Текст книги "Рублевский Казанова, или Кастинг для наследниц"

– Судя даже по сегодняшнему сообщению самой госпожи Сорской, – довольно ехидно заметила Лариса Мартынова, – дело все-таки пришло к расставанию. По инициативе Вольнова.

– Теперь об этом можно только гадать. Она по сей день живет в его квартире.

– Да, это серьезный аргумент, – усмехнулась Миркина. – Такую даму и дустом не вытравишь с жилплощади в центре Москвы. Только вы забываете, что сам он в этой квартире не жил. Переехал в другую.

– Милые бранятся – только тешатся. Он много раз уезжал, потом вновь возвращался, – рассудительно возразил Кардиналов. – Заметьте при этом, до недавнего времени ни у кого не получалось попасть так надолго в его квартиру. Несмотря на то что претенденток было хоть отбавляй и всем пелась одна и та же песня – люблю, куплю, полетим. А вы, Маша, своей рафинированной порядочностью меня всегда раздражали. Всем верите, за всех переживаете, а люди вам за это на голову буквально… скажем так, садятся. Вы ни пробиться со своим хваленым талантом, ни жизнь свою устроить не в состоянии. Меня просто бесят такие чистоплюйки, как вы.

– Редкое откровение. Для меня ваше отношение ко мне – не новость. Вы не можете простить моего везения. И не надо лукавить, что я достичь ничего не могу. Быть ведущей одной из самых рейтинговых программ – не так уж и мало. Впрочем, я понимаю, что именно это вас и бесит. Вы стараетесь не замечать моих успехов. Именно вы в первую очередь всегда и ставили мне подножки и пакостили при первой возможности, каждым своим словом и жестом выражая классовую ненависть ко мне. О таких, как вы, еще Мережковский писал в своем «Грядущем хаме», выросшем из бывшего лакея…

– Я вас умоляю. – Кардиналов театрально воздел глаза к небу. – Только не надо давить меня интеллектом и устраивать здесь литературный ликбез. Да, не знаю, не читал и не собираюсь этого делать. Прекрасненько обхожусь без вашего Мережковского. И пожалуйста, не надо на меня вешать всех собак. Сейчас выяснится, что я во всем виноват и бросил Матильду в объятия Вольнова, который питал к вам самые нежные чувства. Да нет же. Матильда из тех людей, которые всегда добиваются своей цели. Она источает запах сильной рыбы. Мужчины слышат этот запах и плывут на него, чем бы они ни занимались до этого. Я слегка помогал ей, но в остальном все достижения – ее личная заслуга. Меня восхищают такие женщины, и я при всех это откровенно заявляю. Более того, могу заверить всех, что она не останется одна в столь трагическую для нее минуту. Я всегда буду рядом с ней, чтобы оттенять блеск этого бриллианта.

– Надо же, какая самоотверженность. Вы это так сообщили, как будто я на вас претендую. Боже избавь. Во-первых, я не хочу вонять рыбой, во-вторых, симпатия такого облезлого мухомора, как вы, меня совсем не прельщает, а в-третьих, Андрей Константинович, возможно, и питал ко мне нежные чувства, возможно, я бы на них и ответила, но только так уж получилось, что он познакомил меня со своим сыном. И все наши «нежные разговоры», которые вы здесь непрестанно поминаете, велись именно о нем, поскольку Андрей Константинович очень переживал разлад с Борисом, случившийся в последнее время, и не без вашего участия, о чем тут уже говорили. Он искал способ загладить свою вину, найти повод наладить отношения.

– С вашей помощью? – пытаясь иронией скрыть свое недовольство, спросил Кардиналов.

– И с моей помощью тоже, – ответила Маша. – Вас не устраивает, что через меня, или то, что, несмотря на все ваши усилия, Вольнов не собирался отказываться от сына и хотел с ним примирения? Или то, что он видел в нем своего преемника, подумывал отойти от дел и передать компанию Борису?

