Текст книги "В Париж на поминки"

Они, очевидно, страшно нервничали. Аслан выглядел мрачным, а потрясённая женщина смотрела на меня, не в силах что-либо сказать. Я ждал, когда она успокоится, затем Рафига подошла к нам, взяла меня за руку и отвела в сторону.

− Я всегда боялась за неё, ведь она одна в Баку. Не напрасно я плохо спала всю неделю. Сон видела, Сафа мне хочет что-то сказать и не может.

Я молча кивнул.

Затем повернулась к Аслану, гневно посмотрела на него и кивком головы указала ему на кресло. Он сел и сцепил пальцы на своём обширном животе.

Мы снова сели за стол.

− Я тебя, Аслан, предупреждаю, если с моей сестрой что-то случится…

Аслан молча замахал головой и руками, словно отгонял комаров в лесу. Часы “Patek Philippe”c корпусом из розового золота на мгновение показались из рукава. Я продолжал ждать, недолгая работа в следственных органах научила меня одному – держать паузу. Неловкая тишина заставляет людей сказать вам ещё больше.

− Молчи, лучше молчи, Аслан,− предупредила она, он умолк и некоторое время сидел неподвижно, глядя прямо перед собой. − Я скажу. Больше года назад, ему звонил Арам.

Мы переглянулись.

− Нет, он не то, что вы подумали. Он ассириец! Живёт в Москве и приятель Аслана. Просил устроить в Баку гараж каким-то знакомым. Тогда Аслан позвонил Максуду в Москву и попросил продать или сдать в аренду гараж около Волчьих ворот. Гараж около трассы Баку − Ростов давно закрыт и никто им не пользуется. Максуд продавать отказался, но ключи передал. Это всё, что мы знаем.

Затем метнула быстрый взгляд и вскинула брови:

− Аслан, у тебя его фотография должна быть.

Аслан задвигался в кресле, подал корпус вперёд и встал. Пройдя через всё помещение, он обогнул диван и приблизился к комоду из чёрного дерева, взял книжечку в кожаном переплёте с золотыми прожилками и вернулся к нам.

Это был фотоальбом. На четвёртой странице толстый палец Аслана указал нам на относительно молодого, но рано облысевшего человека с оспинками на лице.

Рафига повернулась к мужу и сквозь зубы заметила:

− Может ещё что– то было, что я не знаю, скажи нам…

Аслан открыл было рот в знак согласия, но тут же снова его закрыл и ограничился кивком головы. После часового расспроса мы поняли, что наша поездка была не напрасной, и сегодняшний день не был потерян зря. Я задал ещё пару вопросов и, удовлетворившись ответами, простился с хозяевами. Рафигу мы поблагодарили за обед, но от вечернего ужина, к сожалению, были вынуждены отказаться. На улице нас ждал роскошный серебристый “Porsche356” с белыми шинами. Аслан предложил подвезти нас. Внутри она была так же шикарна как и снаружи. Пока я рассматривал дизайн лимузина, Фуад что-то прошептал на ухо Аслану, и тот согласно кивнул. После переговоров по телефону сообщил, что у служебного входа в Лувр нас ждут именные пригласительные билеты. На улице Риволи мы попрощались и пройдя арку Лувра очутились на площади, забитой желающими попасть внутрь музея. Очередь из желающих змейкой закручивалась вокруг стеклянной пирамиды, построенной по проекту американского архитектора китайского происхождения. На площади тут и там и почему-то под ногами у людей, среди плевков и окурков сидели и лежали молодые ребята. Фуад развёл руками и убежал выяснять, где служебный вход. Вернулся скоро и не один, рядом стояло существо в странной шляпке на прелестной головке. Раньше, чем описывать её, мне надо рассказать о том, что было на её голове. Я, конечно, опрометчиво назвал то, что было на ней надето шляпой. Это было деревянное сооружение, чем-то напоминающее китайско-японскую пагоду времён династии Мин. Девушка, думается, тоже была из тех краёв. Лицо у неё было круглое, как луна, а в карих глазах мерцали весёлые огоньки. Кроме сооружения, слегка сдвинутого на левый глаз и жёлтых волос на голове, всё на ней было обычное – короткая клетчатая юбка, оголяющая красивые ножки, жёлтая майка с иероглифами и маленькие сандалеты на крошечных ножках. Мило улыбаясь, она смотрела то на меня, то на Фофу. Затем протянула ручку в мою сторону и, вздохнув, тихим голосом сказала:

− Гонисува.

