Текст книги "Русский крест: Литература и читатель в начале нового века"

Потеря лица русской национальности

«Мне Грузии не обойти в дальнейшей работе», – замечал Борис Пастернак в одном из своих писем начала 30-х. Без Грузии невозможно было обойтись всем нам: так или иначе, плохим или хорошим, талантливым или не очень, но – участникам хоть какого-то культурного процесса 70-х – начала 80-х годов прошлого века. Грузия, ее именно что современная, а не только древняя культура, демонстрировала, что плодотворность развития нового искусства возможна и осуществима. Более того: Грузия, ее культура, деятели этой культуры давали интеллектуальное и культурное убежище людям «из центра», дабы уж совсем не погас взаимообмен мыслями, соображениями, идеями и, как нынче бы сказали, проектами. Борис Пастернак уехал летом 1931-го с Зинаидой Нейгауз в Грузию – «и мы получим этот рай». А в конце жизни, во время травли (посленобелевской), провел несколько недель у Нины Табидзе и крикнул ей с подножки поезда, возвращаясь в Москву: «Поищи меня у себя дома!». Самарий Великовский защищал свою диссертацию по французскому экзистенциализму в начале 70-х, разумеется, в Тбилиси. С конца 70-х русский десант в лицах Владимира Лакшина, Галины Белой, Булата Окуджавы, Татьяны Бек, Аллы Латыниной, Олега Чухонцева, Андрея Битова (и я там была) дважды в год высаживался – не в сезон – на побережье Пицунды или Кобулети, чтобы провести дискуссии, обсудить новые тексты. Процитирую еще одного поэта: «Если выпало в империи родиться, лучше жить в провинции у моря…» И действительно: может быть, это сопровождалось обманным чувством-впечатлением, но свобода нас встречала уже у самолетного трапа. Кто забудет, тот предаст самого себя. Читали в подстрочниках, тщательно подготовленных к каждой встрече Главной коллегией по переводу и взаимосвязям между литературами (руководителем был один из умнейших людей нашего времени, Отар Филимонович Нодия, кстати, отец Гии Нодия, известного современного философа), романы Чабуа Амирэджиби, Отара Чиладзе, рассказы Гурама Допанашгвили, стихи… о стихах грузинских поэтов, которых переводили лучшие русские поэты всех времен, от Пастернака и Тарковского до Ахмадулиной и Чухонцева, отдельная речь. Именно здесь, на знаменитом нашем семинаре, под шорох волн, на пицундском берегу нам с Галиной Корниловой впервые рассказали сюжет «Покаяния» Тенгиза Абуладзе.

Журнал «Литературная Грузия» давал литературное убежище современным русским поэтам, по его подшивке сейчас можно защищать диссертацию на тему «Русская поэзия, укрытая за хребтом Кавказа». И никогда не забыть мне хранимые с любовью, как реликвии, графинчик из-под коньяка и рюмку, из которой Пастернак пил этот коньяк, в доме тбилисского художника.

И что, прикажете сегодня все это выбросить на помойку – только потому, что Юпитер разгневался?

Действия властей неразумны и неадекватны.

По сути – в Москве (да и по провинциям уже пошло, там привыкли подражать начальству) начали (с команды «фас!») этнические чистки. Как еще можно обозначить цепь проверок и преследований по этническому принципу? У нас что, узбекская «Чайхана № 1» работает лучше (по всем параметрам, включая отчетность) ресторана «Тифлис»? Что, в казино, принадлежащих лицам определенной национальности, обманывают меньше, чем в тех, что принадлежат другим? Уж если решили избавить города от игорного бизнеса, так делайте это по закону, распространенному на всех, без оглядки на длину носа и разрез глаз!

Все эти телодвижения власти производят шокирующее впечатление на нормального человека. А главное: эти телодвижения разрушают хрупкие связи общекультурного поля, которые с огромным трудом все эти годы поддерживали люди, а не организации. Ведь именно люди – русские, из Москвы и Петербурга – посылали деньги и продукты в голодающий и мерзнущий в начале 90-х Тбилиси. И обратно, из Тбилиси, шли нам любовь и поддержка.

В замечательно ироническом, по-грузински неувядающем фильме-притче «Голубые горы», снятом в здании и интерьерах той самой Главной коллегии, о деятельности которой я упомянула выше, памятен финал: обрушение потолка, стен, катастрофа, засыпающая камнями – кого?., деятелей культуры, писателей, критиков, редакторов, водящих свои хороводы и невесть что празднующих.

