Текст книги "Повелитель желания"

Но, услышав встревоженные нотки в ее голосе, Джафар осознал необходимость дать девушке хоть какой-то ответ.

– Я уже говорил, что твоему драгоценному Эрве ничего не грозит, – проворчал он, пытаясь не глядеть на нее. Но Алисон, как ни странно, казалось, вовсе не испытывала облегчения.

– Ты все еще намереваешься мстить за то, что его отец сделал с твоим?

Неотвязный страх за судьбу ненавистного врага взбесил Джафара, однако он вынудил себя спокойно ответить:

– Нет… больше я не собираюсь мстить.

– Но никогда не прекратишь борьбу, верно?

Джафар покачал головой. Пока он дышит и живет, война для него не закончена. Даже лишенный власти, он по-прежнему будет стремиться избавить страну от иноземных угнетателей. Это краткое пребывание в горах в обществе Алисон всего лишь небольшая передышка. Скоро он снова вернется на поле боя.

– Изменник не был бы так искренне предан делу, – мягко сказала она, прежде чем уйти, оставив его в одиночестве. Эти полные убежденности слова долго еще звучали, убаюкивая угрызения совести. Он не мог согласиться с ее доводами, хотя невыразимо жалел об этом.

А в это время Алисон мучилась тем, что не в силах была убедить совет племени отказаться от абсурдных обвинений.

Джафар не способен быть предателем – он благороден и великодушен! И пойдет до конца в своей ненависти к захватчикам, ведя заведомо проигранную битву. Должны, обязательно должны найтись доказательства его невиновности!

Алисон все еще терзалась из-за явной несправедливости, когда два дня спустя сделала невероятное открытие, от которого голова пошла кругом. Джафар охотился со своими людьми и, конечно, не подумал пригласить ее, хотя Алисон втайне мечтала об этом. По-видимому, женщины в Берберии не охотятся.

Однако после недавней долгой прогулки Алисон и не подумала расстраиваться, что ее оставили дома. Она еще не полностью восстановила силы после болезни. К тому же день выдался дождливым и отвратительно холодным: темные тучи нависали над горами, совсем как в Шотландских нагорьях, – напоминание о том, что скоро пойдет снег.

Девушка провела утро, читая дяде вслух, а потом, перевернув последнюю страницу, со скуки отправилась на второй этаж, в то крыло, где находились покои Джафара, решив поискать в его библиотеке другую книгу.

Библиотека оказалась еще роскошнее, чем остальной дом. К удивлению Алисон, среди арабских и французских книг отыскался томик поэзии Байрона, мрачного романтика, британского аристократа, который лет двадцать назад сражался вместе с греческими борцами за свободу против кровожадных турок.

Алисон уселась на диван, решив пролистать тонкий томик. Однако успела лишь открыть обложку. Рука ее замерла. На первой странице крупным, размашистым почерком было написано имя: Николас Стерлинг. В глазах Алисон потемнело, сердце, казалось, перестало биться.

«Стерлинг» – фамильное имя семейства герцогов Морлендских.

Семь лет назад она приехала с визитом в поместье герцога, и там светловолосый незнакомец долго утешал плачущую девочку.

Во время ужасной болезни она грезила об атом незнакомце – дорогой образ, который каким-то чудом перепутался с видениями Джафара.

Ошеломленная и потрясенная, Алисон смотрела на подпись, пытаясь наконец сложить вместе части головоломки. Но в этот момент послышались знакомые тихие шаги. Подняв глаза, она заметила стоявшего в дверях Джафара. Золотистые глаза пристально смотрели на нее; выражение лица было одновременно настороженным и непроницаемым.

Глава 20

– Это был ты в тот день! – негодующе прошептала она.

– Да, – кивнул Джафар, не мигая, встретив ее вопросительный взгляд.

– Не понимаю…

– Моя мать была англичанкой. Ее отец, мой дед – Роберт Стерлинг, герцог Морлендский.

Алисон не могла опомниться. Джафар говорил на английском. Безупречном, правильном, чистом английском языке, который нельзя выучить, пробыв в стране несколько недель.

