Текст книги "Чудо и чудовище"

Удивление не помешало Криосу направить копье для таранного удара. Тем более, что противник сам напросился.

Но не нарвался … Криос привык, что его противники носят более жесткие доспехи и по-иному держатся в седле. Кольчуга давала Дарде относительную свободу движений. А "варварская посадка" позволила ей уйти в сторону и приблизиться на нужное расстояние. Прежде чем Криос успел нанести новый удар, острие длинного меча, ломая зубы, влетело ему в рот и погрузилось в глотку. Дарда, приподнявшись в седле, повернула лезвие, выдернула его и выпустила меч так, что он повис на запястье на ременной петле, одновременно подхватила обеими руками копье Криоса, и держа за середину, как некогда посох, одним, потом другим концом ударила возницу и щитоносца. Копье было тяжелым и неприспособленным для подобного захвата, но целью Дарды было лишь сбить спутников Криоса с ног, что ей и удалось. Колесница, и без того завалившаяся набок, перевернулась, кони, оборвав поводья, рванулись прочь, волоча за собой возницу. Дарда, бросив копье, подняла на дыбы Бурого, дабы избежать столкновения, а Тамрук предпочел скатиться на землю.

Удостоверившись, что Криос не выберется из-под рухнувшей повозки, Дарда вновь подхватила меч и устремилась в бой. Шарум последовал за ней. Но Тамрук не спешил, благо вокруг упавшей колесницы образовалось некоторое свободное пространство. Он подобрал свой топор, затем перевернул колесницу (вряд ли у кого-либо еще из отряда Паучихи хватило бы сил на такое), и склонился над поверженным полководцем.

Если Криос был еще жив после удара Дарды, что сомнительно, то тяжесть обрушившейся на него бронзы довершила дело. Мгновение Тамрук размышлял. А потом он сделал то, чего Дарда ему не приказывала, не сделала бы сама, и возможно, не одобрила бы. Он отрубил мертвую голову Криоса и насадил, не снимая шлема, на его же копье. И поднял как мог высоко, и прокричал:

– Эй! Смотрите все! Криос мертв! Дарда! Дарда!

Он хотел сказать "Дарда убила его", но у него не хватило дыхания. Кровь стекала на его лицо, руки и доспехи, а из легких вырывался неразличимый яростный хрип.

Дарда не оглядывалась. Опьянение боя, известное почти каждому, кто носит оружие, и от которого она всегда была свободна, охватило ее. Ей не до чего не было дела, и когда они встретились с Иммером, Дарде странно было видеть, что он смеется и протягивает к ней руки. Как сквозь пелену она услышала:

– Они рассеялись! Рассеялись и бегут, Дарда! Победа за нами!

Иммер был так рад, что не пенял ей за нарушенное обещание ждать на другом берегу.

– И пусть бегут. Я не приказывал преследовать их. Не стоит искушать судьбу…

Дарда молчала. Она чувствовала, что страшно устала. А когда она увидела поле, заваленное трупами, поле, недавно бывшее цветущей долиной, ей стало стыдно своего опьянения.

Это чувство не исчезло ни вечером, ни ночью. Победа не радовала Дарду. Похоронные команды трудились вовсю. Потери были велики с обеих сторон. Даже среди отряда Дарды имелись убитые, в том числе Козби, лекарь пограничных стражей – он никогда не соблюдал обычая, по которому лекарь должен держаться в стороне от битвы.

Настроение Дарды не улучшало то, что окружающие посматривали на нее с почтительным страхом. Она к такому не привыкла. Люди из отряда Паучихи знали ее способности в бою, в том, что она сделала сегодня, для них не было ничего из ряда вон выходящего. Но не для других. Даже для жителей Каафа, видевших ее во дворе Хаддада. Ведь там она никого не убивала.

Когда они вернулись на правый берег, где должны были ночевать, пришел Лаши – ему удалось остановить наемников, и он хотел доложить об этом.

– Все, кто живы, на своих местах. Но кнут все же пришлось пускать в ход.

– Тогда принимай командование над ними. Если считаешь, что справишься.

– Справлюсь. – Он вымученно улыбнулся. Но это была совсем другая улыбка, чем перед боем. – Жалко, что меня не было с вами. Я бы хотел посмотреть, как ты достала Криоса.

