Текст книги "Альтер эго"

Глава IV

При помощи совпадений Бог сохраняет анонимность.

Альберт Эйнштейн

Поезд, сопровождая путь мерным постукиванием колес, мчал меня к пункту назначения, прорезая насквозь озябший влажный воздух. Пейзаж за окном был унылым и мрачным, хотя календарь и свидетельствовал о разгаре лета. Налитое чернилами небо висело низко над городом. По стеклу стекали капли дождя, подгоняемые встречным ветром. Глядя на них, я думала о том, о ком поклялась забыть – о Дэйве.

«Правильно ли я поступила, не дав ему шанса? Как сложилась бы жизнь, прими я иное решение?»

Раз за разом я мысленно прокручивала наш последний разговор. Затронутая тема теперь не выходила у меня из головы. Вероятность существования параллельных реальностей, других миров, где все события могут быть идентичны тем, что происходят в нашей Вселенной, лишь с небольшими отличиями. Момент выбора – точка отсчета. Миг, когда мы принимаем то или иное решение, становится новым началом, развилкой, где в разные стороны расходятся пути, которые никогда более не пересекутся и будут существовать независимо друг от друга в обособленной системе координат.

«Если предположить, что многомировая интерпретация все же верна, значит, где-то есть мир, в котором живет другая версия меня – более смелая и решительная. Та, что не произнесла «прощай». Та, что не побоялась рискнуть. Быть может, на просторах необъятного Абсолюта затерян и мир, в котором Лина осталась жива? И тот, где я не улетела в Непал и увязла в родном Вайле, изо дня в день продолжая ловить на себе порицающие взгляды? Встретились бы мы с Дэйвом в этих мирах?»

Размеренное, убаюкивающее движение поезда вдоль сети железнодорожного полотна действовало гипнотически. На коленях лежал альбом, раскрытый на странице с портретом Дэйва. Румяные от мороза щеки, ресницы, припорошенные инеем, морщинка, что обосновалась меж густых бровей, миндалевидные глаза-хамелеоны… В попытках передать их истинный оттенок я пустила в ход все цвета палитры, но и близко не смогла подобраться к оригиналу – противоестественному эффекту многогранных переливов. Я изобразила его, каким он предстал в момент нашей первой встречи, на фоне холодного, остекленевшего неба и заснеженных хребтов. Прозрачные тона с мягкими переходами, нанесенные на бумагу в технике «по сырому» воскрешали в памяти неприступные пейзажи Кайласа. Глядя на эту морозную проекцию, я инстинктивно поежилась. Загадочный образ человека на фоне гор, хранящих удивительные тайны прошлого. Что окажется внутри, если лед растает под лучами солнца? Каков он на самом деле – этот высокомерный мастер насмешек?

Время в размышлениях минуло незаметно. Вскоре поезд прибыл на станцию. Я шагнула в прохладную дымку, влажный утренний воздух ударил в лицо целой гаммой промышленных запахов. За месяцы, проведенные в укромных уголках Азии, я успела отвыкнуть от благ технического прогресса.

В суровых каменных джунглях я оказалась по нескольким причинам, которые, подобно хаотичным небесным телам, сошлись в созвездие, огласив приговор: «Пора!» В этот город меня привело вовсе не желание ходить централизованной толпой по туристическим маршрутам, истоптанным ногами миллионов путешественников. И не маниакальное стремление, свойственное современности, сделать фото достопримечательностей – одно из массы идентичных, разница в которых заключается лишь в положении листвы на деревьях или форме флага, развевающегося под силой ветра. Остальное же – как картинка из учебника, в котором школьники старательно хором зачитывают слова, еще не зная их перевода – «London is the capital of Great Britain». Ну, здравствуй, Туманный Альбион!

* * *

К этому городу я испытывала особые чувства. Несмотря на все его великолепие и богатство культурного наследия, само слово «Лондон» вызывало во мне глубочайшую тоску. Закономерные стадии отрицания, гнева и торга остались далеко позади, но ноющее ощущение безнадежности лишь крепчало с течением времени. Отчасти своим решением прилететь сюда я была обязана Дэйву. В одной из наших недолгих бесед он, ничего не зная о грузе моего прошлого, невольно всколыхнул воспоминания, как тяжелый осадок на дне чайника. Именно тогда я почувствовала, что пришла пора разобраться с призраками давно минувшего.

