре проявляли чудеса эпистолярной дипломатии, составляя письмо в Лонгви. А еще неделю спустя – собрались в «Антиграве», где была назначена встреча с высоким гостем, архитектором Лонгви Исхаром И’Слэхом.

Тир всю эту неделю пребывал в убеждении, что затея – идиотская. Но его снова никто не желал слушать.

Исхар И’Слэх смотрелся в «Антиграве» великолепно. Единственный керт среди людей, регулярно воюющих с кертами, он держался настолько уверенно, как будто и не подозревал о войне. Старогвардейцы не сразу отыскали лонгвийского архитектора: вместо того чтобы последовать за распорядителем к столу, за которым его ожидали, И’Слэх примерно на полпути отстал и отправился бродить по залам «Антиграва». Затеряться ему не удалось – он и среди кертов считался высоким, а уж по сравнению с большинством пилотов был просто огромным – но он и не ставил перед собой такой задачи. Просто заинтересовался тем, как в «Антиграве» реализовали идею размещения под одной крышей множества заведений разной тематики, начиная с библиотеки и заканчивая борделем, и решил увидеть все своими глазами.

Искать архитектора отправили Тира как самого обаятельного, а нашел его Шаграт. И за те пять минут, пока вел гостя в бар, успел наговорить ему чего-то настолько удивительного, что с нордически-звероватого лица И’Слэха еще с полчаса не сходило выражение легкого потрясения. Абсолютно ему не подходящее. Вот лучеметы в висящих низко на бедрах кобурах ему подходили, а такое выражение лица – ну никак.

– Он стрелять-то хоть умеет? – улучив момент, вполголоса поинтересовался Падре у Тира.

– Он убил то ли десять, то ли пятнадцать стражников, когда сматывался из Арксвема. На каждого – по одному выстрелу. В глаз стрелял.

– Чтобы шкуру не попортить? – Падре взглянул на архитектора с новым интересом.

– С вашего позволения, господин фон Рауб, – И’Слэх чуть поклонился Тиру, – с вашего позволения, господин Монье… стражники – не белки. Просто они были в шлемах.

Падре притворился смущенным тем, что его поймали на обсуждении собеседника за глаза, а Тир не стал утруждать себя – какой спрос с демона.

– А хрена ли сматывался? – светски поинтересовался Шаграт.

– Облыжное обвинение в убийстве. – Архитектор изящно махнул рукой, давая понять, что история давняя и уже не представляет интереса. – Была дуэль, но злые языки донесли, будто бы я прикончил соперника заговоренной пулей. Пришлось срочно покинуть столицу.

– И страну, – невинным тоном продолжил Тир, – поскольку погибший был царским племянником. А от стражников господин И’Слэх отстреливался из дуэльного оружия, дуэльными пулями, без всяких там заговоров. У кого-то еще есть сомнения в том, что судьба Рогера в надежных руках?

– Суслик, – удивленно проблеял Шаграт, – это ж ты всю дорогу базлал, что тебя от интнел… ител… тьфу! короче… что тебя от таких, как Исхар, блевать тянет.

Тир подумал, не пора ли уже и демону изображать смущение, но решил, что имеет право еще на пяток идиотских проколов.

– Это было до того, как я в подробностях выяснил, с кем мы связались.

– Стойкая неприязнь к тем, кто занимается творчеством, естественна для военных, – понимающе кивнул И’Слэх. – Мы неорганизованны, рассеянны и настолько безобидны, что в лучшем случае вызываем у представителей более мужественных профессий недоумение. Каждому свое. Ну а теперь, господа старогвардейцы, расскажите мне подробнее, чего же вы все-таки хотите?

– Безобиден, как девяностолетняя старушка, – пробормотал Риттер. И объяснил: – Надо и мне внести свою лепту в атмосферу сложившегося за нашим столом радушия и гостеприимства. Мал, не желаешь высказаться?

