Текст книги "Кипиай"

Сон в зимнюю ночь

Я захотел было спуститься вниз, в долину, чтобы рассмотреть поближе загадочную конструкцию, однако старик, почувствовав моё движение, выставил свою жёсткую ладонь перед собой, уперев её мне в грудь: «Прохода нет». Я, конечно, мог попытаться пройтись в одиночестве, без него, но что-то мне подсказывало, что этого не стоит делать – в лучшем случае я просто потеряюсь в дебрях зимнего леса, в худшем – старик всё так же молча сломает мне ноги и донесёт на себе до дома.

«Дом» – я удивился тому, что использовал именно это слово, но оно очень легко и понятно легло в моих мыслях. Шли уже вторые сутки (вторые ли, а сколько точно я спал?) моего вынужденного заключения, и я чувствовал себя более или менее спокойно, не ощущая угрозы от старика. Голода я не испытывал, жажды тоже, невероятные зрелища, открывшиеся мне, и новые впечатления, видимо, затмевали в теле все остальные чувства.

Я вспомнил про отца (как он там? а вдруг звонил мне? кстати, а где мой телефон?), но почему-то был уверен, что с ним всё в порядке. (Бывало, что я пропадал и на больший срок, не отвечая на его звонки неделями, чувствуя ненависть к любым разговорам, особенно о моих делах.)

За то время, что мы провели на вершине холма, снег успел полностью замести наши следы, и сейчас мы прокладывали путь заново. «Мы» – это, конечно, было громко сказано, потому что бульдозером впереди меня шёл именно дед, а я лишь старался поточнее попадать в его следы, как и по пути сюда.

Холод по-прежнему почти не ощущался, объяснения этому я не видел и перестал ломать голову над вещами, которые мне были неподвластны, во всяком случае, прямо сейчас. Так-то у меня было море вопросов – но я уже понимал, что разговаривать со стариком было бессмысленно. Поэтому я послушно и молча брёл за ним, как слепой идёт за собакой-поводырём.

Мы дошли до «дома», дед отворил дверь, прошёл внутрь и, не останавливаясь, двинулся дальше по коридору, предполагая, что я последую за ним. Нас встретили те же двери – некоторые были открыты, как и раньше, другие закрыты. Через несколько шагов я обернулся и поражённо замер – конец коридора терялся где-то вдали. Я точно понимал, что прошёл всего два-три метра, не более, но как? Чёрт побери, как это возможно?

Разозлившись, я развернулся и рванул обратно по коридору, прочь от старика, к выходу. Такого просто не могло быть – я всё бежал и бежал вперёд, а конец коридора всё не появлялся, и лишь мелькали одинаковые двери и комнатушки справа, одна за другой, как столбы-близнецы за окном несущегося поезда.

Что-то схватило меня за плечо, крепко и больно, и дёрнуло на себя, я успел подумать: «Старик». Меня развернуло, и прямо перед собой я увидел его спокойное лицо с бельмами на глазах, каждая морщинка была видна, борода, тонкий вытянутый нос и длинные, очень длинные белые ресницы. Краем глаза я заметил какое-то резкое движение и лишь в последнее мгновение понял, что это была ладонь старика, двигавшаяся с огромной скоростью к моему лицу. Обжигающая боль, мир поплыл, коридор вытянулся в стороны и рассыпался на калейдоскоп дверей, пола, бельм, дверей, бельм… тьма.

Пора возвращаться домой

Звук мотора. Мягкий, мурлыкавший, словно большая кошка, – сначала был только он, а потом я открыл глаза. Я сидел за рулём в своей машине, родном Копеиче, и нёсся по трассе. На секунду показалось, что это сон, – я резко моргнул и дёрнул головой, чтобы проснуться: трасса никуда не исчезла, и всё так же мелькали разметка и деревья по обеим сторонам дороги. Копеич вильнул, я судорожно вцепился в руль и выжал тормоз, машина пошла юзом по обледеневшей дороге, но затем выпрямилась и покатилась по прямой.

