Текст книги "История войны и владычества русских на Кавказе. Народы, населяющие Закавказье. Том 2"

Жена Берианти, выслушав эту просьбу, обнадежила просителя, что он скоро сам убедится в ее ходатайстве и помощи, и таким образом утешила Ислама, а к следующему дню снарядила его для представления своему супругу Берианти.

На другой день он был представлен в надлежащем месте, причем его заступница, вдесятеро усерднее его самого, повторила свое ходатайство перед супругом, чтобы он принял Ислама под свое покровительство.

– Супруга моя! – отвечал ей Берианти. – Согласно твоему ходатайству и смиренной просьбе за Ислама, мы постараемся удовлетворить его; только подумаем о том, как мы доверим этому чужому человеку, до сего дня нам не известному, наше большое войско, если сперва не испытаем в чем-либо его мужества и других качеств. Затем, когда мы сами определим его достоинства, то, по значению их, он и получит удовлетворение.

С этими словами супруга Берианти вышла с Исламом.

Так прошло несколько лет, а Исламу не давалось никакого удовлетворения по его просьбе. Наконец, через жену же Берианти, объявлено было ему желание ее мужа о первом испытании, для которого Ислам должен сесть на необъезженного жеребца, при нем она присовокупила от себя наставление, как ему поступить в этом случае.

– Подушку на седло я дам тебе свою, – сказала она. – К ней ты пришьешь полы своего платья покрепче и бесстрашно сядешь на коня; три дня он будет неукротим, и если, в продолжение этого времени, ты удержишься на нем, то он усмирится и сам привезет тебя сюда. Тогда ты получишь от нашего дома удовлетворение.

На другой день действительно привели страшного для всех коня. Ислам, тайно от других, приготовил так, как ему было приказано, и, в присутствии самого Берианти и многих его приближенных, быстро вскочил на коня, который в одно мгновение понес его наподобие молнии, так что многие очевидцы печально вздохнули об Исламе. Так прошло три дня, и Ислам, в тот самый час, с которого началось его испытание, явился перед прежними зрителями, молодцом сидя на жеребце, что вызвало единогласное одобрение и надежду на исполнение его просьб.

Но Берианти хотелось до последней степени испытать достоинства Ислама, чтобы окончательно убедиться в них. С этой целью он велел ему в одну ночь срубить большое дерево, растущее перед дворцом, ножом самого Берианти. И на этот раз ему оказала помощь первая заступница, которая дала ему собственный ножик, имевший свойство срубить дерево гораздо ранее назначенного срока. В этой надежде он приступил к указанному дереву, в урочное время исполнил свой долг и с радостию предстал пред Берианти. Тот назначил ему после того еще много и других испытаний.

– Ислам, – сказал наконец Берианти, – наследник сказанных тобою имений, как ты сам утверждаешь! Уже истекает двенадцатый год, что ты удалился из родной земли; в это время ты с честью и славой выполнил все на тебя возложенное, за что ныне мы тебе жалуем наше большое войско, для возведения тебя на прежнее господство, вновь приобретенное тобой при нашем доме. Ныне будь ты предводителем нашего войска.

С этими словами он вручил Исламу войско и отправил его в родную страну. После многих переездов по дальним дорогам Ислам достиг первого сванетского селения Лашхраши, где принес Богу благодарение за столь счастливое возвращение.

В ту же ночь пошел Ислам к дверям своей кормилицы.

– Кормилица! – крикнул он. – Отвори мне дверь.

– Да не увижу я твоего добра (счастия), – отозвалась изнутри старуха, – с тех пор как меня некому уже звать кормилицею.

– Отвори дверь, – повторил вновь изгнанник, – я твой Ислам!

Старуха все-таки не поверила, пока он, по ее просьбе, не просунул к ней через дверь свою руку. Тогда она тотчас же узнала руку своего питомца и с большой радостью отперла ему дверь и не только сама вышла навстречу своему, давно уже пропавшему, питомцу, но и вывела всех домашних. К следующему дню кормилица приготовила для Ислама пищу и сообщила ему, как жестокие враги издевались над его матерью, когда она плакала по сыну.

