Текст книги "Похитительница кошмаров"

8

Автобус прибыл на остановку на двадцать секунд позже Марен. Она взбежала по ступенькам, оплатила проезд и села у окна. Воздух пузырился удачей, и всё вокруг как будто стало чётче очерченным.

Трам-пам-пам, трам-пам-пам, пятка – мысок – пятка – отбивали её туфли по грязному полу.

Магазин «Свежее и зелёное» всё ещё был закрыт, вход в него был затянут жёлтой лентой с надписью «ОСТОРОЖНО». Перед входом, бурно жестикулируя, стояли мужчины в белых комбинезонах и сетчатых шляпах-масках. Не иначе как пытались найти решение, например, перенести осиное гнездо в какое-то другое место. Куда-нибудь очень далеко, надеялась Марен. Она вздрогнула, смахнула с обнажённых рук воображаемых смертоносных насекомых и проверила рюкзак на предмет шприца-карандаша. Однако испортить ей настроение было невозможно. Она вылечит Хэлли на целых девять дней раньше.

На Мейн-стрит почти не было машин, а всё потому, что этот день был полон счастливой энергии. Когда автобус катил мимо гавани, над ним пролетела чайка, сжимая в когтях покрытый блестящими брызгами пончик. Марен рассмеялась так громко, что сидящая перед ней пара обернулась. Ей было всё равно. Снежный ком её жизни, катившийся под гору, наконец разлетелся на части, и внутри его оказался блестящий золотой самородок.

Возле больницы Марен выскочила из автобуса. Тот ещё не успел отъехать, а она уже вбегала в здание. Двери лифта открылись ещё до того, как она нажала кнопку, потому что сегодня карма и судьба совместно работали на неё, и обе благоволили. Кабина поплыла вверх, но, как ни странно, её желудок не наполнился привычным страхом. Сегодня Хэлли снова откроет глаза, увидит сестру и поймёт, что пора окончательно проснуться.

Марен с топотом промчалась по коридору детского крыла клиники. На бегу она показала язык улыбающемуся единорогу, помахала медсёстрам на санитарном посту и уже собралась ворваться в палату Хэлли, когда дверь открылась и оттуда вышел старик. Это был капитан Перри, тот самый, который случайно сбил их своим пикапом. Он прожил в Рокпул-Бей даже дольше, чем Лишта. Его рыболовная магия творила чудеса: дельфины, киты и акулы никогда не попадали в его сети, а только здоровые взрослые рыбы из устойчивых популяций.

– Здравствуйте, мисс Партридж. – Перри снял капитанскую фуражку и грустно улыбнулся. После аварии он навещал Хэлли каждый день, читал ей вслух книги и играл на губной гармошке песни, послушать которые собирались все медсёстры. Сегодня он захватил с собой экземпляр «Острова сокровищ» в кожаном переплёте и туристический журнал о красотах Флориды.

– Как у неё дела? – спросила Марен. Ей не терпелось поскорее попасть в палату.

– Хорошо, хорошо, – ответил капитан Перри. – Я слышал, что она разок рассмеялась. Представляю, как это было чудесно! Будем надеяться, это повторится снова.

– Непременно. Я в этом уверена. – Помахав на прощание капитану Перри, Марен наконец проскользнула в палату и закрыла за собой дверь.

Глаза Хэлли были закрыты. Мониторы попискивали так же, как и всегда. На груди, как обычно, аккуратно лежало одеяло.

– Привет, старшая сестра. – Марен наклонилась над ней, пристально следя за малейшим движением ресниц или губ, но никакого трепета не было. Она подула сестре на бровь. Снова ничего. Марен придвинула стул так близко к кровати, что для её ног не оказалось места, поэтому она подвернула их под себя, а локти положила на матрас Хэлли.

И смотрела.

И ждала.

И смотрела.

– Бабушка рассказала мне про шепчущую пыль, – сказала Марен, чтобы заполнить тишину. – Если дать её человеку, пока он спит, можно поговорить с ним во сне. Разве не круто? – Она вздохнула. – Но она не разрешает мне поговорить с тобой. Понятия не имею, слышишь ли ты меня сейчас или нет. Ты меня слышишь?