Ватное, дремотное ощущение очень крепкого сна, вялое тело – как я оказался здесь, за рулём? Ещё секунду назад была ночь, а я стоял в каком-то коридоре. Я смутно вспомнил пощёчину, которую залепил мне кто-то – кто это был? Чёрт! Машина снова вильнула, потому что я дёрнулся всем телом, вспомнив события прошедших часов – слепца, келью, фотографию, путь через лес, сияние и чёрный куб, при мысли о котором у меня что-то заныло тревожно в груди. Вязкое марево сна ушло, всё стало чётким и ясным, тело очнулось, как после долгой спячки, и заработала голова.

Я взглянул на часы: три часа дня. Господи, прошло двенадцать часов, не меньше, ведь была глубокая ночь. Где я сейчас? Я запустил навигатор и понял, что проезжаю окрестности Великого Новгорода, то есть до Москвы оставалось всего несколько часов по прямой. Как я проехал всё предыдущее расстояние, я не помнил.

Несмотря на все сомнения и загадочные метаморфозы, происходившие со мной, теперь я чувствовал себя превосходно, как будто очень хорошо и долго отдохнул, крепко выспался, дав отдых и мозгам, и телу. Мысль работала трезво и чётко, мышцы в руках и ногах приятно гудели и пружинили, как будто я месяц не вылезал из спортзала.

Завибрировал телефон, пришло сообщение. Абонент неизвестен, в сообщении всего несколько слов, я сразу понял, кто отправил его: «Как я понимаю, Вы встретили моё доверенное лицо. Жду в Москве, готов к личной встрече. Детали позднее».

Этаж 66

Следующие километры до Москвы я пролетел, чтобы вернуться домой как можно скорее. Я спешил на встречу. Но на встречу с кем я так спешил?

В моей голове роились, словно пчёлы, вопросы, жужжали и бились о тонкие стенки черепной коробки, не находя выхода. После встречи со старцем и того, что он мне показал, после той ночи в бане – Красной бане – я всё ещё не был уверен, не брежу ли я. А вдруг я сплю, сплю так крепко, что даже щипки не помогают?

В дороге я пытался найти рациональное объяснение увиденному, перебирал все, даже самые безумные, вероятности. Самый простой вариант, конечно, – наркотики, психоделики. Меня чем-то накачали, пока я был без сознания.

Но едва я начинал ставить под сомнение увиденное, сразу же закрадывалась мысль – а вдруг я просто чего-то не понимаю? Вдруг то, что мне показали, оказалось слишком ярким и сильным для моего слабого мозга? Вдруг, отказавшись верить, я превращался в пещерного человека, тычущего пальцем в дерево, расщеплённое молнией?

Всю свою жизнь я твердил: «Я не верю в Бога и в сверхъестественное, но если я получу доказательства существования потустороннего мира, я готов поверить». А что, если я – первый и единственный, кто столкнулся с тем стариком в тайге, Красной баней, кубом?

Волосы у меня на голове стояли, словно наэлектризованные, а по рукам бегали мурашки. Я был как будто пропитан какой-то силой, как заряженная батарейка, готовая нести несчастного игрушечного кролика вперёд, пока у него не отвалятся его пластиковые лапы. Я промчался несколько сотен километров до Москвы и не выпил ни одного стаканчика кофе, лишь заливал топливо в машину на встречающихся по дороге АЗС и выкуривал пару сигарет.

Вечером я уже был в Москве. Первым делом, войдя домой, я отправил сообщение таинственному заказчику: «Я дома. Жду информацию о месте и времени». После этого я разделся, наполнил горячую ванну и залез в неё. Позвонил отец, я нехотя, медленно вытерев руки о полотенце, взял трубку – сейчас я почему-то не знал, о чём с ним говорить. Я понимал, что не могу пока рассказать ему о том, что со мной произошло. Он просто не поверит мне, решит, что я сумасшедший или под кайфом, а потом начнёт уговаривать сходить к врачу или сам ко мне приедет без предупреждения, будет стоять в прихожей, такой большой и неуклюжий в своей огромной чёрной дублёнке, и внимательно всматриваться в меня, делая вид, что ему совсем неинтересно моё состояние и он заехал просто так, по пути куда-то. Потом будет долгий и мучительный разговор, я достану бутылку виски, и мы начнём пить, я снова буду сидеть на окне и, горячась, убеждать его, что всё, что я рассказываю, – правда, а он будет смотреть лишь на мои ноги и туловище, беспокоясь, чтобы я не выпал.

