Текст книги "Петербургские поляки в городском фольклоре. Мистические тайны, предсказания, легенды, предания и исторические анекдоты"

В 1783 году, после смерти графа Григория Орлова, дворец был куплен в казну, а в 1797 году он стал официальной резиденцией последнего короля Польши Станислава Понятовского.

В 1920–1930-х годах во дворце располагались различные советские учреждения, а с 1937 года размещался Музей В. И. Ленина, который на блатном жаргоне ленинградцы называли «Дворцом дармоедов».

В настоящее время Мраморный дворец входит в комплекс Русского музея. В нем регулярно устраиваются художественные выставки.

Но вернемся к судьбе Станислава Понятовского. В феврале 1798 года «при странных обстоятельствах» и «без всяких болезней» он неожиданно скончался. Возникли слухи о насильственной смерти, будто бы он был отравлен недоброжелателями. Фольклор умалчивает, кто это были: поляки, ненавидевшие его, или пленившие его русские. Похоронен был Станислав Понятовский в католическом соборе Святой Екатерины на Невском проспекте. По распоряжению Павла I, ему устроили пышные королевские похороны. Согласно легенде, Павел I возложил на голову бывшего короля копию позолоченной серебряной короны польских королей, исполненную с подлинника, хранившегося после подавления польского восстания в Оружейной палате Московского Кремля.

Потребность в строительстве в Петербурге католического собора возникла в 1720 году, когда Россия впервые установила дипломатические отношения с Варшавой и в город прибыло польское королевское посольство. Это было необходимо для духовного обслуживания верующих по римско-католическому обряду. Через некоторое время указом императрицы Анны Иоанновны на Невской «прешпективе» отвели обширный участок для возведения костела. При Екатерине II этот указ был подтвержден специальным дипломом, в котором говорилось, что прихожане костела получают вечное право на свободное совершение богослужений. Известно, что Петербург не без оснований гордился своей веротерпимостью. В городском фольклоре этому есть множество свидетельств. Так, например, австрийский король, посетивший однажды Петербург, возвратившись на родину, любил часто повторять рассказ, ставший впоследствии историческим анекдотом о веротерпимости в русской столице. «Вообразите, говорил он, что пять или шесть человек идут в воскресенье вместе и разговаривают дружески; дойдя до Невского проспекта, они расходятся все в разные стороны, уговорясь в тот день обедать или быть ввечеру вместе. Все они пошли к обедне, но только один идет в русскую церковь, другой – в лютеранскую, третий – в реформатскую, и так далее. Все они были разных вер». И добавляет, по словам П. Свиньина, в чьем пересказе мы передаем этот исторический анекдот: «Сие согласие между разноверцами не приносит ли отличной чести русскому правительству и характеру россиян». Известно и то, что в начале XIX века Невский проспект называли «Проспектом веротерпимости» – за обилие на нем молельных домов самых различных христианских конфессий.

Полное официальное название католического храма на Невском проспекте – собор Святой Екатерины Александрийской, Девы и Мученицы. В фольклоре он известен как «Невский костел». Территория вокруг костела в Петербурге имеет свое фольклорное название «Католический», или «Польский квартал». В XIX веке здесь находилось большинство католических учреждений и две гимназии – мужская и женская. Площадь перед храмом, где всегда много народа, среди петербуржцев известна как «Паперть».

Собор Святой Екатерины. Современное фото

Проект собора в 1783 году выполнил архитектор Жан-Батист Мишель Валлен-Деламот. Екатерининский, или католический костел, как его часто называют в обиходной речи, широко известен двумя захоронениями, находящимися в нем. Кроме Станислава Понятовского, в крипте собора с 1813 года покоится прах одного из талантливейших генералов Французской республики Жана Виктора Моро. Непримиримый враг Наполеона, он после прихода последнего к власти был вынужден эмигрировать. В 1813 году, после смерти М. И. Кутузова, Моро возглавил все силы антинаполеоновской коалиции, но в битве под Дрезденом был смертельно ранен и через две недели скончался. Тело фельдмаршала перевезли в Петербург, где ему оказали последние высокие почести.

Прихожанином католического костела был знаменитый французский архитектор, автор и строитель Исаакиевского собора Огюст Монферран. Здесь он венчался и крестил сына. В завещании Монферран просил похоронить себя под сводами своего главного детища – Исаакиевского собора. Если верить фольклору, ему, католику по вероисповеданию, было отказано в погребении в православном храме.

