Текст книги "Гении разведки"

Однажды Александр Семенович приехал ко мне на работу в расстроенных чувствах. В европейской стране издали его книгу и ничего не заплатили. Я спросил, через кого издавали, и, услышав ответ, посоветовал больше не беспокоиться. На гонорар – никаких надежд.

Первый раз я видел Александра Семеновича таким удрученным.

– Но это же непорядочно, даже нечестно, – выдавил он.

Я удивился наивности великого человека. Нас, писателей, пытался объяснить я, всегда дурят именно так.

– Да? – поразился Феклисов. – Но я буду бороться. Всегда боролся. И теперь тоже.

Мы написали и отправили DHL (лат.) письмо в иностранное издательство. Феклисов при встречах кивал седой головой:

– Странно, еще не ответили.

Не ответили никогда.

Зато, должен сказать, на русском языке вышли две хорошие, им самим написанные книги. Одна у меня с добрым пожеланием от автора, вторую с автографом отца подарила дочка Наталия Александровна. Она же самостоятельно уже после его кончины издала еще одну книгу Александра Семеновича.

Не всё и не до конца в этих легко читаемых изданиях совпадает с Феклисовым мне рассказанным. Он был необычным человеком. Если считал нужным для страны и для дела, то шел наперекор законам жанра – имею в виду совсем не писательство. Может, и об этом тоже доведется мне рассказать. Если позволят здоровье и обстоятельства.

Помню его высокий, несколько в последние годы дрожащий голос: «Да что вы, Николай Михайлович, нам еще о своих героях столько рассказывать и рассказывать».

Служба о нем трогательно заботилась. Довольно долгое время, уже на самом исходе щедро отпущенных лет, лечился и жил он среди своих, в тихом, неприметном загородном местечке, где разведка окружает теплом таких, как он, ветеранов.

Феклисов ушел последним из остававшихся в живых атомных разведчиков, которым в 1996-м присвоено звание Героя России. Троим из шести эта честь была оказана посмертно. А троих я знал, с двумя, включая Александра Семеновича Феклисова и Владимира Борисовича Барковского, множество раз встречался. Может, невзирая на разницу в возрасте и совсем разные профессии, даже дружил? По крайней мере, как же легко мы друг друга понимали.

И в душе моей странная темень, не оставляет мысль: понимаем ли мы, осознаем ли, что от нас уходит родная история, в том числе и военная, казавшаяся всегда такой близкой: протяни руку к телефону, позвони, договорись о встрече. Но звонить больше некому. Никакие архивы не расскажут того, что могли бы, но недосказали эти светлые, нас без нашего ведома столько раз спасавшие люди. Хочется взять и докопаться до окончательной истины – как же все это было? Но нельзя!

Меня, пишущего об истории внешней разведки больше четверти века, часто спрашивают: а когда истекают сроки хранения государственной тайны? Но нет здесь конкретных и намертво определенных сроков давности. О некоторых событиях не будет рассказано никогда.

Александр Семенович передавал мне свои блокноты с записанными от руки размашистым почерком главками и эпизодами из жизни разведчика. Феклисов писал сам и просил, чтобы я высказывал свое мнение о прочитанном. Я возвращал продолговатые блокнотики с листочками в клеточку и моими чисто редакторскими отзывами. Приятно, когда пишут хорошо, складно, логично.

Но в записях – только то, что известно и о чем можно. Вольности в своих сокровенных воспоминаниях он категорически не допускал. А в работе лишь трижды – во время Карибского кризиса, выручая нас с вами и с остальным миром, в деле нашего друга – атомного агента Клауса Фукса и еще в одном важном эпизоде. Феклисов был необычным человеком, нарушавшим законы разведки ради ее и нашего блага.

Подарил мне Феклисов один такой исписанный блокнотик на память. Листал его – а вдруг нечто неизвестное? – с большой надеждой, которая не сбылась.