Ислам, в сопровождении кормилицы, встретил свое бесчисленное разнообразное войско, бурки которого пестрили сванетскую землю, а оружие отражалось блеском на окрестностях.

Вскоре до Отара Речквиани дошла весть, что Ислам Дадишкелиани идет с Бериантовым войском. Тот, со своими родичами, охотно выступил на бой, и эта готовность вызвала было сначала похвалу, но после бесчисленным сражений он был побежден, и немилосердно, по существовавшему обыкновению, опустошили владения всех Речквианов. Войско же Бериантово возвело Ислама в прежнее его достоинство, было им награждено, по туземному обычаю, и возвратилось восвояси.

После всего этого Ислам счел первым долгом обрадовать своего покойного деда и, согласно его просьбе, отправился на могилу.

– Отар, Отар! – крикнул он. – Двенадцать Речквиановых домов низведены нами до двух, значит, исполнено твое желание, завещанное мне, и ныне предай тлению и покою свое тело!

А мертвец, словно гром небесный, отозвался из могилы, поколебал близлежащие места и даже церковь, которая треснула, в каком положении она и ныне находится. Видевшие это действительно убедились, что труп Отара не принимал тления до сих пор, и это изумительное событие разнеслось всюду»…

Дикая и суровая природа Сванетии сделала и обитателей ее не менее суровыми; они являются каким-то остатком древнего

человечества, до которого не коснулась ни одна пылинка просвещения. Все жители чрезвычайно привязаны к своей родной почве, и многие из них редко посещают соседей; жители Верхней Сванетии по большей части не видали Княжеской.

Черты лица сванета напоминают горных грузин. Жители в особенности Княжеской Сванетии более чем среднего роста, стройны и излишнюю толстоту считают за порок, как следствие невоздержанной жизни. Имея здоровый вид, сванеты по большей части белокуры, бреют бороду, но оставляют усы, волосы стригут в скобку и сзади немного подбривают. Женщины также белокуры и редко встречаются с темно-русыми волосами, глаза голубые, нос прямой, продолговатый, рот небольшой и вообще оклад лица довольно правильный. Природа наделила сванетов значительной физическою силой, хорошими умственными способностями и быстрым соображением, но круг сведений их чрезвычайно ограничен, точно так же как и язык. Не имея письменности на родном языке, они употребляют грузинские письмена и, при сношениях своих с имеретинами и мингрельцами, говорят по-грузински.

Нравственная сторона характера представляет смесь хороших и дурных качеств. Сванет чрезвычайно впечатлителен, помнит добро, признателен и всегда весел. Он гостеприимен, радушен, но любит попрошайство и требует вознаграждения за каждую незначительную услугу. Сванеты целомудренны, верны своему слову и клятве, но зато горды, мстительны, скрытны и суеверны в высшей степени. Гордость не мешает им иметь о себе самое низкое понятие. Туземец не скрывает своего невежества и своих пороков и при этом сознается, что у него нет решимости и силы воли, чтобы исправить себя.

Лично они храбры, но не способны к дружному действию против врагов; в них нет единства действия.

Вообще характер сванета весьма непостоянен; он то занимается хлебопашеством, то, бросив его, пускается в торговлю, то ищет пропитания в одном грабеже. В нем нет воинственности, нет отваги и того молодечества, которое внушает презрение к опасности, – одна корысть и зависть, питаемые друг к другу, служат путеводительницами сванета на опасные предприятия. Он не нападает явно, но за кустом и камнем выжидает противника, захватывает добычу тайком и спасается без оглядки в своих неприступных горах.

Удивительное искусство ходить по горам и тропам скоро и много и терпение в перенесении трудов в дороге доставляют ему полную защиту от преследования и наказания. Огромные трещины гор наполняются снегом, сглаживающим все пропасти; порывистые ветры свирепствуют с ужасной силой, а смелый сванет, надев на ноги большие деревянные тхеламури и запасшись длинным остроконечным шестом, отправляется на рассвете в путь. Где для другого нет никакой возможности пройти вовсе, там сванет, без особой усталости, сделает до 70 верст в сутки, перенесет на себе тяжелые вьюки и пройдет через глубокие снега и страшные пропасти, с таким же хладнокровием и спокойствием, как бы гуляя по своему двору. Во время пути он может оставаться без пищи два и даже три дня, а при случае съест за одним обедом трехдневную порцию.