Согласно одному интригующему преданию, смерть зодчего наступила вскоре после освящения собора, на котором присутствовал император Александр II. Известно, что в скульптурном декоре Исаакиевского собора есть группа христианских святых, почтительным наклоном головы приветствующих появление Исаакия Далматского, святого, которому посвящен собор. Среди них есть и скульптурное изображение Монферрана с моделью собора в руках – своеобразный автограф зодчего – прием, широко известный в архитектурной практике. Во время освящения собора один из приближенных угодливо обратил внимание императора но то, что все святые преклонили головы перед Исаакием Далматским и только архитектор, преисполненный гордыни, не сделал этого. Государь ничего не ответил, однако, проходя мимо архитектора, руки ему не подал и не проронил ни слова благодарности. Тот не на шутку расстроился, ушел домой до окончания церемонии, заболел… и через месяц скончался. По городу пронесся слух, что демонстративный уход архитектора с церемонии освящения храма и последовавшая вскоре его кончина связана с тем, что Александр II вознегодовал, «увидев лик католика Монферрана на фронтоне православного Исаакиевского собора».

В Исаакиевском соборе состоялась только панихида. Затем тело зодчего обнесли вокруг собора. Отпевание же происходило в католическом костеле Святой Екатерины на Невском проспекте. Вскоре вдова Монферрана увезла его тело во Францию.

Между тем Огюст Монферран задал загадку, над разгадкой которой вот уже более полутора столетий бьются петербуржцы. 30 августа 1834 года в центре Дворцовой площади был торжественно открыт грандиозный памятник победителю Наполеона в Отечественной войне императору Александру I. Он известен как Александровская колонна, «Александрийский столп», или «Колонна победы», как его стали называть петербуржцы в разговорной речи. Колонна, представляющая собой монолит красного гранита, увенчана фигурой Ангела, лицо которого будто бы имеет сходство с лицом Александра I. Так распорядился, согласно легенде, Николай I, одновременно указав скульптору Борису Орловскому, что голова змеи, попранной крестом ангела, должна иметь сходство с французским императором Наполеоном.

И вышел скандал. В центре столицы православного государства, в руках православного царя крест, попирающий змею, оказывается, не православный, а католический (четвероконечный), являющийся символом веры французского императора, побежденного в войне 1812 года. Монферрану припомнили всё. И то, что он служил в наполеоновской гвардии и отличался в сражениях, за что был награжден французским орденом Почетного легиона. И то, что вышел в отставку только после сокрушительного поражения Наполеона в так называемой «Битве народов» под Лейпцигом. Значит, так и задумал католик Монферран? Или просто не придал этому значения?

Но всё оказывается гораздо проще. На самом деле, еще на стадии раннего проектирования императору были представлены два варианта завершения колонны. На одном из них Колонна была увенчана просто православным крестом без ангела, на другом – фигурой ангела «с ликом Александра I и перстом, указующим в небо», и с тем же православным крестом. Но Николай I якобы настоял на католическом кресте, как на «общехристианском», видимо, считая такую композицию не только символом победы, но и символом послевоенного примирения народов.

А легенды и мифы вокруг Ангела с католическим крестом не только никуда не исчезли, но и продолжали множиться. Так, например, в блокадном Ленинграде ходили разговоры о том, что Гитлер – «большой поклонник всякого рода мистических символов» – знал о католическом кресте на вершине Александровской колонны и отдал летчикам приказ не бомбить Дворцовую площадь.

Согласно другой легенде, благополучно дожившей до наших дней, Петербург охраняют три Ангела: на шпиле собора Петра и Павла в Петропавловской крепости – золотой, на вершине Александровской колонны в центре Дворцовой площади – бронзовый, и на куполе василеостровского Екатерининского собора – серебряный.

 
Кто там в блеске маскарадном
Сходит с кончика пера —
Ангел с ликом Александра,
Шпиль – подобие Петра?
Никакого нет закона
В этом выборе простом —
Иль с трубой Иерихона,
Или с бронзовым крестом.
В город посланные свыше,
Чтоб стояли на часах,
Служат Ангелы на крышах,
На карнизах, куполах.
Им бы мчаться по орбитам,
Но несут они свой крест,
Сколько б ни было попыток
Сбросить Ангелов с небес.
И пока не вбиты клинья
В неразрывный этот круг,
Держат Ангелы на крыльях
Над землею Петербург.* * *[1]1
  Автор стихов, отмеченных знаком * * * – Н. А. Синдаловский.


