Текст книги "Стихи. Том 2. 2003—2000"

Бай, бай один!

 
Птицы поют над окном свои песни.
Солнце сияет над лесом с утра.
День пробуждения свободный и бесы
с ним не проснулись. Спокойно. Ура!
Ты остаешься вчерашним и черствым,
ты остаешься всегда за бортом.
Я забываю, что было днем черным,
я забываю тебя и твой дом.
 
 
Видно, отпели мы песни из сердца,
мы распрощались спокойно, без слез.
Бай, бай один, одинокий и серый,
я покидаю все таинство грез.
Я просыпаюсь одна в своем доме,
мне так спокойно, что ты далеко.
Нерв исчезает с тобой, как фантомом,
мне хорошо, мне так знаешь, легко.
 
 
Бай, бай один, хоть кури, хоть шатайся,
время тяни, из резины оно.
С лучшим шофером и другом братайся.
Небо уже голубеет давно.
Это же чудо, заветное чудо,
душу свою оторвать от тебя.
Кушай, готовь сам себе свое блюдо,
Птицы, я с вами! – кричу я любя.
 

2002

«Чудо женщина нашей эпохи…»

 
Чудо женщина нашей эпохи
в этот солнечный, ветреный день,
где она? Как относятся Боги
к этой женщине, где ее тень?
С увлеченьем поет чудо песни,
гривой дикой пленяя людей,
рассыпаются розы из лести,
от улыбок, приветов, вестей.
 
 
Просто чудо, экранная дива,
я не знаю ее наяву.
Кто-то видел ее, ее деву.
Я не зритель из зала. Зову
ее образ всегда на экране,
перебрав все каналы программ,
с ней любовь моя связана, раны,
увлеченья. О, жизнь, ты – Экран!
 
 
Чудо женщина вышла за принца,
он ей замок построил, забор.
Она в замке закрытом томится,
только видит забор или бор.
Больше я на экране не вижу
чудо женщины, песен ее,
не увижу уже, не услышу,
на экранах лишь принц, но ее.
 

2002

«Когда душа витает на свободе…»

 
Когда душа витает на свободе
среди программ, дискеток и кассет,
когда она запрятана в кроссворды,
тогда певцы, актеры икс и зет.
 
 
И вдруг удар, удача, остановка.
Среди других есть явный рекордсмен!
Певец красивый – сердцу установка,
он очень модный, очень, тем и смел.
 
 
Смотрю других, красы не замечая,
певца же волос, будто бы в руке.
Я знаю о нем мало и не чаю,
увидеть его снова налегке
 
 
волнующим, пленительным, поющим,
и новых песен слышать нежный тон.
Аристократ изнеженный и южный,
а из души мерцает милый стон.
 
 
И все, и все исчез, и он с экрана,
другие есть, а этот никогда…
И нет любви и нет его дурмана.
Ой, появись, дай счастья иногда.
 

2002

Он не спешит

 
Снега сошли, остался иней
и ветер дует суховей,
и чистота прозрачных линий,
как бы черты изящных фей.
Такое утро меркантильно,
и чистота на всех буграх,
и небеса почти стерильны,
и каждый солнцу утром рад.
 
 
И чистота в моем сердечке,
гуляет ветер в пустоте.
Я словно дикая овечка
мужчин забыла. Что же те?
Они исчезли за долами,
они ушли и кто куда.
Я не окликну их словами,
для всех останусь: просто, та.
 
 
В такое утро запоздало
пишу я строчку за строкой,
стою у двери я устало.
Несутся буквы все рекой.
Он не спешит. И дверь закрыта.
Премудрый ключ и мудрый код.
Опять у старого корыта
чужой забытый бродит кот.
 

29 марта 2002

Снежный саквояж

 
Апрельский снег застыл искристо
и равномерной пеленой
покрыл природу, стало чисто.
А холод утром, словно зной.
 
 
И щеки вновь алеют мало,
но ветер острый как массаж.
Нам от вселенной перепало,
нам снежный выслан саквояж.
 