– Но как ты попал сюда… стал вождем племени… – недоуменно бормотала она.

Джафар, вздохнув, шагнул ближе и сел рядом с Алисон.

– Это довольно необычная история. Давным-давно, когда моя мать была молода, она отказалась выйти замуж по желанию своего отца и, сбежав из дома, села на корабль, идущий в Сицилию, где намеревалась остаться, пока герцог не передумает. Судно захватили берберские пираты. Девушку привезли в Алжир, где и продали в рабство.

– Рабыня! – вздрогнув, повторила Алисон. – Как ужасно!

В голову мгновенно пришли ужасные истории о европейских женщинах, запертых в восточных гаремах.

– Говоря по правде, ее судьба оказалась счастливой. Она была молода и красива. Ее за огромные деньги купил берберский вождь и привез в свой дом в горах. Потом он полюбил ее и сделал своей женой, хотя она была христианкой. Позже англичанка родила ему сына.

– Тебя?

Джафар кивнул. Он, казалось, смотрел куда-то вдаль, словно воскрешая старые воспоминания.

– Меня назвали Джафаром в честь того пирата, что взял в плен мать.

– Тебя назвали в честь пирата ?!

Джафар еле заметно улыбнулся.

– Так называл меня отец. Мать же звала Николасом. Меня с детства растили, как берберского воина, но мать никогда не позволяла забыть мое английское происхождение.

Немного помолчав, он добавил:

– Я знаю, она была счастлива здесь, но всегда надеялась когда-нибудь вернуться домой и навестить отца. Ее любимой фразой было: «Когда мы поедем в Англию…»

Джафар снова улыбнулся, на этот раз грустно.

– Только она не желала ехать одна, а отец меня не отпускал. Наверное, боялся, что мне слишком понравится жизнь европейского аристократа, спокойная и роскошная, которой я был лишен здесь.

– Но ты все-таки оказался там?

– Да, – коротко бросил он. – После гибели родителей, когда стало известно, что я наполовину англичанин, меня отправили домой, к моему деду-аристократу. Я оставался там десять лет.

«Десять лет… целая вечность», – подумала Алисон, слыша отзвуки былой тоски маленького мальчика в угрюмом голосе мужчины.

– Но ты, возможно, сумеешь понять, – продолжал Джафар, пристально глядя на Алисон, – что деньги и титулы, которые предлагал дед, ничего для меня не значили. Я воспитывался здесь, в другом мире. И был наследником отца. Здесь я ни в чем не нуждался, стоило лишь приказать: «сделай это» – и можно было ни о чем не беспокоиться. Здесь я находился среди семьи, друзей, знакомых обычаев. Англия же была чужой страной, где все относились ко мне холодно и презрительно.

Алисон сочувствующе кивнула. Ей самой пришлось много страдать из-за предрассудков и пренебрежения со стороны надменной английской аристократии. Она знала, как относятся в Англии к детям смешанной крови. Ее, дочь незнатных родителей, тоже старались не замечать.

– Ты так и не привык?

– И не приспособился, – кивнул Джафар. – И не стал лощеным молодым джентльменом, которого так желал воспитать дед. Нельзя забыть родину и свой мир лишь потому, что оказался в другой стране. Английская кровь еще не делает меня англичанином.

– Нет, – согласилась Алисон и подумала: Джафар никогда не смог бы стать англичанином – недаром в его жилах течет и кровь неукротимых берберских воинов. Но, присмотрись она в свое время внимательнее, сразу заметила бы в его манерах европейское воспитание. Он скрывал от Алисон свое прошлое, но вырывавшиеся у него по рассеянности английские слова должны были подсказать ей правду.

– А позже? Ты оставил деда, чтобы вернуться сюда?

– Здесь шла война. Эта моя страна, мой дом. Я должен был вернуться. В тот день, когда ты бросалась в меня желудями, я попрощался с дедом.