Зато сбылось все в той длинной и закрытой жизни Героя России Александра Семеновича Феклисова, скончавшегося в 2007-м. Было ему 93 года.

Неуловимый Джо
Жорж Коваль

О Жорже (Георгии) Ковале пока написано не так много. Между тем ему, единственному из всех советских разведчиков, удалось самому поработать в засекреченных американских лабораториях, где изготовлялась первая американская атомная бомба.

Георгий, Георг, Жорж, Джордж, Джо Коваль сторонился прижизненной славы. Он не был из тех, кого ее лучи ласкают и греют. Создается впечатление, что был счастлив и без этого. Родился в 1913 году в США, умер в Москве 31 января 2006-го, прожив, как и многие его коллеги-разведчики, долгую жизнь. Уверен, и не предполагал, что станет – посмертно – Героем России.

Хорошо, что в этом мире есть музеи и еще остается место для случайностей. Придя в 2006 году на открытие нового здания Главного разведывательного управления (ГРУ) и заглянув в закрытый музей молчаливо-таинственного ведомства, Владимир Владимирович Путин задержался у стенда, где рассказывалось о почти никому неведомом разведчике под оперативным псевдонимом «Дельмар». Заинтересовался, попросил рассказать подробнее. И даже совсем не чуждый разведке Путин поразился «Дельмаром» в Штатах сделанным. Оказалось, безымянный на тот период суперразведчик совсем недавно умер.

Да, как выяснилось, был у нас во время Великой Отечественной войны и после в самый разгар охоты за секретами атомной бомбы единственный из Москвы посланный нелегал, проникший в важнейшие американские атомные центры. Переселение ГРУ в новое помещение, музей, президент России, сам бывший разведчик и потому понимающий цену такого подвига, опытные экскурсоводы – цепь случайностей сошлась, превратилась в закономерность. И теперь многим даже странно, почему звание Героя России Жоржу Ковалю не присвоили хотя бы в середине 1990-х, как, например, группе атомных разведчиков из Службы внешней разведки.

Коваль уже покоился на Даниловском кладбище, когда в 2007 году вышел указ о присвоении ему звания Героя России. Награды Коваля были торжественно переданы в музей ГРУ осенью того же года. Восемь, а по некоторым сведениям, девять лет, вопрос спорный, Коваль проработал в США. Блестяще владел английским. А как иначе, если язык этот был для него родным. Прекрасно играл в типично американский бейсбол. Сначала работал в США под чужим именем, а затем служил в армии под своим собственным. Выехав из Штатов, поселился в Москве, стал известным в узких кругах ученым-химиком. До конца дней был страстным болельщиком футбольного «Спартака».

Его биография несколько напоминает жизненную историю коллеги по опасному ремеслу Абеля – Фишера. Оба родились за границей, семьи вернулись с ними, еще юными, на историческую родину, а затем вновь рисковое возвращение в зарубежье, но уже в качестве разведчиков-нелегалов. Разве только Абеля по наводке предателя арестовали, а командировка Коваля прошла без всяких эксцессов.

История Жоржа берет начало в белорусском местечке Телеханы, где в суровой черте оседлости трудился его отец. Плотник Абрам работал много – больше просто невозможно, а зарабатывал мало. Красавица Этель Шениски, дочь местного раввина (ничего себе родственничек для будущего военного разведчика), Абрама полюбила, но никак не соглашалась связывать с ним свою судьбу. Она ушла от папы, подалась в социалисты, но где жить? Не в шалаше же устраивать рай.

И тогда Абрам-плотник поклялся любимой: он уедет от телеханских невзгод и еврейских погромов в Америку, сколотит денег, купит дом и вызовет к себе Этель. В 1910 году он обосновался в Штатах.

В те далекие времена невесты умели ждать. И через два года после отъезда Коваля Этель получила от своего Абрама по почте много долларов на билет в один конец плюс подтверждение: деньги на дом накоплены.

