Текст книги "Азбука коммунизма"

Пролетариат осуществляет свою диктатуру путем завоевания государственной власти. Но что значит завоевание власти? Многие думают, что завоевать у буржуазии власть – это вроде как переложить мячик из одного кармана в другой. Раньше эта власть была в руках у буржуазии, а потом пролетариат прогнал эту буржуазию и ту власть, которая была у нее, взял себе. Не новую власть создал, а старую захватил в свои руки.

Такой взгляд совсем не верен, и стоит только хорошенько подумать над ним, чтобы увидать, в чем заключается неправильность.

Государственная власть есть организация. Буржуазная государственная власть есть буржуазная организация, в которой все люди подобраны на определенный манер: в армии – генералы из богачей наверху, министры из богачей – в управлении и т. д. Когда пролетариат борется за власть, против кого он борется? В первую голову против этой буржуазной организации. Но если он борется против нее, значит, его задача состоит в том, чтобы нанести ей удары, чтобы ее разрушить. А так как главная сила государства заключается в армии, то, чтобы одержать победу над буржуазией, необходимо разложить и разрушить буржуазную армию в первую голову. Немецкие коммунисты не могут свергнуть правительства Шейдемана и Носке, не разрушая его белогвардейской армии. Если армия противника цела-целехонька, не может победить революция; если революция побеждает, разлагается и распадается армия буржуазии. Поэтому, например, победа над царизмом означала частичное разрушение царского государства и разложение армии; и победа октябрьской революции означала окончательное разрушение государственной организации Врем. Правительства и разложение армии Керенского.

Революция таким образом разрушает старую власть и создает новую, другую, ту, которой не было раньше. Конечно, в эту новую входят и некоторые составные части старого, но они расставлены по-другому, на другой манер.

Значит, завоевание государственной власти не есть завоевание той же самой организации, а создание другой организации, организации того класса, который победил в борьбе.

Вопрос этот имеет громадное практическое значение. Немецких большевиков, напр., упрекают (как в свое время русских) в том, что они разлагают армию и способствуют падению дисциплины, повиновению генералам и т. д. Это казалось и многим до сих пор кажется страшным обвинением. А между тем в нем нет ничего страшного. Армия, которая выступает против рабочих по приказу генералов и буржуа, хотя бы они и были земляками, должна быть разложена. Иначе – смерть революции. Значит, этого разложения буржуазной армии нечего бояться, и революционер должен себе ставить в заслугу то, что он разрушает государственный аппарат буржуазии. Там, где буржуазная дисциплина не нарушена, буржуазия непобедима. Нельзя желать ее разбить и в то же время бояться ее обидеть.

Чтобы пролетариат в какой угодно стране мог победить, нужно, чтобы он был сплочен и организован, нужно, чтобы он имел свою коммунистическую партию, которая бы ясно видела, куда ведет развитие капитализма, которая бы понимала истинное положение и истинные интересы рабочего класса, которая разъясняла бы это положение и которая вела бы в бой и руководила боем. Никакая партия никогда и нигде не имела в своих рядах всех до одного членов своего класса: до такой степени сознательности ни один класс никогда и не доходил. Обыкновенно в партию организуются самые «передовые» члены класса, наиболее правильно сознающие свои классовые интересы, наиболее смелые, энергичные и упорные в борьбе. Таким образом, партия по числу своих членов всегда много меньше того класса, интересы которого она защищает. Но так как партия защищает именно эти, правильно понятые интересы, то партии обычно играют руководящую роль. Они ведут за собой весь класс, а классовая борьба за власть отражается, как борьба за власть политических партий. Чтобы понять природу политических партий, нужно рассмотреть положение разных классов капиталистического общества в отдельности. Из этого положения вытекают определенные классовые интересы, а их защита и образует, как мы видели, существо политических партий.