 
Привет и Ты! Ты на машине?
А я быстрей тебя пришла,
я шла по снегу, по вершине
земного шара. Нет числа
 
 
в красотах снежного обмана,
что так таят твои глаза.
Опять с тобою мы в дурмане
снегов и холода. Леса —
 
 
они белеют хладнокровно,
и ты холодный как они.
Ты очень снежный, дышишь ровно.
Глаза смеются. Снег. Огни.
 

2 апреля 2002

«Весна. Сошли уже снега…»

 
Весна. Сошли уже снега
и небо так безбрежно,
что жизнь приподнято – легка,
а где-то есть мой нежный.
И в этот ранний, теплый день
в душе возникла мыслей тень.
 
 
Опять мой милый в голове
возник весьма небрежно,
еще он дремлет на софе,
а я пишу прилежно.
Ему я посвятила день,
его в душе сегодня тень.
 

2002

«Очень ярко и тепло солнце засветило…»

 
Очень ярко и тепло солнце засветило,
и деревья расцвели под таким светилом.
 
 
Так тепло, хоть загорай. Солнышко на пасху.
По яичкам разбрелись лучики как пальцы.
 
 
Диво дивное пришло, Землю воскресило.
В солнце нашем как-никак неземная сила.
 

2002

«Блаженство первых теплых дней…»

 
Блаженство первых теплых дней,
блаженство женщины в движенье.
Сквозь лес безлиственный видней,
одежда чувствует скольжение.
 
 
Тепло и свет, и небосклон,
и блузка мило – нараспашку.
От ветра ветви шлют поклон,
и гладят волосы, рубашку.
 
 
И мир открыт, и ослеплен
своим теплом благополучным.
Седой, могучий, старый клен
еще чуть-чуть и станет лучшим.
 
 
А вот пока простор и все,
на парне – светло-голубое.
Король, валет и с дамой – сет.
Как глубоко вздыхает поле.
 
 
Тепло их душ, тепло лучей
на перекрестке сожаления.
Как вздох пропущенных мячей,
и без надежды обольщения.
 

12 апреля 2002

«Просторы неба и вербы пух…»

 
Просторы неба и вербы пух.
Стоят могилки, а был там луг.
Эх, мама, мама вся жизнь в труде.
Всю жизнь трудилась, всегда, везде.
 
 
Всех схоронила, ушла сама.
Сквозь боль и муки… Где те дома?
Что так спасали ее семью?
Где рестораны? Ее меню?
Была шеф-повар и много лет.
Давно заброшен там мамин след.
 
 
Вздохну всей грудью. Пройду пешком.
Ведь только утром дышать легко.
Вчера оградка и мамин сон.
Железный крестик, дух невесом.
 

20 апреля 2002

«Открыты окна. Стучат колеса…»

 
Открыты окна. Стучат колеса.
И в сером небе белеет путь,
меняю что-то в душе и сердце,
в нем очень больно, почти чуть-чуть.
 
 
Опять итоги, опять заботы,
опять скандалы, опять мираж.
И я устала творить законы,
меняю имя, меняю стаж.
 
 
И прячу снова путь изобилия,
опять ни с чем я, и все с нуля.
Но посмотрела и оглянулась,
нулей и нет уж, вот в чем дела.
 

27 апреля 2002

Ось сна

 
Ось земли и ось сна,
ось столетий с годами из предков,
в данный миг я одна,
но такое случается редко.
 
 
Я цепляюсь за жизнь,
а она от меня убегает,
мне так хочется жить,
но в сосудах от бед много гари.
 
 
Догоняют года,
пролетают со скоростью лета,
каждый день – божий дар,
вдохновение от горести лечит.
 
 
Я верчусь и кручусь,
моя ось отдыхает, не спится.
Мне заснуть хоть чуть-чуть,
но все мысли не вяжутся спицей.
 