– Да у Андрея и в мыслях такого не было. Уж я-то знаю. Маша, у вас очень богатое воображение, – сделав вид, что не придал никакого значения ее словам, проговорил Кардиналов. Он, старательно выражая на лице беспечное спокойствие, протянул руку к бутылке вина, всем своим видом показывая, что у него есть дела и поинтереснее, нежели перепалка с этой юной самозванкой, совершенно не отвечающей за свои слова, а главное, не владеющей ситуацией.

– Не такое уж богатое. У тебя, Арнольд, выдумки побольше, – вмешалась Миркина. – Отлично придумал. Она, значит, получает все вольновское состояние по завещанию, а ты потом на ней женишься.

– Вы сами говорили, что есть разница между тем, что человек говорит и что делает, – не собиралась сдавать своих позиций Маша Сергеева, даже не заметившая реплики Миркиной.

Однако Кардиналов почему-то решил, что ему намного безопаснее отвечать Алле, нежели продолжать дискуссию с Машей. Возможно, его уже давно распирало желание сообщить всем о своих планах по отношению к Сорской. Тщеславие победило осторожность, и он стал обстоятельно объяснять:

– Это будет не скоро. Когда начнет притупляться боль от потери. На это требуется время. Когда оно придет, я собираюсь предложить Матильде стать моей законной женой. Не какой-то там гражданской сожительницей, а супругой. Она достойна более уважительного к себе отношения, нежели то, с каким сталкивалась раньше.

– Судя по всему, раньше все было не так уж и плохо, если она стала абсолютной наследницей, – опять прицепилась к нему Маша. – Что-то у вас сегодня в логике постоянные сбои.

Сорская, молча наблюдавшая всю эту сцену, поняла, что Арнольда занесло и он начал выдавать информацию, которая может дорого обойтись им обоим. Она всячески пыталась его остановить, наступала ему на ногу, толкала в бок, но, разгоряченный битвой с Машей Сергеевой, Арнольд был в таком зашоре, что ничего не воспринимал. Матильда стала лихорадочно соображать, что же делать? Но в конце концов поняла, что ничего не может придумать, и тем не менее начала свою импровизацию, не очень задумываясь, к чему она приведет. Главной своей задачей на данный момент Матильда видела спасение завещания, на которое было потрачено столько сил, столько терпения. Обо всем остальном можно будет договориться потом.

– Вы что, Арнольд Мартынович? С чего вы взяли, что я собираюсь замуж за вас или за кого бы то ни было? Я уже была замужем, хоть все и считают, что если брак не зарегистрирован, то он не действителен. Жили мы как муж и жена, бок о бок каждый день, и я поняла, что построение отношений – большой и тяжкий труд, когда надо идти на компромиссы, подчас приносить себя в жертву. Теперь же я хочу отдохнуть и насладиться результатами своего труда. Я стала богатой наследницей не для того, чтобы делить свое состояние с кем-то, а чтобы его приумножать. Самостоятельно.

Кардиналов вдруг опомнился, как-то сразу потух, обмяк, все краски разом слиняли с его лица.

– Матильда, как вы можете? Вы же говорили… – начал он было.

– Вот так и могу, – резко оборвала она его, глядя ему в глаза и призывая поддержать ее игру. – Вы только что с отвращением поносили наивность и доверчивость, в чем я с вами абсолютно солидарна. Однако вы не последовательны. Да мало ли что я говорила вам? Тогда была одна ситуация, а теперь совсем другая. Да, я вас использовала. Мужчинам очень нравится, когда их используют. Они испытывают от этого садистическое наслаждение. И я всегда рада доставить его им.

Кардиналов недоуменно и очень расстроенно смотрел на Матильду. Она с ужасом стала понимать, что все сказанное он воспринял буквально, считая, что она одним залпом потопила корабль его мечты, который он возводил несколько лет и только сегодня решил спустить на воду.

Арнольд Мартынович хотел, чтобы все увидели и поняли, что он вовсе не так прост. Что он мужчина, которого предпочли блистательному, несмотря на возрастную потертость, Вольнову. Что женщине важен не только внешний лоск, но и преданность, любовь и надежная защита. Он хотел, чтобы ему позавидовали. Внешне осудили, а в душе позавидовали. Но нет. Эта женщина так и не оценила его жертвенной любви. Он, как прежде, жалок и одинок.