− Малик, − и осторожно пожал протянутую ручку. Она засмеялась, повернулась к Фуаду и что-то сказала. Оказывается она здоровалась со мной на японском. Тогда она ещё раз протянула ручку и сказала:

− Юсико.

Я не понял и удивлённо посмотрел на неё и Фуада.

− Её зовут Юсико, это её имя, − медленно сказал он и добавил так же медленно. − А имя переводится с японского ”журавлик”.

– Фофа, откуда ты знаешь японский? – удивлённо воскликнул я и сел на бордюр. Фуад задумался и внимательно посмотрел мне в глаза. Чувствовалось, что он не знал, что мне ответить.

− А с чего ты взял, что я говорю по– японски?

− Но ты же только что беседовал с ней и насчёт этого журавлика…..

Фуад улыбнулся и хлопнул себе по лбу:

− Она же мне на французском отвечала. Ты что, не понял? − объяснил он и с усмешкой добавил. − Это всё последствия обильной еды. Хорошо, вставай! Теперь немного духовной пищи нам не помешает.

Я покачал головой и, зевнув во весь рот, встал.

− Шумно здесь, ты иди, наслаждайся духовной пищей, а я погуляю немного. Надо подумать, как нам быть. Я пошёл…

− Подожди. К шести тебя Николь ждёт. Ты помнишь? − и подмигнул мне

− Спроси что-либо полегче. Я ещё не решил.

− Ну и напрасно. Такая женщина! И по размеру тебе подходит.

− Хорошо, бери эту с пагодой на голове и иди. Не загуляй, завтра с утра улетаем. Жду тебя в отеле.

− Не беспокойся, через пару часов я буду, мы сегодня успеем ещё пойти на Парижский мотор-шоу, − и весело беседуя с японочкой, скрылся в толпе.

Я решил пройти по мосту в Латинский квартал и подальше от этого шума продумать дальнейшие наши действия. Все эти дни мы что-то старались сделать, но нельзя сказать, что успешно, результат близок к нулевому. Аслан, я думаю, сказал нам всё, что знал и заинтересован помочь нам. Все друзья и знакомые Аслана теперь подключены к поиску. Только найдя Арама, мы сможем выяснить всё, что связано с этим злополучным гаражом. Вся беда в том, что мы не можем найти его, и где его искать, не знаем. Кроме двух московских адресов, квартиры и офиса, нам практически ничего неизвестно. Офис, как я понял, находился в центре по улице Тверская – Ямская, за рестораном «София» в пятиэтажном доме постройке тридцатых годов. Недалеко от дома, насколько я помню, должна быть старая кирпичная баня с парилкой, банщиком был там татарин с русским именем Василий. После парилки, массажа и бокала холодного пива начиналась новая жизнь, но всё это было давно, ещё в советское время, и вряд ли эта баня, да и ресторан ещё стоят на прежнем месте. Отвлёкся, надо будет завтра прямо из аэропорта заехать к Араму на квартиру или офис, к этому времени, мы надеемся, его найдут. Встретиться, постараться во всём разобраться и первым же рейсом домой в Баку.