Помещики-землевладельцы. В первый период капиталистического развития их хозяйство покоилось на полурабском труде крестьян. Они сдавали крестьянам землю в аренду, беря за это либо натурой (напр., работа исполу, работа в помещичьем хозяйстве и т. д.), либо деньгами. Класс таких помещиков был заинтересован в том, чтобы крестьяне не уходили в города, противился всяким новшествам, желал сохранить старинные полурабские отношения в деревне; он был поэтому противником развивающейся промышленности. Такие помещики имели старые родовые дворянские имения, сами большей частью своего хозяйства не вели, а жили паразитами на крестьянском горбу. Соответственно такому положению партии помещиков всегда были и являются до сих пор оплотом самой черной реакции. Это – партии, желающие возвратить повсюду старый порядок, с господством помещиков, помещичьим царем (монархом), с преобладанием «благородного дворянства», с полным порабощением крестьян и рабочих. Это, как говорят, консервативные, или, вернее, реакционные, партии. Так как издавна военные выходили из дворян-помещиков, неудивительно, что помещичьи партии весьма дружат с генералами и адмиралами. Это происходит во всех странах.

Образцом этого может служить прусское «юнкерство» (юнкерами называют в Германии крупных помещиков), из которого набирался офицерский корпус, а также наше русское дворянство, так называемые дикие помещики, или «зубры», вроде депутатов Думы – Маркова Второго, Крупенского и т. д. Если взять, например, царский Государственный Совет, то можно было бы увидеть, что громадная часть его членов состояла как раз из представителей этого помещичьего класса. Обыкновенно самые крупные помещики старинных родов носят различные титулы: князей, графов и т. д.; они – наследники своих предков, имевших тысячи крепостных рабов. В России помещичьими партиями были: союз русского народа, партия «националистов» (во главе с Крупенским), правые октябристы и т. д.

Капиталистическая буржуазия. Ее интерес в получении наиболее высокой прибыли с развивающейся «отечественной промышленности», т. е. из прибавочной ценности, выжимаемой из рабочего класса. Ясно, что ее интересы не совсем совпадают с интересами помещиков. Капитал, когда вторгается в деревню, разрушает там старые отношения; он вытягивает крестьянина из деревни в город, создает в городе огромный пролетариат, пробуждает у деревни новые потребности; появляется буйная «мастеровщина», прежние смирные крестьяне начинают «баловать». Поэтому все эти новшества не нравятся помещику-зубру. Наоборот, капиталистическая буржуазия видит в них признаки своего благополучия. Чем больше тянет рабочих из деревни в город, тем больше к услугам капиталиста наемных рук, тем дешевле можно за них платить; чем более разоряется деревня, чем больше мелких хозяйчиков перестают производить на себя разных продуктов, тем более они нуждаются в том, чтобы все это покупать у крупных фабрикантов; значит, чем скорее исчезают старые отношения, когда деревня на себя производила все, тем больше расширяется рынок для сбыта фабричных товаров, тем выше прибыли класса капиталистов.

Поэтому класс капиталистов ворчит на старых помещиков (есть еще помещики-капиталисты, которые сами ведут свое хозяйство при помощи наемного труда и машин; они гораздо ближе по своим интересам к буржуазии и входят обыкновенно в партии крупной буржуазии). Но, конечно, главная борьба у него направлена против рабочего класса. Когда рабочий класс борется только против помещиков и мало против буржуазии, тогда буржуазия смотрит на борьбу рабочих весьма благожелательно (напр., в 1904 – 1905 году до октября). Когда же рабочие начинают осуществлять свои коммунистические интересы и идут против буржуазии, тогда буржуазия объединяется вместе с помещиками против рабочих. Теперь во всех решительно странах партии капиталистической буржуазии (так называемые либеральные партии) ведут бешеную борьбу против революционного пролетариата и составляют главный политический штаб контрреволюции.

В России такой партией является «партия народной свободы», иначе называемая «конституционно-демократической» партией, или, попросту, «кадетами», а также почти исчезнувшая партия «октябристов». Промышленная буржуазия, капиталистические помещики, банкиры, а также их защитники – крупная интеллигенция (профессора, хорошо оплачиваемые адвокаты и писатели, директора фабрик и заводов), – вот кто составлял ядро этой партии. В 1905 году партия эта ворчала против самодержавия, но уже побаивалась рабочих и крестьян; после февральской революции она стала во главе всех партий, идущих против партии рабочего класса, т. е. большевиков-коммунистов. В 1918 и 1919 году партия к.-д. руководила всеми заговорами против Советской власти, принимала участие в правительстве генерала Деникина и адмирала Колчака. Словом, она стала вождем кровавой реакции и окончательно слилась даже с помещичьими партиями. Это произошло потому, что под напором рабочего класса все группы крупных собственников объединяются в один черный стан, и во главе становится самая энергичная партия.