Алисон нахмурила лоб, вспоминая. Теперь она поняла, почему гнедой скакун показался таким знакомым. Она видела его раньше. То самое дикое создание, на котором ехал в тот день Николас, которого Алисон видела во сне. И Джафар… как он утешал ее тогда, одинокую маленькую девочку! Именно он тот человек, который так повлиял на всю ее последующую жизнь. Она обязана ему многими счастливыми моментами на трудном пути от девочки к женщине.

И теперь она смотрела на Джафара новыми глазами. Мягкий свет лампы бросал отблески на худое, суровое лицо. Нетрудно увидеть в этих точеных чертах прирожденную способность повелевать… или решимость человека, непоколебимого в любви и ненависти. Но теперь, узнав, кто он на самом деле, Алисон понимала многие сбивающие с толку вещи, которые могли объясняться лишь его необычным воспитанием и происхождением. Вот почему его поведение и манеры иногда казались чисто европейскими, вот почему Алисон всегда чувствовала, как он одинок, даже среди своих людей. Человек, рожденный на стыке двух культур, восточной и западной, на границе двух миров, и, вероятно, не принадлежащий ни одному. В нем постоянно боролись чувственная душа Востока и холодный прагматизм британского аристократа. Кроме того, Джафар в достаточной мере унаследовал от обоих родителей гордость и надменность. Он мог отречься от английского наследия, однако оно по-прежнему было жизненной частью его души.

– Ты когда-нибудь еще видел деда? – спросила она наконец.

– Однажды, – вздохнул Джафар. – В сорок третьем году течение войны резко изменилось. Армия Абдель Кадера терпела одно поражение за другим, и французское правительство твердо решило раздавить всякое сопротивление. Французы не только намеревались ограничить власть шейхов и здешних правителей, но и пытались уничтожить нашу культуру. Я отправился с посольством в Англию, где обратился с прошением к королеве Виктории вступить в войну против Франции на стороне арабов, но она отказала.

Алисон молча изучала Джафара, вспоминая горькие резкие слова, которые он однажды бросил ей, говоря о страданиях его народа в борьбе с французами. Только теперь девушка поняла, каким чувствовал он себя бессильным и неспособным спасти свой народ или защитить его от ярма французских угнетателей. Джафару пришлось пережить так много боли и тоски! Алисон ощущала его мучения, молчаливую ярость из-за собственной беспомощности, и сердце ее разрывалось. Ей хотелось утешить его, но она не могла найти подходящих слов.

Зато могла поблагодарить Джафара за утешение, которое он когда-то дал ей.

– В тот день ты подарил мне надежду, – тихо сказала она. – Посоветовал сделаться незаменимой для моих дядюшек, постараться, чтобы они меня любили, я так и поступила. Кроме того, я до сих пор храню твой платок.

Тоска в глазах Джафара внезапно растаяла, взгляд смягчился. Он с улыбкой взглянул на Алисон.

– Интересно знать, как ты этого добилась.

– Я стала тем, чем дяди хотели видеть меня, – спутницей в путешествиях, помощницей, дочерью.

– Я рад, что твоя жизнь в Англии была не столь тяжелой, как ты боялась.

– Я бы этого не сказала, – сухо усмехнулась Алисон. – С момента появления в пансионе я стала отверженной. Со мной был Чанд, и, когда он распростерся на земле и начал молиться Аллаху, его мгновенно заклеймили прозвищами язычника и дикаря. Меня же считали наказанием Господним.

Джафар весело блеснул глазами.

– Могу представить, как ты, должно быть, шокировала почтенных наставниц! Насколько я припоминаю, ты была довольно неугомонной молодой леди!

Алисон грациозно пожала плечами. Она по-прежнему не могла равнодушно вспоминать то время. Да, тогда она была настоящей сорвиголовой, непослушной, неуклюжей девчонкой, исполненной решимости презирать высокомерных барышень-аристократок, предпочитавших смотреть на нее свысока или вообще не обращать внимания.

– Я не позволяла себе переживать из-за того, что мной пренебрегали, особенно с тех пор, как дяди полюбили меня. Я даже привыкла к тому, что вечно считалась притчей во языцех.

Она сказала это с видимой небрежностью, но Джафар уловил боль в голосе девушки.