Аслан знал его отца ещё с далёких семидесятых годов. Отец Арама работал сапожником в центре Москвы, недалеко от Малого театра. Вернее сказать, чистильщиком обуви в маленькой будке. В Москве и, особенно, в центре все обувные будки принадлежали ассирийцам. Эти будки были обклеены портретами членов Политбюро ЦК всех времён, в центре, конечно, портрет великого генералиссимуса Сталина и по бокам полуголые девицы из польских журналов. Аслан менял советские деньги на валюту у иностранцев, прятал в их будках и к концу рабочего дня забирал. Валюта пряталась в тайнике за портретом отца всех народов. Все получали свою долю и были довольны. Это продолжалось долго, пока в начале восьмидесятых Аслана не арестовали. Он был предупреждён, поэтому никакой валюты при нём не нашли, обыскали всё и даже будки. Допрашивали его каждый день и подолгу, но он никого не сдал, за что андроповские сатрапы дали ему максимальный срок − восемь лет. За этот поступок в тюрьме ему предоставили одиночную камеру, но камерой её можно было назвать с большой натяжкой, это было комната со всеми удобствами. В комнате был телевизор, радиоприёмник и только появившийся немецкий видеомагнитофон. Вдоль стен висели балыки, вяленое мясо и колбасы. Бар постоянно пополнялся новыми напитками. Выполнялись любые желания осуждённого, вплоть до самых невозможных. Продолжалось это недолго, и с приходом Горбачёва он оказался на свободе, в окружении своих деловых друзей. Тогда и попросил отец Арама пристроить своего шалапая к “делу”. Шалапай оказался довольно смышленым и быстро пошёл в “гору”, но в конце восьмидесятых профессия валютчика пала смертью храбрых. Наступило время больших возможностей и очень больших денег. Дороги прежних деловых партнёров разошлись, но дружба и взаимная выручка осталась. Некоторые особенно одарённые из них стали олигархами и известными людьми. Ассирийцы заняли нишу азартных игр в Москве. Игровыми автоматами были забиты все кинотеатры и подземные переходы. Затем для них наступила новая эра − эра казино. Но Арам почувствовал в себе способности экстрасенса, говорят, занялся гипнозом и даже пробовал оживлять мёртвых. В последние годы Аслан мало слышал о нём, но знал, что он купил квартиру и офис в центре Москвы, не женат и занимается не совсем понятно чем. Про таких говорят − “ тёмная лошадка”.

Не решив, куда направить свои стопы, свернул за угол, где слышалась музыка и звон бокалов. Народа внутри бара было немного, это была группа американских туристов, и как понял, сегодня у них был прощальный вечер перед отъездом на родину. Я сел за стойку бара у телевизора и подальше от шумных заокеанских гостей. Пока я присматривался и прикидывал, бармен поставил передо мной бокал пива. Я вопросительно посмотрел на него, в ответ он пальцем указал в сторону туристов. Я повернулся и поблагодарил кивком, в ответ услышал крик одобрения и овации. В этот момент зазвенел телефон, и я на автомате нажал на зелёную кнопку.

− Что за веселье у вас? − услышал я встревоженный голос Сафы.

− Да нечего такого, это американские туристы гуляют.

− Вы что, опять пьёте?!

− Нет, конечно.

− А почему так шумно?

− Радуются люди, что наконец уезжают из этой страны.

Сафура задумалась.

− А мы здесь ещё, завтра утром в Москве и сразу вылетаем в Баку. Не беспокойся. Конечно, всё уладим.

− Я не успела с тобой поговорить днём, поэтому и беспокоюсь. Ты всё выяснил? Ко мне звонила Рафига, вся на нервах.

− Всё нормально. Старайся без причины на улицу не выходить. Пока, − успел только сказать и выключил телефон.

Ко мне пошатываясь, подходил здоровенный американец в белой футболке с надписью во всю широкую грудь “New-York”, помятой клетчатой рубашке нараспашку, кроссовках на босу ногу и с полупустым пивным бокалом. Только пьяная улыбка на его губах вселяла надежду, что всё закончится благополучно. Он отодвинул рядом сидящего, сел на соседний стул и взглянув на меня, вступил в разговор:

− Русский.

− Азербайджанец, – сказал, и помотав головой добавил. − С Кавказа.

− Хорошо, значит земляк. Мальчишкой был, когда уехали.

Я сделал удивлённые глаза, но на всякий случай решил кивнуть и промолчать.

− Леонид Дизель, − затем, подумав, протянул руку и добавил: − Имею компанию по перевозки грузов из США в Канаду и обратно.

− Очень приятно. Малик.

− Мистер Малик, моя жена наполовину азербайджанка, у нас трое уже взрослых детей и двое внуков. Был у вас в Баку, три года назад, − и показал на пальцах число три. − Красивый город и люди не такие занозистые как здесь

− Очень рад. Леонид, скажите, у вас был такой президент − Вильсон?

− Был.