Хэлли не ответила. Умом Марен этого и не ожидала, но крупица надежды всё же оставалась.

– Хотя бы разок пошевели пальцем, чтобы сказать «да», – взмолилась Марен, упрямо отказываясь терять надежду. Но Хэлли даже не шелохнулась. Ни подёргивания век, ни мигания, ни улыбки.

Часы неумолимо отсчитывали время, и Марен стала постукивать ногой. Её руки начало покалывать. Икры свело судорогой. Голова отяжелела. Не сводя глаз с сестры, она откинулась на спинку стула. Медицинские аппараты пищали и пощёлкивали, но Хэлли даже не шелохнулась. Марен захотелось в туалет, но она боялась, что если хотя бы ненадолго выйдет, то упустит важное движение.

– Проснись, – прошептала она. – Проснись, проснись, проснись.

Вошла медсестра в медицинской пижаме с Микки-Маусом на груди.

– Привет, Марен, – сказала она.

– Привет. – Марен стало стыдно, что она не знает имени медсестры. – Она больше не смеялась?

– После того как твоя мама уехала, больше нет. – Медсестра поправила капельницу Хэлли и записала что-то в свой блокнот. – Я буду скучать по ней на следующей неделе.

Марен ахнула:

– Но она улыбнулась?

Медсестра опустила блокнот, и её глаза наполнилась жалостью.

– Да, и это большой прогресс. Но её выздоровление будет долгим марафоном, а не бегом на короткую дистанцию.

Марен не сразу поняла, почему медсестра протягивает ей салфетку. Но затем до неё дошло: да ведь она плачет! Она чувствовала себя беспомощным младенцем.

– Уиттакер лучше оборудован для марафона, чем мы. – Медсестра погладила Марен по плечу, и та расплакалась ещё сильнее. Уиттакер, как и Стерлинг, был клиникой длительного ухода, а не местом для тех, кто начал просыпаться и возвращаться к нормальной жизни. Расположен он был даже дальше, чем Стерлинг, почти в часе езды на машине.

– Может, мне кому-то позвонить, чтобы за тобой приехали? – спросила медсестра, протягивая Марен ещё одну салфетку.

– Моя бабушка уже едет. – Голос Марен подрагивал от слёз. Лишта должна была приехать давным-давно, но, видимо, проблемы Алексея были важнее. – Мы думали, что Хэлли просыпается.

– Однажды она непременно проснётся. – Выражение лица медсестры было Марен хорошо знакомо. Это была улыбка типа «всё в порядке, хотя я понятия не имею, так ли это на самом деле». Точно такой же она сама недавно одарила Алексея. Пробормотав слова благодарности, Марен высморкалась, а медсестра ушла проведать других пациентов.

– Хэлли, – прошептала Марен. – Просыпайся.

Но тут зазвонил её телефон. Она неохотно оторвала взгляд от сестры. На экране появились текстовые сообщения от бабули Лишты, которая была не в ладах с сотовыми телефонами:

Моя машина неза водится

незавод ится

Мояма шина не заводится

Моя машина сломал ась, буду как только смогу

Марен встала, чтобы размять затёкшие ноги. Проверила, дышит ли Хэлли, и попыталась разглядеть на её губах хотя бы малейший намёк на улыбку, на малейшую складочку смеха в уголках её глаз. Ничего.

Её рука потянулась к карману, где лежали два последних пакетика с летающим сном. Марен быстро покосилась на дверь. Через десять секунд пакетик со сном уже лежал под языком Хэлли. Марен стояла рядом с сестрой и ждала, пока часы отсчитывали секунды. Минута. Две минуты. Она проверила рот сестры. Пакетик растворился, но ни один мускул на лице Хэлли не дрогнул. Марен принялась расхаживать по палате. Десять минут. Двадцать. Когда людям снятся сны, их глазные яблоки подёргиваются под закрытыми веками, но с Хэлли этого не происходило. Сон должен был начаться уже давно, но её лицо по-прежнему было неподвижным, а губы – почти белыми.