Над городом навис угрожающий туман. Казалось, белесая дымка поглощала все, что встречала на пути: сам город и тех его обитателей, что осмелились покинуть свои уютные жилища в столь неурочное время. Едва наступил полдень, но атмосфера вокруг больше походила на предзакатный час. Влажный, насыщенный выхлопными газами воздух проникал в легкие, подобно сигаретному дыму. Его хотелось тотчас выплюнуть, несмотря на то, что выдох предвещал новый вдох.

Небольшой зеленый островок, затерявшийся в городской суете посреди площади Норфолк, встретил меня невозмутимым спокойствием. Скамейки в сквере были пусты, по аллеям не прогуливались ни влюбленные парочки, ни шумные компании ребят, ни молодые мамы с колясками. На теннисный стол по-хозяйски опустилась мелкая изморось, демонстрируя превосходство природы над ничтожными планами людей. Верхушки деревьев скрывались в густом тумане, создавая плодотворную почву для полета фантазии. Казалось, этот мир пережил конец света.

Над головой пронеслась стая птиц. Трепет многочисленных крыльев прозвучал подобно выстрелу из дробовика. Спустя мгновение город вновь окутало безмолвие. Гнетущая тишина звенела в ушах громче привычной гаммы тех звуков, что сопровождают повседневную жизнь.

Удручающая погода полностью соответствовала настроению. Не видя ничего на расстоянии нескольких метров, я шла вперед, быстро, почти переходя на бег. Маршрут не имел пункта назначения. Физическая нагрузка служила лишь маневром, отвлекавшим от тяжелых мыслей, помогала справиться с эмоциями, открывала им маленькую дверцу с неоновой табличкой «выход».

Так я, погруженная в раздумья, незаметно вышла к железнодорожному вокзалу Паддингтон. Повинуясь интуиции, ноги сами привели меня в одноименный сувенирный магазинчик. Медвежонок, одетый в синее фетровое пальто и красную широкополую шляпу, смотрел на меня с центральной витрины. По утверждению психологов – не самая удачная комбинация. Синий символизирует спокойствие и уравновешенность, в то время как красный, напротив – активность и энергию. Их вынужденное соседство создает ощущение противоборства, порождает агрессию и раздражение. Удивительно, но милый мультяшный персонаж, несмотря на спорную цветовую гамму, вызывал совсем другие эмоции.

Я была убеждена: то, что действительно имеет ценность – не лежит на прилавках. Поэтому коллекционировала впечатления и воспоминания, а не вещи. Ведь они – единственное, что не может быть утрачено. Но сейчас, при всем моем скептическом отношении к сувенирам, я, как ребенок, жаждала заполучить эту игрушку. Причиной тому были события далекого прошлого – тяжелые потери, которые, казалось, стали чуть легче, когда я взяла в руки плюшевое чудо. Замерзшие пальцы погрузились в теплую бурую шерстку, которая моментально согрела и саму душу. Порой сущий пустяк способен возродить к жизни. В иных обстоятельствах такой же пустяк может прогреметь фатальным выстрелом.

* * *

Я остановилась в районе Гринвич неподалеку от одноименной обсерватории. Нулевой меридиан – начало отсчета географической долготы – был скромно обозначен на ее территории металлической осью. Стоя одной ногой на западе, другой на востоке, принято загадывать желание. По легенде, которую экскурсоводы день за днем рассказывали туристам, все, о чем человек думает здесь, непременно сбывается.

Когда я, сделав неуверенный шаг, переступила с востока на запад, шел дождь. Это стало уже традицией. Слезы неба сопровождали мой путь из одной страны в другую, с континента на континент. Так я подсознательно надеялась сбежать от самой себя, но с каждым новым перемещением обнаруживала, что попытка не увенчалась успехом…

Мысли занимал парадокс квантовой суперпозиции – одновременного пребывания во всех возможных состояниях. В параллельных Вселенных. В двух частях света. В вязкой и тягучей бесконечности, сошедшей прямиком с полотен Дали.