− И чем он так понравился французам, что в Париже две улицы названы в его честь.

Леонид побагровел и пробормотал:

− Тем, что обманул американский народ и втянул нас в Первую мировую войну. На его совести смерть молодых американцев, отдавших свою жизнь за этих.

Хмуро покосился на рядом сидящего француза, указательным пальцем постучал по голове и мрачно уточнил:

− Он был больным и полностью недееспособным президентом. Всё это скрывалось от широкой публики, а все решения за него принимала его драгоценная жена.

Затем, показав рукой на француза, сказал:

− Посмотри на этого, кофе пьёт. Плюгавый! Разве такой сможет воевать. Мы за них воевали и во второй мировой.

Тот понял, что снова говорят о нём замер. Затем поправил на шее красную бабочку встал между нами и тихо сказал:

− Мёсье.

Леонид обхватил его своими большими руками и мягко прижал его к себе. Месье крякнул и стих.

− Вот так хорошо. А теперь изложи свои претензии, можешь и письменно, но желательно на английском.

Дальше их продолжительный диалог продолжался на англо-французском языке. Время от времени они поворачивали свои возмущённые лица в мою сторону, ища у меня поддержки. Я, конечно, ничего не понимал, но видно было, что храбрый француз, попавший в объятия Леонида, так просто не собирается сдаваться. Устав слушать их наскоки друг на друга, я разрешив себе немного расслабиться, похлопал пустой кружкой по стойке. Бармен быстро всё понял, добродушно улыбнулся и принёс три бокала пива. Мы поняли, их рты можно было закрыть только бокалами, полными пива. Пиво было холодным и вкусным. Француз вежливо, но твёрдо отказался пить. Выяснилось, что зовут его Зейд.

− Да он араб. Можешь плюнуть мне в лицо. А смотри, как маскируется под француза и ещё защищает этих пи…

Вовремя остановился, взял бокал со стойки, другой передал Зейду, не выпуская его из объятий, одним глотком отпил полбокала, не ожидая, пока пена осядет, и продолжил:

− Обвиняет нас, что мы “грубые и интеллектуально недоразвитые, самодовольные”. Может быть, мы немного самоуверенные, это да, с этим ещё можно согласиться. Зато мы самые дружелюбные и общительные. Правда шумные, с этим тоже где-то соглашусь, но зато мы не такие надутые как они, − и кивнул в сторону окна. − Лягушатники!

Затем нагнулся к Зейду и махнул рукой:

−Ты чего их защищаешь,“осколок колониальной державы”? Что тебе до этой “страны утончённой культуры”, где едят улиток и лягушек.

Развернулся, отхлебнул пива и, прищурив один глаз, прибавил:

− Он ещё не знает, что сказал великий американец Марк Твен о Франции! Если бы слышал, то, наверное, поседел бы от пяток до макушки.

Араб из Франции и еврей из Америки − но видно всё так устроено, что эти два народа ещё долго будут в противоборстве. Хотя, как будто, родственники и жили в Арабском халифате в мире и дружбе тысячелетиями. Но, видно, всё хорошее забывается, уступая место желанию нажиться за счёт другого. Я попрощался с семитами и раздумывая о всё меняющемся мире, поспешил в свой отель на площади Терне. Шёл по вечернему городу и старался не думать о Николь. Роман замер, так и не получив продолжения. Ещё в баре я несколько раз вынимал визитку из кармана и снова клал обратно. Площадь Согласия осталась позади, впереди виднелось большое здание с колоннами. Не доходя до него, свернув налево, я быстрыми шагами пошёл по улице со сложным двойным названием. Народу, на удивление, было очень мало, виднелись лишь одинокие прохожие. Минут через двадцать, на другой стороне тротуара перед двухэтажным зданием показались несколько солдат в белых перчатках, голубых брюках и с красными перьями на фуражках. Помахав карабинами в воздухе, двое из них встали по бокам от арки с колоннами и застыли. Я тоже остановился. Над входной аркой колыхался большой трёхцветный флаг. Это была резиденция президента Франции, легко узнаваемая и неоднократно виденная нами во многих фильмах. Поглазев немного на них, прошёл быстро площадь, которая читалась как Бово и, пройдя по улице, из названия которой я понял только одно слово Оноре, вскоре, к своему удивлению, оказался на площади Терне перед нашим отелем.