Она не побоялась, поехала в США и увидела в городе Су-Сити, что, как и Телеханы, находился в захолустье – только американском – в штате Айова, деревянный домишко в пять небольших комнат. Этель родила счастливому мужу троих детишек – Изю, Жоржа и Габриэля. Среднего, родившегося прямо на Рождество 25 декабря 1913 года, местные называли на американский манер Джорджем. Жорж Коваль с годами превратился в рождественский подарок и для атеистов из советской военной разведки.

В первые годы все шло неплохо. Искали лучшую жизнь, и отыскали. Но потом та, лучшая, куда-то исчезла. Еще в детстве кем только Жорж не подрабатывал. Способный, шустрый, говорил на идише и, понятно, на американском английском, подсознательно избавившись от своеобразного акцента, который всю жизнь потом преследовал его друзей из еврейской общины. Очень хотел учиться. Получал хорошие отметки в школе. Окончил два семестра в университете. Играл в бейсбол. Статистика в этом виде спорта в Штатах развита поразительно. И имя юного Жоржа Коваля, как пишут американские исследователи, даже значилось в некоторых мелких спортивных справочниках. В принципе, он мог бы рассчитывать на спортивную стипендию в колледже, в университете.

Только где было взять папе Эбрахаму (Эйбу Абраму Берко) Ковалю денег на учебу еще двум сыновьям? А тут вдруг наступила Великая депрессия. В Нью-Йорке люди прыгали с небоскребов. В Су-Сити таких высоких зданий не было. Как не было и работы.

И сознательный еврей с социалистическими взглядами Эбрахам Коваль возглавил организацию IGOR, поставившую цель помочь своим собратьям в СССР создать собственную автономную социалистическую республику. Отец семейства свято верил, что в Биробиджане «отец народов» Сталин сотворит рай для евреев. Эту веру поддерживали и письма родственников и друзей, приходившие из СССР.

Сын Джо тоже поверил в хорошую идею. Он всегда старался прийти на подмогу нуждавшимся в помощи. И когда двух бедных женщин выселили из приюта для бездомных, он с друзьями ворвался в офис чиновника, отдавшего этот приказ. Требовал вернуть несчастных в приют, не покидал помещения до прихода шерифа. И был в первый и в последний раз в жизни арестован шерифом. Ночь провел в полицейском участке. Джорджа отпустили. Но тот, по нашей терминологии, «привод» натолкнул кого надо на мысль: а не состоит ли юный борец за права в YCL (Young Communists League) – довольно популярной тогда Лиге молодых коммунистов с ее гимном, начинавшимся со слов «Go, go ahead YCL generation»? Что переводится как: «Вперед, вперед поколение Лиги молодых коммунистов».

Может, и состоял, потому что в 1930 году семнадцатилетний Джордж участвовал в конференции, собранной коммунистами штата Айова.

И еще одно «страшное» подтверждение его левых взглядов. Коваль как-то признался бывшим одноклассникам, что поступил учиться в университет, чтобы освоить профессию инженера. Проучился, как я уже написал, два семестра, дабы приехать с семьей в Советскую Россию не каким-нибудь нахлебником, а относительно подготовленным, пусть и начинающим, специалистом.

Все эти материалы на Коваля накопали только в 1954 году, когда у главы ФБР мистера Эдгара Гувера подозрения в его шпионской деятельности в пользу СССР окончательно вызрели. Что ни говори, доказательств левых взглядов Джо Коваля хватало. Но они всплыли лишь годы спустя после отъезда американского сержанта из США.

А в пору депрессии семья плотника Абрама, прожившая в США около двух десятилетий, отправилась в 1932 году на советском теплоходе с подходящим названием «Левитан» в новый поиск той самой лучшей жизни на Дальний Восток Страны Советов – прямиком в Биробиджан.

Уж чего-чего, а работы для плотников и других переселенцев из США здесь было хоть отбавляй. На хлеб с маслом трудолюбивым Ковалям хватало.