[Закрыть]
 

Но мы опять отвлеклись. В 1938 году костел Святой Екатерины, который в то время предполагалось превратить в концертный зал, был закрыт для верующих и долгое время использовался как склад. В середине 1980-х годов, на волне приватизации собственности, в чиновничьих кабинетах Ленгорисполкома была определена сметная стоимость и Католического костела. Она составила ничтожную сумму в триста тысяч рублей, которую мог легко выложить за здание в самом центре Невского проспекта любой так называемый «новый русский». Но случилось несчастье – в соборе вспыхнул пожар. По этому поводу по городу разошлись грустные стихи:

 
Триста тысяч и не выше.
Он морально устарел.
О себе такое слыша,
От стыда костел сгорел.
 

В настоящее время костел передан верующим. На площади перед ним постоянно тусуются уличные художники, бродячие музыканты, продавцы поэтических книжек, изданных за собственный счет, и просто самая разнообразная публика. Возле собора любит собираться питерская молодежь.

Но вернемся к посмертной судьбе Станислава Понятовского. Как оказалось впоследствии, прах польского изгнанника так и не нашел покоя в крипте Екатерининского собора. Судьба захоронения окутана таинственной мистикой. Первое мистическое происшествие, надолго предопределившее дальнейшую судьбу королевских останков, случилось в 1858 году. Тогда к праху Понятовского решено было подхоронить гробик с прахом другого польского короля – Станислава Лещинского. Его прах стал трофеем русских войск после подавления польского восстания. Но когда вскрыли склеп и «для удовлетворения любопытства присутствующих» приподняли крышку гроба Понятовского, то, как описывают свидетели, «голова короля в позолоченной короне выпала из истлевшего гроба и в тишине с грохотом покатилась по полу». Ужас происшедшего отразился в газах и возгласах присутствовавших.

Прах последнего короля Польши пролежал в крипте собора до 1938 года, когда Сталин будто бы удовлетворил просьбу польского правительства и останки короля были вывезены в Польшу, где хранились в костеле вблизи родового поместья Понятовских недалеко от Бреста. По другой сохранившейся легенде, советские власти костел на Невском проспекте решили снести и предложили Польше «забрать своего короля».

По иронии судьбы, после так называемого «четвертого раздела Польши» между Германией и Советским Союзом и присоединением в 1939 году восточных территорий Польши, костел вновь оказался на территории СССР, но теперь уже в Белоруссии. Долгое время костел по сложившейся советской традиции использовался как склад, а захоронение Станислава Понятовского было вскрыто и разграблено. Исчезла позолоченная корона, гербы. Сохранившиеся к тому времени кости были разбросаны и затем окончательно пропали. В 1988 году обнаружившиеся в результате археологической экспедиции фрагменты одежды и обуви новая Россия передала Польше. В настоящее время они находятся в храме Святого Иоанна в Варшаве.

3

Между тем у императрицы Екатерины II личные отношения с поляками связывались гораздо лучше, нежели государственные. Едва ли не в самом начале своего царствования она отметила своим высоким монаршим вниманием Григория Александровича Потемкина, служившего вахмистром в Конной гвардии и принимавшего активное участие в перевороте 1762 года, в результате которого Екатерина взошла на престол. Потемкин был выходцем из смоленских дворян и принадлежал к мелкопоместному, но знатному польскому роду, входившему в состав смоленской шляхты. Его дед носил фамилию Потемковский и происходил, если верить легендам, от некоего Яна-Ганса Потемпского (Potępski).

Г. А. Потемкин

Потемкин сыграл выдающуюся роль в истории России второй половины XVIII века. Он был одним из самых ярких и наиболее значительных государственных и военных деятелей екатерининской эпохи, не раз отмечался званиями, чинами, государственными наградами. А после успешно закончившейся для России Русско-турецкой войны 1768–1774 годов стал генерал-аншефом, графом, вице-президентом Военной коллегии и приобрел решающее влияние на государственные дела.