– Однако я была не так уж беззащитна, – продолжала Алисон. – Огромное состояние может обеспечить доступ в высшие круги. Меня даже представили ко двору, правда, не могу сказать, что особенно настаивала на этом. Дядя Седрик посчитал огромной удачей, если я смогу сделать королеве реверанс.

– Да, состояние может оказаться весьма кстати, – спокойно согласился Джафар.

Алисон надолго замолчала, перебирая нахлынувшие воспоминания. Она воспитывалась в атмосфере богатства и элегантности, но деньги не могут служить лекарством от одиночества. Говоря по правде, они никогда не были для нее великим счастьем, и Алисон быстро усвоила, какое это проклятие – быть слишком богатой, позволять обедневшим аристократам использовать тебя, чтобы подняться выше по социальной лестнице и достичь своих целей, платить за это горем и тоской, никогда не знать, можешь ли ты доверять лучшей подруге или любить кого-то, не опасаясь, что жених охотится за твоими деньгами. Однако именно благодаря богатству в обществе ее терпели. Несмотря на упрямство и непокорность, Алисон прощали почти все.

Вернувшись к реальности, Алисон попыталась сообразить, когда они успели сменить тему разговора. Ведь они обсуждали не ее, а Джафара.

– Жаль, что я раньше не узнала, что ты наполовину англичанин, – вздохнула она наконец. – Тогда мне легче было бы переносить жизнь в заточении.

Ее мечтательный тон подействовал на Джафара, как удар, и душа его вновь заныла. Угрызения совести терзали хуже любых пыток, особенно когда Джафар думал о бесчисленных обидах и несправедливостях, которые причинил девушке. Он похитил ее, запугивал, унижал, едва не довел до смерти и, кроме того, лишь чудом не убил человека, которого любила Алисон. Оноре, дядя Алисон, чуть не отправился на тот свет. Джафар взял ее девственность и уничтожил доброе имя, а возможно, и надежду на счастливую жизнь.

В то время, когда он впервые дал обет мести, любой, самый безумный и зверский поступок, любое жестокое деяние даже по отношению к ней были оправданны. Но теперь больше всего Джафару хотелось обнять ее, утешить, умолять о прощении.

Джафар глядел на Алисон, поражаясь непонятной нежности, которую она пробуждала в нем. Никогда еще в жизни он не испытывал столь сильных чувств ни к одной женщине. Как легко она могла стать самой дорогой для него… нет, это уже произошло, и дороже Алисон для него нет никого на свете.

И неожиданно без предупреждения в сознании возникло слово «любовь». Может ли так случиться, что он влюблен в нее?

Вопрос беспощадным клинком пронзил сердце, а последующие мысли отнюдь не утешали. Если он действительно любит Алисон, значит поставит ее счастье выше своего собственного. Если он действительно любит Алисон, значит немедленно даст ей свободу.

Но Джафар не мог сейчас определить глубину чувств к юной пленнице, как, впрочем, и примириться с необходимостью отпустить Алисон. Он даже обрадовался, когда девушка прервала его размышления грустным вопросом:

– Твое племя не осуждает тебя за то, что ты наполовину англичанин?

– Раньше этого не было, но теперь многие считают, что именно кровь неверных помешала мне выполнить обет. Один из членов совета обвинил меня в симпатиях к французским завоевателям и сказал, что в этом виновны мои английские предки.

– Но это совершенная чушь! – взорвалась Алисон. – Никогда не замечала, что ты симпатизируешь европейцам.

Джафар устало улыбнулся.

– Он должен доказать это перед советом. Я не так легко отдам власть!

– Вот и хорошо.

Ее очевидное участие согрело его душу, но следующая же фраза обдала холодом.

– Ты сказал, что наше пребывание здесь дает тебе преимущество в переговорах с французами, но, наверное, мужчины племени еще больше разгневаются на тебя, если отпустишь нас?

– Да, это повлияло на мое решение оставить вас здесь, – уклончиво ответил Джафар. – Мне трудно было бы сохранить свое положение, если бы я освободил вас, прежде чем сумел спасти жизни многих арабских военнопленных.