– Значит, только использовали? – почти закричал он от бессилия и обиды. – Когда я был нужен, когда вы все время рыдали, жалуясь, как тяжело вам с Вольновым, тогда я был и очаровательным, и умницей, и единственным мужчиной, который мог бы привлечь ваше внимание.

– Штучка посильнее «Фауста» Гете получается… – злорадно прокомментировала Миркина.

– Арнольд Мартынович, что с вами? – Сорская не на шутку испугалась. Его как подменили, будто кто-то туго закручивал гайку и вдруг у нее сорвалась резьба. Шлюзы, сдерживающие огромные потоки воды, держались на одной этой гайке. И вот вода вырвалась наружу, и мутный бурлящий поток теперь уже не остановить ничем.

– Со мной? Все отлично. Обычное дело. Меня использовали, вытерли об меня ноги. Причем сделали это публично, выставили на посмешище. Дескать, сиди и знай место, старый дурак.

– Я этого не говорила, но, судя по вашему поведению, так оно и есть, – сквозь зубы процедила Матильда, испепеляя Кардиналова взглядом.

– Я, конечно, знал, что тебя в этой жизни волнуют только деньги, но что до такой степени… Что же это за продажность такая…

– Мама дорогая, пришел момент истины, – злорадно прошептала Миркина, боясь своим голосом привести Кардиналова в чувства и сбить его с пути, на который он ступил.

– Да заткнитесь вы! – прикрикнула на нее Сорская, отчаявшаяся достучаться до помутненного сознания своего покровителя, семимильными шагами переходящего в разряд покровителей бывших. – Арнольд Мартынович, что же это у вас за любовь такая? Чуть что не по-вашему, так вы меня уж сразу и в продажные девки записали?

– Психология нищенская, а потому продажная, – простонал оскорбленный поклонник. – Конечно, на панели ты не стояла. Цену себе знала, и знала, кому ее называть. Брала реванш за тяжелое детство, красивой жизни хотелось, такой, как по телевизору показывают. Самой пробиваться – кишка тонка. Вот и присосалась к папику Вольнову, а я еще и содействовал этому, как мог, чтобы бедной девочке помочь пробиться в люди. Шмотки, завтраки, обеды и ужины в ресторанах, салоны красоты, загранпоездки. Вот оно, твое представление о красивой жизни, ради которой ты пустилась во все тяжкие. Ни гордости, ни чести, готова снести любое унижение. И ведь сносила все от Вольнова.

– От него сносила, а вот от вас точно не буду. Мне такой любви не нужно. Спасибо, вовремя открылись. Деньги мне ваши не нужны. У меня свои будут.

– А что ж за тяжести в детстве у тебя были, Матильда? – искренне недоумевая, спросила ее Лариса Мартынова.

– Да вам меня никогда не понять. – Сорская с ненавистью оглядела всех сидящих за столом. Одна против всех. Надо же, какими глазами они все на нее смотрят. Кто с ненавистью, кто с презрением, кто с жалостью. Ничего, когда она своего добьется, будут смотреть кто с восхищением, кто с завистью. У нее тоже появится дом, где она будет чувствовать свое превосходство в любой, даже самой невыгодной для себя ситуации, ей тоже представится случай собрать за обильным столом всех недругов и недоброжелателей и сказать им все, что захочет. Впрочем, зачем откладывать. – Вы все жили в любви и благополучии, а я никогда ничего не имела, – после паузы вновь продолжила говорить Матильда. – Мои подруги ходили в фирменных джинсах, жили в красивых квартирах, а в нашей семье денег еле-еле хватало на самые примитивные вещи и еду. Я так жить не хотела. Мои родители и бабушка всегда говорили мне, что внешность – это мой капитал, и справедливо хотели получать с него дивиденды и побыстрее. Мне надо постоянно им помогать. Легко вам рассуждать, живя в Москве в полном шоколаде.