Голову Криоса на копье таскали по лагерю. Потом Тамрук приволок ее в шатер, где собрались предводители и Хариф.

– Другой и подвиг бы присвоил, и камушек на шлеме, – сказал он гордо. – Но Тамрук не таков.

– Может, тебе и следовало бы присвоить подвиг. Он бы тебя точно поблагодарил, – ответила Дарда.

Она не пояснила, что имела в виду. Но ее и так поняли. Криос пошел бы на любые жертвы, лишь бы о нем не говорили,что его убила женщина. Правда, он так этого и не узнал.

– Надо бы похоронить голову вместе с телом, – сказала Дарда.

– У зимранцев мертвецов сжигают, – заметил Лаши.

– Мы не в Зимране. Ладно, пойду отдам похоронщикам. – Тамрук легко разогнул боковые пластины шлема, выпростал оттуда голову, как арбуз из сумы, и обернув краем плаща, вышел из шатра.

Адайя откашлялся.

– Я мечтал сам отомстить Криосу за гибель своих друзей. Но боги судили иначе. И все же я хотел бы отвезти шлем злодея в Кадар, если уж нельзя отвезти его голову. Конечно, я не посягаю на хатральский рубин, о котором мы все слышали, он принадлежит госпоже княгине.

– Если хочешь, я могу устроить, чтоб его прикрепили к твоему шлему, – предложил Дарде Иммер.

– Этого только не хватало, – пробормотала Далла она. – Пусть лежит где-нибудь в ларце.

– Пусть лежит, – подхватил Лаши. – Похоже, что этот камешек приносит несчастье тем, кто его носит.

– Да что вы все речи ведете сплошь похоронные! – рассердился Иммер. – Или не понимаете, что мы сделали? Мы разбили царское войско!

– Ты неверно сказал, светлый князь, – произнес Хариф. – Мы и есть царское войско. Другого нет.

Несколько мгновений Иммер молчал – то ли осмысливал услышанное, то ли продсчитывал новые возможности. Затем хмыкнул.

– А ты, пожалуй прав, ясновидец. Но это не отменяет некоторые сложности. Я не рассчитывал на такое количество трофеев. Часть, конечно, заберут приказчики почтенного Шмайи, что-то придется переправить в Аллон, что-то оставить… Пошли, добрый Лаши, ты поможешь мне разобраться.

За ними увязался и Адайя, хотя его никто не звал. И только оставшись наедине с Харифом, Дарда смогла высказать то, что ее тяготило.

– Столько погибших… Не слишком ли велика цена за нашу месть?

– Ты не должна винить себя. Мятеж все равно бы начался, рано или поздно. Я говорил тебе об этом еще год назад. И если бы ты не возглавила его, жертв могло быть больше.

Дарда все еще была в кольчуге. Она подумала, что надо бы снять ее, раздеться, смыть с себя грязь и пот. И еще – достать точильный брус и выправить затупившийся клинок. Однако понимала также, что сил у нее, кроме как на то, чтобы снять кольчугу, не хватит . – Иногда мне хочется поверить, что ты и в самом деле ясновидец, – сказала она. – Но мне очень трудно это сделать.

Два дня спустя, когда они стали лагерем, дозорные сообщили, что приближается вооруженный отряд. Была объявлена тревога, но в бой вступать не пришлось. Оказалось, что это не недобитки Криоса, а люди из города Маона.

Они были одеты и вооружены на старый нирский лад, и посматривали настороженно и почтительно на воинов Иммера, облачившихся в трофейные доспехи, на наемников с незнакомым оружием и особенно на предводителей, и на Дарду, стоявшую посреди них. Дозорные не преминули расписать им убиение Криоса в самых ярких красках, и наименьшим преувеличением в этой истории было то, что Дарда самолично отсекла голову царскому полководцу – разумеется, с одного удара.

Из рядов маонцев вышел человек, никак не похожий на воина – почтенный старец, в двойном нарамнике кирпичного цвета, с белой бородой, спускавшейся на грудь.

– Мы ищем дочь князя Маонского, – сказал он.