Сознавая собственное лицемерие, но не желая объяснить истинные причины, по которым продолжает удерживать девушку, Джафар поднялся и направился к двери. Однако следующий вопрос Алисон заставил его оцепенеть.

– Джафар… почему ты не хотел, чтобы я узнала, кто ты? Почему не сказал мне?

Джафар резко обернулся. По выражению его лица ничего нельзя было прочитать.

– Узнай ты, кто я на самом деле, возможно, привела бы отряд своего жениха в лагерь моего племени, и тогда могло бы случиться огромное несчастье.

– А теперь ты считаешь, что я ничего не скажу ему, не предам тебя?

«А ты способна предать меня, Эхереш? » – подумал Джафар, но вслух ответил совсем другое:

– Теперь, думаю, это не имеет значения. Бурмон поклялся не искать вас, как только получил мои заверения, что тебе и Оноре не причинят зла.

Алисон опустила глаза, но Джафар успел заметить отчаяние в ее взгляде, отчаяние, рожденное сознанием, что полковник покинул ее.

– Но что ему оставалось делать? – тихо спросил Джафар, сознавая, сколько грустной иронии кроется в том, что ему приходится защищать смертельного врага. – Его солдаты потерпели поражение, а раненым была необходима помощь. Я пощадил жизнь Бурмона, хотя с полным правом мог бы прикончить его.

Только тогда Алисон подняла голову и встревоженно посмотрела на Джафара.

– Но почему ты не убил его?

Джафар поколебался.

– Из-за тебя, – ответил он наконец. – Что еще я мог сделать?

Всю следующую неделю Алисон неотвязно мучили невеселые мысли. Происхождение Джафара. Решения, принятые им и касавшиеся его и Эрве. Его вероятное низложение. Их отношения.

Джафар отказался от мести из-за нее. Не ради Эрве. Ради нее. Именно она виновна в том, что Джафар предал священный обет, и теперь на карту поставлены его судьба и будущее. И это терзало Алисон сознанием вины.

Что до их отношений… Рассказ Джафара о своем происхождении ничего не изменил между ними… или все-таки изменил в чем-то? Узнав, что он наполовину англичанин, Алисон почувствовала себя ближе к нему, смогла лучше понять его чувства и мысли. Хотя это было, конечно, совершенным абсурдом – ведь после их разговора в библиотеке Джафар относился к ней точно так же, как и раньше. На людях он по-прежнему говорил с ней по-французски, вел себя как гостеприимный хозяин и прилагал все усилия, чтобы развлечь «гостей».

Однако Алисон все-таки оставалась его пленницей. И, как раньше, ей не было места в его жизни. По правде говоря, они совсем не ровня: Джафар – хозяин и повелитель судеб многих людей, английский аристократ с голубой кровью, а у нее кровь самая обычная, красная. Кроме того, она дочь какого-то торговца, не заслуживавшая внимания герцогского внука. От нее всегда будет пахнуть лавкой!

Джафар, хотя и провел почти всю юность в Англии, но, по собственному признанию, остался белой вороной. Так же, как она никогда не сможет войти в берберское общество, принять иную религию и привыкнуть к странным для европейца обычаям.

Нет, у них не может быть единого будущего. Если хорошенько задуматься об этом, приходится лишь ругать себя за глупость. Даже в самых безумных мечтах она не могла представить, что Джафар захочет взять в жены англичанку, да еще в тот момент, когда племя вот-вот выразит ему недоверие. Его заподозрят в пособничестве врагу, лишь только он сообщит о женитьбе на ней. Да и Зохра говорила, что Джафар женится на девушке из берберского племени, и, когда Алисон осторожно упомянула об атом на кухне, Тагар только подтвердила ее предположения.

– Да, повелитель должен жениться на знатной девушке. Это его долг.

– На берберке?

– Или арабке.

– Не на англичанке?

Тагар удивленно подняла брови.

– Повелитель не женится на неверной.

– Но мать Джафара была англичанкой, не так ли? И его отец женился на ней.

Тагар философски пожала плечами.