Но вот учиться Жорж Коваль хотел не в Биробиджане, а в столице СССР. Он начинал, как и отец, лесорубом-плотником, потом был электриком, слесарил. Однажды фото счастливой семьи еврейских переселенцев Ковалей, на котором Жорж получился просто отлично, появилось даже на страницах всесоюзного журнала.

Юный электрик мечтал стать химиком. Почему бы не сбыться мечте при светлом социализме? Сбылось в 1934 году в Москве, где он сразу поступил в знаменитую Менделеевку.

Учился настолько здорово, что был зачислен в аспирантуру химико-технологического института и, что было совершенно немыслимо для подавляющего большинства выпускников той поры, без экзаменов. Впереди маячила кандидатская диссертация, не вдаваясь в подробности, – по каким-то газам. Жорж умело ладил с профессорами и аспирантами МХТИ, занимался, в меру возможностей, без фанатизма, профсоюзной работой. Женился на девушке из хорошей, пусть и несколько буржуазной – в прошлом – семьи. Ее называют то Людмилой, то Татьяной, но не из-за конспирации. По прошествии долгих лет имя ее просто подзабыли. Души не чаял в родившейся дочери. Шел год 1939-й.

И вся эта советская идиллия в момент разрушилась. Ну мог ли такой хороший положительный парень не заинтересовать разведку? Нет, не только отличной институтской характеристикой и своей преданностью идеям социализма, а и необычной биографией. Родился, вырос, учился в США. Знал чужие обычаи. Сам мог бы подучить энкавэдэшных преподавателей английскому. Как не вспомнить еще раз любимого моего героя Вильяма Генриховича Абеля – Фишера, в молодости владевшего английским получше русского.

Только ехать нелегалом в Штаты Жоржу выпало раньше, чем Вилли. Военная разведка торопилась. Его вызвали и предложили. Согласие Жоржа Коваля получили быстро. Обучение разведывательным, чтобы не сказать шпионским премудростям шло в таком же резвом темпе.

Жоржу предстояло заменить впавшего в недоверие сотрудника Разведупра РККА, отозванного из-за океана. Но потом, и это настоящее чудо, нелегал сумел с помощью сослуживцев оправдаться, снять с себя вину и был снова откомандирован в Америку. А Ковалю поменяли легенду.

Вернее, легенд было две. По одной он прибывал в США под другим именем и сделанным в СССР документам. Надо было легализоваться, найти работу по хорошо знакомой химической тематике. Перед войной о возможности создания атомной бомбы в СССР задумывались лишь чудаки-одиночки. Помня о газах, которыми немцы травили французов в империалистическую войну, боялись применения химического оружия.

Вторая легенда была для Жоржа более подходящей. Он всплывает из небытия и возобновляет свою жизнь в Штатах по собственному паспорту и под настоящей фамилией. Уехал-то недавно – в 1932 году. И то ли что-то предвидел, то ли по счастливой случайности сохранил все выданные в Айове документы. Конечно, устроиться предстояло в каком-нибудь крупном городе с химическими предприятиями и обязательно подальше от Су-Сити, что в Айове.

Оставалось как-то «прикрыть» исчезновение аспиранта Менделеевки из СССР. Был, да сплыл. Его хорошо знали в институте, помнили и в Биробиджане. Вдруг кого-то из переселившихся опять потянет в Америку. Ха, уж дома-то, где мы сами себе хозяева, это – проще простого. А святая обязанность каждого советского молодого мужчины послужить в армии? В нее Жоржа и призвали в 1939-м. Место службы? Неизвестно. Где надо. Он не проходил курсов, как все новобранцы, даже не приносил присяги. Правда, военное звание ему присвоили – солдат.

Жена знала, куда отправлен муж, родителям присылали успокоительные письма непонятно откуда в ставший им родным Биробиджан. Вместо армейской службы в далеких якобы краях – шлифовка в Москве двух легенд, сборы, прощание. И прибытие «домой» в Штаты в октябре 1940 года.