Городская мелкая буржуазия и мелкая интеллигенция. Сюда относятся ремесленники, мелкие лавочники, мелкая служащая интеллигенция и мелкое чиновничество. Это, в сущности, не класс, а довольно разнородная куча. Все эти элементы более или менее эксплуатируются капиталом и работают часто через силу. Многие из них в ходе капиталистического развития гибнут. Но условия их труда таковы, что они по большей части не сознают безнадежности своего положения при капитализме.

Взять, например, ремесленника. Он трудолюбив, как вол. Капитал его эксплуатирует разными способами: его эксплуатирует ростовщик; его эксплуатирует, скажем, магазин, на который он работает, и т. д. Но ремесленник все же чувствует себя «хозяйчиком»: он работает на своих инструментах, он по видимости «независим» (хотя в действительности его со всех сторон опутал капиталистический паук); он надеется еще и сам выйти «в люди» («вот, – думает он постоянно, – поправятся дела, тогда я себе и то куплю, и это»); он стремится слиться не с рабочими и подражает не им, а хозяевам, потому что в душе сам стремится стать таким хозяином. Вот почему, несмотря на то, что он беден, как церковная крыса, он часто ближе к своим эксплуататорам, чем к рабочему классу. Мелкобуржуазные партии обычно выступают под флагом «радикальных», «республиканских», а иногда и «социалистических» партий. Стоит большого труда сдвинуть мелкого хозяйчика с его неправильной позиции: в этом не его «вина», в этом его беда.

В России мелкобуржуазные партии более чем где бы то ни было надевали на себя социалистическую маску. Таковы партии «народных социалистов», «эсэров», отчасти меньшевиков. Впрочем, нужно заметить, что эсэры стремились, главным образом, опереться на середняцкие и кулацкие элементы в деревне.

Крестьянство. Крестьянство в деревнях занимает место, очень похожее на мелкую буржуазию в городах. Оно, в сущности, тоже не есть класс, потому что оно постоянно при капитализме распадается на классы. Из крестьян в любой деревне и в каждом селе одни уходили постоянно на заработки, а потом и вовсе превращались в пролетариев, другие пролезали в кулаки. Крестьянская середка, так называемые середняки, тоже вещь неустойчивая: одни из середнячков разорялись, попадали в безлошадные, а потом в батраки, мастеровые, фабричные; другие понемногу поправлялись, «строились», вылезали в богатеи, становились «хозяйственными мужичками», принанимали себе работничков, заводили машины, – словом, становились предпринимателями-капиталистами. Вот почему про крестьянство можно сказать, что оно – не класс. В нем нужно различать, по крайней мере, три группы: кулачество, или сельскохозяйственную буржуазию, эксплуатирующую наемный труд; середняков, которые ведут свое трудовое хозяйство, но наемного труда не эксплуатируют, и, наконец, полупролетариев и пролетариев.

Нетрудно понять, что, согласно своему положению, все эти группы по-разному смотрят на классовую борьбу между пролетариатом и буржуазией. Кулачество обычно состоит в союзе с буржуазией, а очень часто даже и с помещиками (в Германии, например, так называемые «крупные крестьяне» входят вместе с попами и помещиками в одни и те же организации; то же в Швейцарии, в Австрии, отчасти и во Франции; в России кулаки уже в 1918 году стали поддерживать все контрреволюционные заговоры). Полупролетарские и пролетарские слои, естественно, поддерживают рабочих в их борьбе с буржуазией и с кулаками. Что же касается середняка, то дело обстоит здесь много сложнее.