Ничего не получилось.

Выбежав в коридор, Марен помчалась к двойным дверям, перескочила через порог и побежала дальше. Её ноги не хотели останавливаться, чтобы дождаться лифта, поэтому она нашла лестницу и с громким топотом устремилась вниз.

«Будьте осторожны на лестнице», – прозвучал в её голове мамин голос. Марен хотела быть осторожной – ещё не хватало, чтобы у мамы вместо одной стало две дочери с черепно-мозговыми травмами, но она не смогла остановиться. Наконец она выбежала на первый этаж, пролетела вестибюль и пулей выскочила наружу.

От противоположной стороны автостоянки только что отъехал автобус. Марен прислонилась к шершавой кирпичной стене. Да, сегодня никакого везения. Ничего не изменилось. Она дала сестре глупый сон, от которого та улыбнулась, но так и не проснулась. Сны – не лекарство. Она села на покрытый резиной участок тротуара. Рядом с ней появилась пара туфель на высоких каблуках. Ей на колено упал высохший коричневый лепесток розы.

– Извините меня, – сказала она, стряхивая лепесток.

– А вот это вряд ли. – Женский голос, острый, как шип розы.

Марен так быстро подняла глаза, что едва не завалилась на бок.

– Снова вы…

Женщина из магазина снов, Якобы-мисс-Мало, пожала плечами и оторвала от букета засохших мёртвых роз ещё один лепесток. Над её левым ухом сидел оранжевый мотылёк с чёрными кругами на крыльях, похожими на глаза.

– Я видела, что ты дала своей сестре, – сказала она, глядя на стоянку. Её накладные ресницы были густыми, как кисточки. Марен попыталась встать, но женщина впилась каблуком в подол её длинной футболки, пришпилив к земле.

– Ну и что? – Марен скрестила руки и попыталась придать себе вид, будто она была совершенно счастлива на своём месте.

– Ты не имеешь права давать людям сны без их согласия, – сказала Якобы-мисс-Мало.

– Это вам, покупателям, нельзя давать их. – Марен изо всех сил пыталась говорить спокойным ровным голосом. – Те из нас, кто работает в магазине, не обязаны соблюдать это правило.

Ещё один лепесток упал на волосы Марен, и она смахнула его.

– Думаю, ты врёшь, – сказала женщина.

– У нас свободная страна. – Марен тихонько кашлянула. – Вы можете думать что хотите.

Острый мыс туфли качнулся в сторону, но каблук по-прежнему впивался в подол Марен. На женщине были бледно-розовые колготки.

– Интересно, что бы сказала твоя дорогая бабушка, если бы узнала, что ты натворила.

– Ей было бы всё равно. – Марен ненавидела собственный голос, который был готов сорваться на крик.

– Давай это узнаем, хорошо? – Женщина вытащила из сумочки гладкий серебристый телефон. – У меня здесь есть её номер.

В иных обстоятельствах бабуля Лишта никогда бы не поверила рассказам случайного человека о Марен. Но всего несколько часов назад Марен специально просила бабушку дать сны для Хэлли. У неё закружилась голова.

Женщина постучала ногтями по экрану телефона, и Марен услышала на другом конце линии гудок. Если Лишта поверит, она запретит Марен даже входить в магазин. Одна только мысль о том, что она может потерять все полученные у бабушки знания о премудростях сбора нужных компонентов, измерения и смешивания, была для Марен невыносима. Не говоря уже о том, что ей очень нравилось проводить время с Лиштой.

– Выключите телефон! – пискнула она. Женщина выгнула изящно выщипанную бровь, и Марен добавила: – Пожалуйста.

Из телефона раздался приглушённый голос Лишты:

– Алло? Алло! Кто это?

Марен энергично жестикулировала, обращаясь к этой женщине. Если Лишта запретит ей ходить в магазин, ей придётся снова весь день бродить тенью по пустому дому, пока родители будут на работе, а Хэлли – за много миль от неё. У неё не будет ни друзей, ни сестры, ни родителей… ни бабушки.

– Пожалуйста, – повторила она, и на этот раз её голос сорвался на плач.