Фарт, удача играют в разведке не решающую, однако важную роль. Сразу повезло и Ковалю, как часто случается с людьми не только предприимчивыми, но и рисковыми. Он имел основания не очень доверять своим документам на чужую фамилию. Вдруг не выдержат проверки уже на границе? Но получилось так, что на берег он сошел в компании капитана танкера, прибывшего в Сан-Франциско. Тот небрежно кивнул знакомым из иммиграционной службы: «Этот со мной». И его вообще не проверили. Из Сан-Франциско быстренько укатил в Нью-Йорк, где встретился с резидентом-нелегалом Разведупра.

Да, уже в 1940-м Коваль приступил к работе в США. Сначала пытался устроиться в той, в принципе знакомой ему американской жизни под вымышленным именем. И довольно быстро от разведчика-химика пошла информация о производстве токсинов.

Надо было внедряться на настоящее военное предприятие. В его открытом поведении и светлом взгляде было нечто притягивающее. Помогли знания, накопленные в Менделеевке. Видно, в Москве учили неплохо. И технически подготовленный, легко сходящийся с людьми, на лету все схватывающий парень оказался востребованным.

Однако получилось так, что подготовленные в Москве документы «не прошли». Он справедливо боялся проверки, которая могла бы стать первой и последней в его нелегальной карьере. И Коваль решил рискнуть, устроиться в компанию, производящую и военную продукцию, под собственным именем. Это решение прекрасно себя оправдало. Прикрытие оказалось приличным. Вроде и бояться нечего. Вроде…

Он встречался с резидентом нелегальной разведки, и в Москву потек ручеек материалов с военного химического предприятия. У Жоржа создавалось твердое убеждение, будто в США не считают немецкое химическое оружие главной угрозой в будущей войне. Предугадывать, анализировать собранный материал по химическим вооружениям не входило в задачу нелегала «Дельмара». Но своей регулярной, выверенной информацией он наводил московских начальников на мысли о том, что американцы, как, возможно, и немцы, заняты разработкой оружия иного.

Но и на Жоржа случилась проруха. Когда уже во время войны служил в армии и жил в казарме в Нью-Йорке, любопытный сослуживец заинтересовался, почему Коваль говорит с таким акцентом, будто родился в Айове. Ведь сам несколько раз рассказывал ребятам, что вырос в еврейском приюте на окраине Нью-Йорка. Пришлось объяснять: у них в приюте воспитателями были уроженцы Айовы.

А еще вопрос. Почти ко всем солдатам иногда по праздникам приезжают родственники, а к Жоржу – ни разу! И здесь тоже спасла сказка о приюте: какие родственники у сироты-еврея?

Но это было уже в годы армейской службы. Ни руководители в Москве, ни он не знали, где придется тянуть солдатскую лямку, если призовут. Но какие там «если». В 1941-м он уже официально подлежал призыву. Резидент подсказал: постараться уклониться. Но если будут нажимать, идти в армию. А то возникнут подозрения, начнутся проверки. Химическое предприятие, на котором работал Коваль, выполняло военные заказы, и знающего техника под всякими предлогами спасали от призыва. Но в 1942 году его покровители развели руками: американская родина зовет. И ни разу Коваль не дал никакого повода усомниться, что в армию призван настоящий патриотично настроенный американец.

Выпускника Менделеевки, ныне старательного, исполнительного солдата, направили на учебу. Поначалу готовили в инженерные войска. Именно армия дала возможность совершенствовать знания в Сити-колледже на Манхэттене. Там он грыз новую науку, специализируясь в электротехнике. Аполитичный, сдержанный Коваль тратил время лишь на учебу, явно сторонясь политических разговоров. Привычно вошел, как и в Москве, в когорту лучших слушателей.