Фуада, как и ожидалось, в номере не было. Пройдясь по комнате, открыв дверь, вышел на балкон. Вечерний город был слабо освещён, и только у входа в метро, где было относительно светло, виднелись несколько человек. Часы показывали уже десять, когда раздался осторожный стук в дверь, и со скрежетом повернулась бронзовая дверная ручка. За дверью стоял, переминаясь с ноги на ногу, ”долгожданный” Фуад, из под вельветовой рубашки выглядывала серая футболка с надписью “Love Louvre”.

− Прошу вас. Проходите, любитель тонкого искусства. Футболка ничего, идёт твоему цвету лица.

Он стоял неподвижно, уставившись в меня. Затем издал какой-то нечленораздельный звук.

− Фофа, с тобой всё в порядке? Чего мычишь как немой? Я… мы же собирались на Парижский мотор-шоу!

Вдруг за его спиной что– то зазвенело, потом задвигалось и произнесло непонятные слова “моси-моси”. Я отодвинул его и увидел нашу японочку с букетом цветов, говорящую по мобильному телефону. Она стояла согнувшись, и я разглядел сверху только капну рыжевато − русых волос цвета спелой ржи.

Я приподнял брови и поморщился:

− Вот так сюрприз. А это чудо что здесь делает?

Он, краснея и волнуясь, стал путанно и сбивчиво объяснять:

− Да, мы ходили по ночному Парижу…. Оказывается, у японцев сегодня день любования полной луной, нужно сидеть на улице, искать зайцев на луне и петь. Мы пели “Picture of the moon”,вернее, она пела, а я подпевал. Потом мы решили зайти сюда…

− Добро пожаловать, зайчики, − сказал я и взглянул на часы − Извините, вы пожаловали только за тем, чтобы мне это сообщить?

− И ещё, луна приносит счастье. В этот день японцы едят пончики в форме полной луны. Надеюсь, ты меня как друг понимаешь? − спросил он растерянно.

− И что, − насмешливо сказал я, когда он замолк на мгновение. − Я ничего не понимаю. Может, японцам и приносят счастье какие-то зайчики на луне и пончики. Но при чём тут я?

− Представляешь, у японцев, когда в небе падают три звезды, нужно загадать желание, и оно непременно исполнится. Я загадал, что у нас всё будет о’кей.

− Звездочёт! Всё это сентиментальная дребедень. Я понял куда клонишь, не утруждай себя.

Фуад подавленно молчал, пряча за спиной продолжающую говорить по телефону Юсико. Он понимал, что я взгромоздился на своего «любимого конька» и не скоро с него слезу.

Я тоже решил помолчать и с усмешкой разглядывал их.

− Чего она курлы – мурлычет, сейчас всех разбудит. Чего вытаращил глаза и молчишь, как египетский сфинкс? − затем поинтересовался. − В сети любви попал?

Фуад, весь мокрый и красный, старался что– то ответить, но я его сразу перебил:

− Скажи, зачем я привёз тебя сюда, чтобы ты меня из номера гнал. Ты же не думаешь, что я уйду среди ночи, и не уговаривай даже. Это бесполезно. Размечтался, − ехидно улыбнулся я и, притворившись великодушным, предложил. − Предлагаю остаться втроём, так и быть, я повернусь к стенке.

Фуад решил лучше помолчать, он понимал, что я должен выговориться, иначе меня не уломать. Я терпеливо ждал, но, видя что на вытянутом лице Фуада не отражено ни единой мысли, спросил:

− Чего ты уставился? Как нам теперь быть, я и не знаю. Хотя бы попробуй меня уговорить, − но взглянув на него, продолжил, − только не повторяйся, нет, лучше помолчи? Когда ты молчишь, выглядишь не таким глупым.

− Она зацепила меня, она славная, − выговорил Фуад.

Я поморщился и махнул рукой:

− А ну, отойди, сын гор, дай нам взглянуть на нашу невесту.

Она была хорошенькая, хлопала длинными ресницами и не сводила с него глаз. В смышленых карих глазах мерцал неугасающий весёлый огонёк. В это время зазвенел мой мобильный телефон.