– Вот я, – отозвалась Дарда, не двигаясь с места.

Старик склонил голову.

– Позволь приветствовать тебя, госпожа княгиня. Я – Сахак, сын Рехаба. В прежние времена я служил твоему отцу, и был с ним в тот день, когда пришла весть о чуде в храма Мелиты. К несчастью, благородный Тахаш был обманут, как и все мы. Многие годы мы верили в мнимое чудо, и самозванку почитали как истинную княгиню и царицу. Прости нас, Дарда, дочь Тахаша. Я вижу рядом с тобой прорицателя Харифа. Твой отец жестоко поступил с ним, но, говорят, Хариф не озлобился сердцем, и верно служит тебе. Будь великодушна и ты. А город Маон, в знак преданности, посылает тебе вооруженную помощь и родовой венец Маонских князей, принадлежащий тебе по праву.

Ему передали деревянный ларец, и Сахак, вынув оттуда названную реликвию, протянул ее Дарде. Это был широкий обруч из темного старинного серебра. Взамен драгоценных камней его украшала чеканка со сложными, малопонятными символами. Впрочем, жрецы бы сразу сказали, что символы имеют отношение к разным обликам Никкаль, так же, как и серебро – металл, принадлежавший Госпоже Луны.

Дарда приняла венец, но, хотя голова ее была непокрыта, не стала надевать.

– Благодарю, почтенный Сахак, да благословят Хаддад и Никкаль твои седины. Ты найдешь отдых и пропитание в моем лагере, и военная помощь Маона не будет отвергнута. Что до княжеского венца, то я буду владеть им с благодарностью, но носить его мне не подобает, пока справедливость не будет восстановлена, и поход не завершен.

– Даже если бы я не знал, госпожа, что ты истинная повелительница, я бы убедился в этом по мудрости твоих слов. И верю я, что ты в Зимране коронуешься не только княжеским венцом. Ибо в пути дошло до нас известие, что в Зимране скончался сын самозванки, малолетний царь Пигрет…

Здесь об этом еще не знали. Ропот прошел по рядам мятежников, а маонцы гордо переглядывались – по крайности , в осведомленности первенство принадлежало им. Дарда молчала. Она ненавидела царицу, но сыну ее зла не желала. Боги избавили ее от выбора – что делать с ребенком, когда она покончит с матерью.

– На ней проклятие, – твердо сказал Хариф. И слово провидца разошлось по всему лагерю.

А потом это слово стали повторять по всему царству. И многие другие прорицатели, не лишенные зрения, и не обладавшие сдержанностью Харифа, кричали на площадях и рынках:

– Истинно проклята она! Лицо ее прекрасно, но чрево наполнено ядовитыми змеями и скорпионами! Недаром умирают один за другим и мужья ее, и дети!

И в казармах говорили:

– Уж если воевать за бабу, то хотя бы за законную царицу…

– Так-то оно так, да больно страшна собой, говорят…

– А та красавица. И что? Красота ее тебя накормит, напоит, денег даст?

За общим воодушевлением напрочь забывали, что если считать происхождение Дарды законным, то она имеет право на Маон, но не на Зимран и никак уж все царство . Так что к Дарде молва была несправедлива. И к Далле тоже. Их жизни двигались в противоположных направлениях: у одной – от преклонения окружающих к ненависти, и у другой – наоборот. По странному стечению обстоятельств Даллу, которая давно ни с кем не делила постели ( а когда делила, то без всякой радости), народ теперь называл шлюхой. А Дарду, никак не годившуюся в образцы добродетели, молва обходила стороной. Ее связь с Харифом не была тайной, и вздумай она завести и других любовников, вряд ли бы ее осудили. Ибо удачливые удачливы во всем.

Сражение у Хелы не было последним, но оно было решающим. Легкость, с которой войско Дарды одерживало победы, могла показаться поразительной. Но нирцы устали от позора и поражений, которые страна терпела при Ксуфе. Победа была им необходима, и неважно, что это была победа над соотечественниками.