Затем его направили на специальные курсы. Здесь помогли и предусмотрительно сохраненные Ковалем документы, захваченные из Су-Сити в Биробиджан, а потом привезенные оттуда в США. Они свидетельствовали: за плечами Жоржа два семестра американского технического университета. Он с удивлением обнаружил, что его готовят к работе с радиоактивными материалами. В одну из редких встреч с куратором из нелегальной разведки доложил об этом, еще не понимая, к чему идет. Курсы остались позади.

И тут, как когда-то и в Москве, он привлек внимание. На сей раз американских военных «кадровиков». Шел 1944 год. Работа над атомной бомбой в разгаре. До цели – близко. Но возникали преграды, которые можно было решить, лишь используя больше и больше не только ученых, но и отличных техников. Их явно не хватало. И, возможно, случайно, однако с определенной долей закономерности, Жорж Коваль, чьи подготовка и уровень интеллекта были заметно выше, чем у его соучеников, попал в элиту. В августе 1944-го получил назначение в город Оук-Ридж, штат Теннесси. Ему намекнули, что придется работать с радиоактивными веществами. Но предположений, что это как-то связано с созданием атомной бомбы, и тогда не возникло. Резидент, которому «Дельмар» сообщил о новом месте службы, обговорил условия связи, даже не предполагая, что его подопечный попадает на абсолютно засекреченный объект.

Коваль получил допуск на атомное предприятие. Если в ныне всем и каждому известной лаборатории Лос-Аламоса атомная бомба разрабатывалась, то в других не менее закрытых и секретных городах, как, например, Оук-Ридж, для нее производили обогащенный уран и плутоний. В отличие от «освоенного» советской разведкой Лос-Аламоса, об Оук-Ридже в Москве почти ничего не слышали. И «Дельмар» первым сообщил об объекте, на котором обогащают уран и производят плутоний. Сам Жорж как раз и работал радиометристом в секторе по производству плутония.

Поле деятельности Коваля не было строго ограничено какими-то запретами в передвижении, как у других сотрудников. Радиометрист пекся о здоровье соотечественников, работающих с радиоактивными веществами. В его задачу как раз и входило перемещение по трем различным секторам: он следил за тем, чтобы нигде уровень радиации ни в коем случае не превышал предельно допустимого. Так что все, происходившее в трех разных зонах объекта, специалисту, пусть и химику, было не только известно, но и понятно.

Для составления отчетов Коваль выяснил, сколько человек трудится в трех изолированных друг от друга помещениях. Выходило – около полутора тысяч, что уже говорило об уровне предприятия и серьезности намерений американских ученых и инженеров. И военных.

Для Москвы неожиданным стало сообщение Коваля о доставке обогащенного урана и плутония из Оук-Риджа в Лос-Аламос. Военные самолеты с грузом сопровождала усиленная охрана.

Коваль также информировал, что каждый сотрудник лаборатории в Оук-Ридже фактически прикован к собственному рабочему месту. За всеми наблюдали, прослушивали на всякий случай телефонные разговоры, не слишком поощряли общение друг с другом. Жили в закрытых лагерях, как в казармах, только удобных, комфортабельных, ни в чем не нуждаясь. Между сотрудниками лабораторий, занятых исследованиями, воздвигли непроницаемые барьеры. Которые Жорж Коваль, пользуясь своим положением, относительно легко преодолевал.

Недавно я еще раз прочитал воспоминания генерал-лейтенанта Лесли Гровса, руководителя военной части «Манхэттенского проекта», отвечавшего за безопасность и секретность работ на атомных объектах. Для меня его книга «Теперь об этом можно рассказать», вышедшая и у нас в 1964-м в Атомиздате, – образец того, как нельзя безоговорочно верить в свою неуязвимость. Гровс, конечно, не отец атомной бомбы Роберт Оппенгеймер. Но, отдадим генералу должное, он сделал все, чтобы возвести «железный занавес» между своими подчиненными и миром. Работал, судя по его же описанию, самоотверженно. Допустил лишь одну, но фатальную ошибку: уверовал в непроницаемость установленного им заслона, называл лабораторию в Лос-Аламосе «мертвой зоной».