Я поднялась на холм, с которого открывалась величественная панорама города. Лондон раскинулся передо мной во всей красе. Места, притягивающие ежегодно десятки миллионов туристов, выглядели отсюда крошечными, совершенно неотличимыми от окружающего ландшафта. Мегаполис, пронизанный, словно венами, тысячами улиц. Огромный город, затерянный на просторах огромного мира. В необъятном космосе, в одной из бесчисленных Вселенных, рождающихся вновь и вновь, каждую долю секунды приумножающихся в разы.

С момента расставания с Дэйвом прошло трое суток. Воспоминания были предельно свежи. Они, как отбойное течение, уносили меня все дальше от черты безопасности. В такие минуты я неосознанно отключалась от реальности. Наверное, не заметила бы и машину, летящую на меня на полном ходу, не услышала бы настойчивый вой клаксона. К счастью, на Гринвичском холме не было ни несущихся по трассе автомобилей, ни падающих с крыш кирпичей, ни других опасностей. Я закрыла глаза и почувствовала, как сквозь холодные капли дождя, осевшие на лице, заструились горячие, обжигающие кожу, соленые ручейки.

«Как жестока жизнь, дающая нам возможность прожить лишь одну линию развития событий, лишь одну жалкую попытку!»

* * *

Чувства бушевали внутри, подобно торнадо над поверхностью океана, и требовали немедленного выхода наружу. Для художника лучший способ выплеснуть эмоции – написать картину. Дело всей жизни я считала не просто работой, но и возможностью скрасить досуг, и средством внутренней перезагрузки. Единственным, по чему я успела соскучиться за время своего затянувшегося путешествия, было искусство. Поэтому на следующий день, отбросив сомнения, я переступила порог уютного магазинчика Jackson’s Art, где наспех прикупила небольшой переносной мольберт, плотную хлопковую бумагу, новые кисти и аккуратную минималистичную раму. Акварель по-прежнему была со мной. Какое бы разнообразие красок ни предлагала современная арт-индустрия, я на протяжении долгих лет хранила верность своему излюбленному набору, состоявшему лишь из нескольких базовых цветов.

Импровизированная палитра, в качестве которой я использовала керамическое кофейное блюдце, обрастала все новыми оттенками, полученными путем смешения тонов. Штрихи ложились на бумагу: размашистые, тяжелые, громоздкие, чередуясь с тончайшими линиями, выполненными тушью. Четко очерченные детали то и дело появлялись на фоне размытых силуэтов. Картина на глазах обретала выразительность, превращалась из бездушного наброска в подобие застывшего во времени и пространстве кадра реального мира.

Лучшие мои работы были выполнены под влиянием эмоций. Неважно, счастье и радость, или же боль и отчаяние – когда сердце живое, оно творит. Любовь – сильнейшее из чувств. Я не решалась отнести свои ощущения именно к этой философской категории, но упрямство не меняло сути. Во внутренней борьбе с разгромным счетом побеждало сердце, наповал сразив разум.

Часы пролетели как одно мгновение. Я была настолько увлечена работой, что не заметила, как день сменился ночью. Сделав финальный штрих на картине, я словно по нажатию кнопки на пульте управления, вернулась в реальность и тут же почувствовала, насколько сильно устала за время работы в спартанских условиях. Мышцы болели, глаза сами собой закрывались, голова кружилась. Наспех вымыв руки в воде, набранной в раковину из двух кранов – о, эта знаменитая на весь мир английская традиция! – я рухнула на кровать и провалилась в беспокойный сон.