– Так это… – Мал двинул плечами. – Господин И’Слэх, вы на них не сердитесь, они не со зла, а просто… ну как дети малые.

– Натурально, зверинец, – подтвердил Риттер. – Нам, господин И’Слэх, нужен план перестройки южной части Рогера. И нужна смета. А поскольку в перспективе мы собираемся отстроить заново весь город, хотелось бы иметь примерное представление еще и о том, сколько будет стоить работа такого масштаба.

Архитектор задумался. Обвел взглядом всех пятерых, хмыкнул. И спросил:

– Вы пригласили меня, потому что я – отчим Эрика или потому что я – Исхар И’Слэх?

– Потому что вы – Исхар И’Слэх, – за всех ответил Тир. – Керт, создавший Лонгви.

– Лонгви создал Эльрик де Фокс. Я лишь сделал зримой его душу.

– Его – это чью? – уточнил Падре. – Де Фокса?

И’Слэх покачал головой:

– Нет. Душу Лонгви. И вот что, господа старогвардейцы, до тех пор пока вы будете считать мои слова просто метафорой, мы с вами не сработаемся. Проблема с Рогером, – он побарабанил пальцами по краю своего стакана, – точнее, отличие Рогера от Лонгви в том, что здесь нет стержня. Нет одного на всех сердца, в унисон с которым бились бы сердца всех горожан. Вы знаете, что такое для Лонгви его барон?

– Все, – сказал Риттер.

– Да. Равно как и Лонгви для барона. А вот Эрик не стал для Рогера, мм… скажем так, Эрик не готов жить только для Рогера. Хвала Тарсе, у мальчика есть настоящая жизнь. И никто из его людей не готов жить только для Рогера. Значит, Рогер – это нечто другое. Мне потребуется время, чтобы понять, что именно и как это будет выглядеть, воплощенное в камень.

ГЛАВА 2

Волк чужого не ищет,

Волк довольствуется своим!

Редьярд Киплинг

Империя Вальден. 2563-й год Эпохи Людей. Месяц сарриэ

Как это уже случилось однажды, в предновогодний день барон Лонгвийский ошеломил всю мировую общественность, заявив, что с нового года в продажу поступят болиды с новыми двигателями.

Тир угадал: Вотаншилл запросил за эти машины цену в десять раз большую, чем за болиды старой модели. Поначалу на волне общей радости и предвкушения новых, неслыханных возможностей на повышение цен и внимания особо не обратили. Но скоро задумались.

Десять дэрцуров золота за каждый болид… Двадцать килограммов. Маги не принимали олы, им не нужны были монеты, изображающие золото, им нужны были золотые слитки. Драгоценный металл был необходим для многих заклинаний.

– Две руки, – грустно напомнил Мал.

Да. Две старогвардейские руки как раз столько и стоили. Кто мог позволить себе такие машины? Только Лонгви.

– Купим, – пообещал Эрик, – вам купим.

Теплая компания – Старая Гвардия и их император – собралась в замке, в жилой части, куда кому попало хода не было… Куда, кроме старогвардейцев, вообще никого не приглашали.

– Шесть машин, – фыркнул Шаграт, – херня это, Эрик.

– Гвардейцев тоже пересадим на новые болиды, если вы поможете. Риттер, Суслик, что там, в вашей кассе найдутся деньги на займ императору?

– А я ни при чем, – поспешно сообщил Тир, – кассой Риттер ведает. Но сразу всем новые машины ни к чему – чтобы на них летать, нужно заново учиться. Будет лучше, если мы купим эти болиды для училища.

– Нет, – сказал Эрик.

– Да, – сказал Тир. – Я выберу дюжину курсантов, которые еще никогда не садились в машину, за полгода научу их летать так, что вы сразу сможете зачислить их в гвардию, вместе с их болидами. Потом займусь следующей дюжиной. А гвардейцы пусть переучиваются постепенно. Куда им спешить? Старые болиды будут основой армии еще лет двадцать – ни у кого, кроме Лонгви, нет денег на полное перевооружение. Кстати, могу поспорить, что Лонгвиец первым делом закупит машины в академию.