 
Я встаю и пишу, сразу сон
долгожданный проходит.
Вот какой сон мой шут,
сон – стихи, проходящие годы.
 

2002

Аквариум

 
Журчит вода. Аквариум мерцает.
В нем черепашки. Замок. Камни. Блеск.
Растения изображают цаплю,
и постоянно водный слышен всплеск.
 
 
Все так красиво, солнечно под лампой,
и пузырьки жемчужные бегут,
качаются листки печально, плавно,
а камушки цветные – дома пруд.
 
 
А черепашки как домохозяйки,
их замок очень древний бастион.
Две черепашки, драки, если зябко,
и все же это пара. Шустрый – он.
 
 
Берут свой корм, он в лапках и кусают.
Потом плывут спокойно, налегке,
их панцирь, словно дом, а может сани,
такое не увидишь ты в реке.
 
 
Аквариум. Все в нем предельно просто.
Стекло, вода, растения, насос,
и галька там лежит, и камни с просо.
Плывут к насосу, молча, а он: «SOS!»
 

2002

Белый клен

 
Лето входило в права над остывшей землей:
падали снежные хлопья нечаянно рядом,
прямо на листья. А ветви, крутились змеей,
снег не ловили, и с листьев катился снег градом.
 
 
Листья сирени и гроздья замерзших цветов,
вдруг оказались под снежным холодным приветом,
в белых соцветьях рябины, потухших костров,
снег не заметен. Он спит под мерцающим светом.
 
 
Мокрые хлопья отвесно и грозно скользят
вниз по листве клена странной холодной грядою.
Листья тонки, вертикально и больно висят.
Снега все больше. О, что, клен случилось с тобою?
 
 
Словно весь клен стал рябиной в белейших цветах,
в сочных соцветьях замершего раннего лета.
Клен притаился. Он скован, как прожитый страх.
Снег все идет, укрывая, скрывая и это.
 
 
Бело-зеленые волны могучих лесов
все принимают холодные снежные стаи.
Здесь не до шуток. На стенах любви – бег весов.
Снег прибывает. Цветенье под снегом не тает.
 

2002

Весенний бумеранг

 
Растаяли чувства как будто снега,
весна улыбнулась игриво.
И сразу идет к нам всевластно сама
любовь так легко, горделиво.
 
 
Оттаять земле лишь еще предстоит,
и долго в пруду лед не тает.
Так долго, как будто он гость из тайги,
как будто в снегах живет тайна.
 
 
Весна нас пленила весенним ручьем,
она нас влекла за собою.
Она нас спросила, но только о чем?
А ты заслонил мир собою.
 
 
Ты весь темперамент, ты создан из чувств,
и руки теплом полыхают.
И я от тебя задохнулась чуть-чуть,
а руки сплелись, словно халы.
 
 
Какой-то весенний в тебе бумеранг,
и чувство во мне повернулось.
И сразу твой вырос немедленно ранг.
Зима превратилась лишь в нулик.
 

2002

Вербные псевдонимы

 
Вербные пушинки в солнечных снегах
гордо замерзают, прямо на глазах.
Обманулись. Рано расцвели они,
ведь тепло шальное – дереву магнит.
 
 
Часто привлекает в жизни красота,
быстро увядает, если жизнь ни та.
Сколько же красивых канули совсем,
ранние морщины, где желаний сейф.
 
 
Жизнь бывает легкой, где шальной доход,
старость к ним приходит быстро как исход.
Вербные пушинки, снежные поля,
в снежных переливах спят все тополя.
 
 
Прячутся поэты под покровом букв,
несколько латинских капелек на дуб.
Радуются слову текста мастера,
но раскрыться милым не пришла пора.
 
 
Вербные пушинки раньше всей листвы
окунулись в воздух, в шепоты молвы.
Трудно им раскрыться, имечко назвать,
словно бы в пушинках им так мягче спать.
 