– Еще в каком шоколаде, – с грустной усмешкой согласилась Лариса. – Я в детстве жила в Киеве, донашивала за братом куртки и джинсы. В начале девяностых каждая семья переживала свои потери и чуть ли ни нищету. Тогда было, конечно, несладко, но теперь-то я понимаю, что получила отличную мотивацию в жизни. Я мечтала уехать в Москву, чтобы учиться, а потом стать знаменитой, ну как все, короче. И я добилась того, к чему стремилась.

– Этого хотят действительно все, но пути у всех разные. Семьи разные, а потому и судьбы не похожи одна на другую. Здесь нельзя никого осуждать. Кому родители помогают, а кто сам должен им помогать. Все так непросто, да и время такое сложное, – примирительно сказала Елена Алексеевна.

– Как удобно спрятаться за время и все на него списать, – недовольная соглашательскими настроениями хозяйки дома, пробурчала Лариса.

– Времена не выбирают, в них живут и умирают, – поддержала ее Алиса Лисовская крылатой цитатой.

– Это точно, – вступилась Маша. – Я хоть и росла в Москве, но шоколада особенного не припомню. Когда мне было девять лет, родители разошлись. Мама осталась одна, и время пережили сложное, сейчас странно даже вспоминать, что такое могло быть. У меня тоже не было фирменных шмоток, иногда денег и на продукты не хватало. Мама у меня в Останкине работала, а когда произошла реорганизация, многие остались без работы, и она в том числе.

– Странно, – удивилась Елена Алексеевна, – почему она не обратилась тогда к Андрею? Они же знакомы еще по работе в редакции информации?

– Не то что не обращалась, а Вольнов сам позвал ее в новое дело, он как раз тогда набирал свою команду, но тут вмешался замечательный Арнольд Мартынович. Я же характером в маму, а он, как вы знаете, терпеть не может людей подобного склада, потому что понимает, что манипулировать ими невозможно, а главное – его интрижки сразу будут раскрыты. Он все сделал, чтобы место, которое предложил ей Андрей Константинович, мама не получила.

– О, я помню то время в Останкине, – несколько отрешенно проговорила Миркина. – Многие остались без работы, кто в бизнес ушел, кто в Лужники пошел торговать. Ну был период! Ох, если бы тогда не Вольнов, я даже не представляю, что было бы со мной.

– С твоим характером не пропала бы, так же как не пропала и ее мамаша. Сидела бы она у нас рядовым редактором, а так стала известной журналисткой. Правда, благодарить за это она должна не меня, а все того же Вольнова. Я к той истории не имею никакого отношения, как бы вы, Маша, ни хотели сбросить всю вину на меня. Кого брать на работу, кого не брать, Андрей решал самолично, никакой ответственности за свои обещания не нес. Тогда у него завелся новый роман, и место понадобилось для новой пассии, а отказ свалил на меня, как он это обычно делал. Сталинский стиль руководства осуществлял. Все считали, что он ничего не знает, – всех расстреливает Берия. Так и у нас. Шеф ничего не знал, все злодеяния совершал я. Наивные. Для того я ему и нужен был, этим и ценен.

– Сейчас, конечно, говорить можно все, что угодно, – не очень уверенно проговорила Маша.

– Просто все тайное когда-нибудь становится явным, – победоносно произнес Кардиналов, продолжая вынашивать свою обиду на Сорскую.

– Возможно… – Маша была неприятно удивлена открытием, которое сделал для нее Арнольд. Он, конечно, ударил ее под дых. Защищать интересы человека, оскорбившего твоих близких, трудно. Однако она собралась с силами и закончила начатую мысль: – Ты, Лара, права. Все эти испытания отличная мотивация, чтобы чего-то в жизни добиться, несмотря ни на что. Приобрести стартовый капитал, который никто не в состоянии будет у тебя отобрать. Внешность со временем теряет ценность. Другое дело капитал, как возможность зарабатывать деньги своим трудом. Нормальные деньги, дающие независимость, при которой не надо искать очень богатого спутника жизни, а потом ждать, когда он уйдет в лучший из миров, чтобы наконец пожить обеспеченной и счастливой жизнью. Мама научила надеяться только на себя. И хотя мне тогда телевизионная журналистика казалась недостижимой вершиной, я постепенно, постепенно стала на нее взбираться. И вот реальность превзошла все мои самые дерзкие мечты.