После тайного венчания, которое будто бы произошло в Москве в 1774 году, Потемкин, если верить фольклору, стал морганатическим супругом Екатерины II. Слухи о загадочном венчании были столь многочисленны и разнообразны, что многие путали даже города, где оно якобы происходило. Так, французский посол в секретном донесении своему правительству писал, что это событие имело место «в одной из петербургских церквей».

Было ли в действительности это венчание или нет, до сих пор остается загадкой. Во всяком случае, императрица, которая была на десять лет старше Потемкина, после 1774 года в личной жизни вела себя как незамужняя женщина. А когда в ее будуаре появились другие фавориты, тактичная, осторожная Екатерина, лишив Потемкина полуофициального статуса «первого джентльмена страны», вместо совместного ложа предложила ему совместную власть. Она советовалась с ним практически по всем вопросам государственной и частной жизни, включая обсуждение новых кандидатов на ее монаршую благосклонность, и всегда считалась с его мнением.

Сохранился своеобразный памятник близких отношений Потемкина и Екатерины II. В Большом Петергофском дворце, в так называемой Диванной комнате, стоит диван, на котором, как об этом с затаенной гордостью сообщала сама императрица своему французскому корреспонденту барону Мельхиору Гримму, могли, «скорчившись, разместиться двенадцать человек». Правда, в письме к Гримму Екатерина, сознательно или нет, упустила одну пикантную подробность: диван был трофейным и прислан с театра военных действий специально для Потемкина. Так это или нет, проверить совершенно невозможно. Однако, как утверждает М. И. Пыляев, в Петербурге да и во всей России вскоре после взятия Очакова появилась мода на огромные софы или диваны, загромождавшие гостиные барских особняков. И назывались они «Потемкинскими».

Известен еще один своеобразный памятник потемкинской любви. По одной из царскосельских легенд, идея создания оригинальной насыпной горки-моста, которая соединила бы между собой Екатерининский и Александровский парки Царского Села, известной как Большой Каприз, принадлежала Григорию Александровичу Потемкину. Будто бы это он придумал и велел в течение одной ночи осуществить парковую затею в угоду своей капризной любовнице.

На самом деле замысел оригинальных мостов в Царском Селе – скромного, но безупречного по совершенству плавных линий арочного проезда Малого Каприза и затейливо прихотливого, необыкновенно эффектного, с китайской беседкой над центральным проездом Большого Каприза – принадлежала архитектору В. И. Неелову. Оба Каприза были построены в 1770–1774 годах. Композиционная идея Капризов навеяна старой гравюрой с изображением древнего китайского сооружения. Когда императрице Екатерине II представили смету на строительство двух мостов над парковыми дорожками, она обратила внимание на высокую стоимость этих затей и, как рассказывает популярная легенда, отказалась их утвердить. Однако верноподданные придворные почувствовали тонкое кокетливое притворство в монаршем поведении их государыни и, умело подхватив предложенные императрицей правила игры, начали ее уговаривать. Наконец, продолжает царскосельская легенда, уступая настойчивым просьбам, Екатерина подписала смету, проворчав при этом: «Пусть это будет мой каприз». Это якобы и определило необычность названий двух замечательных парковых сооружений царскосельского парка.

Правда, существует и другая легенда. Известно, что в XVIII веке на месте Большого Каприза при въезде в Екатерининский парк стояла гауптвахта со шлагбаумом. Через этот пост Екатерина часто ездила на прогулки. Но бывали случаи, когда императрица еще не решила, куда ей направиться, и тогда, доехав до шлагбаума, она предоставляла право выбора направления кучеру: «Вези на собственное усмотрение». Потом гауптвахту разобрали и построили мост, который вначале стали называть «Царским Капризом», затем просто «Капризом», а с появлением «Малого Каприза» – «Большим Капризом».

О Потемкине, этом «Исполине всех времен», слагали легенды и рассказывали самые фантастические истории. У Потемкина было много прозвищ: «Некоронованный император», «Исполин», «Колосс», «Полубог», «Ахиллес». Одно из них породила его фамилия: «Князь тьмы». Два других – «Циклоп» и «Кривой» – появились благодаря устрашающему и одновременно величественному виду одноглазого гиганта. Согласно легенде, свой глаз Григорий Александрович потерял в пьяной драке. Впрочем, в одном из рассказов названы конкретные виновники этой драки. Будто бы знаменитые братья Орловы, обеспокоенные тем, что Екатерина оказывает повышенные знаки внимания Потемкину, решили его проучить. Однажды они напали на него и здорово избили. Потемкин лишился глаза и на некоторое время действительно исчез из поля зрения императрицы. И только после окончательного разрыва с Григорием Орловым Екатерина вновь призвала его ко двору. Правда, еще по одной легенде, история с потемкинским глазом имеет другую и совершенно банальную причину. Будто бы во время первой интимной встречи с императрицей Потемкин в темноте и спешке неосторожно наткнулся на ее палец.