2002

«Шикарные мужчины в телефильмах…»

 
Шикарные мужчины в телефильмах.
Прищур, размах, размеры. О, ля, ля!
Они в кино мозги и нервы фирмы,
они красивы, право. О, ля, ля!
 
 
Они мужья, любовники и парни,
и некие фигуры за столом.
Они кричат и ходят, или в позах
ласкают, усмиряют жен излом.
 

2002

Лупа из пруда

 
Сиреневый каскад ступенчатой воды
я вижу каждый день вдали на побережье.
Сквозь лупу из пруда смотрю, а где там ты?
Но с каждым днем, поверь, тебя я вижу реже.
 
 
А, где взять микроскоп, чтоб различить тебя
среди других людей на нашем побережье?
Сквозь облака потерь ищу тебя любя,
смотрю сквозь микроскоп, слеза глаза не режет.
 
 
Я в лупу из пруда просматриваю дно,
быть может, это там я что-то потеряла.
Не вижу ничего, лишь солнышко одно,
да лодку на песке, а в ней и я застряла.
 
 
Иду вокруг пруда, лежит он словно жук,
смотрю на небеса и местные просторы.
В бинокль ты смотрел, как в воду я вхожу,
но мы вдруг разошлись – житейские раздоры.
 
 
И вот, беру очки, смотрю на монитор.
Каскад, пруд за стеной, я их опять не вижу.
Съем бублик, он как тор. Все. Камера. Мотор.
А где-то вдалеке Останкинская вышка.
 

29 августа 2002

У каскада

 
Каскад великолепного фонтана
сползает очень медленно с горы.
Он бережет влюбленных многих тайны.
Он бережет их нежные миры,
 
 
Когда вокруг него мелькают листья,
когда зеленый соболь из цветов,
когда идем с тобой мы, – песне литься
под солнцем, иль прикрытием зонтов.
 
 
Когда меня интересуешь очень
ты у фонтана в блеске шумных струй,
когда ты прячешь чувственные очи,
когда уходишь тихо, сердца трюк.
 
 
Красивый вид, простор и рядом город.
Красивейший обзор домов, дорог.
Сквозь блески струй мне город больше дорог.
Фонтан сверкает, будто серпа рог.
 
 
Уют, уют прекрасного пейзажа,
вокруг снуют, играют, воду льют.
Но нам с тобой фонтан не меньше важен,
он в нашем сердце праздничный уют.
 

2002

Древность сквозь смог

 
На берегу, покрытым смогом,
я вижу древности черты.
Вот частокол, который смог бы
огородить от горя рты.
 
 
А там повыше колокольня.
Домов, размытые следы.
Их можно обойти невольно,
а вот лежат холсты, холсты.
 
 
Их отбелили просто солнцем,
но юбки женщин все мокры,
они мочили их у донца.
И вот в руках у них багры.
 
 
Мужчины, сети, дети, бредни,
на них холстина, вид рубах.
И лапти среди них не редки,
вот кто-то в колокол вдруг: Бах.
 
 
Собака бродит в подворотне,
и на завалинках платки.
Старушки в них, платки не портят,
а сапоги еще редки.
 

2002

«В вишневом шелке играет солнце…»

 
В вишневом шелке играет солнце,
в бокальных искрах Лис жизни рад.
В томатном соке немного соли.
Кишмиш лучистый – блеск виноград.
 
 
Лиса несмело ласкает шею
и отпускает совсем легко.
Глаза смеются, уста немеют,
и все сверкает вокруг него.
 
 
И мощно плечи слегка кружатся,
рука находит их дальний край.
Томление лечит, тела прижаты.
Любовь и коды, касания – рай.
 
 
Лис заблудился в вишневом шелке
и окунулся во тьму ночей.
В душе гордился, рассветом желтым,
что был любимый, что был он чей.
 
 
Вода струится по мышцам тела,
сверкает волос, прекрасный шелк.
И все проходит, и все забылось,
закрыты двери, а Лис ушел.
 
 
И шелк вишневый лежит несмело,
он сделал дело, он не причем.
И виноград лучистый спелый,
лежит без блеска, все не о чем.
 