Большой палец женщины завис над экраном телефона.

– Просто скажите мне, чего вы хотите, – произнесла Марен.

Накрашенный помадой сливового цвета рот Якобы-мисс-Мало расплющился, как у змеи, и она сунула телефон обратно в сумку.

– Мне нужна дюжина кошмаров, – сказала она. От холода в её голосе по спине Марен побежали мурашки. – Самых ужасных, какие ты только видела. От тех трёх последних не было никакого толка.

Марен тяжело сглотнула:

– У нас имеются всевозможные кошмары. Если вы просто зайдёте в магазин завтра, я могу…

– Неужели я похожа на идиотку? – Женщина сильнее вдавила каблук в футболку Марен и проделала в ней дыру. – Ты принесёшь мне эти сны завтра, и смотри, ни слова бабушке, иначе я скажу ей, что ты пытаешься влезть в мозг своей бедной сестры.

Марен хотела толкнуть женщину, пнуть её ногой по голени, столкнуть в мусорный бак. Но девочка оказалась в ловушке, и женщина это знала.

– Зачем вам так много? – спросила она. – Можно просто покупать их по три зараз. Никому не нужно больше трёх кошмаров за ночь.

Якобы-мисс-Мало усмехнулась:

– У меня к ним довольно… большой аппетит.

Марен не могла даже представить, к чему приведёт такое количество кошмаров одновременно. Такой ужас способен изменить человека. Вдруг это уже и случилось? Может, они предназначаются вовсе не ей? Кожа Марен сделалась липкой. Двери больницы тихо распахнулись, и из них вышел мальчик в синей футболке.

– Амос! – крикнула Марен, размахивая руками и порываясь встать.

Амоса явно удивила её внезапная вспышка дружелюбия, но он направился к ним. Остроносые туфли оторвались от края футболки, и Марен облегчённо обмякла.

– Завтра. Здесь. В это же время. – Женщина уронила букет мёртвых роз и пошла прочь.

9

– Кто это такая? – Амос поднял с тротуара остатки увядшего букета роз.

– Покупательница. – Внезапно стоянка как будто накренилась и закружилась мазками акварельных красок. Марен опустила голову на колени, отчаянно надеясь, что её не вырвет в присутствии Амоса.

– Она жуткая, – сказал он, запихивая мёртвые цветы в ближайший мусорный бак.

– Знаю.

Стук каблуков женщины стих, и тошнота постепенно улеглась. Марен подняла глаза и увидела, как таинственная шантажистка садится в зелёный седан.

– Что она тебе говорила? – полюбопытствовал Амос. – Похоже, она стояла на твоей футболке.

– Она… э-э-э… просто хотела поговорить со мной о кое-каких вещицах из магазина.

– О пишущих машинках или снах?

– Это так важно? – Хотя она и сочувствовала состоянию его дедушки, Марен не хотела разговаривать с Амосом дольше, чем это было необходимо. Он подружился с мальчишкой, который превратил жизнь Марен в сущий кошмар, и когда она сказала Амосу, что он должен выбирать между ней и Кертисом, Амос выбрал этого хулигана.

– Эй, это снова она? – Амос указал на зелёную машину, которая объехала стоянку по периметру и теперь катила прямо к ним.

У Марен перехватило дыхание. Пока машина проезжала мимо, Якобы-мисс-Мало в упор посмотрела на девочку. В её тёмных глазах было нечто непостижимое, взгляд холодный, как у рептилии.

– Может, нам зайти внутрь, пока она не уехала? – предложил Амос.

Мигнув задними фарами, зелёная машина завернула за угол. Марен вздрогнула и кивнула. Возможно, позависать какое-то время с Амосом – не самый худший вариант.

Он пропустил её внутрь.

– Как ты думаешь, стоит рассказать о ней кому-нибудь?

– Нет! – воскликнула Марен. Она не хотела кричать, но не удержалась. Меньше всего ей хотелось, чтобы эта жуткая женщина рассказала персоналу больницы, что Марен засунула что-то в рот лежащей в коме пациентке.

– О’кей. – Амос плюхнулся в кресло в холле и вытащил телефон.