Если бы крестьяне-середняки смогли сразу понять, что большинству из них при капитализме нет выхода, что только немногие из них смогут пробиться в кулаки, а остальным суждена полунищенская жизнь, тогда бы они стали решительно все и целиком поддерживать рабочих. Но их беда состоит в том, что с ними происходит то же, что с ремесленниками и мелкой городской буржуазией вообще. Каждый из них в глубине души надеется выйти в люди, разбогатеть. Но, с другой стороны, их угнетают капиталист, ростовщик, помещик, кулак. Поэтому середняк-крестьянин большей частью мечется между пролетариатом и буржуазией. Он никак не может целиком стать на рабочую платформу; но в то же время он боится помещика пуще огня.

Особенно ясно это можно видеть у нас в России; крестьяне середняки поддерживали рабочих против помещика и кулака; но потом часто боялись, как бы при «коммунии» не было хуже, и шли против рабочих: кулакам удавалось их соблазнить; а когда снова появлялась опасность помещика (Деникин, Колчак), они снова начинали поддерживать рабочих.

Это положение сказывалось и на борьбе партий. То крестьяне-середняки шли за рабочей партией (большевиками-коммунистами), то за партией кулаков и крупных крестьян – эсэрами.

Рабочий класс (пролетариат) составляет класс, которому «нечего терять, кроме своих цепей». Он не только эксплуатируется капиталистами, но он, как мы уже видели, сплачивается самим ходом капиталистического развития в крупную силу, солидарную, однородную, привыкшую сообща трудиться и сообща бороться. Поэтому рабочий класс есть самый передовой класс капиталистического общества. Поэтому и его партия есть самая передовая, самая революционная партия, какая только может существовать.

Естественно также, что целью этой партии является коммунистическая революция. А для этой цели партия пролетариата должна быть непримиримой. Ее задача – не торговаться с буржуазией, а низвергать буржуазию и подавлять сопротивление этой буржуазии. Она, эта партия, должна «разоблачать непримиримую противоположность интересов эксплуататоров интересам эксплуатируемых» (так сказано было и в нашей старой программе, подписанной и меньшевиками; увы, они это основательно забыли и целуются с буржуазией).

Но каково должно быть отношение нашей партии к мелкой буржуазии, городской непролетарской бедноте, крестьянам-середнякам?

Из вышеприведенного ясно это отношение. Мы должны всячески доказывать и разъяснять, что надежды на лучшее житье при капитализме – это обман или самообман. Мы должны терпеливо и постоянно разъяснять крестьянину-середняку, что он должен перейти решительно в стан пролетариата, вместе с ним бороться, несмотря ни на какие трудности; мы обязаны указывать, что при победе буржуазии выиграют только кулаки, которые превратятся в нового помещика. Мы должны, словом, звать всех трудящихся на соглашение с пролетариатом и на то, чтобы все трудящиеся переходили на точку зрения рабочего класса. Мелкая буржуазия и среднее крестьянство полны предрассудков, которые выросли из условий их жизни. Наша обязанность заключается в том, чтобы раскрывать истинное положение вещей: положение ремесленника и трудового крестьянина при капитализме безнадежно, и нечего тешить себя розовыми цветами; при капитализме всегда будет сидеть на шее помещик, старый – из дворян или новый – из кулаков; только при победе и укрепления пролетариата можно перестроить жизнь на новых началах. А так как пролетариат может победить лишь при своей организованности и при существовании сильной, сплоченной и решительной партии, то мы должны звать в наши ряды всех трудящихся, которым дорога эта новая жизнь и которые научились думать и бороться по-пролетарски.

Какое значение имеет существование сплоченной и боевой коммунистической партии, видно на примере Германии и России. В Германии, где пролетариат был развит, тем не менее не было до войны такой боевой партии рабочего класса, как русские коммунисты-большевики. Только за время войны товарищ Карл Либкнехт, Роза Люксембург и другие стали строить отдельную коммунистическую партию. Поэтому все время 1918 и 1919 г.г., несмотря на ряд восстаний, немецким рабочим не удалось победить буржуазию, В России же была такая непримиримая партия, как наша. Русский пролетариат, благодаря этому, имел хорошее руководство. И, несмотря на все трудности, он был поэтому первым пролетариатом, который мог выступать так сплоченно и так быстро победить. Наша партия в этом отношении может служить и служит образцом для других коммунистических партий. Ее сплоченность и дисциплина известны повсюду. Она, действительно, является самой боевой и руководящей партией пролетарской революции.