− Привет, мамзельки, как жизнь молодая? Как спится, – раздался хихикающий голос, − Уже обнялись? Хотел бы сейчас посмотреть на вас. Главное, не опоздайте к завтраку.

Это был голос Максуда. Я прикрыл рукой телефон, прижал палец к губам и сделал им знак войти. Фуад взял за руку японочку, вошёл в комнату и прикрыл дверь, ничего не понимая.

− Этот старый остряк, твой родственничек, решил поиздеваться над нами. Ты дай ей телефон, пускай она с ним поговорит немного на своём, а потом мы с ним по-быстрому расправимся.

Фуад быстро объяснил Юсико обстановку, и мы передали ей телефон. Юсико приняла нашу игру и начала весело говорить что-то на своём. Фуад взял у неё телефон и лихо соврал:

− Максуд, спасибо за номер, кровать такая широкая, что мы разместились вчетвером. Ты не представляешь, мы подцепили двух таких шикарных девиц, ноги от ушей. Мы уже в постели, так что ты не мешай.

Я перехватил телефон, в трубке молчали, Максуд дрожащим голосом прошептал:

− И Малик с вами?

− А почему бы и нет, я что, дал обет верности? − притворно обиженным голосом сказал я, и чтобы его ещё больше раззадорить, добавил. − Такие шикарные девицы, что даже я не устоял.

Молчание. Довольно длительное.

− Ты там, Максуд?

− Здесь.

Это его окончательно убило и, поняв, что его обставили, пробубнив что– то вроде “спокойной ночи и не разнесите весь отель”, дал отбой. Мы расхохотались и дорого бы заплатили за возможность посмотреть в этот момент на физиономию Максуда. Насмеявшись, Фуад снова молча уставился на меня. − Ну, ты тёртый перец. Не забыл, завтра рано утром мы вылетаем, нас Москва ждёт.

Он, продолжая молчать, покачал головой.

− Не прикидывайся бревном, если я на что-то и соглашусь, то только ради прекрасных прищуренных глаз Юсико. Стой, стой, не торопись, я ещё не дал согласия, − выдержал длинную паузу и, вздохнув, сказал. − Сам знаешь. Хорошие поступки совершать тяжелее. Я ещё думаю. Не ёрзай и не стучи “копытами”,ты меня отвлекаешь, мешаешь собраться с мыслями. Разговор предстоит долгий. Если будешь подгонять меня, времени уйдёт ещё больше. Придётся потерпеть тебе. Благодаря мне ты научился нормально говорить на французском. Теперь учись японскому и смотри, не ударь лицом в грязь. И ещё, мы вылетаем в восемь тридцать, значит из отеля надо выходить к шест, и чтобы к этому времени ты был на ногах. Понятно? Завтра нас ждёт Москва.

− Не беспокойся. Буду готов на все сто.

Фуад у дверей обхватил меня и уткнулся своим орлиным носом в шею.

− Что такой холодный нос? Ты его в холодильнике держал? − проворчал я и отодвинулся. − И давай без “телячьих” нежностей.

Он убрал руки и быстро потёр нос ладонью.

Юсико робко, но мило улыбнулась и пропела мне вслед что-то вроде “домо аригато”, наверное, означающее “до свидания” или что-то вроде этого.

Выйдя из отеля? я обнаружил в кармане пиджака плоскую стеклянную бутылку, но из всего написанного на наклейке разобрал только слово “Аbsente”. Перешёл улицу, у входа в метро сел на скамейку и огляделся. Удивительно, время было не позднее, только половина одиннадцатого и как будто центр города, а прохожих на улицах немного. Погода тёплая, и, слава всевышнему, без дождя, но шататься по пустому тёмному городу ночью всё равно не хотелось. Я, наверное, спятил, когда согласился, и развлечений никаких, рядом только пустое кафе с красным тентом, с таким же названием, что и площадь. По площади в разных местах стояли несколько такси. Вокруг была тишина, которую прерывали проносящиеся на большой скорости шумные мотоциклы. Не давать спать людям и носиться по городу, наверное, основное развлечение здешней молодёжи. Учитывая, что на окнах не видно кондиционеров и многие из них приоткрыты, это пытка для проживающих в этих домах.