– Не смотри на меня так, – сказала Марен.

Он побарабанил пальцем по экрану.

– Это как?

– Как будто хочешь сказать, что я с приветом, а ты нормальный, и я неким образом своей странностью подвергаю опасности твоё здоровье.

Амос не отрывал глаз от телефона, но уголки его рта едва заметно дёрнулись.

– Если ты напишешь обо мне Кертису, клянусь, я тебе врежу, – предупредила Марен.

Смех Амоса эхом отлетел от высокого потолка.

– Я пишу маме. Она спрашивает, во сколько я вернусь домой.

– Понятно. – Марен не могла вспомнить, когда в последний раз мама задавала ей этот вопрос. Они проводили в больнице столько времени, что он просто утратил смысл. Иногда ей казалось, что она потеряла в той аварии и своих родителей, как будто в их новой жизни, которая вращалась вокруг работы и больницы, они просто перестали её замечать. Теперь Марен замечала одна только бабушка Лишта.

Интересно, что будет, если позвонить в полицию? Может, эту женщину арестуют за запугивание и шантаж ребёнка? Но если ей предъявят обвинения и состоится суд, у той будет возможность высказаться, и она расскажет всем, что сделала Марен. Этого Марен не могла допустить.

– Проголодалась? – спросил Амос.

В животе Марен заурчало.

– Немного. – Это была явная недомолвка. После завтрака она ничего не ела.

– В здешнем кафетерии очень вкусные пирожные, – сказал Амос.

– В больничном кафетерии? – В первые дни после аварии Марен съела достаточно скверных гамбургеров и недоваренных макарон, чтобы отнестись к заявлению Амоса с немалым подозрением.

– Угу. – Амос вскочил со стула и чуть не упал, наступив на шнурки. – Знаю, там довольно противно, но что касается пирожных – вкуснотища.

Марен посмотрела на остановку. Никаких признаков Лишты или даже зелёной машины мисс Мало. В животе вновь заурчало. Она достала телефон. Новых сообщений от бабушки не было, поэтому она написала своё:

Буду в кафетерии.

* * *

Насчёт пирожных в кафетерии Амос оказался на сто процентов прав. Марен стоило огромных трудов не зарыться носом прямо в огромный кусок плотного шоколада, смешанного со взбитыми сливками и вишнями. Она не могла сказать, как именно работает это пирожное: утоляет ли голод или чувство вины, но в любом случае ей стало лучше.

– Ты слышала о кафе-мороженом Мэйси Мэй? – спросил Амос, поглощая второй кусок торта с кокосовой посыпкой. Его волосы были длиннее, чем раньше, теперь они завивались над ушами и закручивались кудряшками на лбу.

– Нет, а что случилось?

– Прошлым вечером всё мороженое там растаяло. Морозильник вроде бы работает нормально, и невозможно понять, что же случилось. – Амос запихнул в рот кусок пирожного и продолжил говорить с набитым ртом: – Им придётся закрыться примерно на неделю, а потом начать практически с нуля.

Сначала продуктовый магазин, потом кафе-мороженое. А Хэлли всё никак не просыпается. И с чего она вообще взяла, что в Рокпул-Бей сегодня её ждут сплошные удачи?

– Как твоя сестра? – спросил Амос.

Кусок шоколадного пирожного застрял у Марен в горле.

– Мне сказали, что она улыбнулась и посмеялась секунду. Поэтому я поспешила сюда. – Она отложила вилку и прищурилась, глядя в стол, чтобы Амос не заметил её слёз. – Я на самом деле подумала, что она проснётся. Я около трёх часов смотрела на её лицо, но она даже не пошевелилась. Моё терпение на исходе. Мне хочется кричать.

– Это ведь хороший признак, ну, то, что она улыбнулась? – сказал Амос.

– Это да. – Марен воткнула вилку в комок глазури. – Но через девять дней её хотят перевести в другую клинику, ещё дальше отсюда. Трудно надеяться на её скорое выздоровление.

Амос долго жевал, затем отхлебнул молока.