Костюм сванета мало чем отличается от костюма имеретина и мингрельца; его составляет грубая суконная черкеска, серого или черного цвета, с двенадцатью патронами на груди. Мужчины носят бумажный стеганый архалук. Рубашка сванета грязна, а штаны его узки и сшиты из серого или верблюжьего цвета сукна. Вместо сапог он носит сафьянные башмаки без подошв, а чаще всего простые лапти. Талию его обхватывает узкий ремешок, на котором висит кинжал. Хорошее оружие составляет главную его заботу, и на него он обращает особенное внимание, бережет и чистит. Оно состоит из ружья, пистолета, кинжала и очень редко из шашки. Оружие ценится весьма дорого, и за иное ружье сванет готов отдать 50 и даже 60 быков.

На голове он носит шапки двух видов: одну зимою, другую летом. Зимняя состоит из валяной, шерстяной, остроконечной шапки, белого или черного цвета, а летняя точно такая же, какую носят имеретины, только еще меньше, так что едва закрывает маковку. Люди более зажиточные стараются щегольнуть своим костюмом. Богатый молодой сванет надевает синюю суконную черкеску, хотя сшитую точно так же неуклюже, но отороченную серебряным галуном. На голове его, на самой маковке, лежит очень маленький, величиною в старый русский пятак, кружок шелковой материи, подшитый кожею и подвязанный на подбородке тоненьким черным шнурком. Оружие такого сванета исправно и отличается чистотой отделки.

Без оружия сванет никуда не выходит. Выходя со двора, он накидывает на себя нечто вроде бурки – войлочную епанчу, так, чтобы левое плечо и рука были закрыты, а правая свободна. Мужчина никогда не употребляет красного цвета для шапки и белого на платье. Последний цвет составляет принадлежность женщин, костюм которых весьма мало отличается от мужского.

Сванетские княжны носят костюм, сходный с грузинским, но красного цвета, с большими и низко подпоясанными кушаками.

Женщины носят на голове повязки, а богатые – красные суконные шапки. Простого звания женщины надевают шапки всех цветов, кроме красного; вместо башмаков носят деревянные сандалии, а большей частью ходят босиком. Все женщины ходят под покрывалом; девицы в длинной рубахе, перехваченной поясом, и в широких шальварах; волосы заплетают в одну длинную косу, опускающуюся вдоль спины.

Нарядное платье состоит из шелкового или бумажного полукафтанья, поверх которого надевается длинный суконный кафтан.

Будучи некрасива, женщина к тому же и нечистоплотна, но любит рядиться: серебряные или медные чапрасты (грудное украшение) и пуговицы из этих же металлов составляют любимейшее их украшение.

По понятию сванета, красавица – та, которая имеет широкие плечи, маленькие ножки, полную грудь и тонкий стан. Для сбережения стройности стана некоторые обшивают девушек, на десятом году от рождения, сырой кожей от бедер до груди. В таком положении девушка остается до брачного ложа, и тогда жених разрезает эту шнуровку кинжалом. Девушки лахамульцев красивее и чище сванеток, но сванет ни за что не женится на ней, под страхом непременного штрафа.

За жену сванет, по обычаю, должен заплатить 60 коров – цена весьма большая и при значительном скотоводстве, а потому каждый предпочитает взять ее силою, и часто за одну женщину, за право обладать ею, перережутся предварительно множество претендентов. Тот же недостаток прекрасного пола вызвал и другой, не менее странный обычай. Если замужняя женщина понравится мужчине, то он ищет случая привязать пулю к ее головному убору и, высказав этим способом притязание на нее, убивает мужа и берет понравившуюся женщину к себе.

После сговора и уплаты калыма невеста переходит в дом жениха. Там молодых сажают; папы связывает полу платья жениха с рукавом платья невесты. Произнося сначала: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа», а потом: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу», поздравляет молодых – и свадьба окончена.