Я поднял глаза и от неожиданности отпрянул назад. Моё одиночество нарушили две девицы. Едва взглянув на них, я сразу понял, что это ”парижские жрицы любви”. Обе были на голову выше меня. Одна − в бирюзовом платье и синим жакете, другая − в короткой юбке цвета охры и жёлтой кофточке. Они окинули меня внимательным взглядом и уселись рядом, закинув ногу на ногу.

− Испанец?− прищурившись, спросила светловолосая.

− No.

− Португалец?− сказала другая, более тёмная и хлопнула меня по колену.

Я покачал головой и начал, в свою очередь, внимательно разглядывать их. Обе девушки явно были из Восточной Европы, славянский тип лица выдавал их. Светловолосая, которая имела ладную фигуру, похожа на польку, другая, наверное, болгарка или румынка.

− Полька?− спросил я.

Светловолосая широко раскрыла глаза и радостно кивнула. Насчёт второй

девушки у меня были сомнения − высокие скулы на лице путали все карты. Но я рискнул и сказал:

− Болгарка?

− No, madyarka, – выкрикнула она.

Точно, такие чуть раскосые глаза и высокие скулы, начинающиеся чуть ли не у висков и сужающиеся к глазницам, встречаются у мадьярских девушек. Вспомнилось даже одно слово по мадьярски:

− Кöszönöm.

Мадьярка закивала от восторга. Я поднял палец и, покопавшись в своей памяти, добавил:

− Üdvözlöm.

Она захлопала в ладоши и предложила выпить кофе. От моего предложения пройти в кафе они почему-то отказались. И, как я позже узнал, для этого была веская причина, девушек, оказывающих секс-услуги, в кафе стараются не пускать, кофе можно было только на вынос. Девушки убежали и быстро вернулись с тремя стаканчиками кофе и маленькими пирожными. Я достал бутылочку и протянул им. Они налили по несколько капель в кофе и, завинтив крышку, вернули мне. Пора было знакомиться, и я первый представился:

− Малик, Баку.

− Лидия, Гливицы.

− Люси, Будапешт.

Мы пожали друг другу руки. Знакомство состоялось. От кофе их оторвал сигнал из такси и красотки, побросав всё, поспешили зарабатывать деньги Минут через тридцать они уже сидели рядом. Полька вынула из кармана выручку, кинула на скамью и начала пересчитывать. Как я поня, они успели заработать по пятьдесят евро на “нос”. Настроение девушек явно улучшилось после того как я передал бутылку “Absente»”.Встав и отхлебнув глоток из бутылки полька, которая неплохо говорила по русски, изрекла:

− Это наш бизнес, и мы вправе, как и все женщины, зарабатывать своим трудом. Наш бизнес-предоставление услуг мужчинам, а сколько унижений и оскорблений нам приходится терпеть. Клиенты отбирают у девушек деньги, мобильные телефоны. В городе много больных, которые годами не лечатся. Извращенцы и маньяки нас преследуют, а закон не защищает.

Мадьярка Люси приподняла бутылку, посмотрела на нас и сказала на своём языке тост. Они вдвоём, стоя, распили бутылку и вновь сели рядом.

От них я узнал, что недавно был скандал на Елисейских полях. Полиция ловила девушек, которые занимались промышленным шпионажем в пользу России. Арестованы несколько десятков проституток из Восточной Европы. Остальные девушки успели разбежаться и теперь выжидают, когда всё успокоится. Лишились должностей несколько видных французских учёных и чиновников. Один даже, говорят, покончил с собой. Заправляли всем крупные криминальные авторитеты русской мафии и разведка. Арестовали двух главных с секретными документами на руках. Поэтому теперь приходится подрабатывать не в самых престижных местах и, конечно, заработки резко упали. Надо платить за жильё, которое не стоит тех денег. За комнату в мансарде, где зимой холодно, а летом изнываешь от жары, дерут бешеные деньги. Питание очень дорогое и низкого качества. Приходится экономить на всём, чтобы хоть часть денег отослать домой.

Они ещё раз сбегали, угостили меня кофе и, радостные, объявили, что за ними приехали клиенты и забирают на всю ночь.