– Такое могло быть только до войны.

Это прозвучало так категорично, что у Алисон сжалось сердце. До войны.

Конечно, война изменила все. И именно по этой причине Джафар отказался от своих английских предков. Нет, жена-иностранка ему ни к чему. Европейцы – жестокие насильники, захватчики его любимой родины. Даже если Джафар найдет в себе силы не обратить внимания на это почти непреодолимое препятствие, вряд ли она будет той женщиной, которую он выберет. Мало того, что он презирал все, связанное с культурой и воспитанием Алисон, но сможет ли Джафар смириться с ее характером? Алисон совсем не похожа на женщин Берберии и никогда не сумеет стать покорной и послушной, ни ради Джафара, ни ради кого-то другого. Слишком она независима и упряма!

Возможно, он желает ее именно сейчас, но никогда не полюбит. Джафару нужно лишь ее тело, и, если она снова отдастся ему, то скоро может надоесть.

Если Алисон отдастся. Но она не знала, сумеет ли жить здесь и станет ли его любовницей, если Джафар попросит ее об этом. Пока он ни словом не обмолвился об этом.

Уже третью неделю Алисон жила в доме Джафара. Зохру вновь попросили дать представление для гостей. Алисон с трудом выносила присутствие танцовщицы, но терпеливо высидела весь вечер, радуясь, что надела самый красивый наряд. Тагар сшила ей джеллабу из дорогого желтого бархата. Новое платье придало ей немного уверенности, которой так не хватало раньше.

Однако на следующее утро от этой уверенности не осталось и следа. Алисон гуляла по двору, пока Джафар принимал просителей. Но молодой борзой, которая повсюду следовала за ней, сегодня не было видно. Неожиданно Алисон набрела на старую сморщенную берберку, сидевшую на земле, монотонно говорившую что-то нараспев и махавшую каким-то амулетом. Алисон постаралась отойти в сторону, чтобы не мешать женщине, и, усевшись на мраморную скамью, подставила лицо теплому солнышку. Но уже через несколько мгновений появившийся неизвестно откуда Махмуд испугал ее, панически завопив:

– Уходи, lallah! Прошу тебя! Пожалуйста, ты должна немедленно уйти!

Алисон открыла глаза и недоуменно уставилась на мальчика. Он был бледен, как полотно, и, казалось, чего-то боится.

– Старуха! – выпалил он. – Она kahina! Ведьма! Она имеет власть над джиннами, злыми духами, и сглазит тебя! Ты не должна оставаться здесь!

Алисон с сомнением оглядела беспомощную старуху в лохмотьях. Конечно, она знала, что берберы крайне суеверны, но сама не верила в подобную чушь.

Ее колебания окончательно вывели Махмуда из себя. Он даже впал в неистовство настолько, что, совершенно забыв о своем зависимом положении слуги, схватил Алисон за руку и попытался тащить за собой. Но в этот момент из тени раскидистого фигового дерева выступила Зохра и, злобно сверкая глазами, бросилась на Махмуда.

– Убирайся! – высокомерно приказала она. Алисон вскочила, готовая, если понадобится, защитить мальчика, но, прежде чем успела что-то сказать, Махмуд повернулся и исчез так быстро, как позволяла хромота.

Однако он не просто покинул ее, а как оказалось, отправился за хозяином. Зохра успела лишь бросить на Алисон уничтожающий взгляд, когда из дома почти выбежал Джафар. Он шел так быстро, что едва не путался в длинных одеяниях. Даже издалека было видно, как он взбешен. Ведьма немедленно замолчала, а Зохра невольно отступила.

– Что это значит? – тихим, дрожащим от ярости голосом спросил Джафар берберскую красавицу. Алисон еще плохо знала берберский язык, и до нее доходило лишь одно слово из трех, но все-таки поняла достаточно, чтобы смысл разговора стал ясен: Зохра заплатила колдунье, чтобы та сглазила неверную чужачку.

Махмуд, приковылявший следом за хозяином, подобрался ближе к Алисон.