Они двигались к Зимрану в тени гор, возвышавшихся над равниной. Белые склоны, изрытые пересохшими руслами ручьев и раскаленные от солнца скалы были словно зубчатые стены бастиона, воздвигнутого нечеловеческой рукой. Но не все реки и ручьи в этом краю пересыхали от зноя, а для лошадей и ослов на равнинах можно было найти пропитание. Оттого-то главная дорога в столицу прошла здесь. По этой дороге издавно шли из конца в конец Нира купцы, пастухи и паломники. Но путники, которых привел в лагерь очередной патруль, не походили ни на тех, ни на других. Не могли они быть и очередным подкреплением – их было всего шестеро, включая женщину и подростка. Уту, возглавлявший патруль, был озадачен, и пожалел, что рядом нет Шарума, чтобы поспорить, кто они, и зачем явились. Вообще-то у него имелось некоторое предположение. Четверо мужчин верхом на лошаках напоминали слуг из хорошего дома. А ездить в колесницах в Зимране могли только представители знати. Белобрысый парнишка лет шестнадцати и женщина средних лет, наверное, его мать, вероятно, таковыми и являлись. Но что им нужно, утверждала женщина, она откроет только Дарде, княгине Маонской.

Их проводили в лагерь, но торжественной встречи,как представителям Маона, не устраивали. Дарда, однако, к ним вышла.

– Я – Фарида, дочь Иорама, – сказала женщина. – Это – Зия, мой младший сын. Та, что сейчас правит в Зимране, погубила моего брата и старшего сына. И я хочу помочь тебе против нее.

Люди, слышавшие ее слова, не очень понимали, чем эта женщина может помочь войску. Тем более, что войско не слишком нуждалось в помощи. Дарда пригласила ее к себе в шатер. Она понимала, что пришелица ищет встречи наедине. А если под плащом у нее спрятан кинжал, это не страшно.

– Мой брат, Регем, был князем Маонским, – без предисловий сказала Фарида, едва войдя в шатер. – Ты знала об этом?

– Я слышала его имя, – ответила Дарда, – но никогда с ним не встречалась.

Заявление Фариды можно было истолковать по разному. В том числе – как возмущение посягательством на титул, принадлежавший ее семье. Поэтому Дарда предпочла уклониться от прямого ответа, и выждать, пока та сама не откроет своих намерений.

– Он был лучшим из людей, – продолжала Фарида, – но ему выпала злая судьба. Он женился на шлюхе Далле, и она предала его, чтоб стать царицей. Теперь говорят, что она и Ксуфа извела. И она послала на смерть Бихри, моего мальчика… Я молилась, чтобы боги покарали ее. И вот приходишь ты… Я могу помочь тебе. Я знаю – чтобы отомстить, одного желания недостаточно. Но я, в самом деле, могу.

– Слушаю тебя.

– Криос вывел не всех воинов, какие были в Зимране. Шрага, который теперь командует в столице, собрал новое войско. Не такое большое, как у Криоса, но отборное. Они идут навстречу вам по этой дороге.

– Благодарю за предупреждение.

– Не в этом состоит моя помощь. Твои лазутчики и сами бы узнали об их приближении… Есть другая дорога, более короткая. По ней мы и прибыли. Царь Лабдак сохранял ее в тайне.

– Откуда же ты узнала?

– Я расскажу… Здесь много оврагов, кажется, и пеший ноги поломает. Но там пролегает широкое высохшее русло, по которому могут пройти даже колесницы, Во время нашествия хатральцев этим путем из Зимрана Лабдак послал воинский отряд, ударивший хатральцам в тыл. Возглавлял его мой отец, Иорам. Он любил вспоминать эту историю, и часто рассказывал ее Регему в моем присутствии. Так что я сумела найти дорогу. Она примерно в десяти криках отсюда.

"Крик" был мерой длины, употребляемой только в Зимране, и унаследованной от пришлых предков: расстояние, на котором можно было услышать кричащий голос кричащего.

– Ты, конечно, можешь не верить мне, и подозревать, что я подослана. Но пока твои люди будут искать дорогу, я и мой сын останемся у тебя заложниками.

Конечно, Дарда об этом подумала. И еще о том, что следует расспросить у Сахака о князе Регеме и обстоятельствах его смерти. Возможно, старик что-то знает и о Фариде.

– Вы останетесь, как гости, – сказала она.

Фарида вздохнула.