Кардиналов слушал Машу с нескрываемой злобой. Ее сентенции Арнольда сейчас даже не раздражали, а мешали. Собственные страдания волновали его значительно больше, он был вне себя от распирающих чувств и не мог не продолжить выяснения отношений с Матильдой, вероломство которой выбило его из седла.

– Да вы тут все своего не упустите. Каждая пришла со своим стартовым капиталом. Кто с амбициями, кто с внешностью. – Дальше его пламенная речь была обращена только к Матильде. – На самом деле внешность – капитал очень надежный, только надо им разумно распорядиться. Ну ты-то это умеешь. Твоя семья получила – по их меркам – отличные дивиденды. Это я выставлял тебя всегда в выгодном свете, подсовывал Вольнову липовые рейтинги на твои программы, которые никто не смотрел, это я сделал тебя хозяйкой канала, я даже помог тебе оформить завещание у нотариуса…

– Великая сила – оскорбленный и отвергнутый мужчина, – удовлетворенно произнесла Миркина в гробовой тишине.

– Подождите, – осмыслив до конца последнюю фразу, сказанную Кардиналовым, обратилась к нему Елена Алексеевна. – Арнольд Мартынович, это как же вы помогли этой особе оформить завещание? С этого момента поподробнее, пожалуйста.

Эти слова подействовали на управляющего как холодный душ. Высказавшись до конца, он получил разрядку, нервное напряжение отпустило, он как будто очнулся после бреда, с ужасом оглядывая развалины, в которые он превратил возводимое им здание своего будущего счастья. Он увидел бледное лицо Матильды, с глазами полными тревоги и страха, увидел ошарашенные лица всех, кто сидел за столом.

– Нет, ну, конечно, помог, – начал он выбираться из ситуации, навороченной им в считаные минуты. – Она же ничего не понимает в юридических вопросах, не знает, к кому обратиться.

– Но вообще-то завещание не ее, а Вольнова, – справедливо возразила Елена Алексеевна. – Я думаю, это он должен был разбираться или не разбираться в юридических тонкостях и куда-то ходить.

– Оля Злобина любит рассказывать такие истории. К ним в редакцию полно писем приходит о наследстве. Они собирались прийти с Миловидовым, но потом почему-то передумали, – вспомнила Маша.

– Хорошо, что не пришли. Нам тут еще их разбирательств в отношениях не хватало, – ухмыльнулась Миркина.

– Там никаких разбирательств быть не может. Миловидов не хочет, чтобы до жены дошли хоть какие-то разговоры о его отношениях с Ольгой. В отличие от Вольнова для него семья очень многое значит, он никогда ее не предаст. Потому все симпатии и сомнительные ситуации пресекает на корню. Нет отношений – нет сплетен. Все Ольгины попытки где-то с ним появиться он просто не замечает. Точнее, делает вид, что не замечает, – поставила точки над «i» Маша Сергеева. – Жаль, конечно. Ольга дала бы исчерпывающую информацию, но она погрязла в своих личных переживаниях.

– А Боря придет? – вдруг спросила ее Алиса Лисовская.

– Конечно, должен быть с минуты на минуту. А он тебе нужен?

– Нет, но если будет еще и Борис, то тем более хорошо, что они не пришли, – прервала ее значительным тоном Алиса Лисовская. – Нас бы тогда за столом могло оказаться тринадцать человек.

– И что из того? – не поняла Маша.

– Алиса права, – поддержала ее Елена Алексеевна. – Это плохой знак. Тринадцать человек к несчастью для самого молодого или для того, кто первый встанет из-за стола.

– И что с ним будет? – озабоченно спросила Маша.

– Умрет. Такое поверье, – как бы извиняясь, проговорила хозяйка дома.