– У тебя есть другие задачи, – строго напомнил Эрик.

– Да какого черта, Эрик! Вам нужны пилоты, умеющие летать на высоких скоростях, или вы хотите угробить своих гвардейцев?

– Мне нужны люди, имеющие большой опыт ведения воздушных боев. Настоящих боев, Суслик, а не тактических задачек, которые задают в училище. Ты выберешь среди гвардейцев тех, кто сможет быстро освоить новые машины, и будешь учить их, а не курсантов.

– А потом мы будем так же переучивать нынешних курсантов, да? Только к тому времени они уже станут ветеранами, и на обучение придется затратить вдвое больше времени. Эрик, это нерац…

– Заткнись! – рявкнули в унисон четыре голоса.

Только Риттер промолчал. Занят был Риттер. Он серьезно что-то подсчитывал в уме, прозрачные арийские глаза стали пустыми, как у зомби: полеты и деньги были единственным, что поглощало ресканца целиком, не оставляя места для посторонних мыслей. В данном случае речь шла о полетах, напрямую зависящих от денег…

– Шестьсот шестьдесят дэрцуров золота, – заговорил он наконец, – это минимум, необходимый для перевооружения гвардии. Без запасных машин, без запчастей. И эту сумму мы сможем собрать только в том случае, если не отдавать в учебные полки болиды старых моделей, а продать их. Мы сможем обновить гвардейский парк машин, но касса опустеет. Эрик, вы доверите мне реализацию старых болидов?

– Мать вашу, – буркнул Тир. – Почему меня никто никогда не слушает?

– Потому что ты слишком правильный, – объяснил Падре. – Ты стремишься к идеалу, а он несовместим с реальностью…

– Ребятки… – Тир аж привстал, настолько неожиданно осенила его идея, – в смысле, господа старогвардейцы, я знаю, где нам взять деньги! В том числе и на Рогер.

– На Рогер? – Эрик недоуменно поднял бровь.

– Где?! – хором спросили остальные, и императорское недоумение затерялось на этом фоне.

– Фрейстин!

– Су-услик, – протянул Мал, – что ты выдумываешь? Если бы их конвои можно было ограбить, мы бы давно их ограбили.

– К черту конвои! Нам не нужны их конвои, нам нужен сам город. Мы совершим набег. Больше никто не сможет – там защита такая, что даже шефанго зубы обломают… – Тир ухмыльнулся, увидев, что остальные начали понимать.

О да. На слово «защита» у старогвардейцев и у Эрика уже выработалась устойчивая реакция: «защита» – это открытые двери для Суслика.

– Рискованно, – пробормотал его величество, – вы не знаете фрейстинцев. Они бешеные.

– Хуже раиминов? – уточнил Риттер.

– Если загнать их в угол, да, пожалуй, хуже. Они непредсказуемы.

– Да нам золото нужно, а не горожане! Основная задача – выяснить, когда они снаряжают караван в Вотаншилл, и захватить город непосредственно перед загрузкой. – Тир сцапал со стола свой бокал с соком и отодвинулся вместе с креслом. – Так, тихо все, я думать буду.

Эрик только головой покачал.

Вольный город Фрейстин располагался на восточном побережье Мессара. Точнехонько на границе между конунгатом Тарсхолль и Ничьей землей. С этой самой Ничьей землей не все было ясно… то есть с ней все было неясно. Обширная область, сплошь покрытая прекрасным корабельным лесом, оставалась бесхозной на протяжении трех с лишним веков. По неведомым причинам никто на нее не претендовал, по еще менее ведомым причинам неудачливые претенденты, чьи имена сохранила история, завещали детям, внукам и правнукам даже близко не соваться в заповедную область.

Дети, внуки и правнуки не совались. Остальные, на всякий случай, тоже. Только основатели Фрейстина умудрились как-то втиснуться на самой границе, аккурат на месте золотого месторождения.