Я нехотя ответил отцу, что провёл несколько дней дома, что всё время спал, была депрессия. Повесил трубку, опустился с головой под воду и лежал так, пока не кончился кислород в лёгких и я не начал задыхаться. В это время мне пришло ответное сообщение, но я прочёл его лишь через сорок минут, потому что долго вытирался, затем заваривал чай и резал «Докторскую» – толстыми ломтями, а потом укладывал их на белый тостовый хлеб, солил, перчил и ел, запивая чаем, и только после этого я вспомнил о телефоне.

«Москва-Сити, Око, 66-й этаж, 315, 20:00, завтра».

Ночью мне снилась тайга. Я петлял между деревьев, спотыкаясь, проваливаясь в снег, шёл вперёд, к светившимся где-то впереди огонькам. Что-то тёмное догоняло меня, чёрная тень, как в детстве, шла за мной по пятам. Вокруг был сумрак – ни ночь, ни день, а серое вязкое марево, как мутная вода. Мои движения становились всё медленнее, к горлу подкатывал острый, парализующий страх, я пытался идти всё быстрее, но ноги почти не шевелились, а тень всё догоняла меня. Огоньки ближе не становились, панический страх заморозил меня, я застыл на месте, а потом притворился мертвецом, застывшим в снегу, ледяной фигурой, пытающейся обмануть тень. Я почувствовал её холодное дыхание у себя сзади на шее и понял, что тень невозможно обмануть, она всё знает в этом проклятом лесу – каждое дерево, каждая кочка, упавшая ветка, каждый след и каждая снежинка подвластны ей, она всё видит и всё знает. Я понял безнадёжно, что притворяться бессмысленно, и открыл глаза. Одеяло валялось на полу, окно, открытое на ночь – я всё ещё любил холод, ура, – распахнулось настежь, я лежал, свернувшись в комок на кровати, а в спину мне дул ледяной зимний ветер.

В отличие от прошлого дня, я чувствовал себя разбитым, сильно болела голова. Забросив в себя пакетик жаропонижающего с превосходным апельсиновым вкусом, как обещала этикетка, я сел за ноутбук. Надо было набросать вопросы для встречи.

А вопросов было множество. Что всё это значит? Что за огромный куб я видел там, в тайге? Что за старик вёл меня через лес? Что такое Красная баня? Что это было за здание с бесконечными коридорами, полными одинаковых дверей? Предположим, всё это не было наркотическими галлюцинациями, я не бредил и наяву видел все эти странные явления. Но тогда встаёт самый главный вопрос: почему это видел именно я? Почему они меня выбрали? Кто мой таинственный собеседник? Зачем он это всё мне показал и чего он хочет от меня? Книгу – это я понимал, но почему мне был предоставлен именно этот материал? И как связаны между собой те исторические события, что были обозначены в письме, и это безумное сияние тайги?

Я подробно расписал на одной странице все свои сомнения, и мне стало чуть легче. Сейчас, более или менее выспавшись и отдохнув, структурировав произошедшее, я уже больше верил своим глазам и меньше сомневался в собственной адекватности. Но на всякий случай я прогуглил экспресс-тесты на наркотики в Москве – в зависимости от того, как пройдёт моя вечерняя встреча, мне, возможно, стоит провериться.

Снова звонил отец, тревожился о моём самочувствии и состоянии, снова напоминал, что «пора бы уже перестать лажать». Предлагал, в очередной раз не тратить время зря и устроиться журналистом в какое-нибудь издание. «Не бог весть какие деньги, зато стабильные. Тебе же надо как-то жить, твои деньги закончатся, авторские не будут вечно платить, а ты же больше ничего не умеешь, я-то тебе помогу, но не смогу содержать тебя вечно, тебе пора бы выбираться…»

Я включил телефон на громкую связь и стал разбирать вещи из рюкзака, время от времени громко угукая, чтобы показать, что ещё жив, а главное, бесконечно согласен с ним. В какой-то момент я, видимо, угукнул совсем уж невпопад, отец догадался, что я не слушаю его, и замолчал, обидевшись. Потом сухо попрощался, и я не стал его удерживать, мои мысли были слишком далеки от его мотивационных речей. Я не стал рассказывать ему о полученном авансе.