Между тем, лишившись глаза, Потемкин вовсе не потерял харизматической осанки. Рассказывают, что когда он, исполненный величия, с царственной походкой, появлялся среди гостей Зимнего дворца, в толпе приглашенных начиналось перешептывание. Видевшие его впервые, как завороженные, спрашивали соседей: «Это царь?» – «Какое там царь! – восхищенно отвечали посвященные. – Это сам Потемкин».

Жил Потемкин широко и роскошно. Дом его был открыт, а столы ломились от изысканных блюд и невиданных яств. Согласно городскому преданию, Петербург обязан Потемкину первыми фруктовыми лавками, которые при нем появились на Невском проспекте. Этот вельможа требовал себе к столу свежих вишен, малины и винограда даже зимой. В Петербурге рассказывали, что самому князю уху подавали в «огромной серебряной ванне, весом в семь-восемь пудов». По преданию, «князю готовили уху из аршинных стерлядей и кронштадтских ершей» в кастрюлях, в которые входило до двадцати ведер жидкости. Об этой великолепной потемкинской кухонной ванне из серебра сохранился анекдот, записанный П. А. Вяземским. «В Таврическом дворце, – рассказывается в анекдоте, – князь Потемкин в сопровождении Левашова и князя Долгорукова, проходил через уборную комнату мимо ванны. „Какая прекрасная ванна!“ – сказал Левашов. – „Если берешься ее всю наполнить (это в письменном варианте, а в устном тексте значится другое слово), я тебе ее подарю“, – сказал Потемкин. Левашов обратился к Долгорукову, который слыл большим обжорою: „Князь, не хотите ли попробовать пополам?“».

О хлебосольстве и гостеприимстве Потемкина рассказывали легенды. Однажды Потемкин пригласил к себе на обед какого-то мелкого чиновника, а после обеда спросил его, доволен ли тот, и услышал в ответ смиренное: «Премного благодарствую, ваше сиятельство, все видал-с». В то время в богатых домах было принято рассаживать гостей и подавать блюда «по чинам», а приглашенных было так много, что сидевшие на «нижнем» конце стола зачастую так и не дожидались еды и «созерцали лишь пустые тарелки».

Если верить фольклору, Потемкин, достигнув высокого общественного положения, никогда не забывал о людях, с которыми провел юные годы. Согласно одному историческому анекдоту, некий дьячок, у которого Потемкин в детстве учился читать и писать, состарившись и сделавшись неспособным исполнять службу, приехал в Петербург просить у князя работу. «Так куда же тебя приткнуть?» – задумался князь. «А уж не знаю, сам придумай», – ответил дьячок. – «Трудную, брат, ты мне задал задачу. Приходи завтра, а я между тем подумаю». На другой день, проснувшись, светлейший вспомнил о своем старом учителе и велел его позвать. «Ну, старина, нашел я для тебя отличную должность. Знаешь Исаакиевскую площадь?» – «Как не знать; и вчера, и сегодня через нее к тебе тащился». – «Видел фальконетов монумент Петра Великого?» – «Еще бы!» – «Ну так сходи же теперь, посмотри, благополучно ли он стоит на месте, и сейчас мне доложи». Дьячок в точности исполнил его приказание. «Ну что?» – спросил Потемкин, когда он возвратился. – «Стоит, ваша светлость». – «Ну и хорошо. А ты за этим каждое утро наблюдай да аккуратненько мне доноси. Жалованье тебе будет производиться из моих доходов. Теперь можешь идти домой». Дьячок до самой смерти исполнял эту обязанность и умер, благословляя Потемкина.