Машу почему-то эта информация озадачила, но она все же вернулась к теме, с которой ее сбило замечание Алисы.

– Да, так что касается завещания, его можно оформить задним числом у знакомого нотариуса, естественно, за хорошее же вознаграждение. Люди и пишут в «Судный час» о таких случаях, когда всплывает несколько завещаний одного человека, и поди разберись, какое настоящее. Родственники годами судятся. Помимо этого, завещатель может даже не подписывать свое завещание, скажем, если он тяжело болен и рука у него дрожит. В этом случае подписать может любой человек, который находится с ним рядом в этот сложный момент. Такой у нас закон.

– Да Арнольдику и не надо никаких других подписей! – возопила Миркина. – У него пустых листов с подписью Андрея целая папка. Любая экспертиза признает.

– Судя по всему, это и не важно. Другого завещания ведь нет, – заметила Елена Алексеевна.

– Да, верно, – согласилась Алла. – Принцип здесь простой – кто первый встал, того и тапки. Матильда – редкая умница, узнала, что Андрей погиб, и тут же сообразила историю с завещанием. Не теряла времени любящая вдова.

Сорская, сверкнув глазами в ее сторону, зло проговорила:

– А кто из вас время терял? Вон как резво сбежались. Однако вы можете говорить что хотите, но завещание оформлено при жизни Андрея.

– Это просто невозможно. Я в это не верю, – решительно заявила Мартынова. – Вольнов – человек, живущий одним днем, не мог заняться оформлением завещания. Во всяком случае такого, забыв о своей семье, детях.

– Он так изменился в последнее время. Может, его и впрямь воли лишили? – высказала предположение Алиса Лисовская.

– Все намного проще, – развеяла сомнения Маша, – обошлось и без зомбирования, видимо, не захотелось тратить большие деньги. Сколько, вы говорите, Алла Григорьевна, стоит лишить человека воли? Десять тысяч?

– Это ориентацию поменять, а просто заставить что-то подписать намного дешевле, – деловито отозвалась Миркина.

– Короче, – подвела итог Маша, – на зомбирование решили не тратиться. Да и зачем? Арнольд Мартынович все юридические формальности взял на себя. Будучи давним клиентом нотариуса, который обслуживает компанию, он дал ему это завещание вместе с другими бумагами, тот и заверил. Вот так все просто. Это было сделано действительно при жизни Вольнова. Так что ирония ваша, мадам Сорская, по поводу бессмысленности нашего расследования была не совсем уместной. Начали мы его давно, как только узнали о случившемся. Хотя оснований вроде бы и не было никаких. Мы поехали в милицию, поговорили со следователем, который занимался расследованием обстоятельств этого дела. Его там сразу определили как несчастный случай. Никаких дознаний, никаких экспертиз. Пробили номер машины, узнали имя владельца – и вот вам пожалуйста, получите труп.

Маша обратилась в сторону, очевидно, к одной из камер, установленных в комнате, и сказала в нее:

– Боря, присоединяйся к нам. Надо, наконец, рассказать о нашем расследовании и его результатах. – Затем она опять обратилась к сидящим за столом: – Мы рассматривали все версии, в том числе и самоубийство. Причиной тому могли послужить не только семейные проблемы, но и какие-то серьезные деловые осложнения, а потому мы просмотрели все бумаги и юридические документы, поступившие на имя Вольнова, зарегистрированные им отправления – все за последний месяц. И вот тут-то и всплыло это завещание, которое проводилось как документ компании, видимо, для пущей убедительности. Для нас с Борисом это было шоком.

Как только Маша сделала паузу, чтобы перевести дух, послышался голос Маруси. Она уже давно ерзала на стуле и пыталась задать волнующий ее вопрос. Но возможность никак не представлялась. Застольная пикировка заполняла собой все звуковое пространство, не давая проникнуть в нее посторонним репликам. И все же Маруся наконец изловчилась вставить свой вопрос, обращенный к хозяйке дома:

– А горячего сегодня не будет?