В девятнадцать сорок пять я был уже возле входа в башню «Око». Я не заезжал в этот район уже несколько лет и поразился перемене: всюду открылись магазины, парковки, несмотря на безумную стоимость, оказались забиты машинами, толпы народа валили из метро в торговый центр и обратно, мимо, урча, прокатил «Гелендваген», за рулём которого сидела очень красивая девушка и, словно слепая, крутила головой по сторонам. Словно слепая – такой взгляд я долго тренировал в период моего краткосрочного успеха: смотреть на собеседника так, чтобы он почувствовал себя бесплотным существом, мазнуть по лицам людей, ни на ком не задерживаясь.

В лифте заложило уши. Но вот и мой этаж. Охрана проводила меня до обычной тёмно-металлической двери триста пятнадцатого офиса. Возле неё стоял крупный мужчина ростом под два метра, с каменным лицом, которое я не сумел бы описать, если бы даже очень захотел, – ни одной яркой приметы, ничего, за что могла бы зацепиться моя память. Почему-то при взгляде на него мне сразу пришла в голову мысль о Терминаторе.

Он внимательно посмотрел на меня, кивнул своим коллегам, после чего потребовал показать ему содержимое моих карманов, потом прохлопал меня по бокам и, наконец, молча открыл передо мной дверь.

Сияющая сквозь огромные панорамные окна Москва и свет, падающий из общего холла, тускло освещали огромное пустое пространство с голыми бетонными стенами, в котором не было ни намёка на присутствие человека. Сваленный в кучу у дальней стены строительный мусор и едва ощутимое тепло – здесь явно никто и никогда не жил. Дверь за мной захлопнулась, свет померк, и я почувствовал себя пойманным в западню, в которую меня непонятно зачем заманили, стал шарить глазами вокруг, пытаясь отыскать другой выход, и тут-то и увидел его.

Мужчина сидел посередине тёмной комнаты на стуле. Перед ним стоял небольшой стол, с противоположной стороны которого поставили ещё один стул, видимо, для меня. Он сидел, уставившись в экран телефона, но, услышав шум, поднял голову, коротко взглянул на меня и кивнул. Я сделал шаг вперёд и, несмотря на мрак, узнал его.

Глаза в глаза

Скандалы, интриги, расследования. Он показывал запрещённое и скрытое, действительно страшное и вызывающее стыд. Его издания читали и обсуждали все, но делали это так, словно материалы случайно попались на глаза: «Вчера шуршал газеткой в туалете, смотрю, а там…» Умело играя на животных инстинктах людей, на их самых низменных страстях, он создал настоящую медиаимперию, заработав себе, по слухам, отличное состояние. Квартиры по всему миру, загородные дома, новые автомобили, лучшие костюмы и самые дорогие марки часов – он позволил себе всю ту роскошь, о которой другие только мечтали.

А сейчас он сидел передо мной – в дорогом итальянском костюме, с идеальной причёской, непринуждённо закинув ногу на ногу. Как будто это не он меня позвал, а я долго просил о встрече и наконец добился своего: вот, он здесь, делает мне одолжение. Я и сам почувствовал себя должным, заискивающим. В этом огромном и пустом зале с холодными бетонными стенами помещалось лишь его эго, для моего места просто не оставалось, и оно грустно забилось в какой-то самый тёмный уголок моей грудной клетки.

– Вы? – На моём лице, видимо, было изображено столько удивления, что он рассмеялся.

– Ну а кто ещё? Садись. – Он, продолжая улыбаться, кивнул на пустой стул, распрямил спину и опустил телефон на стол перед собой, экраном вниз. Я снял рюкзак, повесил его на спинку предложенного стула и сел, нервно положив обе ладони на стол.

Я ожидал увидеть кого угодно – худого очкарика-программиста, накачанного сотрудника спецслужб в отставке, оперативника-«эшника» по гражданке, но точно не его. Он странно дисгармонировал с обстановкой: строгий синий костюм без единой складочки, ухоженное лицо с лёгкой щетиной, блестящее стекло часов, сверкнувшее из-под манжеты, – и этот бетон, мусор и пыльные панорамные окна. Но он заполнял собой всё. Казалось, комната и хлам вдруг испарились, а он и не заметил их отсутствия.