2002

«Туфли несколько бледнея…»

 
Туфли несколько бледнея,
робко подошли к дверям.
Гостья, женщина, не фея,
что сегодня ей терять?
Вот и ручка, приоткрыла
дверь в заветное крыло.
Вырастают счастья крылья.
Двое в комнате. И лоб
 
 
должен думать о заданье.
Курсовой проект… Что там?
Из заданья вдруг свиданье
получилось, и следам
предстояло развернуться,
сбросить туфли невзначай.
 
 
Он обнял. Он повернулся.
На столе остынет чай.
Вот и все. Они забылись
в очень нежной тишине,
среди радости и быта,
а летали, как во сне.
Где заданье? Где проблемы?
Все забыто. Кто они?
На столе у чая схемы…
Но они? Они одни.
Были туфли, некий полдень,
брючный, красочный костюм.
Вседозволенность, нет, полно…
Это страстность первых дюн.
 

2002

«Сжимаются мышцы от грустных мелодий…»

 
Сжимаются мышцы от грустных мелодий,
сжимается что-то в душе от тоски,
а все потому, что вся жизнь из пародий,
и что-то противно стучится в виски.
 
 
А то холодильник клокочет угрюмо,
компрессор устал и ему невдомек,
зачем надо бегать по внутренним трюмам.
Лет 20 – работал, а этот год нет.
 
 
Устал холодильник, трясется противно,
грохочет, щекочет, но холод идет.
И шум отдается во мне песней дивной,
что больше не хочет он делать свой лед.
 
 
Купили другой. Его нам подарили,
он очень большой, в нем застыла вода.
Но ручку его через день уж отбили,
такая случилась вдруг с ним ерунда.
 
 
В нем камеры две, есть мороз или холод.
Конечно, спасибо, с таким хорошо.
А ручку совсем оторвали, стал молод.
Так что мне сказать. Он стал гладким еще.
 

24 мая 2002

«Я хочу вишневую дорожку…»

 
Я хочу вишневую дорожку
проложить от солнца до двери.
Солнце пробежит по ней немножко,
а потом рукой его бери.
 
 
Я хочу тебя увидеть рядом,
проложив заветную мечту,
в мысли у тебя вонзиться ядом,
а потом в глазах твоих прочту…
 
 
Ты идешь ко мне не той дорожкой,
кто-то уцепился за тебя.
Кто это, та маленькая крошка,
что идет листочки теребя?
 
 
Дочь могла бы быть такого роста,
но ты много время прогулял.
С женщиной ведешь себя ты просто,
видно, что ее ты забавлял…
 
 
Проложу вишневую дорожку,
вопреки всем женщинам земли.
Подожду тебя еще немножко,
средь поэтов солнечной семьи.
 

11 июля 2002

«Кожа в солнечных лучах…»

 
Кожа в солнечных лучах
раскалилась, стала красной.
Окуну ее я в воду,
проплыву в ней, охлаждая.
 
 
А потом опять песок,
кожа высохнет как маска.
Снова в воду, вновь на сушу,
кожа стянута, блистая.
 
 
Воду просит организм,
подбодрить бы кожу надо.
А душа, что в ней витает,
то сникает, то вздыхает.
 
 
Оглушает солнца яркость,
водный и песочный ритм.
Легкость в коже нарастает,
словно крыльями махает.
 

15 июля 2002

Портрет

 
Сияет белый воротник,
он с небольшой каймой,
как белый к алому привык…
Сказал, что стиль сей мой.
 
 
Глаза с прозрачной бирюзой,
судьбы отметены,
а брови: молния с грозой,
характер – женщины.
 
 
Еще что? Губ простой излом,
грустнее некуда,
они встречаются со злом,
а молвить некому.
 
 
И нос, как нос, слегка похож.
Ноздря с ноздрей идет.
Он рисовал карандашом,
как будто мазал йод.
 