Я стояла на маленьком клочке земли, а вокруг разверзлась пропасть, дна которой не было видно. Пустота, бесконечность, вакуум. Сердце выпрыгивало из груди от страха сорваться вниз. Эти ощущения я испытывала, казалось, не только во сне, но и в реальности, ворочаясь из стороны в сторону. От островка, ставшего для меня точкой опоры, отходили две тропинки. Одна – залитая солнечным светом, заботливо, словно руками дворцового садовника, обсаженная диковинными цветами и молодыми деревьями, в ветвях которых гнездились птицы. Вторая – поглощенная тьмой, испещренная канавами, подобно коже, пораженной оспой, окруженная болотами и истлевшими остовами деревьев. Обе тропы простирались вдаль в бесконечное пространство и терялись из виду за неясной, расплывчатой линией горизонта.

«Означает ли метафорический белый цвет истинное добро? Не обернется ли он иллюзий, маской притворства? Все ли в действительности так, как представляется со стороны?»

Несмотря на то, что выбор был, казалось, очевиден, что-то сдерживало от принятия решения. Не осмелившись продолжить путь ни в одну из двух крайностей, я, наконец, проснулась.

Голова все еще болела, рассудок был мутным, а внимание не концентрировалось на насущных заботах. Я долгое время рассматривала картину, сосредоточено вертела в руках, словно проверяя на подлинность. Результат мне определенно нравился. Довольная собой, я вставила лист в раму, опустила ее на поверхность стола, где сидел купленный накануне медвежонок Паддингтон, и… промахнулась. Недостаток сна и усталость после недавних перелетов говорили сами за себя, недвусмысленно намекая на необходимость полноценного отдыха.

Хрупкое стекло разлетелось вдребезги по холодному плиточному полу тесного гостиничного номера.

«Как и вся моя жизнь», – эхом пронеслось в голове.

Эти теперь уже абсолютно никчемные осколки напомнили о разбитых мечтах и надеждах. О раздробленном сердце. Из них отныне не удастся сложить пазл. А даже если задаться бессмысленной целью склеить их, результат будет далек от оригинала.

«Что ж, значит, придется обойтись одной лишь рамой без стекла», – со смиренным разочарованием шепнул внутренний голос.

Я знала, что столь халатное отношение к акварели может обернуться катастрофой, но успокаивала себя мыслью, что за несколько часов краска вряд ли успеет выцвести и потускнеть под губительным воздействием солнечного света. В конце концов, сменить раму можно и позже.

Наспех проглотив отвратительный отельный завтрак, состоявший из до неприличия остывшего кофе и залежавшейся черствой булочки, я взяла новоиспеченный шедевр и решительно переступила порог. Теплый июньский ветер тотчас принялся играть с моими волосами, словно озорное непоседливое дитя. Я улыбнулась ему, ощущая прилив уверенности.

Место назначения располагалось в шаговой доступности от гостиницы. Соседство оказалось незапланированным. Один из тех судьбоносных моментов, когда Вселенная указывает путь, пользуясь излюбленным методом «случайных» совпадений.

«Почему бы и нет?!» – подумала я, чувствуя острую необходимость отвлечься и переключить фокус внимания.

Так, благословив себя на авантюру, я отправилась покорять знаменитый Гринвич Маркет.

Это культовое место, основанное еще в далеком восемнадцатом веке, и по сей день считается одним из самых популярных рынков Лондона, где можно приобрести ценный антиквариат, предметы искусства, изделия ручной работы, редкие коллекционные экземпляры. В компании еще нескольких мастеров, пытавшихся реализовать свой товар, я расположилась возле главного входа, прямо на тротуаре. Люди проходили мимо: одни, не замедляя шаг, другие, остановившись на мгновение. Но, бросив короткий оценивающий взгляд на полотно, любопытные зеваки продолжали свой путь.

Палящее солнце не вовремя затеяло состязание с бескомпромиссно настроенными тучами. Затишье того и гляди норовило обернуться бурей. Непогода испытывала на прочность уличных художников. Приходилось быть начеку каждую минуту, готовясь, как только потребуется, бережно прижать к груди картину, словно малое болезненное дитя, и спрятаться вместе с ней под навесом.