– Рад тебя видеть, ты не такое ссыкло, как я думал. Нет, правда, я думал, что ты зассышь, а ты поехал, я даже удивлён. Ну что скажешь?

Я замялся, не понимая, как начать всерьёз говорить о том, что я видел. Понять мои сомнения вам будет несложно: просто представьте, что нужно рассказать кому-то о том, что вы видели, скажем, семерых гномов и Белоснежку, – вы бы тоже замялись на моём месте. Но он – он-то знал, что я собирался сказать, и продолжал слегка ухмыляться.

– Я думаю, что вы хорошо знаете, что там случилось. Вы же сами меня туда отправили. Я не вполне, если честно, понимаю, что это было. И вообще, почему именно я? Неужели вокруг вас нет других людей, более успешных авторов, которые справились бы с этой книгой?

Он перестал улыбаться и, поймав мой взгляд, повёл его куда-то. Я не смог оторваться и отвести глаза, а он заговорил, так же медленно и с расстановкой:

– Бэкграунд. Ты же знаешь это слово? Репутация, если тебе больше нравится. Ты мне понравился, я читал твои книги, – он неопределённо махнул рукой в сторону. – Хрень, конечно, но мысль есть. То, что ты писал, – так-то это преступление против режима, ты понимаешь? Смешное, но преступление. Но ты мне просто понравился, и я вот так решил. Ты мне подошёл своей репутацией.

Он как будто бы сердился, что ему приходится объяснять очевидные вещи. Судя по тому, что мне было о нём известно, он всегда много ругался матом и с гордостью объяснял это своим простым происхождением и врождённой прямотой. Сейчас же он был более или менее вежлив, чем-то напомнив мне моего литературного агента, когда тот отвечал на последние присланные ему синопсисы.

– Ты телефон-то выключил, тебе сказали? – вдруг замер он, посмотрев на мой рюкзак.

– Нет, не выключал.

– Ох. Эу, друг мой! – внезапно заорал он, моментально перейдя от тихого и спокойного голоса к громкому крику.

Дверь распахнулась, заглянула голова бугая, что встречал меня возле двери.

– Смотри, вот, сидит человек, у него телефон включён, а я тебе что говорил? Ну почему за вами всё проверять надо?!

Голова Терминатора слегка уменьшилась в размерах, он как будто бы даже ещё плотнее прижал свои сломанные уши к лысому черепу и осел на полметра.

– Извините. Тупанул, – тихо и чётко прошелестел он.

– Ладно, забери у него. Отдай ему аппарат свой, – обратился он ко мне.

Я даже не стал возмущаться и сопротивляться, просто достал телефон из рюкзака, проверил экран – никому я не был нужен – и передал в руки подлетевшему бугаю. Почему-то мне было стыдно перед ним, словно это я сам утаил «аппарат», а он теперь получал нагоняй за меня. Терминатор взял телефон, убрал в нагрудный карман пиджака и снова растворился в полумраке.

– Вы же все такие сейчас пошли. Запишешь меня, а я потом буду себя на ютьюбе смотреть, лайки считать, – он снова начал улыбаться и заговорил, как и в начале, тихо и спокойно. – Короче, в лесу был? Встретился с человечком?

«Встретился с человечком» – это у нас теперь так называется. Ну ничего, мы сейчас поговорим про вашего человечка и «доверенное лицо».

– Да, доехал, увидел. Но мы с вами не об этом договаривались. Меня должны были встретить, а я там чуть не умер. Так нечестно. Я и правда мог погибнуть – меня ваш человек чудом спас. Я должен был замёрзнуть там, и всё.

Я хотел звучать строго и сурово, возмущённым до глубины души, но почему-то вместо этого выглядел жалобным щенком, скулящим под дверью у хозяина.

– Ну, так вот бывает, прости. Вышло так, – он даже не притворялся смущённым и говорил со мной с лёгкой и наглой полуулыбкой, – и не мой это человек, так, к слову пришлось. Чуть не замёрз, кстати, говоришь? Интересно.

Ему интересно.

– А что тут интересного? Я не очень понимаю.