Месторождение было не единственным в Саэти и не самым богатым. Зато оно было ничьим, потому что Фрейстин был не самым богатым городом в Саэти, зато самым вольным. Стало быть, у Фрейстина не было защитников.

Золото свое фрейстинцы продавали Вотаншилльскому институту, а уж маги распоряжались им по своему усмотрению. Золотодобытчиков они не обижали и никогда не обманывали, сосуществовали к взаимному удовольствию уже не первый десяток лет, а все охотники до фрейстинского золотишка могли только скалить зубы издалека да глотать голодную слюну.

Добыча хранилась в самом Фрейстине, в крепости Тигул, куда не было доступа никому, кроме коменданта и охраны. Раз в год, когда совокупный вес слитков достигал раз и навсегда определенной границы в восемьсот хадэрцуров (Тир пересчитал в килограммах, просто чтобы не терять навыка, – килограммов получилось больше полутора тысяч), в Тигуле появлялись маги-ментальщики и телепортировали золото в Вотаншилльский институт. Вот так и выглядели фрейстинские конвои, которые никто никогда не мог захватить.

Как захватывать телепортируемый товар? Его можно взять до телепортации, но себе дороже налетать на золотохранилище. Его можно взять после телепортации, но налетать на Вотаншилльский институт – верное самоубийство. Там уж проблема не в защитах, там проблема в обитателях: тысяча магов в порошок сотрет любое количество нападающих.

Войну по всем правилам институту не объявишь – несмотря на его экстерриториальность, конунг Вотаншилла непременно обидится, а мало того, что конунг Вотаншилла – это Лонгвиец, так за него, обиженного, заступится вся империя Анго. А в необъявленной войне, сиречь – в целях защиты от бандитского нападения – магам никто не мешал защищаться магическими средствами.

Нет уж. С институтом связываться было нельзя.

А с фрейстинской золотой крепостью – можно. Да, себе дороже налетать на золотохранилище. Но… налетать-то можно по-разному.

ГЛАВА 3

К тебе придет твой эльф и разорвет тебе грудь.

Олег Медведев

Самой сложной задачей было узнать точные сроки отправки золотого конвоя. К моменту прибытия Тира во Фрейстин в хранилищах Тигула уже скопился немалый запас слитков, но ясно же, что к тому дню, когда в крепость явятся маги, золота будет еще больше. А Эрику дорог был каждый цур драгоценного металла.

На то, чтобы освоиться на новом месте, в новом городе, среди людей, говоривших на исковерканном, почти неузнаваемом зароллаше, Тиру потребовалось полторы недели. За этот срок он стал во Фрейстине своим. В буквальном смысле. Безымянное существо в текучей, нечеловеческой личине превратилось в человека по имени Хонт Вейсер – одного из Тигульских Стражей.

Вейсера знали немногие, а по-настоящему не знал никто, кроме непосредственного командира. Он был не один такой – глубоко одинокий человек, на очень важной, очень ответственной службе – большинство Тигульских Стражей, охранников золотой крепости, не имели ни семей, ни близких родственников и считались неуязвимыми для шантажа, расплачиваясь за неуязвимость одиночеством и неприкаянностью. У них была работа, были друзья – такие же хранители золота, залога процветания и жизни всего города – были командиры, а больше не было ничего.

Вроде бы похоже на старогвардейцев, но на деле, решил Тир, ничего общего. Старогвардейцы летали, вольные птицы, у них было небо, в первую очередь – небо, а уж потом работа, друзья и командир. У Стражей вместо неба было золото. Да и то – чужое.

Хотя во Фрейстине считали, что хранящееся в Тигуле золото принадлежит всему городу. Или всем горожанам?

С тех пор как открыли месторождение, деятельность Фрейстина сосредоточилась на его разработке. Тир не стал бы называть Фрейстин городом, по его мнению, это был обычный шахтерский поселок с обогатительной фабрикой и хорошо развитой инфраструктурой.