Прощайте секс − работницы из бывшего “братского” социалистического лагеря. Видно не напрасно сказал известный французский моралист 17 века “Лёгкое поведение-это наименьший недостаток женщин лёгкого поведения”.

Во время ночной прогулки в районе площади Терне меня поразило количество бездомных и, что ещё сильнее то, что на тротуаре в куче тряпья спали бездомные женщины. Две из них были милыми француженками, сидевщими в соседнем переулке на порожке магазина и о чём – то негромко беседовавшими. Мне впервые приходилось видеть такое количество бездомных людей.

Потрясённый всем увиденным, я зашёл в кафе, огляделся и сел у окна. Слева от входа находился бар, где рядами стояли бокалы, фужеры и различной конфигурации бутылки. В углу сидел бармен и беседовал с официанткой. Кроме меня посетителей не было. Они посмотрели на меня и я, отложив в сторону меню, попросил мороженого из зелёного чая – ice green tea. За спиной раздались торопливые шаги, и три шарика зеленоватого цвета в синей стеклянной вазе и маленькая десертная ложка появились на столе передо мной. Мороженое оказалось довольно приятным на вкус, с запахом «свежего» чая. Занятый смакованием мороженого, я всё же краем глаза заметил, как в зал вошёл новый посетитель и сел за соседний столик. Повернув голову, я узнал Зейда. Он тоже посмотрел в мою сторону, затем поднялся и зашагал ко мне.

Когда он приблизился, я предложил ему присесть. Выглядел он неважно, как человек, которого только что подняли с постели. Волосы взъерошены, рубашка вылезла из штанов и застёгнута не на те пуговицы. Я улыбнулся.

Зейд возбуждённо прошептал:

− Рardon,monsieur Malik.Еxcusez, − сел рядом, затем встал, взял меня за локоть и, смущаясь, вывел из кафе под навес.

Я удивлённо и с насмешкой следил за его чудачествами. Взяв меня теперь обеими руками за локти, он что-то начал торопливо говорить, но что, я не мог понять. Единственное, что я понял, это что ему нужна помощь. Затем потянул меня за рукав к проезжей части, где у тротуара стояла “ Honda” хетчбек. Зейд приглашал меня сесть и куда-то поехать, как я понял, по важному для меня делу. Наши препирательства могли бы продолжаться до бесконечности, поскольку Зейд проявлял завидное упрямство и, в конце концов, я уступил и сел в машину. Зейд радостно сел за руль и нажал на газ. Как я понял, мы едем к центру города, это уже было хорошо и как-то успокаивало. На площади Согласия он выскочил из авто и понёсся к египетскому обелиску. Встал перед гигантским сооружением и начал размахивать руками. Вернулся, что-то меланхолически пробормотал, и мы молча двинулись дальше. Около здания, на фасаде которого была огромная реклама духов, машина завернула за угол и, проехав до конца квартала, остановилась. Зейд быстро вышел из машины, обогнул её, открыл дверь и пригласил меня выйти. Мы стояли перед небольшим двухэтажным зданием где-то в центре Парижа. Вернее, здание было одноэтажное, но с высоким цоколем, где-то в полтора метра высотой. Здание имело три входа: чугунные ажурные ворота по центру и массивные резные двери по бокам. У тротуара рядами стояли машины, но людей на улице не было видно. Только в конце квартала несколько молодых ребят, явно студенты, что-то кричали по-немецки. Постояв несколько минут в оцепенении, я поспешил за беднягой, который без всякого предупреждения бросился к правому входу. Он не вошёл, а буквально вбежал в здание, наклонив голову вперёд и приглашая меня за собой. Войдя в зал, он остановился, открыл большие резные двери и махнул мне рукой, показывая, что мне надо идти, но уже без него. Я оглянулся и, никого не увидев, заглянул за дверь и сделал несколько шагов вперёд. Повернув голову, увидел, как Зейд торжественно закрыл за мной створки. Весь его вид говорил: иди, всё будет нормально. Простояв несколько минут в тишине, я сделал шаг вперёд, хотя разум мне советовал противоположное. Освещение было скверным и, прождав целую минуту, я обратился в пустоту: