Текст книги "Двойное убийство"

– Вы готовы слушать? – спросил он.

– Да, да. Пожалуйста. Я весь внимание.

– "Адель Корацони"... – начал чтение Мак-Глусски, – "родилась в 1881 году, в Испании, в Мадриде... Дочь тореадора, известного под именем Эль Кузилло аль Корацони. Этот Кузилло убит быком во время представления в Севилье. Дочери было в то время восемь лет... К числу наиболее любимых публикой фокусов Карацони принадлежал следующий: после того, как с арены удалялись пикадоры и бандерильосы, он появлялся в качестве матадора и прима-эспады с дочерью на руках. Малютку он сажал на левую руку, в которой держал и красное сукно, которым раздражал животное... Бесстрашие девочки, происходившее, может быть, и оттого, что она не понимала всей силы грозившей ей опасности, всегда приводило публику в неистовый восторг. Этот безумный фокус и был причиной гибели матадора, так как он, промахнувшись, заслонил собой свою дочь и был подброшен разъяренным животным. После смерти Корацони, девочку принял к себе один из его друзей, по профессии также матадор... Когда выступление матадора с девочкой на арене цирка было запрещено, принявший сироту совершенно перестал ею интересоваться и девочка на некоторое время бесследно исчезла. Только через семнадцать лет она вновь появилась на горизонте, но уже в качестве жены какого-то парижского актера. Красавица-жена служила приманкой для простаков, которых обирал ее муж и надо полагать, что ее деятельность в этом направлении была очень плодотворна, так как актер, известный под фамилией Аттила ле-Февр, очевидно, вымышленной, быстро разбогател и переселился в дивный замок, где и жил, окруженный роскошью... В октябре 1899 года ле-Февр был найден в постели мертвым, с кинжалом в груди. Вдову актера арестовали, но ей удалось блестящим образом доказать свое alibi и она была отпущена. Полиция, все-таки, убеждена, что она, по меньшей мере, сообщница убийцы, а потому и прислала в Нью-Йорк выдержки из судебных актов. Два года назад она появилась здесь и с тех пор безвыездно живет в купленном ею лучшем доме из всех, помещающихся на Медисон-Авеню".

– Значит, она была очень богата? – вставил коронер.

– Да. По наследству ей досталось все состояние мужа, около... – Мак-Глусски заглянул в книгу и добавил, – около шести миллионов франков, то есть около миллиона долларов.

С этими словами полицейский инспектор захлопнул книгу и продолжал, уже от себя:

– Затем в моих анналах идут мелкие, не могущие нас интересовать сведения... Здесь мы найдем маршруты поездок, знакомства и т. д. За все время своего пребывания в Нью-Йорке, она ничего не сделала такого, что могло набросить на нее тень. Она жила, как все богатые женщины, могущие свободно распоряжаться собой.

– У нее не было любовников или, так называемых "интимных" друзей?

– По-видимому, нет, – пожал плечами Мак-Глусски. – Ни интимных, ни даже простых друзей у нее не было.

– Но, ведь, была же у нее хотя бы прислуга? – осведомился следователь.

– Да, была. Всего две женщины – горничная и кухарка, – пояснил Мак-Глусски.

– Где же они теперь?

– Под одной крышей с нами, – засмеялся инспектор. – Получив известие об убийстве, я, конечно, поторопился арестовать их. Это, к тому же, было очень нетрудно.

На лице Ника Картера играла загадочная усмешка.

– Я так и знал, Джордж, – проговорил он.

– Вы уже допрашивали их? – спросил коронер.

– Конечно.

– Что же они говорят?

– Ничего, – покачал головою Мак-Глусски. – Мне кажется, что они, правда, ничего не знают об убийстве. Я им верю; по крайней мере одной из них, хотя не имею причин сомневаться в словах другой. Я, конечно, еще раз допрошу их, так как не успел этого сделать как следует, но допрошу уже после нашего совещания.

– Почему? – изумился следователь. – Не лучше ли допросить их сейчас? Если их прижать как следует в угол, то мы, пожалуй, получим важные сведения.

– Я склонен думать то же самое, – заявил инспектор, – но все же считаю, что время еще не пришло. То, что они скажут, может сбить нас и навести на ложный след. Я убежден, что они не знают о преступлении.

– О мисс Корацони вам ничего неизвестно, кроме того, что вы прочли из анналов?

– Ничего. Я прочел все существенное.

– Ее жизнь в Нью-Йорке, – спросил следователь, – была, значит, безупречна?

– Вполне, – последовал ответ.

– В ее характере не было ничего странного?

– По крайней мере, я ничего не знаю.

– Мне говорил мистер Картер, – произнес коронер, – что убийство совершено не в самой спальне, а в смежной с ней комнате, и труп уже потом был посажен в кресло. Какого вы мнения по поводу этих соображений?

– Вполне с ними согласен.

– Относительно того, каким способом было совершено убийство, мистер Картер ничего не говорил мне. Он, вообще, держался в стороне, словно дело его совсем и не интересует. В пальцах левой руки покойницы я нашел баночку, очевидно из-под яда, но в ней осталось слишком мало для того, чтобы можно было, хотя бы по запаху, определить, с каким именно ядом имеем мы дело. Вскрытие трупа назначено на завтра, но я думаю, что и оно ничего нам не даст. Ваше мнение, инспектор?

Мак-Глусски бросил на Картера многозначительный взгляд.

– Мне кажется, – проговорил он, – что по этому поводу лучше всего обратиться к моему другу. Хотя я уверен, что у меня с ним одинаковый взгляд и на это, но интересно выслушать именно его мнение. Позвольте мне, однако, раньше предложить вам один вопрос.

– Пожалуйста.

– Скажите, – серьезным тоном начал Мак-Глусски, – вы заметили знаки насилия на теле покойной?

– И да, и нет, – нерешительно произнес коронер.

– То есть? – вопросительно вскинул на него глаза инспектор полиции.

– Я заметил на левой стороне шеи маленькое пятно синеватого цвета. Это мог быть след от удара или толчка, но совершенно также это мог быть и знак, с самого рождения имевшийся у Корацони.

– Это пятно заметил и я, – кивнул головой Мак-Глусски, – но в то время оно было гораздо меньше. Завтра оно будет еще больше, послезавтра... Однако, к этому мы еще вернемся. Я умолчу о том, что думаю по поводу этого пятна, но заявляю что, по-моему мнению, при жизни Адели этого пятна не было.

– Гм, – задумчиво произнес следователь.

Картер во время этого разговора сидел молча, устремив взор в потолок, как бы читая что-то, понятное ему одному.

– А вы видели это пятно, мистер Картер? – обратился к сыщику коронер.

– Да, – кивнул он головой, – заметил. Вполне присоединяюсь к мнению Джорджа, что пятно появилось только вчера.

– Та-а-ак, – протянул следователь. – Скажите, покончила Адель Корацони сама с собой, проглотив яд, находившийся в найденной при ней баночке, или нет?

– Нет! – резко проговорил Ник.

– Но тогда каким же образом...

– О, – с легкой усмешкой произнес Картер, – Адель Корацони погибла, действительно, от яда, но не сама приняла его.

– Как же ввели яд в организм, по вашему?

– Я думаю, – медленно заговорил сыщик, – что в баночке заключался сильный яд, введенный в организм именно там, где находится синеватое пятно.

– Черт знает, что такое! – выругался коронер. – Вы это серьезно, мистер Картер?

– Очень серьезно.

– Да, – сознался чиновник. – С этой стороны я еще не рассматривал происшествия. А вы что скажете на это, мистер Мак-Глусски?

– Вполне присоединяюсь к мнению Ника, – получился ответ.

– Что вы думаете по поводу связи между обоими убийствами? – проговорил коронер, снова обращаясь к Нику.

– Ничего, – холодно произнес сыщик.

Мак-Глусски с недоумением взглянул на своего друга, но воздержался от замечания.

– Так... так... – растерянно забормотал коронер. – Поставим вопрос иначе. Кто был, по вашему мнению, убит раньше: мужчина или женщина?

– Адель Корацони убита часа за два до убийства мужчины, плавающего в ванне, – по-прежнему спокойно дал ответ Картер.

– И оба они были убиты одним и тем же лицом?

– Нет. Я думаю, как раз обратное.

– Почему? – осведомился коронер.

– Потому, что убитый в ванной, по-моему, не кто иной, как убийца Адели.

Следователь тихо свистнул. Даже Мак-Глусски недоверчиво взглянул на своего друга.

– Мы коснулись, – проговорил он, – одного пункта, в котором я...

Ник Картер сделал рукою знак к молчанию.

– Слушай, Джордж, – улыбаясь, заговорил он, – нечего скрывать, что ты провел вчера в этом доме несколько часов, сидел в комнате и даже оставил там окурок сигары. Неужели ты думаешь, что я не узнал по сигаре, кто именно курил ее?

– Моя сигара?!

– Именно твоя, – кивнул головою Ник. – Неужели ты полагаешь, что я, видящий тебя так часто, не знаю твоей привычки мять в зубах сигару? Пришли мне сигару с юга Африки или с северного полюса, я и тогда узнаю, если она побывала у тебя во рту.

Мак-Глусски громко расхохотался, а коронер разинул рот от удивления.

– Вы и есть убийца! – воскликнул он, обращаясь к инспектору полиции.

– Почем знать, – усмехнулся Картер.

– И все-таки я несколько иного мнения об убийствах, – заговорил Мак-Глусски. – Именно потому, что я, действительно, был в доме. Согласен, что Адель Корацони убита несколько раньше, но в то же время убежден, что убитый, лежащий в ванне, не убийца женщины.

– А я открыл нечто, что, вероятно, ускользнуло от вашего внимания, – торжественно произнес коронер.

– Например? – с легкой насмешкой спросил Ник.

– Если вы внимательно производили осмотр ванной, то, вероятно, припомните, что на полу были следы.

– Были, – кивнул головой Картер.

– Ну-с, – хвастливо продолжал следователь, – а на подошвах туфель Адели Корацони была кровь. Я заметил даже, что кто-то пытался удалить следы, но это не удалось. Теперь объясните мне, пожалуйста, каким образом могла она ходить по ванной комнате, если как вы говорите, была убита тем самым человеком, труп которого лежит в ванне? Ведь, насколько мне известно, мертвые ходить не могут.

– Вот с этим я вполне согласен, – иронически проговорил Картер.

– А на подошвах Адели кровь, – настойчиво повторил коронер.

– Но больше ее нет нигде во всем доме; ни на одном из ковров, – веско заметил Ник.

– Что вы хотите этим сказать?

– Только то, – спокойно пояснил сыщик, – что если бы Адель ступила в кровавую лужу и затем направилась в свою комнату, то отпечатки окровавленных подошв вели бы из ванной вплоть до ее спальни.

– Это бесспорно так, но я думаю...

– Что мы нашли бы эти следы, если бы тщательнее произвели осмотр? – спросил Картер. – Вы это хотите сказать?

– Да, приблизительно.

– Вы впрягаете лошадей не с того конца, – засмеялся сыщик.

– Вы думаете? – обиделся следователь. – Скажите, как объясняете себе это обстоятельство вы?

– Хорошо, я вам объясню, – начал Ник. – Дело обстоит так: обезображение лица убитого, все страшные раны, которые мы видим на его теле, все это сделано позднее, уже после смерти. Кровь на полу, на стенах, на потолке, на мебели, словом, всюду разбрызгана тоже позднее, специально для того, чтобы спутать следствие. Запишите в вашу памятную книжку, господин коронер, что мужчина убит совершено таким же способом, как Адель Корацони. Убийство совершено посредством подкожного впрыскивания морфия.

– Если бы ты не упомянул раньше о том, что убийство совершено другим лицом, – насмешливо произнес Мак-Глусски, – можно было бы подумать, что ты подозреваешь самоубийство.

– Это было бы довольно близко к истине, – спокойно возразил Картер, – потому что еще несколько минут назад я был такого мнения. Я тебе даже скажу, почему я изменил его.

– Значит, он сам искалечил себе так лицо? Подумай только, что ты говоришь, Ник.

– Этого я не говорю, а только утверждаю, что тот, кто убил Адель Корацони, не мог устроить бойню в ванной. Убийца Адели был художник своего дела и убил Адель из-за денег. Тот же, кто буквально исполосовал мужчину, найденного в ванне, действовал из чувства мести, так как это был... один из поклонников Адели.

– Не поясните ли нам подробнее вашу мысль, мистер Картер, – обратился к сыщику коронер. – Вы знаете, как я ценю ваше мнение.

– Я должен обратить ваше внимание на некоторые моменты, поведшие, по моему мнению, к двойному убийству. Я позволю себе рассказать вам маленький роман, правда, сочиненный мною, но все главы которого основаны на строгом соответствии с тем, что я видел в доме на Медисон-авеню. Я не хочу этим сказать, что моя теория непогрешима. Нет. Впрочем, раньше я хочу спросить Джорджа, что ему известно об обстоятельствах, предшествовавших убийству?

– Охотно поведаю об этом, Ник, – комически важно проговорил Мак-Глусски.

– Еще одно: мы не отступим от намеченного плана и будем отстаивать каждый свою теорию, чтобы, таким образом, не пропустить чего-нибудь существенно важного. Ведь, возможно, Джордж, что ты объяснишь себе что-нибудь не совсем беспристрастно, благодаря знакомству с убитой, точно так же, как я, может быть, не понял того или иного, благодаря моему полному незнакомству с ней.

– Начинай, Ник, – поторопил инспектор полиции.

– Хорошо. Итак, прежде всего, я открыл, что ты, дорогой Джордж, вчера днем был в доме Адели Корацони и вел беседу в большой комнате. Беседующих было трое: ты, Адель и мужчина, найденный убитым в ванне.

– А я думаю, – вставил Мак-Глусски, – что третий и есть убийца как того, так и другой.

– Охотно верю, – наклонился в его сторону сыщик, – что ты подумал это. Весьма возможно, что это подумал бы и я, если бы был, как ты, знаком с царившими между интересующими нас людьми отношениями. В данном случае, знание этих отношений не только не облегчило тебе работы, но, наоборот, затруднило ее. Ты находишься под влиянием слышанного тобою вчера, как, вероятно, находился бы и я, если бы присутствовал при вашем разговоре. Вероятно, ты признаешь, что я прав?

– Ну, ну, – отмахнулся инспектор. – Продолжай, я перебивать не буду.

– Очень приятно, Джордж. Иду дальше. Мне кажется, я не ошибаюсь, предполагая, что вчера ты был в доме Корацони в первый раз.

– И в этом ты прав, – согласился Мак-Глусски.

– Это я вывел из следующего: если бы ты был в доме несколько раз, то сказал бы мне об этом тотчас после того, как Патси телефонировал мне о случившемся. Но ты, когда я спросил чей это дом, уже решил умолчать о том, чтобы сыграть со мною маленькую шутку. Я вначале и не подозревал ничего, но окурок сигары открыл мне глаза. Ты сидел у Корацони, между прочим и в кресле, у письменного стола. Я, конечно, задался вопросом: для чего ты скрыл от меня свой визит к Адели? Ответ был очень нетруден. Кто-то позвал тебя в этот дом – вот, что я решил. Но кто же это мог быть? Только сама Адель. Зачем она позовет начальника полиции? Не забудь, что Адель родилась в Испании, а воспитывалась во Франции. Я знаю, что французы, при малейшем намеке на опасность, обращаются к помощи высших властей, тогда как у нас, в таком случае, ограничатся заявлением в ближайшее отделение. Как бы то ни было, но я заключил, что жизни Адели, по ее мнению, угрожает опасность, и вот она и обратилась к тебе. Моему Джорджу, думал я, рассказали историю, которую он и считает ключом к разгадке тайны. О своем пребывании в доме Корацони ты, вероятно, хотел мне поведать уже по окончании наших розысков. Логикой моей я был вполне доволен. Я не только не добивался твоей откровенности, но решил просить тебя не говорить мне ничего, если бы, даже, ты и начал мне рассказывать сам. Когда мы посетили ванную, чтобы убедиться, что Мак-Гинти не преувеличил, говоря об ее ужасном виде, меня поразило отсутствие интереса, который при этом проявил ты. Когда же я составил себе мою теорию, это равнодушие сделалось для меня понятным: ты знал, что в доме есть еще человек и что мы найдем еще один труп! Мало того, тебе казалось, что ты знаешь и то, кто является убийцей! Теперь мне было уже по-детски легко заключить, что из вчерашнего разговора ты познакомился с личностью того, кто угрожал жизни Адели Корацони и был уверен, что в ванне лежит убийца хозяйки и ни кто другой. Чтобы убедиться в правоте моего мнения, я начал с другого конца и предположил диаметрально противоположное. Я сказал, что если ты составил себе одну теорию, то я должен составить другую и тогда справедливость теории того или другого должна резко обрисоваться. Если бы ты сообщил мне свое мнение заранее, то, вероятно, я примкнул бы к нему и тогда мы оба начали бы исходить из одного и того же пункта, вместо того, чтобы основываться исключительно на фактах. Вначале я предположил, что встреченный тобой у Адели Корацони человек – ее поклонник, но теперь узнаю от тебя, что она, со времени своего приезда в Нью-Йорк, вела себя безукоризненно! Затем, я решил, что это был ее родственник, но в твоих анналах нет ни звука о них. Все-таки, разве не могло у нее быть, например, брата? Ясно, впрочем, одно: когда ты пришел к ней вчера, у нее был какой-то мужчина! Он, очевидно, пользовался большим доверием, так как присутствовал при вашем разговоре. Знаю, тебе его присутствие было не очень приятно, ты бы с большим удовольствием повел беседу между четырех глаз, но раз он был у Адели Корацони, значит, имел на это право, и ты, молча, признал это. Далее. Если бы это был ее муж, об этом было бы сказано в твоих анналах, а они не говорят о нем. Корацони здесь вела примерный образ жизни. Вообще, только ее поведение в Париже, при жизни этого актера, было подозрительно и я, пожалуй, склонен думать, что она не без греха в деле скоропостижной смерти мужа. Однако, продолжаю. Этот третий, присутствовавший при вашем разговоре, был молодой человек, еще не достигший тридцати лет. Вряд ли, он мог быть посвящен во все детали жизни Адели, если бы не был ее родственником – ну, скажем, братом. За брата, вероятно, принял вчера его и ты! Поэтому-то ты и решил, что человек в ванне именно он и ни кто другой. Убийцей Корацони ты считаешь описанного тебе человека. Ты не можешь себе представить, чтобы брат, тот самый брат, который, в твоем присутствии, так нежно относился к сестре, чтобы этот самый брат, повторяю я, был убийцей собственной сестры. Вероятно, тебя уверили, что как брат, так и сестра находятся в страшной опасности, причем того третьего, которого они назвали тебе, как возможного убийцу, разрисовали красками, довольно мрачного колорита. Разумеется, они не упустили из виду сказать тебе, что этот "дьявол в человеческом образе", как две капли воды, похож на брата миссис Корацони.

– Ник! – изумленно вытаращил глаза Мак-Глусски. – Ты восьмое чудо света! Я не понимаю, как можно настолько живо нарисовать картину нашего разговора. Я поражен, до чего сходятся все мельчайшие детали!

– Не преувеличивай, Джордж, – засмеялся Картер. – Ничего удивительного в этом нет. Я просто великолепно знаю тебя и могу поставить себя на твое место, точно также, как ты себя на мое. Если бы ты, с самого начала, не был убежден, что твоя теория основана на непреложной истине, а допустил бы возможность ошибки, то ты, я уверен, пришел бы к тем же выводам, к которым пришел я. Представим себе твое положение, Джордж: против тебя сидит прекрасная, очаровательная женщина. Ты приходишь к ней, по ее зову и она принимает тебя, в присутствии брата. По ее поведению ты видишь, что она обожает брата. Конечно, ты даешь себя одурачить и начинаешь питать к нему доверие. Под влиянием ее красоты, ты всецело заполняешься симпатией к этой Адели и усыпляешь присущую тебе осторожность и недоверчивость.

– Ты прав и в этом, – вздохнул инспектор полиции.

– Хорошо. Предположим теперь, что мертвец в ванной – брат Адели, а убийца – тот изверг, которого тебе так живо описали.

– Все так, – заметил Мак-Глусски, – но кто же тогда, по-своему, убийца? До сих пор, ты молчал об этом.

– Я считаю, – спокойно начал Картер, – что вся история, рассказанная тебе – следствие заговора, составленного братом Корацони с целью ограбления и убийства сестры. Он подстроил все таким образом, чтобы подозрение в преступлении пало на другое лицо. За убийцу каждый принял бы того мистического злодея, которого так подробно описала тебе сама Адель. Брат Корацони, несомненно, принимал бы деятельное участие в розысках и не задумался бы, посредством клятвопреступничества, взвести на эшафот ни в чем неповинного человека, если бы на кого-нибудь пало подозрение. Однако, замысел его не удался. В самый острый момент трагедии, кто-то вошел в комнату, нашел труп убитой и принудил негодяя сознаться в преступлении. Собственно говоря, для нас безразлично, как именно произошло то, что произошло. Для меня ясно, как Божий день, одно: брат напал на третье лицо, между ними была борьба, окончившаяся смертью брата. Орудием этого убийства был шприц, который, вероятно, лежал где-нибудь поблизости от места борьбы и мог быть пущен в дело. Несомненно, что брат сам воспользовался бы инструментом, если бы его не предупредил тот третий. Он увидел шприц, понял его назначение и, вне себя от негодования, вонзил в негодяя, который и умер через несколько секунд. Расскажу вам теперь, почему я так уверен в справедливости моих слов. Не забудь, – продолжал Картер, после короткого молчания, обращаясь к Джорджу, – что я не знаю ничего из твоей беседы с Аделью и ее братом, а говорю исключительно на основании наблюдений. Ты, конечно, видел, что я очень широко пользовался увеличительным стеклом, несмотря на то, что знаю, как пренебрежительно относятся к этому оптическому инструменту сыщики. Должен сказать, что с таким взглядом я совершенно не согласен: благодаря лупе, можно увидеть многое такое, что ускользает от невооруженного, хотя бы и очень острого, глаза. По счастью, ковры, покрывавшие полы комнат, принадлежат к числу так называемых "пуховых", которые гораздо рельефнее обрисовывают следы, чем какие бы то ни было другие... Если смотреть на такой ковер сверху вниз, то ничего нельзя заметить... Если же отойти немного в сторону, и посмотреть вдоль ворса, то сейчас же обнаружатся места, на которых находилась какая-нибудь тяжесть. Если, теперь, эти места исследовать с помощью увеличительного стекла, то можно найти очень много интересного. Я тщательно исследовал все ковры в доме и они рассказали мне массу интересных вещей. Конечно, было бы глупостью утверждать, что простой оттиск ноги на ковре – важное указание, но, с другой стороны, совокупность всевозможных следов, есть основание, на котором можно построить некоторые выводы... Так, например, очень