– Меня давно мучало, что мы с ней родственницы, хотя и дальние. А боги ненавидят на злоумышляющих на родную кровь. Но выяснилось, что кровного родства между мной и Даллой нет. И я не предаю родню, а помогаю ей. То есть тебе. Наши матери были двоюродными сестрами, ты знаешь? – Она помолчала, и добавила. – Если бы тебя не похитили, мой брат женился бы на тебе, а не на ней. И остался бы жив.

Скорее всего, брат Фариды не женился бы на Паучихе ни при каких обстоятельствах, подумала Дарда, но не стала разубеждать гостью. Ей почему-то не хотелось лгать женщине. Впрочем, если бы Дарде было известно, что именно сын Фариды заживо сжег Офи и Самлу, вряд ли она была бы так же любезна с гостьей.

Много лет назад зимранцы, пройдя этой дорогой, нанесли удар вражеской армии. Теперь та же участь постигла самих зимранцев. Почему же, думала Дарда, нынешние зимранские командиры не воспользовались дорогой по руслу старой реки, или, по крайней мере не перегородили ее заставой? Тогда у них был бы шанс если не разбить противника, то хотя бы существенно замедлить его продвижение. Скорее всего, Ксуф знал об этой дороге от Лабдака. Вероятно, знал о ней и Криос. Но у обоих не было в ней необходимости. А Шрага, унаследовавший пост Криоса, ни по возрасту, ни по происхождению не принадлежал к посвященным. Да и не было его здесь, как выяснилось. Он предпочел остаться в Зимране. Дарда не считала это трусостью. Вероятно, он счел, что умнее будет готовиться к отражению осады.

А войско, уже не называемое мятежным, никто более не пытался остановить. И настал день, когда перед ними открылся Зимран, похожий на мечту умирающего от жажды путника.

Дарда смотрела на город с вершины холма. Ставка располагалась в трех полетах стрелы от стен столицы. Войско подошло к Зимрану накануне. Решено было не штурмовать город сразу, а взять в кольцо и положиться на благоразумие жителей. Ночь прошла без происшествий. И сейчас, глядя на Зимран, Дарда вспомнила свой давний переход через горы. Она не сомневалась, что столица ничем не отличается от любых других городов – пыль, грязь, узкие, вонючие улицы. Но в лучах утреннего солнца Зимран выглядел непорочно чистым, как снег на вершине Сефара. Для Дарды это привычное уху каждого нирца сравнение не было пустыми словами.

Дарда зевнула.

– Нужно было дать мне поспать, – сказала она стоявшему рядом Харифу. – Не мальчик уже.

– Возьмешь сегодня Зимран, – отоспишься, – отозвался он.

– Или усну навеки.

На сей раз он не ответил.

Подошел Иммер – этот имел вид вполне выспавшийся. Дарда повернулась к нему.

– Места здесь засушливые. Откуда в Зимране берут воду?

– Оттуда же, откуда и в Каафе, Из подземных источников и колодцев. Их в городской черте достаточно. Так что при осаде жажда им не грозит. А вот голод…

– Вряд ли они готовы выдержать осаду, – сказал Хариф.

– Думаю, наш провидец не ошибся. Зимранцы – не то, что мы, пограничные жители, Им давно уже никто не угрожал…

– Ты пойдешь на переговоры?

– Нет. И тебе не советую. Адайи и Лаши будет достаточно. Один из старой знати, другой – просто умный малый.

– Пусть скажут, что если зимранцы откроют ворота и сдадут оружие, город не будет разграблен.

Дарда вообще предпочла бы не входить в город, а потребовать, чтоб ей выдали царицу Даллу. Но она понимала, что это нереально, даже если б зимранцы согласились (а они, скорее всего, так и поступили бы). Ведь те, кто окружали ее, шли сюда не только за справедливостью, но и за добычей. Многие – за добычей исключительно. И если город не будет отдан на разграбление – а Дарда собиралась сдержать слово – ей понадобится царская казна.

Около полудня Лаши привез известие, что Шрага принимает условия сдачи. Но краткий военный совет постановил, что новая царица не должна вступать в город, пока его не займут люди Иммера и Лаши, которые разоружат стражу цитадели. Ибо покорность зимранцев могла оказаться ловушкой.