Умер Потемкин неожиданно, на одной из дорог Новороссии вблизи Николаева. Прах его покоится в Херсоне, в склепе Святой Екатерины. Говорят, Екатерина, узнав о его кончине, расплакалась. А затем, когда успокоилась, села за письмо одному из своих корреспондентов. Она сообщала о смерти своего любимца: «Он имел необыкновенный ум, нрав имел горячий, сердце доброе; глядел волком и потому не был любим, но, давая щелчки, благодетельствовал даже врагам своим. Трудно заменить его; он был настоящий дворянин, его нельзя было купить». Простим императрице некоторое монаршее лукавство, уместное в дни скорби по случаю смерти любимого человека. По свидетельству современников, Потемкин не стеснялся брать казенные деньги на собственные нужды, в то время как к чиновникам Казначейства относился с требовательностью, позволительной разве что государям. Сохранилась записка Потемкина Правительствующему сенату в ответ на задержку очередных выплат на содержание армии и строительство новых городов в Новороссии: «Дать! Дать! Дать! Вашу мать!».

В январе 1787 года Екатерина II начала свое знаменитое путешествие по России из Петербурга в Крым. Подготовкой поездки занимался Потемкин. К путешествию готовились два с половиной года. От Петербурга до Киева выстроили 76 станций, на каждой из которых держали по 550 сменных лошадей. На всех станциях строились дворцы и триумфальные арки. Вдоль дороги «ликовали крестьяне в пристойной одежде». Среди них «не было больных и увечных», как докладывали своим государям следовавшие в свите Екатерины иностранные дипломаты. На всем пути следования разводили огромные костры «для рассеивания мрака».

Таврический дворец. Современное фото

Так или иначе, но в том же 1787 году, после исторического путешествия Екатерины II в Крым, Потемкин получил титул «светлейшего» и приставку «Таврический» к своей фамилии. Напомним, что Таврией, или Тавридой (от греческого слова «тавр» – бык), древние греки называли Крымский полуостров. По легенде, это название появилось, когда бог Дионис запряг двух быков и вспахал эти земли, после чего аборигены этого полуострова стали называться таврами.

В 1783–1789 годах на Шпалерной улице возводится петербургская резиденция князя Г. А. Потемкина – Таврический дворец. Дворец строился по проекту архитектора И. Е. Старова в духе дворянских загородных дворцовых усадеб в стиле строгого классицизма. Это один из ранних памятников этого стиля – монументальный, торжественный и простой одновременно. В XVIII веке Таврический дворец за его удивительную строгость называли «Петербургским пантеоном».

Дворец своим главным фасадом был обращен к Неве и соединялся с ним каналом с гаванцем для захода и стоянки малых судов. Район между набережной Невы и дворцом до сих пор известен в городском фольклоре как «Ковш», или «Таврический ковш». В середине XIX века гавань засыпали и на ее месте в 1860–1863 годах по совместному проекту архитекторов И. А. Мерца и Э. Г. Шуберского построили первую в Петербурге Центральную водонапорную башню Общества петербургских водопроводов. Через несколько лет архитектор П. Ю. Сюзор рядом с башней возводит машинное здание для фильтров. Мощные, так называемые водокачальные машины, накачивали воду из Невы на высоту более чем сорокаметровой башни и оттуда подавали ее в квартиры центральных районов города. В одном из дворовых флигелей станции находится клуб, который известен своим фольклорным именем «У водопроводчика Иванова».

В советское время в Таврическом дворце располагалась ленинградская Высшая партийная школа – «Бурса кухаркиных ублюдков», или «Институт красных мастурбаторов», как ее называли в народе.

В настоящее время в Таврическом дворце разместились постоянные рабочие органы Ассамблеи Союза Независимых Государств (СНГ). Время от времени можно услышать новое фольклорное наименование всего района вокруг дворца: «СНГ».

Противоположный фасад Таврического дворца обращен к одноименному саду, разбитому по проекту архитектора И. Е. Старова и садового мастера В. Гульда в 1783–1789 годах, одновременно со строительством самого дворца. Сад представлял собой обширную территорию с оранжереями, искусственными прудами, холмами и парковыми павильонами. Среди петербуржцев район Таврического дворца, окруженного садом, известен под именами «Таврия», «Таврик», «Табор», «Таврига» или «Таврида».

Таврический сад. Современное фото

В середине XIX века Таврический сад был общедоступным. Зимой на льду его живописных прудов, один из которых в народе назывался «Лебединым озером», устраивались ежедневные катания на коньках. В фольклоре они назывались «Таврические катания». В 1930-х годах на территории сада был создан Парк культуры и отдыха имени Первой пятилетки (ПКиО). С 1954 года он стал Городским детским парком.