Призрачное ощущение дежавю вернуло меня в такое недавнее, но уже успевшее стать историей, время. Слепящие лучи, что урывками проглядывали из-за свинцовых туч, били в глаза, с изощренной жестокостью напоминая о времени, проведенном в странах Азии. О знакомстве, которое никак не желало обрываться, о недолгих беседах, пропитанных духом противоречий.

«За встречу с ним я отдала бы сейчас все, – подумалось вдруг. – И почему смелость всегда приходит, когда уже слишком поздно?!»

Стоило признать, что попытка отвлечься от переживаний потерпела сокрушительное фиаско.

Очередная пара ног притормозила напротив. На этот раз шаги не возобновились спустя традиционно непродолжительный отрезок времени. Лакированные ботинки, черные брюки – стильный и строгий образ человека, соизволившего осчастливить вниманием мою картину. Сидя на бордюре, я принципиально не поднимала взгляд. Смотрела вдаль, наблюдая жизнь города с высоты роста бродячей собаки, сквозь эти брючины, за которые их обладатель отдал сумму, в разы превышавшую стоимость моего скромного творения.

– С ума сойти!

Этот голос сперва показался не чем иным, как слуховой галлюцинацией.

– И как это понимать? – Вновь прозвучал до мурашек знакомый тембр, который я не могла спутать ни с чьим другим.

Я вскочила на ноги и оказалась лицом к лицу с обладателем настолько идеально вычищенных ботинок, что в них отражалось небо.

– Какими судьбами? – Сильная ладонь легла на мое плечо, ноющее после беспрерывной работы кистью.

Белая рубашка, словно снежный покров, устилающий землю в канун Рождества. Темные волосы – уже не беспечно растрепанные, а аккуратно уложенные. Сейчас он казался совсем другим: чужим и незнакомым. Если бы не бездонные глаза, источавшие свет…

– О боже! – пробормотала я, не сумев справиться со смущением и замаскировать нахлынувшую волну ликования.

– Ну, это уж слишком, я всего лишь человек, – рассмеялся Дэйв и прижал меня к себе.

На губах в немом режиме застыло его имя.

– Вот уж не ожидал! – Его слова в очередной раз повисли в воздухе. Я до сих пор не смогла произнести ничего членораздельного, настолько сильным было замешательство. – Что ты здесь делаешь?

– Путешествую… – бессвязно отозвалась я.

– По моим следам? Да ты все-таки романтик, я же говорил!

Вновь почувствовав остроту противоборства, которая успела за эти дни стать такой желанной, я шутливо ударила его в плечо и рассмеялась:

– Конечно, делать мне больше нечего! Как я могла знать, что и ты здесь окажешься?!

– Это мой дом, где же еще мне оказаться, как не здесь?

– Ты не упоминал, откуда родом.

– А ты не упоминала о том, что восхитительно рисуешь. Значит, мы квиты.

– Специально хитростью заманил меня в Лондон, да? – Я смотрела на него, то ли ожидая ответа, то ли просто ища повод лишний раз заглянуть в глаза. – Учитывая твое идеальное произношение, мне, конечно, стоило догадаться, что ты родился на одной земле с Шекспиром.

– Я всего лишь упомянул Стоунхендж. Остальное сделала ты сама. Похоже, это и впрямь воля судьбы, что скажешь?

– Промолчу, пожалуй.

– Ладно, в судьбу я не верю. Зато верю фактам: тому, что безумно рад тебя видеть, например…

– Поразительно, в голове не укладывается, – твердила я. – Таких совпадений ведь просто не бывает…

– На каком счете мы расстались? Кажется, была ничья, а теперь удача вновь на моей стороне.

– Поздравляю, – хмыкнула я.

– Сердечное спасибо.

Мы стояли друг напротив друга посреди хаотичной толпы. Люди вокруг напоминали муравьев, сбившихся с курса. Забытое ощущение эйфории вновь окутало меня эфемерным облаком. Мы смеялись, не заметив, как проплывавшая над головами туча бесцеремонно заслонила солнце. В реальность я вернулась, лишь когда холодная тяжелая капля опустилась на ключицу.

– Картина! – воскликнула я и, молниеносно схватив раму, умчалась под навес, где уже образовалось столпотворение.