Все это растянулось на многие часы, и когда Дарда въехала в Зимран, солнце уже клонилось к закату.

Страх не окончательно убил в жителях столицы любопытство, и далеко не все они попрятались по домам. Многие высыпали на улицы, однако при том чувств своих старались не выражать, и держались поближе к стенам. Хотя они давно без устали проклинали Даллу-самозванку, виновницу всех бед, но чего ждать от новой царицы, чудесным образом явившейся из неизвестности – не представляли.

Вслед за воинскими частями, что первыми заняли Зимран, в город вступили люди Адайи, а за ними ехала Дарда со своими конниками. За ними следовали маонцы, ополченцы из разных городов и обоз. Привычного зимранцам зрелища прогоняемых через город пленных не было представлено, и это внушало жителям столицы превратное мнение о свирепости победителей.

На Дарде не было никаких знаков отличия, выделявших ее среди конников. Лицо, конечно, было знаком неизменным, но не всякий разглядел бы его, и к тому же кольчужная сетка, спускавшаяся со шлема, лицо частично скрывала . Однако кое-кто в городе обладал достаточной зоркостью, или четкими представлениями о том, как выглядит новая правительница. Растрепанная женщина, вывернувшаяся из толпы с воплем "Госпожа! Госпожа!" – прорывалась именно к Дарде.

– Госпожа! Прошу милости!

Дарда приняла ее за жертву насилия, неизбежного при самом бескровном захвате города. Но она ошиблась. Когда, по ее знаку, женщину подпустили ближе, та, ломая руки, прорыдала:

– Госпожа! Яви великодушие! Самозванка заточила нашу верховную жрицу Фратагуну. Спаси ее!

– Кому служила Фратагуна?

Женщина слегка оторопела. Несомненно, она не представляла, что кто-то может этого не знать,

– Мелите… – пролепетала она , и тут до нее дошло – Мелита была также и богиней Даллы, врагини новой власти.

– Кто своих богов не чтит, пусть и от чужих не ждет милости, – отчетливо произнесла Далла, так что ее услышали в толпе. – Где заключена Фратагуна?

– В Братской башне… это в цитадели…

– Хорошо. – Дарда обернулась. – Тамрук, посади ее к себе, она покажет нам дорогу.

Тот, ухмыляясь, одной рукой подтянул женщину, в которой зимранцы узнали одну из младших жриц, в седло, и всадники снова тронулись с места,

Когда они достигли ворот цитадели, темнело, и во дворе зажигали факелы. Угрюмый Шрага стоял рядом с грудой мечей и топоров, брошенных его людьми. Если бы гарнизон Зимрана не был опустошен, или если бы на Шрагу не пала полнота командования, вероятно, он не сдал бы город. Он был из тех людей, кто охотнее выполняет приказы, чем отдает их. А взять на себя ответственность за резню в городе, которую при штурме считал неизбежной, Шрага не мог.

Лаши вышел навстречу прибывшим.

– Дарда, управителя дворца, он же и казначей, не видели уже два дня. Я велел его искать, но пока без успеха. Похоже, мерзавец смылся, прихватив, что смог.

– Где царица?

Лаши махнул рукой.

– Куда она денется? Дворца она не покидала, а Иммер уже там.

Дарда спешилась, отдав повод оруженосцу из Маонского ополчения. Стянула шлем. Лицо ее было не веселее, чем у Шраги, взгляд сосредоточен, Ее спутники также спрыгивали на землю. Подошел Адайя. Зимранская жрица цеплялась за плащ Тамрука, боясь потеряться среди чужих людей. Тут же оказался и Хариф, оставивший обоз – он попросил кого-то из бывших пограничников доставить его в цитадель.

Дарда отдала шлем маонцу и сказала:

– Идем.

Когда они вошли в женские покои, там поднялся неумолчный визг, от которого закладывало уши. Десятка полтора женщин – белых, смуглых и черных, жались по стенам, прятались за колоннами и сундуками. Понятно, что они навоображали, увидев столько мужчин, явно не склонных к деликатности.

Дарда стояла в недоумении. Она не знала, как выглядит Далла, слышала лишь, что та молода и красива. Но все эти женщины были молоды и красивы, и вдобавок, нарядно одеты.