Здесь действовали демократия и социализм. Демократия – в самом несложном виде: горожане выбирали мэра, выбирали людей на ключевые посты и выбирали своих представителей в городской совет. Социализм… тоже простенький: весь город – одно акционерное общество, в котором каждый из акционеров имеет равную долю, а контрольный пакет не принадлежит никому. Ничего особенного. Фрейстин был единственным на всю планету городом, в котором не первый век сохранялся подобный строй.

Эрик отзывался о горожанах с недоумением, опаской и легкой брезгливостью, причины которых Тиру были неясны. Все фрейстинцы свободны и равны в правах – что в этом плохого? То, что все они живут примерно одинаково и один не может стать богаче другого, конечно, сомнительное достоинство, но силой-то в городе никого не держат. То, что почти каждый горожанин умеет держать в руках оружие, и при необходимости фрейстинцы выставят против любого захватчика небольшую, но отлично обученную армию – городу только в плюс. Ну нет у них хозяина… а разве хозяин обязательно нужен?

Кому-то, конечно, нужен. Обязательно.

Хонт Вейсер был счастлив целую неделю. С самого первого дня, как увидел это существо в своем доме. Он вернулся со службы, отпер дверь и увидел, что его ждут. В доме, всегда пустом – Хонт не держал ни собаки, ни прислуги, – появился… кто-то. Не человек, не зверь… Лесной дух, заблудившийся в городе. В тот первый вечер, когда увидел его, Хонт, конечно, не знал о том, что гость принесет ему счастье. В тот первый миг был только внимательно-доверчивый взгляд раскосых кошачьих глаз и улыбка, на которую нельзя было не ответить.

Существо, которое так улыбалось, не могло быть врагом. Существо с таким взглядом очень легко могло попасть в беду. Но это наивное создание даже не подозревало о том, в каком неподходящем городе его угораздило оказаться. Фрейстин был очень плохим местом для всех чистых и вольных существ, не ведающих человеческой природы. И, на свою беду, такие существа иногда попадались в руки людей.

Вообще-то Хонт любил свой город и людей, которые в нем живут. Он служил Фрейстину и фрейстинцам, гордился оказанным ему доверием, но, как любой из Тигульских Стражей, знал, что люди далеко не ангелы. Еще бы не знать – на такой-то работе!

Словом, Хонт был объективен в оценках, а кроме того, хоть на его памяти в город и не забредало ни одно создание с Ничьей земли, множество подобных случаев было занесено в городские и крепостные архивы. Любопытные духи, вольготно живущие на территории, где не было ни одного человека, интересовались человеческой жизнью. Морские обитатели могли появиться на набережной или в порту. Лесные – приходили на городские улицы, заглядывали в дома. Неизменно дружелюбные и доверчивые, они позволяли поймать себя, и горожане продавали их магам. В Вотаншилльском институте на разумных духов был большой спрос.

Вроде бы их там не обижали… но поручиться за это Хонт не мог. Он знал, что маги каким-то образом заставляют духов служить им, а уж как это делалось, уговорами, взаимовыгодными сделками или принуждением, кто знает? Хонт всегда был против этой практики, которая слишком уж походила на работорговлю. И в тот вечер подумал, что его гостю здорово повезло прийти именно в тот дом, где ему ничего не грозило.

Но это тоже было потом. После того как он улыбнулся в ответ на улыбку, после того, как что-то в нем как будто перевернулось под взглядом вертикальных зрачков.

– Добрый вечер, – сказал он. Остановился в дверях, стараясь говорить мягко, а двигаться плавно, чтобы не спугнуть неожиданного гостя. Когда Хонт вошел, тот сидел на ступеньках лестницы и изучал резьбу на дубовых перилах.

– Добрый вечер, – ответил дух, вставая.