 
А волос, волос! Как кошма!
Как будто бы парик.
Художник Бог, художник Маг,
хотя давно старик.
 

16 июля 2002

«Момент инерции исчез…»

 
Момент инерции исчез,
душа упала, раздвоилась.
Из тьмы возник какой-то крест,
и поднялся над тиной ила.
 
 
Взошла заря, разогнала
всю эту дикую картину.
Она одна, она мала,
и день настал, где солнце дену?
 
 
Оно светило из-за туч,
оно вонзалось во все окна,
оно не знало диких круч,
оно всегда на крышах доков.
 
 
А где-то к вечеру луна
упала светом с полным ликом
на потемневшие луга,
где тени трав качались дико.
 
 
И сон окутал как туман,
и темнота, и грусть манили
в еще один ночной обман.
Вдруг лампа, вздрогнув, засветила.
 

2002

«Раскрылись губы в поцелуе…»

 
Раскрылись губы в поцелуе,
вдохнули воздуха глоток.
Сознание пело: «Он балует!»
И зубы – жемчуга моток.
 
 
Стоит виденье пред глазами.
Приятный образ, сильный лик,
его внимание с чудесами,
он так могуч. Чудесный миг.
 
 
Его весь стан в немом поклоне,
ревнивый взгляд: «А с кем же Вы?»
С улыбкой истинно салонной.
 
 
И вот, когда я засыпала,
виденье всплыло в голове.
А рот вздохнул, а я пропала.
 

2002

Флюидный мужчина

 
Когда очень сильный, флюидный мужчина
почтил своим дерзким, таинственным взглядом,
он чувства все ваши как спичкою чиркнул.
Иль это два поезда. И буфер лязгнул.
 
 
Уйти он него, не уйти, не пытайтесь,
найдут его мысли, настигнут сердечко.
А в вашей душе лишь появится тайна.
Нашелся хозяин на сердце – уздечка.
 
 
Он будет преследовать денно и ночью,
без встреч, без свиданий, давя расстояния.
Он вас полюбил, полюбил взглядом прочно.
Сильнейшее чувство без чувств подаяния
 
 
Любовь или ненависть даже заочно
находят флюидами слов или мыслей.
А взгляд точно выстрел на чувства сверхточный.
Флюидный мужчина, он весь точно в мыле.
 
 
Пройдет все преграды. Найдет, если надо.
Обнимет, обманет, приманит, заманит,
потом он пошлет вас куда-нибудь на фиг.
Флюидный мужчина – он тот, каких мало.
 

2002

«Десять месяцев любви, но без любви…»

 
Десять месяцев любви, но без любви.
Десять месяцев копилось вожделение.
Ситуация: не хочешь, не люби?
Возникало лишь взаимности пленение.
 
 
И сомненья, и волнения, и мираж.
Это было как строительство фонтана.
Вот задумали, вот смета, входят в раж.
Материал, системы, трубы, мрамор. Да, но.
 
 
Привыкание, восхищение, первый пыл,
и касания. Поцелуи длились сочно.
На фонтане от упреков жизни пыль,
ведь не знала Лиса радости от ночки.
 
 
Десять месяцев копился нервный пыл.
Поднялось давление и внутри фонтана.
Лис любил Лису! Он был ее! Он был!
Ох, как людно, у фонтана что-то стало!
 
 
Был избыток молодой лихой любви,
много импульсов работало в их теле,
а потом уехал Лис, и не зови.
Ставим точку на строительстве и деле.
 
 
Нет, постойте, было все совсем не так,
Лис приехал, Лисе сделал предложение,
поженились, но разъехались, вот так.
Все же было в этом деле продолженье.
 

2002

«Давно не говорим мы о любви…»

 
Давно не говорим мы о любви,
переросли мы сладости минуты,
в упреках искупались соловьи.
Воспоминания это просто путы.
 
 
Акация забилась меж домов,
и рядом нет ни тополя, ни дуба,
стоит между людей и их умов
в цветах редчайших, словно это шуба.
 