Лаши подошел к ближайшей из воплениц. Та немедленно рухнула на пол и принялась с мольбами лобзать ему ноги. Он бесцеремонно поднял ее за шкирку и громко спросил:

– Кто извас называет себя Даллой, царицей зимранской?

– Ее здесь нет! Нет! Нет!

– Она была здесь, а когда ваши пришли, убежала!

– Она прячется!

– Бывают же на свете верные служанки, – пробормотал Лаши. Этот бывший вор слишком хорошо судил о людях. Как и Дарда. Оба предполагали, что рабыни не хотят выдавать госпожу, укрывшуюся среди них. В историях, которые им рассказывал на привалах Хариф, часто так и случалось. И еще в этих историях рабыня могла назваться именем госпожи, чтобы принять за нее смерть…

Но зимранская жрица сказала:

– Ее в самом деле здесь нет.

Лаши выпустил служанку.

– Будем искать.

Оторопевшие служанки смотрели, как они уходят. Общее изнасилование откладывалось. Не исключено, что кое-кто из обитательниц женских покоев был этим разочарован. А некоторые рискнули потянуться вслед за пришельцами.

После неразберихи поисков и допросов прошел слух, что самозванку видели в большом зале приемов. Там стоял трон правителей Зимрана. Быть может, она рассчитывала что близ него, как при святилище, ее не тронут? Хариф, не поднимавшийся в женские покои – как будто сразу догадался, что Даллы там нет, присоединился к ним в ближайшем к залу переходе.

Едва они вошли, как от ближайшей колонны к стене метнулась чья-то тень. Те, кто держали факелы, инстинктивно подняли их выше. Отсветы пламени пали на мрамор, золото и лазурит. А у стены, на полу, скорчилась, закрываясь руками, женская фигура.

– Стойте, – приказала Дарда остальным. Настало мгновение, ради которого она начала мятеж, войной прошла через Нир и свергла царскую власть. Мгновение мести. Но Дарда не стала доставать меч. Она знала, что меч ей не понадобится.

С ужасом смотрела Далла, как приближается к ней воплощение всех ее кошмаров – женщина из железа и тьмы. Голова ее была непокрыта, жесткие, крупно вьющиеся волосы напоминали клубок змей. Длинные руки неумолимо тянулись к горлу Даллы. И лицо было лицом смерти.

Далла поняла, что умрет, если эта женщина коснется ее. Она отползала и отползала прочь от страшного видения, пока не уперлась в угол. И не в силах ни защитищаться, ни ждать, она выдохнула:

– За что?!

Зеленые глаза, ледяные от ненависти, глянули в лиловые, безумные от страха. Узкие губы растянулись в усмешке. Так даже лучше. Далла должна знать, за что умирает. За кого.

Очень тихо, но отчетливо Дарда проговорила:

– За моих родителей, Офи и Самлу, которых ты приказала сжечь.

Кто из них лишился рассудка – она, Далла или эта, одетая в железо? У Даллы вырвался отчаянный всхлип:

– Это были мои родители! Я хотела избавиться от них, чтобы скрыть тайну, но ничего не вышло… А к твоим я всегда была почтительна! Боги имеют право покарать меня за то, что я сделала, но не ты, не ты…

Порыв ее иссяк, она обмякла, свесив голову на грудь. Дарда опустила руки. Постояла молча. Потом повернулась к своим людям.

– Возьмите эту женщину и отведите ее в Братскую башню. Пусть отпустят жрицу Фратагуну, а к этой приставьте стражу. И пусть при ней будет кто-нибудь из служанок. Лаши, займись казначеем, И почему нет известий от князя Иммера? Он что, в ловушку попал, или уснул где-нибудь?

Ее голос был более обычного жесток и непреререкаем, и все с готовностью поспешили исполнить приказы. Так что вскоре в опустевшем зале остались только Дарда и Хариф.

Дарда подошла к слепому. Видевшие ее во дворе Хаддада сразу бы узнали эту походку. Так она подбиралась к противнику, прежде чем нанести удар. Но Харифа она не ударила.