Таврический дворец расположен в квартале между современными Потемкинской и Таврической улицами, что бесспорно можно рассматривать как своеобразный топонимический памятник выдающемуся деятелю екатерининской эпохи светлейшему князю Григорию Александровичу Потемкину-Таврическому.

В заключение этого сюжета стоит напомнить, что первоначально Таврический дворец для князя Григория Александровича Потемкина-Таврического, задуманный императрицей Екатериной Великой как дань признания блестящего полководческого и административного таланта одного из выдающихся деятелей ее царствования, предполагалось построить на Невском проспекте, на территории Итальянского сада, простиравшегося от Фонтанки до Лиговского канала. Легко себе представить, как могла выглядеть зафонтанная часть Невского проспекта, будь реализован этот первоначальный план.

4

Истории, описанные выше, происходили на фоне трех драматических разделов Польши 1772, 1793 и 1795 годов. Присоединение отторгнутых польских земель проходило под лозунгом: «избавить земли и грады, некогда России принадлежавшие, единоплеменниками ее населенные и созданные и единую веру с нами исповедующими». Об отношении самой Екатерины I к полякам можно судить по ее официальному рескрипту, направленному чрезвычайному послу в Польше Якову Ефимовичу Сиверсу: «По непостоянству и ветрености сего народа, по доказанной его злобе и ненависти к нашему, а особливо по изъявляющейся в нем наклонности к разврату и неистовствам французским, мы в нем никогда не будем иметь ни спокойного, ни безопасного соседа, иначе как приведя его в сущее бессилие и немогущество». Понятно, что соответственным оказалось и отношение простого народа к Польше. В городском петербургском фольклоре тут же родилась вульгарная поговорка, не привести которую невозможно, говоря о ситуации, возникшей в русско-польских отношениях во второй половине XVIII века: «Что ваша Польша? – У нашей Екатерины … и то больше».

После первого раздела Польши между Австрией, Пруссией и Россией к Российской империи отошла часть польских земель (ныне на территории современной Белоруссии). По второму разделу были присоединены Минск, Волынь и Подолье. В Польше это вызвало серьезные волнения, и в 1794 году вспыхнуло восстание под руководством Тадеуша Костюшко. Мятеж сопровождался нападениями на русские вооруженные отряды, грабежами воинского имущества и бессудными расправами. Восстание было жестоко подавлено войсками под командованием А. В. Суворова. Только убитыми поляки потеряли около 15 тысяч человек. Более 10 тысяч повстанцев попало в плен. Александру Васильевичу Суворову за успешно проведенную операцию по усмирению взбунтовавшейся Польши был пожалован чин фельдмаршала.

В связи со сказанным необходимо отметить еще одну важную, если можно так выразиться, «культурологическую» деталь во взаимоотношениях между Польшей и Россией. После подавления польского восстания и взятия Варшавы Суворовым была объявлена собственностью Русского правительства общедоступная «Библиотека Речи Посполитой имени Залуских», содержавшая более 400 тысяч томов. В свое время она была создана братьями Залускими и считалась одной из лучших в Европе. В качестве трофея библиотеку перевезли в Петербург, и она стала основой петербургской Императорской Публичной библиотеки. Справедливости ради надо сказать, что после революции значительная часть библиотеки Залуских, по распоряжению Ленина, возвращена Польше.

Бурно отпраздновали поражение восставших и русские солдаты, чему способствовали захваченные в предместье Варшавы огромные запасы медицинского спирта. Сохранился исторический анекдот о том, как солдаты, передавая из рук в руки бутыли со спиртом, одобрительно выкрикивали: «Славное винцо!». В пьяном застолье принимал участие и некий ветеринар, немец по национальности. Ничего не поняв из выкриков собутыльников и думая, что это и в самом деле вино, он залпом осушил предложенную ему чарку и тут же свалился замертво, в то время как солдаты, неоднократно прикладываясь к бутыли, ничего, кроме удовольствия, не испытывали. Когда об этом доложили Суворову, тот усмехнулся и неожиданно одарил русский фольклор ныне широко известной крылатой фразой, со временем превратившейся в поговорку: «Что русскому здоро́во, то немцу смерть!». В разговорной речи употребляется и местный вариант этой поговорки: «Что питерцу здоро́во, немцу смерть».