Скорость оказалась недостаточной – дождь все же успел поцеловать бумагу, не защищенную стеклом.

– Ну вот, – с досадой проворчала я, – все из-за тебя!

– Оригинальный автограф.

Вода попала ровно на мою подпись – в правый нижний угол. Инициалы, выведенные цинковыми белилами поверх черного акварельного фона, с каждой секундой неумолимо теряли четкость контуров. Цвета, использованные в смеси для получения более глубокого и многогранного чернильного оттенка – пурпурный и зеленый – начали едва заметно проступать поверх белоснежного росчерка. Окажись под рукой сухая кисть или губка, ситуацию можно было бы спасти, но ничего подходящего, как назло, не нашлось.

– Я покупаю, – властно заявил Дэйв.

– Она теперь бракованная. Уверен?

– На все сто, – прошептал он, наклонившись ко мне настолько близко, что губы, будто бы случайно, коснулись виска.

– Считай, что это подарок, – рассмеялась я в ответ на его серьезность. – И еще сразу предупреждаю, что придется заменить раму. Сегодня утром на ее долю выпало тяжелое испытание…

Спустя пару минут мы сидели в теплом, пахнущем сандалом салоне его «Ауди», глядя на буйство стихии. Потоки воды струились по лобовому стеклу, молния освещала полумрак, внезапно сошедший на землю. Раскаты грома резонировали в груди – там, где душа тихим шепотом воздавала благодарность Вселенной за невероятную встречу.

Разгоряченная ладонь накрыла мои похолодевшие, неровно скрещенные в замок, пальцы. Мурашки рассыпались по телу, оставляя за собой ощущение лихорадочного озноба. Дэйв молча приблизился ко мне в попытке поцеловать, но я инстинктивно высвободилась из его рук. Сердце едва выдерживало, возросшую в разы, частоту ударов.

– Не надо, – пробормотала я почти беззвучно.

– Я думал, этот этап уже пройден.

– Подвезешь меня до гостиницы? – Я поспешно переменила тему.

– Ну уж нет, сначала я должен кое-что тебе показать.

– Звучит многообещающе. Ты уверен, что я хочу это видеть?

– Тебе понравится.

– И где же находится это нечто столь интересное?

– Дома, – беспечно бросил Дэйв.

– Я не собираюсь ехать к тебе домой!

– Что, не доверяешь?

– А должна?

– А что тебе подсказывает интуиция?

– Интуиция… Она уже превысила допустимый лимит ошибок.

– Я не маньяк. – Он обезоруживающе улыбнулся.

– Ладно, ладно, нет сил спорить, – сдалась я. – Как раз и проверим.

– Откровенно говоря, сперва я обратил внимание на картину, и только потом заметил тебя.

– Это комплимент моему творчеству или оскорбление в адрес внешнего вида? – Я вопросительно смотрела на него в ожидании разъяснений и не могла сдержать смех.

– Скоро поймешь, – отчеканил он и резко нажал на педаль газа. – Ты очаровательна, как и твоя картина.

* * *

Почти час пути до пригородного района Хайгейт мы ехали, не проронив ни слова. Дэйв машинально вел автомобиль по знакомому маршруту, в то время как я зачарованно смотрела на проносящийся мимо пейзаж сквозь ручейки на внешней стороне окна. Казалось, я наблюдаю этот мир из-под струй горного водопада.

Мокрые и взъерошенные мы вбежали в подъезд ухоженного дома из красного кирпича, стараясь защитить от дождя картину, которую не догадались оставить в салоне до тех пор, пока буря не стихнет. Дэйв распахнул дверь одной из квартир на мансардном этаже, и моему взору открылось обширное, но в то же время уютное двухуровневое пространство. Очутившись в гостиной, я тотчас поняла, что он имел в виду, говоря, что изначально его внимание приковала именно картина.

– Поразительно, – прошептала я.

– Ты словно бы знала… – Он развел руками.