– Ты знал. – Теперь ее голос был совсем иным – хриплым, прерывающимся. – Ты знал с самого начала.

Он не ответил. Может быть, он вспоминал, как давней ночью, в зале другого дворца, стоял перед Тахашем, А может, и нет.

– Ты хорошо сыграл свою игру. Я думала, ты обманываешь Нир, а ты не обманывал никого, кроме меня. И меня же учил – для мести поспешность губительна! Ты не спешил. Чудный замысел! Раз нельзя отомстить Тахашу, надо отыграться на его дочери, Сделать ее своей любовницей и послать на смерть. А не убьют меня – тоже неплохо, можно стать советником при царице, а с местью еще обождать…

– Все было не так, Дарда. То есть – сначала было так. Но потом все изменилось. Я не обманывал тебя, поверь мне.

– А вот этого не надо было говорить! У тебя есть право на месть и ненависть. Только не надо продолжать врать.

– Дарда, я…

– Хватит. Не доводи до дурного. Уходи, я не хочу тебя видеть.

Она отвернулась, хотя Хариф не мог этого увидеть. Слышно было, как стучит по каменному полу его посох. Потом наступила тишина. Дарда побрела по залу – одна, в темноте. Она поняла, что свалится, если не передохнет немного. Наткнулась на какое-то кресло и уселась в него, не обратив внимания, что это – трон Зимрана.

Выспаться ей не удалось ни в тот день, ни на следующий. Слишком много навалилось дел, и сразу. Она вступила в мятеж ради мести, а не для того, чтобы стать царицей. Но теперь, когда выяснилось, что месть ее не имеет смысла, царицей приходилось быть. Нужно было наводить порядок в городе и стране, рассчитаться с войсками, назначить наместников. Меж тем, выяснилось, что Рамессу действительно сбежал, предположительно в Дельту, к себе на родину. Уту вызвался в погоню, и Дарда согласилась – не столько ради похищенных из казны сокровищ, сколько для того, чтобы бывший управитель не навел на них своих соплеменников.

Лаши следил за порядком в Зимране, однако, по его мнению, бывшего главу городской стражи можно было вернуть на прежнюю должность. Дарда обещала подумать.

– Кстати, что случилось с Харифом? – спросил Лаши после беседы о Шраге.

– А что с ним случилось?

– Он спрашивал меня, не согласишься ли ты с ним поговорить.

– Ему что, жить негде в этом городе?

Лаши усмехнулся.

– Как бы не так! Он теперь великий провидец. Разве не сбылось его предсказание, что ты станешь царицей? Народ вокруг его тучами собирается, а жрецы разодраться между собой готовы, чтобы за право предоставить ему жилье при своем храмах.

– Вот видишь. Он в пустыне не пропал, не пропадет и в столице. А говорить я с ним не хочу.

У Лаши хватило сообразительности не продолжать эту тему.

На второй день пребывания во дворце Дарда посетила Братскую башню. И, выслушав историю Даллы, поняла, что не испытывает к ней ненависти. Странно – Далла при всей своей красоте оказалась несчастнее безобразной Паучихи. Во всем. По крайней мере, Дарде не приходилось терять детей. Даже как женщина Дарда была счастливей. Сколько бы не лгали ей Хариф и девушки из Каафа, приходившие к ней в шатер. Притворная любовь есть настоящая любовь, если она приносит радость.

Очевидно, ей следовало благодарить ту няньку, Берою, за совершенную подмену. Оставшись во дворце, вряд ли бы Дарда обрела силы и знания, необходимые для женщины с ее наружностью. И вообще, необходимые для жизни.

А Далла… Она – слабое существо. Груз злодейства, который она взвалила на себя, не по ней. Другие творят и большие преступления, и спят спокойно. Далла же сломлена. Из чего, правда, не следует, что ее пора отпустить на волю и осыпать благодеяниями.

Злость Дарды против Харифа улеглась – на нее не было ни сил, ни времени. И она понимала, что с ним дело обстоит тоже не так просто. Он приучал ее к мысли, что кроме него, ее никто не способен любить. Но может, он боялся, что все обстоит наоборот? И его настойчивое: "верь мне!" было не только лживым заклинанием, но криком о помощи, который она не услышала.