– Это уже третий сердечный приступ моего дедушки. Каждый раз, когда это случается, я думаю: вот оно, конец, он умрёт, – но он всё ещё жив. Дело в другом – каждый раз, когда это происходит, он всё больше теряет память. – Амос посмотрел на Марен. Его глаза тоже были слегка влажными. – Это что-то противоположное надежде.

– Сочувствую, – сказала Марен.

Амос размял своё пирожное в плоский блин.

– Обидно, что я единственный навещал его всё это время. И я боюсь, что он умрёт, пока я здесь, и не знаю, как быть.

– Однажды, когда мои родители были на работе, я пришла к Хэлли, – сказала Марен. – Как вдруг все её медицинские машины запищали. Прибежали медсёстры, вызвали врачей и заставили меня выйти в коридор. Я же думала лишь о том, что Хэлли умрёт и моих родителей с ней не будет. И почему-то почувствовала себя виноватой.

Некоторое время оба молчали. Амос лепил из своего пирожного что-то вроде крепости, а Марен продолжала тихонько выбивать под столом чечётку.

– Кто у вас в этом году классная? – спросил он наконец.

– Я не смотрела списки, – сказала Марен. – Я хочу перевестись куда-нибудь ещё, но мама не разрешает, поэтому в сентябре я прогуливаю занятия, насколько могу.

Амос вскрыл пакетик с сахаром и высыпал вокруг своей крепости-пирожного, будто это речной песок.

– Я сказал Кертису, чтобы он перестал говорить про тебя всякое такое.

– Так он тебя и послушал! – ответила Марен. – Но это не помешало тебе общаться с ним.

Амос принялся увлечённо разгребать сахарный песок вилкой. Марен отодвинула тарелку.

– Почему ты дружишь с этим мальчишкой? Ведь он, наверное, не любит даже свою собаку.

Амос виновато пожал плечами:

– Его родители развелись в прошлом году, и его отец переехал в другой штат. Мы об этом почти не говорим, но иногда мне кажется, что он единственный, кто действительно понимает, что это такое.

– Наверное, я не понимаю, что это такое, но я тоже пыталась быть твоим другом, – сказала Марен.

– Знаю. – Амос съехал ниже на стуле. – Но у тебя была такая идеальная семья, и порой мне было трудно быть рядом.

Марен, пожалуй, не согласилась бы с тем, что её семья в то время была идеальной, но она отдала бы всё на свете, чтобы вернуть это время назад, чтобы иметь возможность драться с Хэлли из-за ванной и носков.

– Кертис не так уж и плох, когда других нет рядом, – сказал Амос. – В тот раз, во время ответного матча, когда я не смог поймать последний мяч в серии пенальти и мы проиграли, он пригласил меня к себе домой поесть пиццы. Я думал, что смогу убедить его не быть таким вредным и мы все сможем стать друзьями. Но потом ты разозлилась и заблокировала мой номер и не отвечала ни на звонки, ни на мои электронные письма. И я был совсем один и не знал, что делать. – Амос отложил вилку.

Марен вспомнила все эти мерзкие, злобные клички, которыми обзывал её Кертис. Она ненавидела, как другие дети смеялись вместе с ним только потому, что он насмехался не над ними. Она ненавидела его подлую тактику раз за разом повторять одни и те же выдуманные истории до тех пор, пока люди не начали им верить. За эти годы он нагородил о ней столько лжи, что она потеряла им счёт, но некоторые из его выдумок мучительно застряли в её памяти:

Когда Марен была младенцем, ей снились кошмары. Вот почему она сейчас такая уродина.

Марен такая страхолюдина, что вынуждена добавлять в сны, которые она продаёт, тайные ингредиенты, чтобы нравиться людям.

У сестры Марен другой папа. Вот почему Хэлли такая красивая, а Марен похожа на тролля.

Марен отодвинула стул. Скрежет ножек по плиткам пола эхом разнёсся по кафетерию.

– Лишь потому, что он вежлив с тобой, он не перестаёт быть ужасным человеком, – сказала она. – Спасибо за пирожное.

– Подожди, – позвал Амос, но Марен даже не оглянулась.