Он, несомненно, пришел из леса. Морские обитатели были белокожими, широкоплечими и высокими, а лесные – вот такими: смуглыми, тонкими и маленькими. Все они, приходя в город, старались стать похожими на людей, копировали одежду, прически, манеры. Копировали – насколько хватало их разумения, не задумываясь о том, что все равно оставались нелюдями.

Вот и этот, со своими вертикальными зрачками, серебряными волосами и светлой, как сама невинность, улыбкой, наверное, воображал, будто может сойти за человека. Поздоровался, слово в слово повторив за Хонтом приветствие, и даже встал, как и положено гостю, когда входит хозяин дома. А невдомек ему, что наметанный глаз Стража сразу отметил кошачью плавность движений, гибкость тела, схожую с гибкостью молодых, тонких веточек, и нечеловеческую силу… Да, Хонт мог поклясться, что это невысокое хрупкое создание при желании оторвет ему любую конечность на выбор. Несмотря на разницу в росте и весе. Несмотря даже на то, что Хонт был вооружен, а дух, разумеется, безоружен.

В том-то и дело, что они не знали, что такое оружие. И никогда не нападали первыми. А защищались только в том случае, если не удавалось убежать. Этому малышу бежать было некуда, но Хонт старался не напугать его не потому, что опасался за себя, а потому, что не хотел, чтоб дух оказался на улице, где его мог кто-нибудь увидеть. Дальше-то схема накатанная: поймать и продать магам. Кстати, Хонт и сам обязан был это сделать – поймать и отвести в Тигул, где добычу придержат до тех пор, пока маги не придут за золотом. Духи – такая же собственность города, как золотые копи, и деньги от их продажи идут в городскую казну.

Ни ловить, ни продавать своего гостя Страж не собирался.

– Я Хонт, – сказал он медленно, – а как мне называть тебя?

– О, – удивленно произнес дух, – вот как, значит?

И снова улыбнулся. Задумчиво.

– У меня много имен, Хонт. Маугли подойдет?

– Подойдет, – кивнул Страж. – Рад видеть тебя в моем доме, Маугли. Оставайся, сколько захочешь, и ничего не бойся. Кроме других людей. Люди для тебя опасны.

– Это правда, – напевно протянул Маугли, глядя, как хозяин дома идет к нему через холл, – люди опасны. Вы такие странные, наверное, я никогда не смогу вас понять.

Так началась эта неделя – семь дней, на которые в размеренную жизнь Хонта Вейсера пришло настоящее, непознаваемое чудо.

Он и раньше-то был нелюдим и свободное от службы время предпочитал проводить в одиночестве, редко соглашаясь на уговоры товарищей посидеть в кабаке за бутылкой эльфийского винца, а уж теперь и подавно спешил домой сразу, как только заканчивалась смена. Никто этому не удивлялся, никто не задавал вопросов – все привыкли к тому, что Хонт не любит компании. А сам он, понятное дело, не рассказал бы о Маугли, даже если б спросили. Еще чего! Серебряная клетка в подземельях Тигула – надежная тюрьма для любого духа – всегда готова была принять очередного пленника. А до появления магов оставалось меньше месяца.

Нет уж, рисковать безопасностью Маугли Хонт не собирался, да и собственной репутацией дорожил: кто же оставит его в Стражах, если выяснится, что он безответственно подрывал финансовое благополучие города?

Зато дома… Впервые за много лет, впервые с тех пор, как Хонт схоронил родителей, его ждали дома.

Маугли, дитя деревьев и трав, не нуждался ни во сне, ни в пище и пил только воду. Он называл огонь «красным цветком» и боялся его, как боятся все лесные духи. Хонт перестал разжигать камин и реже стал топить печи. Маугли не мерз, и Страж Тигула тоже забывал про холод, пробирающийся в его большой дом, потому что дом этот больше не был пустым.