резкие следы, каблуков и носков, перепутавшиеся друг с другом, красноречиво говорят о борьбе двух людей между собой. Имей в виду, что следы человека, спокойно идущего по ковру, и того же человека, но тянущего за собой другого – очень различны. Если же он, при этом, приподнимает тело и бережно опускает его в кресло, стоящее в другой комнате, то и это обстоятельство отпечатается на ворсе ковра. Попробуй сам проделать на таком ковре несколько различных движений и ты увидишь, как рельефно отразит их "пуховый" ковер. Затем... На ковре я заметил резкие отпечатки колен, причем, как мне удалось выяснить, кто-то стоял долго на коленях, несколько раз меняя положение. Вот, в деле открытия всех этих следов и сослужило мне большую службу увеличительное стекло... Я, например, знаю, что внизу произошла короткая, но ожесточенная борьба... Она началась у задней стены противоположной той, у которой стоит письменный стол... У самой портьеры, у выходной двери, один человек внезапно приостановился... Я знаю, чье тело лежало перед дверью: мужчины или женщины. Знаю и то, что тело это втащили наверх, через всю комнату... Отпечатки каблуков тащившего, вместе с оттисками тела, очень ясно можно усмотреть на коврах, покрывающих коридор и лестницу, ведущую наверх. Из этого я заключаю, что внизу был убит человек, по твоему, неизвестный, по-моему – брат Адели. Затем труп был брошен в ванну, где и лежал больше часа... Убийца в это время лихорадочно шагал взад и вперед. Теперь расскажу тебе, почему я уверен, что убит брат, а не неизвестный мужчина... Я выяснил, что около кресла, в котором мы нашли тело Корацони, на ковре, очень долго, около получаса, стоял на коленях человек. Только очень долгое стояние могло оставить такие глубокие отпечатки, с которыми встретился я... Кроме того, на продолжительность указывает и отмеченная мною раньше перемена ног... Вокруг кресла рассеяны отпечатки каблуков того же самого человека. Эти отпечатки происходят от того, что он ходил около кресла, приводя труп в то положение, в котором мы нашли его... Я заметил, что кто-то любовно сжимал руки убитой... Так как пальцы Адели украшены кольцами, то следы этих рукопожатий уловить совсем не трудно... Теперь ты, наверное, спросишь, почему тело было перетащено в спальню? Именно потому, отвечу я, что тот, кто тащил его, страстно любил Корацони. Он не мог согласиться, чтобы она осталась на полу у окна, где была убита, хотел и после смерти поместить ее возможно удобнее... В своих выводах я иду еще дальше... Согласись сам, что брат не стал бы нежно пожимать и поглаживать руки сестры, да еще, стоя на коленях. Брат не стал бы терять драгоценного времени, чтобы придать телу положение спящей, не забывая при этом, всеми возможными средствами, оттенять красоту покойницы. Более того: брат не стал бы покидать дом через главный подъезд, да еще оставлять дверь открытой настежь, так что каждому предоставлялась возможность забраться в дом.