Засыпет всех – и правых, и неправых, и талантливых, и не очень.

Уже – почти совсем засыпало.

Но я хочу, чтобы наши грузинские коллеги знали, что в Москве существует совсем другая, не согласная с официальной, точка зрения на происходящее.

В книге-проекте, координатором и составителем которой я была, привлекая десятки писателей и журналистов всего Кавказа, – «Защита будущего: Кавказ в поисках мира», – помещена работа социопсихолога, специалиста по кросс-культурной психологии, национальным ценностям и стереотипам Георгия Нижарадзе «Мы – грузины. Полемические заметки по поводу некоторых социально-психологических аспектов грузинской культуры». Заметки открываются главой «Пространство ответственности», а она, в свою очередь, следующими словами: «В этике известно так называемое золотое правило: обращайся с другими так, как хочешь, чтобы обращались с тобой». Нижарадзе подвергает критике (и, как понимаете, самокритике) национальный грузинский характер, среди прочих такую его губительную черту, как амбициозность. Но сегодня «зашкалило»: грузинская (не совсем далекая, скажем так) амбициозность на российское (подлое, скажем прямо) чиновничье упрямство.

Если Россия хотела выстраивать и возрождать общее культурное пространство на территории бывшего СССР, то какой-то внутрироссийский враг эту правильную тенденцию постоянно подрывает.

Интересно было бы узнать – как его зовут?

России и российской культуре (при всей ее широте и ее невероятном богатстве) необходимо распространять и преумножать свой культурный капитал; как любой капитал, он нуждается в постоянном движении (чтобы избежать инфляции). «Мощь и жизнеспособность культуры, – замечает Георгий Нижарадзе, – определяются ее динамизмом, то есть тем, в какой степени и как быстро она умеет выработать новые ценности в соответствии с изменившимися условиями». Необходимо двигаться, занимать своими идеями новые умы и территории, удивлять и кооптировать все новых и новых сторонников, друзей и, разумеется, коллег. Вкладываться в это, имея (пока) столько людей вокруг, понимающих русский язык! Вместо этого – теряем друзей, теряем связи, теряем поддержку.

А главное – теряем лицо.

Не скрою, и грузины (причем – из культурной элиты) меня за эти годы неоднократно ставили в тупик, поражали своими высказываниями – и Сталин вдруг оказывался «очищенным» от преступлений (потому что грузин), и мы обвинялись в грузинофобии, поскольку осуждали тоталитарный режим. Внезапная холодность, отчуждение – только потому, что мы – русские? Дурацкая затея с «Музеем оккупации». И так далее.

Но отнюдь не умнее выглядит и отечественная сторона: особенно это касается «двойного стандарта» и откровенно провокационной работы с населением Абхазии и Южной Осетии. Как это – в массовом порядке выдавать российские паспорта? И разве это не прямая угроза целостности другого государства?

И главное: не столько о Грузии, ее гражданах и ее культуре я пекусь, я – о нас. Ведь это у нас РНЕ приятно возбудилось в связи с новыми высказываниями о рыночном приоритете коренного населения. И уже поддерживает государственные инициативы новой внутренней политики. И, соответственно, рисует свои модифицированные свастики на квартирных дверях. Например, в Коломенском. После чего родители из помеченных красными свастиками квартир боятся отпускать детей на улицу. А в квартире, между прочим, живет девятилетний сын московского поэта. Отнюдь не грузина.

Самое ужасное, самое омерзительное заключается в том, что это делают не какие-то там «чужие», нет; что это омерзительное заключено в нашем же, извините, народе как в капсуле; молодчики, рисующие РНЕ-шную сватику, родились от русских матерей и отцов. Более того: и слово-то само «русский» не ими ли скомпрометировано? Уж точно, что не «чужими». Враг мой друг мой сосед мой родной мой и есть, – вот в чем проблема. А еще в том, что, увы, власть не знает, что со всем этим делать. С одной стороны, – нехорошо, позорно перед всем миром получается. Со своими, с родными «протофашистами». С другой стороны, – на «чужих» спускаем свору. Шизофрения какая-то получается. Как из нее выбраться? Как учить(ся) толерантности, терпимости, если заводим речь об «очистим нашу землю от мусора», на самом-то деле точно по предвыборному ролику «Родины»? И тут я вспоминаю Дмитрия Рогозина, который мягко так, но жестко внушал: или Путин поймет, что мы ему необходимы, что он – с нами, или мы встанем по другую сторону.