Елена Алексеевна невольно улыбнулась, взглянув на родственников, истомившихся в ожидании новых гастрономических изысков, интересовавших их намного больше споров и расследований. Они не относились к категории тех людей, кому интересен процесс. Их интересовал результат. Судя по перебранке, дошедшей уже до взаимных оскорблений, до конечного результата было еще очень и очень далеко, доморощенные расследования тоже особого доверия у них не вызвали. Другое дело еда, она никогда не теряет своей актуальности.

– Горячее сейчас подадут.

Тут же открылась дверь, ведущая на кухню, и домоправительница с кухаркой вкатили сервировочный столик, заставленный красивыми кастрюльками, прикрытыми запотевшими стеклянными крышками. Видимо, они давно уже ждали команды, истомившись не меньше Маруси.

Маша, взглянув на все это кулинарное великолепие, с недоумением посмотрела на Елену Алексеевну, но та лишь слегка пожала плечами. Большинство сидевших за столом кастрюльки мало заинтересовали.

– Предлагаю тем, кому интересны результаты нашего расследования, перейти в гостиную. Остальные присоединятся позже – после горячего и десерта. Елена Алексеевна, я понимаю, это совсем не по протоколу, но у нас встреча, мягко говоря, без галстуков.

– Чтобы тут все не перевешались, – мрачно пошутила Лариса Мартынова.

– Да какие уж сегодня протоколы, – сокрушенно согласилась Елена Алексеевна. – Конечно, проходите в гостиную. Разговор незастольный предстоит.

За столом одобрительно закивали.

– Действительно, не до еды сейчас, – согласилась Алиса Лисовская.

– Лично я все же горячего отведаю, – поколебавшись, не согласилась с ней Миркина. – Я присоединюсь попозже.

Матильда с видом оскорбленной невинности молча встала и направилась в гостиную. Кардиналов, как побитая собака, потрусил за ней.

– Прекрасное предложение. Силы мы подкрепили. В еде у вас русский размах. Всего много. Насыщаешься от одного взгляда, – произнесла Люси Магвайер, давно мечтавшая встать из-за стола.

Гости плавно стали перемещаться в гостиную, оставив за столом самых стойких бойцов – Марусю с отцом и Аллу Миркину.

За окнами уже смеркалось. Огромные напольные часы у окна пробили шесть раз. С последним боем часов в гостиную вошел Борис. Несколько напряженно улыбаясь, пожелал всем доброго вечера.

– Боря, – обрадовалась Маша долгожданной поддержке. Ей было трудновато держать оборону и сообщить сенсационные подробности их расследования. Она с облегчением передала всю инициативу в сильные мужские руки, но ни в коем случае не расслабилась и была готова в любую минуту прийти на подмогу своему верному рыцарю.

Борис, подождав, когда все рассядутся по своим местам, сразу перешел к главному:

– Начнем с того, что я с самого начала не поверил в несчастный случай. Шестым чувством не принял, а когда мы узнали о завещании, то стал вырисовываться явный мотив. Еще бы: человек составляет завещание, а через неделю погибает. Согласитесь, удивительное стечение обстоятельств.

Он обвел взглядом присутствующих. Вид у всех был несколько недоуменный. Никто не мог понять, к чему он клонит, за исключением Кардиналова. Тот явно напрягся, встретившись взглядом с сыном Вольнова, манерой общения сейчас напоминавшего легендарного Эркюля Пуаро накануне разоблачения самого зловещего преступления.

– Тут у вас на редкость занимательные беседы происходили. Однако за обсуждением сильного запаха рыбы, идущего от Матильды Сорской, ты, Маша, не спросила Арнольда Мартыновича, когда они виделись с отцом и о чем разговаривали.

– Такой же хам, как его папаша, – брезгливо пробурчала Сорская, прихватившая с собой со стола бутылку вина, из которой постоянно пополняла свой бокал. – Вот уж точно – на осине апельсины не растут.