– Ну, у всех по-разному, видимо, бывает. Я там чуть в болоте не утонул, представляешь? Но я летом был, а ты вон, зимой поехал. Но молодец, что добрался. Понял, что там было?

– Нет. Конечно, нет.

– Само собой, ничего ты не понял, но хоть увидел, значит, теперь и поговорить можно с тобой. Ты в Бога веришь?

А теперь – самое время вручить мне брошюру и рассказать об учителе нашем Иегове.

– Нет. Ну как – и верю, и нет. Будут доказательства – поверю, а так – нет. Так проще, я так ко всему отношусь в…

Он хмыкнул и перебил меня:

– Агностик хренов. Ладно, раз и веришь, и нет, значит, точно веришь. Просто случая убедиться в этом пока не было. Вот умирать будешь или не дай-то бог кто-то из родных – мигом прозреешь, все вы такие, молодые. Ладно, чёрт с тобой. Заметил, как много церквей у нас вокруг стало? Строят как не в себя церковь на церкви. Даже у меня на районе уже три построили, а вчера мне рассказали – ещё одну заложили возле рынка. Думаешь, они просто так это всё делают? Бог-то, конечно, есть, но не в нём тут совсем дело, он – это так. Знаешь выражение: «сопутствующий ущерб»?

Он вдруг громко захохотал, прихрюкивая, и это хрюканье дико контрастировало с его стерильной внешностью. Он даже стал шлёпать себя ладонью по колену в такт каждому «ха», но внезапно остановился и снова посмотрел на меня – я не улыбался – и он тоже перестал и вцепился в мой взгляд.

– Хочешь знать, зачем им все эти церкви?

Я кивнул.

– Ты мне, конечно, не поверишь, но мы с тобой ещё долго общаться будем, всё поймёшь. Это приёмники. Знаешь, чтобы радиостанция сигнал приняла, у неё антенна должна быть? Вот тут так же: каждый крест – это такая антенна. Только они вовсе не радио принимают.

На моём лице снова отразилось столько удивления и недоверия, что он начал смеяться, но не хохотать, как прежде, а посмеиваться. Так смеются родители над своим ребёнком, который не верит их нравоучениям: «Вырастешь – поймёшь».

– Ты же видел свет, говоришь? А что это было, знаешь? Энергия. Называется «кипиай». Её много, она везде вокруг нас, её никто не видит и не ощущает. Пока она не собирается в единый пучок. Но сама по себе кипиай в пучок собирается очень редко, это должно быть что-то такое, ну не знаю… Ну вот цунами в Азии, помнишь, было в 2004 году? Или одиннадцатое сентября, в США, например. Вот тогда пучок был конкретный, я ещё тогда не работал, мне потом рассказали, что у наших там, работавших на одно ведомство, аппаратура перегорела, уловители их всякие. Короче, энергия – её очень много, она повсюду, но откуда она берётся? А вот это самое крутое.

Внезапно он остановился, залез рукой в пиджак, пошарил во внутреннем кармане и извлёк наружу пачку сигарет.

– Вот, курить начал, вся семья в шоке. Думал так: покурю и брошу, а нет, даже Карр этот не помог. – Он щёлкнул зажигалкой, затянулся, и по пустому помещению разнёсся едва слышный шелест горящей бумаги и табака, потянуло дымом, и я страшно захотел закурить. Он это как-то понял и, не спрашивая, просто кивнул: «Давай, ага, можно». Я закурил, и он продолжил говорить, время от времени затягиваясь и выпуская дым в сторону. Серые облачка сигаретного дыма повисали в тёмном воздухе и медленно поднимались вверх.

– Наши чувства – это их кипиай. Каждый раз, когда мы испытываем эмоции, мы выбрасываем в окружающее нас пространство эту энергию. Такая человеческая природа наша, понимаешь: мы очень эмоциональные существа, просто нас надо уметь раскрывать. Лучше всего с этим справляется, конечно, интернет – там же море контента, который вызывает эмоции! Увидел мем, посмеялся – эмоции. Порно – эмоции. Посрался в «Фейсбуке» – эмоции. Ну и журналисты, конечно, помогают, это вообще пространство для невероятных эмоциональных манёвров. Выпустил мощную тему, опубликовал крутое расследование, оно вызвало эмоции у читателей – получи кипиай. Зритель смотрит твоё видео, бесится, злится, потеет, ну или, наоборот, ржёт, например, – а все эти чувства уходят в атмосферу. Много народу переживает эмоции – много энергии вырабатывается, ну а дальше всё просто – только успевай её ловить. Никто почти про эту энергию ничего-то не знает. Но те, кто знает, – те научились пользоваться.