Развитие капитализма и революция

Мы видели выше, что между отдельными предпринимателями постоянно и непрерывно шла жестокая борьба за покупателя, и в этой борьбе так же постоянно и непрерывно побеждал крупный предприниматель. Отсюда происходило то, что мелкие хозяева гибли и разорялись, а капитал и все производство сосредоточивались в руках крупнейших капиталистов (концентрация и централизация капитала). К началу восьмидесятых годов прошлого столетия капитал уже был весьма изрядно централизован. Появились в большом количестве, вместо прежних отдельных владельцев, также и акционерные общества или «товарищества на паях»; разумеется, эти «товарищества» были обществами капиталистов. В чем заключался их смысл? Откуда они появились? Ответ дать нетрудно. К тому времени каждое новое предприятие должно было иметь сразу же солидный капитал. Если основывалось какое-нибудь захудалое предприятие, у него было очень мало вероятия выжить: со всех сторон его сразу же окружали сильные и могущественные соперники, крупные фабриканты. Значит, новое предприятие, чтобы выжить, чтобы не погибнуть, а, наоборот, процветать, должно было быть сразу организовано на крупных началах. А на крупных началах оно могло быть организовано только тогда, когда для этого сразу же был налицо крупный капитал. Вот из этой-то потребности и родилось акционерное общество. Его сущность заключается в том, что здесь несколько крупных капиталистов используют капиталы мелких и даже мелкие сбережения некапиталистических групп (служащих, крестьян, чиновников и т. д.). Это происходит вот как. Каждый вносит свою долю, свой «пай» или несколько «паев». Вместо этого он получает бумажку, «акцию», которая дает ему право на получение известной части дохода. Таким образом, от скопления сумм со всех сторон сразу получается крупный «акционерный капитал».

Когда акционерные общества появились, то некоторые буржуазные ученые, а за ними и соглашательские социалисты, стали говорить, что теперь, мол, наступила новая пора: капитал приводит не к тому, что начинает господствовать кучка капиталистов, а, наоборот, каждый служащий может на свои сбережения купить акцию и таким образом стать капиталистом. Капитал, дескать, становится все более «демократичным», и в конце концов разница между капиталистом и рабочим исчезнет без всякой революции.

Все это оказалось чистейшим вздором и ерундой. На самом деле вышло совсем обратное. Крупные капиталисты только использовали мелких в своих целях, и централизация капитала пошла в ход еще быстрее, чем раньше, потому что бороться друг с другом стали уже громадные акционерные предприятия.

Легко понять, почему крупные капиталисты-пайщики превратили на деле мелких пайщиков просто-напросто в своих слуг. Мелкий пайщик, часто живущий в другом городе, не может приехать за сотни верст на общее собрание акционеров. А если некоторое число таких пайщиков приезжает, то они не организованы и тычутся во все стороны, как слепые щенки. Зато крупные пайщики организованы, проводят всегда общий план и делают все, что хотят. Опыт показал, что достаточно им владеть третьей частью всех акций, и тогда они полные и абсолютные хозяева и распорядители всего предприятия.

Но развитие концентрации и централизации капитала на этом не остановилось. В последние десятилетия появились на место отдельных предпринимателей и отдельных акционерных обществ целые союзы капиталистов: синдикаты (или картели) и тресты. Почему они появились? И что это за штука?

Предположим, что в какой-нибудь отрасли производства, скажем, в ткацкой или в металлургической, мелкие капиталисты уже исчезли; осталось всего пять-шесть громаднейших предприятии, которые производят почти все товары ткацкого и металлургического производства. Они ведут между собой конкурентную борьбу, понижают для этого цены; и получают от этого меньше прибыли. Предположим теперь, что пара этих предприятий сильнее и крупнее других. Тогда они эту борьбу ведут до тех пор, пока остальные не разорятся. Но предположим, что силы их приблизительно одинаковы: у них одинаковый размер производства, одинаковые машины, одинаковое приблизительно количество рабочих; им товарная штука самим обходится тоже в одинаковую величину. Что получается тогда? Тогда борьба никому не дает победы, всех равно истощает, у всех падает прибыль. И тут капиталисты приходят к выводу: зачем нам сбивать цены друг у друга? Не лучше ли объединиться и сообща грабить публику? Ведь если мы объединимся, никакой конкуренции не будет, весь товар в наших руках и мы можем заламывать какие угодно цены.