 
Мы замолчали в собственных делах,
забыли ожидания и признания!
Ну, что мой милый? Слезы на зубах?
Исчезла новь, остались лишь предания.
 
 
Акация цветет, ей все равно,
цветы ее завянут как окурок.
А мы с тобой молчим и так давно,
что соловей как тетерев токует.
 
 
Давно не говорим мы о любви,
переросли мы сладости минуты,
в упреках искупались соловьи.
Воспоминания это просто путы.
 

2002

«Не падают звезды в космических далях…»

 
Не падают звезды в космических далях,
они лишь меняют пути.
Вам хочется звезды раздеть на детали?
Нет, лучше с дороги уйти.
 
 
Пускай пролетают, сверкая надменно,
приятно от их красоты.
И вашим глазам, эта звездная смена
почти как падение листвы.
 
 
Они разноцветные и с полным ликом,
в падение блистают во мгле,
когда пролетают, то мечутся блики,
как солнца лучи на стекле.
 
 
Не падают звезды как слитки столетий,
пусть их позабыты миры.
Сверкают алмазные грани на леди,
галактик земные дары.
 
 
Не падают звезды – лицо в тонких нитях,
стареют немного еще,
и пишут свои похождения на свиток,
не падают звезды – и все.
 

2002

Неземная верность

 
Пустынно, светло и безоблачно мило,
иль жутко бывает порой на душе.
С какой-то волшебной, неистовой силой
тебя рассердила. Ты взорван в кашне.
 
 
Но ты хладнокровно молчал, замечая
одни недостатки, печали судьбы.
Ты весь очень мирный и просто не чаял,
когда же сойду я с военной тропы.
 
 
А я замолчала и канула в лету,
исчезла, замолкла, забыла любя.
Меня ты нашел. Наконец к тебе еду.
Ты ждешь, молчаливо, листы теребя.
 
 
Какая – то верность в тебе неземная.
Ты любишь другую и любишь меня,
и годы меж нами, невольно сминая,
одну на другую не будешь менять.
 
 
Ты будешь молчать, отвечать односложно.
Меня ты вернешь даже с края земли.
Ты будешь работать со мной осторожно,
всегда, укрепляя устои семьи.
 

2002

«Футбол как спрут, флегматиков не любит…»

 
Футбол как спрут, флегматиков не любит,
не победит техничный в нем игрок,
и нации спокойных – север-люди,
их поражение свыше некий рок.
 
 
Играла я в команде институтской,
все парни и одна, конечно я.
В футболе не стоишь – характер дутый.
Футбол, команда – дружная семья.
 
 
И бег, сноровка, даже тренировка,
не победят холериков никак,
быть надо африканцем рядом с бровкой,
и чтобы была ловкая нога.
 
 
Себя в футболе трудно перепрыгнуть,
и обведут спокойно ни за что.
Футбол не кенгуру, чтоб с сумкой прыгать,
мгновенье и сангвиник часто то,
 
 
что надо для игры такой красивой.
Мгновение прошло, и он стоит.
Холерик же бежит, всегда ретивый,
и спрута в своей сущности таит.
 

2002

«Всем нравится неведомая мощь…»

 
Всем нравится неведомая мощь,
и сила, неизвестная для многих,
и кто – то нам протягивает мост
от прошлого до будущего. Ноги
 
 
того моста идут через тайгу,
проходят сквозь моря и океаны,
с него луне повесили серьгу,
и помогли попасть кому – то в Канны.
 
 
И сила эта правит над землей,
и смешивает горы и долины,
возьмет и поменяет хлопок, лен
на сказки и забытые былины.
 
 
Неведомая сила – интеллект,
ей тоже очень многое подвластно.
Неведом нам и маленький объект,
коль почему-то он не в нашей власти.
 
 
Неведомы кулисы чьих-то дел,
не все известно нам о мироздание,
неведомы известности предел,
неведомы нам силы созиданья.
 

2002