Но если кто-то заслон возводит, то всегда найдутся другие, пытающиеся через него проникнуть. И это, как все мы теперь знаем, удалось советской разведке. Несколько американских ученых из Лос-Аламоса инициативно, то есть добровольно, сами вышли на советскую внешнюю разведку, предложив ей свои услуги. «Млад», он же Теодор Холл, в совершенно закрытом городке Альбукерке одарил нашего друга-агента «Лесли» – Лону Коэн кипами чертежей, которые она чудом доставила в Нью-Йорк и передала «Джонни» – разведчику Яцкову. Немецкий физик-антифашист Клаус Фукс добывал информацию из Лос-Аламоса, а позже из Англии. Итальянский физик Бруно Понтекорво, единственный из крупных ученых, решившийся на риск сотрудничества с советской разведкой, внес огромный вклад в создание первой советской атомной бомбы.

Но роль Жоржа Коваля, хочется, чтобы это было понято и осознанно читателем, совершенно особая. Военный – нелегал в почетнейшем звании солдата – единственный из наших соотечественников, из всех советских легальных и нелегальных разведчиков, кто сам, лично, без чьей-либо помощи проник на абсолютно закрытый (по мнению наивного генерала Гровса) американский атомный объект и передал бесценную информацию советской разведке.

Химику и способному инженеру не приходилось начинать свою деятельность с нуля, как многим другим агентам и резидентам. Используя полученные в Москве знания, он довольно быстро вникал в технологию обогащения урана. Своими глазами видел новейшее секретнейшее оборудование. Общался с замученными скучным бытием техниками, которым так хотелось душевно поговорить хоть с кем-то и рассказать, поведать, поделиться собственной осведомленностью о больших секретах. И «Дельмар» слушал, запоминал. Сумел все это, пусть на своем уровне, но обобщить, попытаться осмыслить весь технологический цикл. Понял, что ученые США заняты производством полония, который собираются использовать для подрыва атомного заряда. Об этом в СССР не знали.

Вырвался в свой первый отпуск и домчался на служебном джипе до заранее условленного места. Там его уже поджидал связник – непосредственный начальник. Вот о ком известно лишь одно – оперативный псевдоним «Фарадей». Ему и передавал «Дельмар» данные о производстве ядерных материалов – плутония, урана. И еще о том полониевом инициаторе, благодаря которому и осуществляется атомный взрыв.

А от «Фарадея» сведения добирались до Москвы, где их с особым нетерпением ждал молодой бородатый физик – в некотором смысле отец советской атомной бомбы и руководитель проекта по ее созданию Игорь Курчатов.

И все же, почему Жорж Коваль не вызвал никаких подозрений у американской контрразведки, как проморгали его люди Гровса? Найти ответ мне помог многолетний собственный корреспондент ТАСС в США Андрей Шитов, приславший целый ряд материалов о Ковале, в том числе из американской прессы. Он же по моей просьбе интересовался причинами «невнимания» спецслужб к Ковалю.

Издания «Smithsonian» и «Journal of Cold War Studies» объясняют неуловимость Джо прямо как в анекдоте о легендарном ковбое. Его никто не искал. Проморгали, ибо биография простого американского парня из бедной еврейской семьи была обыденна, безлика. А если Коваль чем-то и выделялся, то, как сочли, проанализировав его тесты IQ, быстротой мышления и сообразительностью. Но это совсем не повод для подозрений в шпионаже. Прошлое техника, а не инженера (кто ж знал о его советском дипломе?) Коваля представлялось типично американским, проверки не требующим. Первый же запрос в его родной Су-Сити опроверг бы это мгновенно. Но поверили, проверяли других, более важных по должности и положению в «Манхэттенском проекте», чем какой-то рядовой техник.