Так возникает союз, объединение капиталистов: синдикат или трест. Синдикат отличается от треста вот чем: когда организуется синдикат, тогда входящие в его состав капиталисты уговариваются, чтобы продавать товар не ниже определенной цены, распределять сообща заказы или делить между собой рынки (ты продавай только там, а я – только тут) и т. д. Но при этом правление синдиката не может, скажем, закрыть какое-нибудь предприятие; каждое из них входит в союз, но имеет еще известную степень самостоятельности. При тресте же все они настолько тесно объединяются, что отдельное предприятие теряет свою самостоятельность совсем: правление треста может его закрыть, переделать на другую ногу, перевести куда угодно, если это выгодно всему тресту. Конечно, капиталист этого предприятия получает свою прибыль беспрерывно, она даже увеличивается, но всем заправляет тесный и сплоченный союз капиталистов, трест.

Синдикаты и тресты владеют рынком почти целиком. Они не боятся никакой конкуренции, потому что они задавили всякую конкуренцию. На место конкуренции стала капиталистическая монополия, т. е. господство одного треста.

Таким образом, концентрация и централизация капитала постепенно уничтожала конкуренцию. Конкуренция поедала сама себя. Чем бешенее она развивалась, тем быстрее шла централизация, потому что тем быстрее гибли слабосильные капиталисты. В конце концов централизация капитала, вызванная конкуренцией, убила эту конкуренцию. На место «свободного соперничества», т. е. свободной конкуренции, стало господство монополистических союзов предпринимателей – синдикатов и трестов.

Достаточно привести всего несколько примеров, чтобы увидеть гигантскую силу трестов и синдикатов. В Соединенных Штатах Америки уже в 1900 году, то есть в самом начале XX века, доля производства синдикатов была: в текстильной промышленности – свыше 50%, в стекольной – 54%, бумажной – 60%, металлической (кроме железа и стали) – 84%, железоделательной и сталелитейной – 84%, химической – 81% и т. д. Нечего и говорить, что теперь доля произволе на неизмеримо повысилась. Фактически теперь все производство в Америке сосредоточено в руках двух трестов: нефтяного и стального; от этих трестов зависят все остальные. В Германии к 1913 г. добыча угля в рейнско-вестфальском угольном районе (это нечто вроде нашего Донецкого бассейна) на 92,6% была сосредоточена в руках, одного синдиката; стальной синдикат вырабатывал около половины всей производимой в стране стали; сахарный трест производил 70% внутреннего и 80% внешнего сбыта и т. д.

В России и то целый ряд отраслей представлял собою уже полное господство синдикатчиков. Синдикат «Продуголь» давал 60% всего донецкого угля; синдикат «Продамета» объединял 88 – 93%. «Кровля» – 60% (кровельного железа). «Продвагон» централизовал 14 из 16 строительных заводов, медный синдикат – 90%, сахарный – все производство сахара (100%) и т. д., и т. п. По подсчетам одного швейцарского ученого, относящимся к началу XX века, полов и на всех капиталов мира находилась уже в руках синдикатов и трестов.

Синдикаты и тресты централизуют не только однородные предприятия. Все чаще и чаще появляются тресты, захватывающие сразу несколько отраслей производства. Каким образом это происходит?

Все отрасли производства связаны одна с другой куплей-продажей прежде всего. Возьмем производство железной руды и каменного угля. Здесь производится продукт, который является сырьем для чугуноплавильных и металлургических заводов; в свою очередь эти заводы делают, скажем, машины; эти машины служат средствами производства в ряде других отраслей и т. д., и т. д. Предположим теперь, что у нас есть чугуноплавильный завод. Он покупает железную руду и каменный уголь. Значит, он заинтересован в том, чтобы эта руда и уголь покупались по дешевой цене. А если руда и уголь в руках другого синдиката? Тогда начинается борьба между одним синдикатом и другим, которая кончается либо победой одного из них, либо слиянием. И в том, и в другом случае возникает новый синдикат, объединяющий две отрасли сразу. Само собой разумеется, что так объединяться могут не только две, но и три и десять отраслей. Такие предприятия называются сложными (иначе «комбинированными») предприятиями.