– Пардон, мадам. Я лишь процитировал Кардиналова. Мне кажется, он подобрал для вас мощный, потрясающе емкий образ. Но не будем отвлекаться на лирику. Так когда вы, Арнольд Мартынович, виделись и о чем разговаривали с господином Вольновым в тот злосчастный день?

– Я не помню. Было уже около четырех часов. О чем мы разговаривали, прекрасно знает Маша Сергеева, так как я подсел за столик в буфете, где они мило беседовали на свои обычные темы.

– И тем не менее о чем с ним вы разговаривали? – настаивал Борис.

– Да ни о чем серьезном. Он сказал, что уезжает, и попросил, чтобы я позвонил механику. Что-то у него там стучало. Вот и все. Механика я вызвал, тот наладил что нужно, и Вольнов уехал.

– А потом не приехал…

– Это и есть основной вывод вашего расследования? – ехидно спросила Сорская.

– Как вы нетерпеливы, как нетерпеливы. Это лишь начало расследования, в ходе которого были найдены свидетели этого происшествия, проведены экспертизы, многое выяснилось. Впрочем, понимаю, вам это не интересно. Вы ведь и так все знаете?

– Да что мы можем знать? – искренне возмутилась Сорская. – Знаете, так рассказывайте, что вы тут целый спектакль разыгрываете.

– Возможно, вы правы. Только мы здесь все артисты, а вот постановщик этого спектакля… – Борис с интригой в голосе обратился к Кардиналову: – Как вы думаете кто?

– Вы меня подозреваете? – задергался Арнольд.

– В чем, Арнольд Мартынович? Вас можно в чем-то заподозрить? – издевательски поинтересовался Борис, но, взглянув на Машу, явно неодобрительно относящуюся к взятому им вдруг тону шпаликовского мальчика, мгновенно посерьезнел и сухо продолжил: – Поехали мы, как уже здесь рассказывала Маша, к следователю, который ведет дело, поняли, что следствие стоит на месте и никто ничего не собирается расследовать. Под нажимом выяснилось, что во время аварии произошел сильный взрыв. Разбираться в этом никому не хотелось, и фон взрыва вообще решили не заносить в материалы дела. Ну, дескать, бензина было много, он и взорвался. Короче, мы поняли, что от ментов добиться ничего невозможно, и решили сами заняться поисками свидетелей этого происшествия.

– Какие свидетели могут быть на загородном шоссе? – с сарказмом в голосе спросил Кардиналов.

– Свидетели есть всегда, только их надо найти, – философски парировал Борис.

– Ну все. Сейчас начнется подтасовка фактов, показания лжесвидетелей, а это уже выше моих сил. Я больше просто не в состоянии находиться в этом дурдоме. Кажется, я достаточно выслушала здесь оскорблений в свой адрес? Вы все отвели душу? Ну и наслаждайтесь своим удовлетворенным самолюбием. А я здесь больше и минуты не останусь. С меня достаточно.

Сорская хотела лишь немного сбить обличительный пафос Бориса, перевести разговор в другое русло. Она резко встала, ожидая, что сейчас все начнут ее останавливать и уговаривать остаться, но этой реакции не последовало.

– Вас никто не держит здесь силой. Никто, никогда и нигде вас не держал. Идите, – спокойно произнес Борис.

Стало понятно, что ее уход вполне вписывается в его планы, остальные тоже никак не реагировали на желание Сорской уйти. Она оказалась в замешательстве. К Кардиналову теперь за помощью не обратишься. Он было дернулся ее остановить, но, вспомнив, что они тут публично наговорили друг другу, решил не вмешиваться в сложившуюся ситуацию. Нависла пауза. Немного помедлив, она решительно сорвалась с места и выбежала из комнаты под стук своих каблуков. Было слышно, как сильно хлопнула входная дверь.

– С госпожой Сорской еще будут разговаривать по этому делу, и не раз, – объяснил мотивы своего поведения Борис, – поэтому я просто не хотел, чтобы с нашей помощью они с Кардиналовым давали одинаковые показания. Все, что надо было нам узнать сегодня, она уже сообщила. Большей информацией она не владеет, в отличие от вас, Арнольд Мартынович.