Путин – понял?

Дмитрий Медведев, танец живота и большая литература

Самое сильное впечатление от прошедшей книжной ярмарки – это трясение голым животом какой-то девушки, исполнявшей на подиуме издательства известный восточный танец в русской аранжировке. Ярмарка тесная, но зеваки толпились, вряд ли ожидая здесь зрелище такого формата.

Если в следующий раз наткнусь на стриптиз автора с шестом, не удивлюсь: к сюрпризам уже подготовлена. Детишек в этом году просили пожаловать за «Читайкой!» в отдельный павильон. У взрослых был танец живота, а у них – Снежная Королева. Я видела, как она в пластиковой короне с блестками пересекала пространство между павильонами, наманикюренными пальчиками подняв для быстроты шага несвежие длинные юбки. А бравые молодцы типа опричники в бархатных островерхих шапках (привет Вл. Сорокину с его антиутопией «День опричника», широко продававшейся на ярмарке) раздавали перед павильонами издательские рекламные листовки.

Были еще и девушки с голыми пупками, но они ничего не исполняли, а просто украшали собою ярмарочное пространство. Их короткие юбочки с тыльной стороны кокетливо украшала надпись «Грузоперевозки». Девушки пили кофе, опершись на стойки; юбочки колыхались.

Ярмарка отличалась еще и невероятным количеством представленного дешевого чтива. Ряды с чтивом рифмовались с танцем живота, но все-таки оставляли странное послевкусие: лоток распространился за положенные ему пределы. И это было самым неприятным впечатлением от ярмарки.

Самое странное впечатление – от мужчин вокруг стендов издательства «Алгоритм». Они стояли как бы надувшись, распространяя ауру таинственности. А ничего на самом деле таинственного – одна вопиющая нетолерантность, если не сказать сильнее. Впрочем, высоко поднятый щит с цитатой о том, что евреи во всем виноваты, украшал совсем другое издательство.

Книжные ярмарки – изобретение привлекательное. Побывав на Франкфуртской ярмарке, на Парижском салоне книги и в Москве, заключаю, что, несмотря на весьма отличающиеся черты (плохое кондиционирование и теснота стендов, несмотря на увеличение числа павильонов – на ММКВЯ), ярмарки – все – дают ощущение праздника, что ценно в нашей пасмурной жизни. Все-таки видишь, радуешься, что люди работали, разные авторы сочиняли свои разнообразные тексты, издатели их издавали, стараясь сделать это красиво (в меру своего вкуса и понимания, конечно), – в общем, жизнь не только продолжается, а даже становится еще более продуктивной. На прошлогодней ММКВЯ было всего меньше – издательств, книг, авторов. На нынешней всего больше: «круглых столов» и дискуссий, презентаций и представлений. Больше тратишь денег, между прочим. Больше покупаешь. И это – самый главный показатель успеха.

И вообще, приятно видеть сразу так много людей, которые – почти что родственники по желанию читать. Тем более, что в самой стране их становится все меньше. И вот эта теснота издательского ряда на ярмарке и пугает (кто это все прочтет?), и вдохновляет. Мол, еще дело наше не сгинело. Потому что, посещая другие места – например, книжные магазины «Букбери», – я физически и морально чувствую себя как бы на кладбище книг. Их – много. Их очень много. Посетителей гораздо меньше. Категория читателей – убывающая теперь, как сказал прибывший на ярмарку Амоз Оз, «книга будет принадлежать только тем, кто ее любит». Исчезающая величина. И они бродят по ярмарке, отыскивая родных.

Хорошо, что ярмарка приросла площадью, распространившись аж на три (!) павильона. Плохо, что она так почти и не вышла за пределы ВВЦ – в нелюбви к этому чудовищно огромному, продуваемому всеми ветрами, депрессивному пространству признавались мне многие собеседники, которых я приглашала на специальное ток-шоу, организованное журналом «Знамя», с вполне понятной темой «Литературный журнал в поисках читателя».

Журнальный стенд на московской книжной ярмарке, видимо, проблематичен, – в России господа литературные журналисты книгу упорно отделяют от литературного журнала (в отличие от Франции: там на салоне книги и журналы располагаются на вполне почетных территориях, они – для издателей – очень влиятельны). Именно поэтому издатели книг на ток-шоу не появились – а зря. Они-то и должны быть самыми внимательными читателями журнальных книг – в поисках свежих текстов и новых авторов (издатели всегда заинтересованы в предварительной экспертной оценке). Более того: издатели активно пользуются тем, что можно назвать журнальной литературной разведкой, но предпочитают об этом в своих аннотациях умалчивать.