Церкви-уловители, энергия, нам тут только Кашпировского не хватает. Воду будем заряжать. Или водку.

– Первыми эту тему открыли наши, но, как обычно, проспали технологию. Американцы и японцы подсуетились и разработали очень крутое решение техническое. Свои уловители они прямо в телефоны научились встраивать, красавчики, нет слов. Они у них крошечные, как чип небольшой. Ты держишь телефон в руках, ну или сидишь перед компьютером, переживаешь, а он всё ловит и передаёт им. Ну а у нас всё как обычно: открыли первыми, но все полимеры упустили. В какой-то момент мы поняли, что море кипиай теряем, просто за бугор отдаём понапрасну. Тогда решили своё сделать. Но только вот мы в нано-технологиях совсем не сечём, слона родили – аппарат такой большой, что ни в телефон, ни в компьютер его встроить не получилось, он сам с «Оку» размером, миниатюрщики хреновы. Ну вот так и придумали встраивать его в купола церквей, а кресты использовать как антенны. Но тут, конечно, и хорошее есть – у наших зато мощность уловителей в несколько раз выше получилась. Что хочешь можем поймать, хоть плач младенца в горах Афганистана.

Всё то время, пока он говорил, я молчал и пристально, не шевелясь, смотрел на него. Примерно на середине его монолога мне захотелось встать, извиниться и уйти, я в тысячный раз подумал, что это всё – какой-то розыгрыш, сложный, многоходовый, но всё же розыгрыш. Сложно сказать, что меня удержало от ухода – наверное, природная вежливость. Я не мог поверить, что мне предлагается принять эту историю всерьёз, и всё ждал, когда он снова захохочет и заорёт: «Ну что, повёлся?» Он, видимо, понял, о чём я думаю, поэтому остановился и улыбнулся.

– Вижу, что ты удивлён и хочешь уйти. Ну я же обещал, что ты в шоке будешь, видишь, слово сдержал. Понимаю, информация сумасшедшая, но, главное, знай, что сам я не сумасшедший. И ты тоже нормальный. Ты своими глазами видел это там, в лесу. Я поэтому и хотел, чтобы ты сначала съездил, и только потом я тебе всё рассказал. Это ещё вообще не вся история, это только так, начало. Знаю, вопросов у тебя много, но давай мы вот так поступим: завтра мы встретимся тут в это же самое время. Ты подумаешь, взвесишь всё и спросишь, что тебе непонятно. На что смогу – отвечу. На что не смогу – думай сам. Ну и расскажу дальше. Там, поверь, такой мрак, что ты в осадок выпадешь – вот даже не сравнится с тем, как сейчас. Согласен?

Я молчал и долго смотрел на него, потом опустил взгляд. В голове был хаос. С одной стороны, мне казалось, что меня держат за идиота, с другой – я вдруг вспомнил то, что со мной случилось в тайге, и ощутил щекочущее нервы ощущение приоткрывшейся тайны и грядущего чуда. «А что, если дальше этому всему найдётся логичес-кое, нормальное объяснение, а ты просто сейчас уйдёшь?» – шептал голос внутри, тот же, что заставляет нас купить лотерейный билет на кассе магазина.

Ну правда, а вдруг?

Я кивнул, он поднялся и протянул мне руку, я почувствовал его сухую и гладкую ладонь с тонкими, но очень крепкими пальцами. Мою ладонь он сжал едва-едва и сразу отпустил. Потом быстрым шагом направился к выходу. Дверь, словно Терминатор подглядывал за нами, перед ним распахнулась, он превратился в чёрный силуэт на светлом фоне проёма и пропал. Я выкурил сигарету, постоял, прижавшись лбом к холодному панорамному окну, глядя на бесконечную и яркую Москву, пока не заледенела голова. Растоптал бычок в пыли и тоже вышел. Терминатор проводил меня к лифту.