Итак, синдикаты и тресты организуют не только отдельные отрасли, но и связывают в одну организацию разнородные производства, одну отрасль привязывают к другой, третьей, четвертой и т. д. Раньше были во всех отраслях независимые друг от друга предприниматели, а все производство было раздроблено в сотнях тысяч маленьких фабричек. К началу двадцатого века это производство уже было сосредоточено в гигантских, чудовищных по своим размерам трестах, организующих многие отрасли производства.

Связи между отдельными отраслями производства возникали не только путем образования «комбинированных» предприятий. Тут нужно остановиться на явлении, которое будет поважнее этих комбинированных предприятий. Это явление – господство банков.

Но сперва нужно сказать несколько слов об этих банках.

Мы уже видели, что когда концентрация и централизация капитала достигла солидного развития, появилась потребность в капитале для того, чтобы ставить новые предприятия сразу на широкую ногу. На почве этой потребности, между прочим, появились акционерные общества. Значит, организация новых предприятий требовала возрастающих сумм капитала.

С другой стороны, присмотримся к тому, что делает капиталист с той прибылью, которую он получает. Мы знаем, что часто ее он проедает, пронашивает, словом, тратит на себя, а другую часть «накопляет». Спрашивается: как он это делает? Может ли он в любую минуту расширить свое производство, пустить эту часть прибыли в дело? Нет, не может. И вот почему. Деньги к нему поступают ведь непрерывно, по частям. Сбыли партию товара – текут деньги в кассу, сбыли еще – следующая порция денег пришла. Понятно, что для пускания их на расширение предприятия нужна известная сумма. Значит, нужно погодить, пока притечет столько денег, сколько необходимо, скажем, на покупку новых машин. А до тех пор? А до тех пор деньги не могут быть употреблены. Они лежат зря. Это происходит не у одного или двух капиталистов, а в разное время у всех. Есть постоянно свободный капитал. А выше мы видим, что есть спрос на капитал. С одной стороны, есть лишние суммы, которые лежат зря, с другой – есть потребность в них. Чем быстрее централизуется капитал, тем больше потребность в крупных суммах, но тем больше количество свободного капитала. Вот это положение вещей и подняло значение банков. Чтобы у капиталиста деньги зря не залеживались, он вкладывает их в банк, а банк ссужает их тем, кому они нужны для расширения старых или организации новых предприятий. Промышленники дают деньги банку, банк дает их другим промышленникам. Эти. выжимают при помощи полученного капитала прибавочную ценность; часть ее дают банку за ссуду; банк, с своей стороны, отдает часть полученного вкладчикам, часть оставляет себе, как банковую прибыль. Так идет вперед вся машина.

Понятно теперь, что за последнее время капиталистического господства роль банков, их значение, их деятельность возросла до чрезвычайности. Все больше и больше сумм капитала впитывают банки в себя. И все больше вкладывают они капитала в промышленность. Банковый капитал постоянно «работает» в промышленности, он сам становится промышленным капиталом. Промышленность начинает зависеть от банков, которые ее поддерживают и питают капиталом. Банковый капитал сращивается с промышленным. Вот такой-то вид капитала и называется финансовым капиталом. Значит, финансовый капитал – это банковый капитал, сросшийся с капиталом промышленным.

Финансовый капитал через банки связывает все отрасли промышленности в еще большем размере, чем это делают комбинированные предприятия. Почему?

Предположим, что перед нами какой-нибудь крупный банк. Этот крупный банк дает капитал (или, как говорят, «финансирует») не одному, а очень многим предприятиям или многим синдикатам. Значит, он заинтересован в том, чтобы они не грызлись между собой; он их объединяет; он ведет политику непрерывного связывания этих предприятий в одно целое под своим руководством, под руководством банка: банк начинает держать вожжи от всей промышленности, от целого ряда отраслей производства: доверенные люди банка назначаются директорами трестов, синдикатов, отдельных предприятий.