Ток-шоу прошло междусобойчиком – если перечислить выступающих, то уже ясен сам состав: Александр Кабаков, Евгений Попов, Леонид Юзефович, Леонид Костюков, Анна Бердичевская, Глеб Морев, Ольга Мартыненко («Московские новости»). Заочная журнальная летучка состоялась. Но стратегии книжного и журнального дела – все более расходятся: издательства применяют свои технологии, главные люди для них – это менеджеры, книга – продукт, автор – производитель продукта; журналы относятся к литературе не как к бизнесу («делу»), а как к органически развивающейся области человеческой деятельности («культуре»), главные люди для них – авторы; отслеживают точки роста, почки, отбирая, тщательно отсеивая тексты (сеть – безразмерна, журнал – фильтр, сито). Были и нападки, и наскоки, и обострения – экстремизм проявлял по преимуществу Леонид Костюков. Но чего хотелось устроителям? Конкретных идей. А с идеями, увы, дело обстоит как всегда. То есть неважно.

Из интересного: Александр Кабаков поделился свежими впечатлениями – он только что прибыл с аналогичной книжной ярмарки – Пекинской, где Россия была почетным гостем. Самое сильное впечатление на него и его коллег «ранне-пенсионного», как он выразился, возраста (а среди делегатов от России были Римма Казакова, Василий Аксенов, Владимир Маканин) произвело время – время ожидания отечественной писательской делегацией Дмитрия Медведева, видимо – для разговора и совместного чаепития. Время ожидания двумя десятками не юных и очень известных писателей одного высокопоставленного функционера зашкаливало. Потом он появился – и тут же покинул заждавшихся писателей, пообещав им совместный чаек в отечестве. Писатели очень разгневались на Дм. Медведева, не оказавшего им должного, как они понимают, уважения.

А я, выслушав эту историю, совсем не попеняла Дм. Медведеву – думаю, что дел в Китае ему и так хватало выше крыши. А вот писатели, ждущие встречи с начальством-руководством, вызвали у меня особые чувства. В этой группе при всем желании я никак не могу вообразить ни А. С. Солженицына, ни И. А. Бродского. Кто-то согласен приехать на встречу с королем, а кто-то ждет Медведева. Вот и вся разница.

Между прочим, на Парижском книжном салоне французский премьер-министр появился стремительно – быстрым шагом с сопровождающими его лицами пересек ярмарочное пространство… и исчез из поля зрения. Отечественные наши писатели грустно сидели среди своих березок (дизайн Павла Каплевича) в ожидании Годо, а музыкальное трио раза два отыграло одну и ту же пьесу. В ожидании все того же Годо.

Механика литературной жизни

Что движет солнца и светила? А литературу? В ее органическое развитие, самодвижение верить теперь не обязательно. На самом деле новые литературные тексты пойдут на дрова. Их кидают в топку, и сгорают эти новости в виде книг и журнальных публикаций очень быстро. (Из знаменитого определения поэта – «книга есть кусок горячей кубической совести и больше ничего» – сегодня актуален только эпитет «горячей»). Век жизни новинки, если она чем-то не зацепила(сь), – короток: до выхода в свет другой новинки. А там и новая новость – чистая перемена – с новой фуршетной скатертью «со свисом» (из профессионального арго фуршетных специалистов). А новинке тоже грозит быстрое забвенье и легкая смерть – от отсутствия читательского воздуха, – или эвтаназия, когда разочарованный издатель вовсе махнет рукой на распространение и отдаст книгу под нож.

Так что движет-то, если что-то движется?

Литературная жизнь движется сегодня в основном при помощи трех механик: фестивально-ярмарочной, премиальной и презентационной.

Механика литературного процесса в фестивально-ярма-рочном варианте имеет свой календарный режим: сентябрьская ММКВЯ, поздненоябрьская Non/fiction, весенняя «Книги России».