Помещение имело четко обозначенную границу между зоной отдыха и обеденной частью. Разделение считывалось благодаря цветовому контрасту стен, выкрашенных белой и черной краской. День и ночь. Восток и запад. Вдох и выдох.

– Я давно планировал повесить сюда картину, но все никак не мог найти подходящую. А вот крепление сделал сразу во время ремонта. – Дэйв подошел к стене и водрузил раму на крючок прямо на стыке цветов.

От увиденного мои ладони тотчас покрыла испарина. Изображение вписалось в интерьер настолько идеально, будто было создано для него по заказу. Непогрешимое торжество перфекционизма. В моей композиции присутствовали лишь два основных цвета: черный и белый – тот же выбор, что сделал и хозяин дома, когда организовывал покраску стен. Половину картины занимал темный ствол дерева, а на другой стороне на белоснежном фоне я изобразила ветви, хаотично отходящие от него. Интерпретация множественности миров – бесконечная сеть альтернативных реальностей, каждая из которых существует в своей системе координат на просторах бескрайнего Абсолюта.

– Я бы назвал ее «Рождение Вселенных».

Меня поразило, что Дэйв, по-видимому, прекрасно помнил наш разговор, вплоть до метафорического сравнения теории мультивселенной с расходящимися ветвями дерева. Общее основание, разделившееся на сотни, тысячи самостоятельных побегов.

«Что, если это и впрямь наглядная модель устройства мира?» – промелькнуло в голове.

– Можешь считать себя соавтором. – Губы дрогнули от нервного напряжения. – Помнится, сравнение с деревом принадлежало именно тебе.

– Так значит, ты обо мне думала? – Торжествующе улыбнувшись, он впился в меня проницательным взглядом.

– Не переношу подобную самоуверенность!

– А что же, и не вспомнила ни разу?

– Мне всего лишь понравилось сравнение. Я думала о физике, о космосе… Не о тебе, – фыркнула я.

– Ну, как скажешь.

Энергия мысли и события в окружающем мире связаны между собой и функционируют сообща, как единый организм, в котором каждое живое существо служит неотъемлемой частью сложной системы. «Совпадения», как мы их называем, можно считать подтверждением того, что Вселенная слышит нас и отвечает на запрос неожиданными происшествиями, удивительными событиями, которые по всем законам логики, казалось, не могли случиться. В этой незримой взаимосвязи и проявляется синхронность[11]11
  Карл Юнг описал понятие синхронности, как связь между людьми и событиями, на первый взгляд, не имеющими ничего общего между собой.


[Закрыть] всего сущего. Шаг за шагом, вслепую, на ощупь двигаясь по дороге жизни, я все глубже проникалась этой верой, привезенной из Непала, словно сувенир.

– Схожу за вином. – Голос Дэйва прервал мои раздумья.

Оставшись одна, я с интересом разглядывала строгий, сдержанный интерьер. Минимализм, где каждая деталь имела свое назначение. Идеальный порядок, выверенный лоск.

«Очередная маска притворства, – пронеслось в голове. – Открой шкаф, и скелет, спрятанный в его недрах, с грохотом упадет под ноги».

Мое внимание привлекла пирамидка, выполненная из синего прозрачного материала – то ли искусно отлитого стекла, то ли натурального камня. Наши предки считали пирамиду символом вечности, перехода от низшего плана множественности к высшему плану единства. Вершина ее устремлена в небо и олицетворяет поток энергии, направленный в космос. Как гласит арабская пословица: «мир боится времени, а время боится пирамид».

Сквозь прозрачную синеву статуэтки пробивались лучи света, играя солнечными зайчиками на моих ладонях. Рядом я увидела закладку с изображением лотоса. Улыбка скользнула по лицу: «Он помнил обо мне!»

В мгновение ока внимание переключилось с холодного синего камня на того же цвета обложку книги. «Практика судебно-психиатрической экспертизы» – Дэвид Уоррен. Рядом с информацией об авторе разместилось его фото.

– Я настаивал на другом снимке, но издатель выбрал этот. Не самый удачный, на мой взгляд.