Картер сделал небольшую паузу. Мак-Глусски и коронер слушали его, затаив дыхание.

– Вы, может быть, спросите, – снова начал Ник, – что побудило убийцу так ужасно изуродовать лежащего в ванне человека? Если мои предположения верны, то убийца раньше и не думал об этом – это произошло позднее... Двигателем, в данном случае, была месть – ненасытная месть! Убийца брата не знал, что Адель мертва и думал, что она лежит в обмороке... Он опустился перед нею на колени и, вероятно, долго говорил ей о своей любви и о том, что не хотел убить ее брата... Вся история произошла, по-моему, следующим образом: заслышав шаги, брат спрятался за портьеру и, когда вошедший миновал его, бросился сзади, намереваясь уничтожить непрошенного свидетеля. Шприц он, вероятно, держал в руке, чтобы убить своего противника тем же способом, как и сестру, но вошедший схватил негодяя за руку и этим спас себя... Во время борьбы, острие шприца вонзилось в тело преступника, и, таким образом, убийца сестры был наказан Провидением... Неизвестный, который и не думал убивать своего врага, испугался и отправился сообщить обо всем любимой им Адели Корацони. Увидев ее на полу, он, как я уже сказал, подумал, что она в обмороке и, опустившись на колени, сознался ей в невольном убийстве! Только очень нескоро сообразил он, что перед ним труп, и что убийцей мог быть брат Адели и не кто другой. Таким образом, для него делалась ясным и причина нападения на него самого. Первым движением неизвестного было – кинуться к убитому негодяю и дать волю негодованию... Но тут взгляд его упал на лежавшее на ковре тело любимой женщины и желание отдать ей последний долг победило остальные мысли... Вот, тогда-то он и поднял ее и отнес в кресло, в которое и усадил так, как ему казалось наилучшим... Затем, он опустился перед нею на колени и долго гладил ее руки, называя самыми нежными именами... Только, когда наступило свойственное трупам одеревенение членов, несчастный сообразил, что случилось. Им овладело бешенство, он обезумел... Как разъяренный тигр, кинулся он в ванную и, увидев лицо ненавистного убийцы, положительно обезумел... Он схватил нож и принялся кромсать лицо своего врага... Насытив ярость, он швырнул тело в ванну... Весьма возможно, что, при этом, у него мелькнула дикая мысль об утоплении трупа! Немного придя в себя, несчастный заметил, что он весь в крови... Он схватил первое попавшееся ему на глаза и вытер руки... Это и был тот платок, который мы видели на туалетном столике! Затем он вымыл лицо и руки под краном, находящимся в ванне и думал, что дело кончено, почему и направился к выходу. Но тут вспомнил, что весь его костюм обрызган кровью! Он понимал, что в таком виде, в каком находился он в данный момент, выйти на улицу невозможно: первый попавшийся полисмен задержал бы его. Тогда он отыскал в одном из шкафов одежду изуродованного им негодяя и натянул его костюм, поверх своего... Теперь он мог выйти, да и время было уже не раннее, но ему захотелось еще раз взглянуть на горячо любимую женщину и попросить у нее прощения... Не знаю, Джордж, заметил ли ты, что под стулом около которого упала убитая Адель, стояли раньше туфли? Нет? Ну, так мне поведал об этом ковер... Когда неизвестный тащил Корацони наверх, в кресло, он нечаянно сбросил с ног ее туфли, и, войдя, уже перед тем снова в спальню, заметил, что ноги Адели не обуты... Тогда он решил исправить и эту оплошность... Он вначале спустился вниз и взял туфли из-под стула, замеченные им раньше, а затем уже вернулся в ванную, чтобы поискать в стоявшем в углу шкафу туфли помоднее... При этом, он уронил в кровавую лужу туфли "из-под стула", которые держал в руках... Отсюда-то и происходят кровавые пятна на подошвах туфель, надетых на убитую. Не найдя ничего подходящего, неизвестный вернулся в спальню и обул ноги Адели.

– Все-таки, Ник, ты кое что забыл, – заметил Мак-Глусски. – Ты ни слова не сказал о баночке и раскрытой книге.

– Я еще не кончил, дорогой мой. Баночка находилась в кармане пиджака брата Корацони и была наполнена, приблизительно, до половины.

– Содержимое ее, – вступил в разговор инспектор, – вылито в вазу, стоящую на камине.

– Ваза уже опечатана господином коронером. Я знаю состав находящегося в баночке яда. Это яд небольшой, зеленого цвета, змеи, водящейся по берегам Ориноко и Амазонки. Укус этой гадины приводит к смерти через 1/2 минуты. Испанцы называют эту змею: "La muetra de la alma..." Баночку нашел убийца брата Адели в его кармане и вставил в руку несчастной, чтобы симулировать самоубийство. Впрочем, нельзя с точностью утверждать, какие мысли могут прийти в голову такому человеку, как тот, о котором идет речь.

– Что вы хотите этим сказать? – осведомился коронер.

– Он говорит этим, – кивнул Мак-Глусски в сторону Картера, – что Антонио де ла Вуэльта (имя убийцы брата Адели) помешался при виде трупа своей возлюбленной.

– Да, – кивнул головою Ник.

– И он, этот Антонио, – закончил инспектор, – своим поведением скоро выдаст себя.

– Согласен. При этом, еще одно, Джордж. Иду на пари, что под костюмом убитого Корацони он продолжает носить свой окровавленный пиджак.

– Гм... – задумчиво произнес Мак-Глусски и нервно заходил по комнате.

– Теперь, кажется, моя очередь рассказывать?

– Да, Джордж. Не забывай, что может оказаться правой именно твоя теория.

– Этого не может быть, – послышался ответ. – Ты слишком точно обосновал свои выводы.