Есть Московский фестиваль поэзии, к нему прибавился летний книжный фестиваль – и обозначил важную каникулярную нишу. Главное – не буковки читать наедине с книгой (этот процесс откладываем на потом), а в празднике участвовать: выступать или слушать, вникать или комментировать. Книга превращается в действо, автор – в исполнителя, зазывалу, актер-актерыча. Во внутреннем дворике ЦДХ разбиты шатры, завлекательно-ностальгически (исходя из литературных источников! ни слова о политике и политиках) названные – Коктебель, Гурзуф, Бахчисарай, Керчь, Ялта: сбыча мечт о Крыме на Крымском валу. (Правда, погодка была не крымская, а наоборот.) Лимонов читает стихи, Петрушевская – сказки, Веллер, как всегда, проповедует. На фестиваль вход свободный, в шатер – платный. Книг фактически нет – две сравнительно небольшие палатки. Не за книгами зовут – жажду пробуждают. А утолять будете в другом месте.

Вот это и является принципиальной ошибкой. К книге, именно к ней должно все подводить прямо здесь – прошу прощения, как литургия к причастию. Иначе все, если не ради подведения читателя за ручку к книге, – зачем? Зачем крутятся колесики?

Не в таком большом проекте, но зато ежедневно механика литературы действует путем литературного трения – в салонах и клубах, на презентациях и в новых проектах чтений, диалогов, диспутов и т. д., от уже вошедших в систему «Полюсов» до новехоньких «Кофе и сигарет». Тут тоже есть свои менеджеры, пока еще не с масштабными, но вполне забавными идеями. Здесь вроде бы механика работает приближенно к самому тексту, но – далеко от публики, ибо сами участники (они же потребители): за этот заколдованный внутрилитературный круг текст/автор/книга фактически не выходят.

Теперь о премиях. Изучив длинный список премии «Русский Букер», я отметила наконец восторжествовавший принцип: выдвинуть все, что напечатано. Пожинаем то, что посеяно, выращено, опубликовано. Отвергается только то, что не проходит по формальным признакам. Например, рассказ уж никак нельзя номинировать на «романную» премию. Или стихотворение. А повесть – можно. В результате получается, что списками из Букера и «Большой книги» покрыто практически все крупноформатное пространство. В забеге участвует каждый. Были (а может, и есть) забеги-марафоны по Садовому кольцу, с привлечением как можно большего количества участников.

Что дают такие марафоны спорту? Да в общем ничего. Это не спорт, а физкультура. То же и с литературными премиями. Получается уже физкультура, а не спорт, массовый пробег по Садовому, а не чемпионат.

«Механика судеб» – так называлась книга Юрия Арабова, анализирующая сцепления и внутренние рифмы, обусловленность и связь (причин и следствий) в судьбах выдающихся личностей. Механика судеб может быть вычислена только post mortem – когда биография естественным образом завершилась. После конца судьбы. Литературная жизнь не аналог человеческой. В ней механика обеспечивает не саму жизнь, но жизнеподобие. Во всяком случае, движение. Если исходить из премиальных сюжетов – механическое.

Анализируя это, понимаешь, как много скрытого в данных списках – в механизмах выдвижения и отбора. Скрытого – и неведомого простодушной публике. Какие страсти кипят!

Но ведь ни для кого не секрет, что в равнодействующей сил процесса выдвижения и отбора – кроме независимой экспертной оценки – обязательно участвуют две составляющие: случайность и заинтересованность. Случайность – поскольку что-то может просто не попасть в поле зрения номинаторов, а что-то попадет вдруг (и непонятно отчего). Есть такое выражение: глаз упал. Прочел под хорошее настроение – впечатление одно; прочел под неважное – оценка соответствует настроению. В литературе человек оценивающий, читающий, критикующий есть инструмент вовлеченный.

Исходя из этого, в списке присутствуют, а в зачете участвуют х произведений романного (?) жанра. Представлено было у. Итак, z от старта отставлены. Что дальше?

Если говорить о механике литературного процесса, то недовольство «работой» премии всегда упиралось и не в сам список и даже не в выбор жюри (это все – недовольства, так сказать, небольшие), а в то, что эта механика не цепляет читателя. Не сказывается на тиражах. То есть механические движения не приводят к главному результату (не лауреата я имею в виду).

Премиальные сюжеты сегодня на самом деле – это не только механика движения, но и механика торможения. Причем – плодотворного и полезного. Чтобы следующая новинка не вытесняла предыдущую за один месяц, придумываются все новые и новые премии. Пусть каждая книга пройдет через презентацию, поучаствует в фестивале и получит премию. Не жалко.

Хорошо бы ее при этом кто-нибудь и прочитал.