С вечера и до утра Хонт говорил, а Маугли слушал его. Слушал так жадно, как будто и пищу, и сон, и даже воду заменяли ему рассказы человека о своей человеческой жизни. Хонт говорил обо всем. О работе и о родителях. О друзьях и об одиночестве. О Тигуле и о соседях. О Фрейстине. О магах. Обо всем… а получалось, что говорил о себе. Даже странно было, насколько, оказывается, врос он, Хонт Вейсер, в городскую жизнь. А может, не врос, а просто видел ее, эту жизнь, только с одной стороны – со своей. Вот и получалось, что какую тему не затронь, везде речь пойдет о Хонте Вейсере, Тигульском Страже.

Маугли подражал ему. Хонта это и смешило и умиляло. Лесной гость копировал его походку, его жесты, интонации. Как скворец, повторял любимые Хонтовы словечки. Страж Тигула не понимал, чем его, человеческая, манера двигаться лучше первозданной, чистой, как дикий лес, гибкости и силы. Не понимал, чем его улыбка лучше, искренней детской улыбки Маугли. Но догадывался, что для духа все это – просто интересная игра, дань тому самому неуемному любопытству, которое привело Маугли в город. Пусть себе играется, лишь бы только на глаза никому не показывался. Хотя бы до тех пор, пока не научится быть как человек.

Пока не станет как Хонт Вейсер. Или, о господи…

…пока не станет Хонтом Вейсером?!

Понимание пришло сразу. Навалилось, как упавший на голову камень. Вот только что был ни о чем не подозревающий Хонт, который посмеивался, глядя на Маугли. Хонт, который сказал, улыбаясь:

– Ростом ты маловат, чтоб меня передразнивать.

И вот уже Хонт, изумленно замолкший: у него на глазах Маугли встал со стула, потянулся… и вырос. Вырос не меньше, чем на ладонь. Почти догнал ростом.

– Думаю, достаточно, – сказал он. – Что скажешь?

На Хонта смотрели Хонтовы глаза на Хонтовом лице под ежиком серебряных волос.

Наверное, он побледнел. Или что-то сказал. Словом, как-то позволил лесному хищнику почувствовать свой страх. Маугли рассмеялся, поднял руку – рука менялась, ладони то истончались в смуглые птичьи лапы, то делались неотличимы от мощных ладоней Хонта, привыкших к мечу и огненному самострелу, – и погрозил пальцем:

– Никуда не уходи, человечек. Молчи. Жди меня.

Примерно через полчаса в комнату, где Хонт восковой статуей застыл на стуле, вошел… Хонт. Русоволосый, сероглазый, как всегда – серьезный настолько, что серьезность казалась недовольством. Такой обыденный, такой настоящий, что тот Хонт, который сидел на стуле, почувствовал, как страх сменяется ужасом, а ужас – глубокой, бездонной тоской.

– Ну что ты, человечек, – произнес новый Хонт, сверху вниз глядя на Хонта прежнего, – не надо, не плачь. Ты еще поживешь. Я с тобой пока не закончил.

Наивный дурак, Хонт Вейсер принял демона за духа. Решил, что Тир – дикая тварь из дикого леса. Это было смешно, но это было удобно, так что Тир не возражал и получил немало радости, играя в Маугли, от души дурачась и резвясь в свое удовольствие.

Следующие три дня, после того как Вейсер разоблачил его, Тир провел, осваиваясь в новой личине и проверяя ее на достоверность. Он ходил на службу. Один раз провел время с сослуживцами в неформальной обстановке – в кабаке в центре города. Он попадался на глаза соседям, детям и знакомым торговцам. Он возвращался домой… а дома его ждал человек, лишенный имени, лишенный внешности и постепенно лишающийся жизни.

Особым и изысканным удовольствием было то, что человек этот продолжал надеяться на спасение. Каждый раз, когда Тир уходил, в человеке вспыхивала надежда, что обман откроется. Каждый раз, когда открывалась дверь, человек воображал, будто его пришли спасти.

И каждый раз он испытывал такое восхитительное разочарование, что оно даже пересиливало боль.