– Я пришел вовремя, – с беспокойством прошептал он, – прежде, чем ведьма смогла навести на тебя порчу. Повелитель не даст ей сделать этого, слава Аллаху!

Однако, несмотря на твердую уверенность во всемогуществе господина, мальчик все-таки заслонил Алисон худеньким тельцем. Поняв, что он готов защищать ее, если понадобится, даже ценой собственной жизни, Алисон едва не расплакалась. Значит, он наконец признал в ней друга!

Девушка нежно сжала костлявое плечо в знак благодарности и одновременно попросила Махмуда замолчать и не мешать бурному разговору. Она никогда еще не видела Джафара таким рассерженным, даже в тот раз, когда угрожала покончить с собой. Зохра, конечно, выглядела напуганной, однако не распростерлась у ног господина и несколько раз гордо вскидывала голову и вызывающе сверкала глазами.

– Она – сам злой дух, господин! – наконец закричала танцовщица, показывая на Алисон.

– Она невинна и находится здесь по моему повелению.

– Она околдовала тебя! Она чужачка, а ты сделал ее своей женщиной и предал собственный народ! Джинны безумия овладели тобой!

– Довольно! – зарычал Джафар с такой силой, что во дворе внезапно стало совсем тихо. – Ты, женщина, отныне лишаешься гостеприимства моего дома и этого поселения. Убирайся немедленно, пока я не изгнал тебя из провинции!

Зохра смертельно побелела, поняв, что нарушила все границы, и с полуоткрытым от ужаса ртом умоляюще уставилась на Джафара.

– Простите меня, повелитель, за дерзкий язык… я не хотела…

– Я два раза не повторяю, – спокойно, но смертельно-зловещим голосом предупредил Джафар.

Зохра, должно быть, поняла, что умолять бесполезно, потому что после долгого, мучительного молчания опустила голову и направилась к выходу. Оказавшись на безопасном расстоянии, у сводчатого перехода, который вел на улицу, она, однако, остановилась, сжала кулаки и плюнула на землю.

– Проклинаю ее! – завопила она с такой злобой, что толпа, собравшаяся во дворе, слышала каждое слово. – Проклинаю неверную, которая называет себя женщиной сайда! Да погибнет она и все, что ей дорого!

И, мгновенно повернувшись, исчезла в проходе. Наступила гробовая тишина. Алисон почувствовала, что дрожит, и причиной тому была не только ядовитая злоба Зохры. Как ни ужасно, она вновь встала между Джафаром и его племенем.

Алисон осмелилась поднять глаза и обнаружила, что Джафар наблюдает за ней.

– Прости меня, Джафар, – с сожалением шепнула она. – Я не хотела доставлять тебе столько неприятностей.

– Ты ни в чем не виновата, – мрачно бросил Джафар и, отвернувшись, что-то резко приказал колдунье. Та послушно поковыляла прочь. Решительным взмахом руки услав слуг и просителей, он подозвал Махмуда.

– Скажи Сафулу, чтобы приготовил соколов и оседлал лошадь госпожи, – велел он и вновь обратился к Алисон: – Ты поедешь со мной на охоту.

И, видя ее вопросительный взгляд, пояснил:

– Ты ведь как-то выразила желание поохотиться, не так ли?

– Да, но ты не должен… чувствовать себя обязанным…

– Когда-нибудь, Эхереш, – перебил он, – ты поймешь, что я повинуюсь лишь собственным желаниям. И сейчас хочу загладить вину за то, что с тобой так жестоко обошлись в моем доме.

Внезапно свирепое выражение лица смягчилось, и Джафар улыбнулся, нежной, бесконечно чувственной улыбкой.

– А теперь иди и переоденься, милая, во что-нибудь, более подходящее для прогулки верхом.

Мгновение поколебавшись, Алисон кивнула. Как хорошо после дней, проведенных за «подобающими женщине занятиями», вновь почувствовать дуновение свежего ветра!

Она побежала наверх, радуясь, что проведет несколько часов вместе с Джафаром, и в этот момент совершенно забыла о тревогах и бедах, даже о Зохре с ее злобными проклятиями и мрачными предсказаниями.