К тому же шла война, было не до копания в абсолютно прозрачных – на первый взгляд – биографиях. Требовалось как можно скорее дать результат: во что бы то ни стало сделать эту «малышку», как называли американцы атомную бомбу. И Коваль несколько лет умело пользовался всегдашним, типично американским и в принципе неплохим умением выжимать нужный результат, несмотря ни на что и не обращая внимания на частности и мелкие детали.

Как написал мне Андрей Шитов, представители ТАСС после 2006 года получили на свой запрос от ФБР ряд документов из рассекреченного дела Джорджа Коваля. Из этих документов следует, что после исчезновения Коваля директор ФБР Гувер ставил перед своими сотрудниками конкретную задачу: выяснить, как удалось советскому нелегалу проникнуть в секретные лаборатории. Даже фамилии его сначала не знали, потому именуя «неустановленным лицом». Только позже всплыли серьезные вопросы. Вот они. Как и с чьей помощью Коваль смог попасть на атомные объекты? К какой секретной информации он имел доступ? Было ли это результатом заранее спланированной операции? Кто помог ему попасть в США и легализоваться? Не возвращался ли Коваль в США после его отъезда в 1948 (или в 1949-м) году? Ни на один вопрос Гувер ответа не получил.

Точно выяснили лишь первое место работы человека по фамилии Джордж Коваль, включенного в список обслуживающего персонала частной и крупной нью-йоркской фирмы. Но до разгадки феномена по имени «Джо Коваль» было еще очень далеко. К тому же оставалось совершенно непонятно, насколько глубоко проник советский нелегал в американские атомные секреты.

Предал, как это, увы, случается, советский перебежчик, подтвердивший: служащего этой фирмы каким-то образом знали и в Москве. И Джо-Джорджа Коваля стали разрабатывать уже по всем правилам.

Директор ФБР Гувер попытался лишить Коваля американского гражданства. Не удалось. Тот никогда не подвергался уголовному преследованию. Да, проник в США, но в секретных атомных лабораториях работал под собственным именем и предъявляя подлинные документы. Тут, возможно, сыграла свою роль не только биография Коваля. Военная контрразведка, которая работала на генерала Гровса, сразу же Коваля проморгала. Раз пройдя спецпроверку, рядовой в дальнейшем оставался вне подозрений. А ФБР спохватилось слишком поздно, когда и след Джо простыл. Несогласованность двух служб США привела к образованию бреши, которую и использовал советский нелегал.

Генерал Гровс недолюбливал ФБР, он неохотно запустил в Лос-Аламос лишь парочку чужих специальных агентов, на которых сотрудники военной контрразведки бросали косые взгляды. Ну как тут не посоветовать сотрудникам всех спецслужб: дружите между собой, ребята, если не хотите остаться на бобах, ведь делаете одно общее дело.

И хотя ФБР узнало о советском шпионе, как следует потрудившемся в секретных атомных лабораториях, в начале 1950-х годов, раскручивалось его дело крайне медленно. Шуметь об этом – только позориться. И поэтому в Штатах эта история полного триумфа одних и обескураживающего поражения других всплыла лишь после присвоения Ковалю звания Героя России. Да и статьи, книги о нем появились в основном после 2009 года. А в СССР испытание атомной бомбы грянуло на полигоне под Семипалатинском, ошеломив американцев, не в 1955-м, как они предполагали, а 29 августа 1949 года.

В США уверены: первая советская атомная бомба была точной копией американской. Нейтронный запал, внутри которого находился полоний, был такой же, как из Лос-Аламоса. Что с них взять? Пусть как хотят, так и думают. Но и заслуг в его изобретении рядового Советской армии Коваля отрицать не будем.

Однако счастье – в данном случае для нашей разведки – не могло длиться вечно. Оно и так продолжалось слишком долго. По одним сведениям, восемь лет, по другим – целых десять.