Я обернулась на внезапно раздавшийся за спиной голос:

– В жизни не подумала бы, что ты…

– А что тебя так удивило? – рассмеялся Дэйв и протянул мне запотевший от контраста температур бокал с прохладным белым вином.

– Разве постоянный сарказм и насмешки – это норма с точки зрения психологии? А, нет, прости, даже не психологии, а психиатрии!

– Ничто человеческое мне не чуждо, – усмехнулся он.

– Сегодняшний день не перестает удивлять.

Хрустальный звон наполнил комнату. Алкоголь потек по венам, принося с каждым глотком долгожданное расслабление и ощущение легкости.

– Чем конкретно ты занимаешься? – не унималась я.

– Если вкратце, то выношу вердикт.

– Исчерпывающий ответ. И чересчур самоуверенный. Объясни подробней!

– Оцениваю психическое состояние подозреваемого в уголовных и гражданских делах.

– То есть… по сути, выявляешь, виновен ли человек?

– Да, вроде того. Анализирую степень вменяемости на момент совершения преступления. Это влияет на конечное решение суда.

– Большая ответственность – распоряжаться чужими судьбами.

– Ну кто-то же должен это делать. Почему не я?

Я лишь покачала головой в ответ. Теперь мне стала ясна природа его сканирующего взгляда, который я почувствовала на себе еще в день знакомства.

– Я люблю ответственность. И власть над чужими судьбами. – Он подлил вина в мой бокал.

– Только, доктор, не надо практиковаться на мне.

– И в мыслях не было.

– А мне вот все время кажется иначе…

– Ну, что мы все обо мне?! Расскажи хоть что-нибудь о себе. – Недолго думая, он подтвердил мои опасения. – Теперь твоя очередь. Мои тайны ты уже раскрыла.

– По большому счету нечего рассказывать. – Я смущенно улыбнулась, внезапно почувствовав режущую боль под чернильными строками, которые по привычке скрывались от посторонних глаз за длинными рукавами.

– Ясно. Тогда я буду задавать вопросы, а ты отвечать, идет?

– Чувствую себя участницей судебно-психиатрической экспертизы.

– Катрин, поговори со мной, – произнес Дэйв, перейдя на серьезный тон.

– На нейтральную тему – с удовольствием.

– Достаточно нейтральных тем, тебе не кажется? – Он сжал мою ладонь нежно и вместе с тем властно.

– Нет, не кажется! Кто ты такой, чтобы лезть мне в душу?! Ах, ну да, конечно! Эксперт по вынесению вердиктов! – Я отдернула руку, словно обжегшись.

– Я не лезу в душу. Просто предложил поговорить.

– Что-то уже не хочется.

– От чего ты бежишь?

– Что, прости?! – Удары сердца глухим стуком отдавались в ушах. Дыхание сбилось, в легких перестало хватать воздуха.

– Ты верно расслышала.

Его слова, разогретым до температуры плавления, металлом касались оголенных нервов. По-видимому, неосознанно, а быть может, намеренно он разбудил воспоминания, которые я жаждала усыпить навечно. Я знала, что рано или поздно разговор состоится, но надеялась, что это случится нескоро, или каким-то чудом и вовсе обойдет стороной. Не желая продолжать мучительную беседу, я поднялась с дивана. Кровь застучала в висках, голова закружилась. Жаль, что человек не обладает даром становиться невидимым! Будь это в моих силах, я бы, не раздумывая, телепортировалась туда, где никто не посмеет ворошить мое прошлое.

– Мне пора, – бросила я, не оборачиваясь, и быстрым шагом направилась к двери.

– Это не выход! – Дэйв схватил меня за плечи и развернул к себе.

– Вошли мы через эту дверь, значит, и выти можно через нее. – Я изо всех сил старалась говорить спокойно, но голос предательски дрожал.

– Прости меня за бестактность, – чистосердечно покаялся он, не ослабляя хватку.

– Отпусти! Спасибо за гостеприимство.

– Я хочу помочь!

– А я, кажется, не просила помощи!

– Боишься повторить былые ошибки? Поэтому избегаешь всего, что может ранить?