Каждый сванет одновременно может иметь только одну жену, но если бы ему захотелось жениться на другой, то это весьма легко исполнить: стоит только прогнать первую жену. В случае смерти мужа жена переходит к его брату, и если переживет его, то ко второму, третьему и т. д., в том случае, если они холосты; но если братья умершего женаты, то она свободна и вольна выйти замуж за постороннего.

В последнем она не может встретить затруднения, потому что женщины в Сванетии очень редки и нет такой старухи-вдовы, которая бы, после смерти мужа, тотчас же не нашла себе другого, и очень часто молодого.

Жена находится в полном распоряжении мужа. Он ее повелитель и судья, в руках которого находится жизнь и смерть женщины. Спрашивать сванета о здоровье жены – значит обидеть его, а самому сделать неприличный поступок; одни родственники могут спросить мужа о здоровье жены, да и то не при посторонних. Муж считает за стыд сидеть вместе с женою и вообще неохотно говорит с ней.

Несмотря на рабское положение женщины в семействе, она пользуется некоторой свободой и непринужденностью при обращении с посторонними.

В отличие от других горских женщин, сванетки легко вступают в разговор, шутят, прислуживают и кокетничают. Женщины принимают участие во всех народных собраниях и увеселениях, составляют хороводы, поют, пляшут, нисколько не стесняясь и не дичась ни соплеменников, ни чужеземцев.

Мужчина смотрит на женщину как на существо нечистое.

Сравнительно с мужчинами, женщин весьма мало, от гнусного обычая убивать новорожденных девочек. Обычай этот существовал между богатыми и бедными, между дворянами и крестьянами, и был вызван убеждением, что убийство девушек вознаграждается рождением сына, а сванеты, по своему положению, нуждались в мужских руках и, как все неразвитые племена, давали предпочтение мальчику перед девочкой. Обычай этот был так распространен, что можно было встретить семейство, в котором родители убили до пяти новорожденных девочек. «По распространенному у нас мнению, – говорит Дм. Бокрадзе, – убийство происходило посредством горячей золы, которую всыпали в рот ребенку. Но я слышал от самих сванетов, что это клевета, что девочек просто морили голодом, не давая им груди». Стараниями духовенства, правительства и князей Дадишкелиани обычай этот ныне выводится.

При жизни отца и братьев женщина не имеет права на выделение никакой части из имения; убить женщину считается низким, а прекрасный пол пользуется этим и принимает участие во всех ссорах и резне. Стоит только женщине, без покрывала, с распущенными волосами, броситься в толпу враждующих, как кровопролитие тотчас же прекращается. Сванет, скрывшийся от преследования в женском отделении дома, или прикоснувшийся до женщины рукой, остается невредимым. Никакое мщение, наказание, а тем более убийство не может быть совершено в присутствии женщины. Их посредничество принимается в ссоре, но женщины не имеют права быть свидетелями в процессах. Церковь считается оскверненной, если женщина войдет в нее: она может входить в придел, но не дальше. Это последнее угнетение развито до такой степени, что сами женщины убеждены в том, что образа не вынесут их присутствия.

Когда молодая жена родит в первый раз ребенка, тогда отец вручает ей повязку и покрывало – исключительный наряд замужней женщины. Во время родов и после них женщина, в течение 40 дней, считается нечистой и оставляется на произвол; прикоснуться к ней в это время, пока священник не окропит ее водою, значит осквернить себя. Самое окропление производится издали, при помощи палки.

Родившийся ребенок до крещения считается также нечистым. Крещение младенца производится весьма разнообразно в различных обществах: в одних обществах оно ограничивается сотворением над новорожденным крестного знамения; в других младенца погружают в воду и помазывают миром из орехового масла. Обряд этот исполняет крестный отец. Есть и такие общества, у которых крещение заменяется тем, что отец кидает в колыбель новорожденного две пули: одну за себя, другую за него.

В сыне сванет видит работника и помощника себе; дочь же истребляет, как не способную ни к войне, ни к грабежу и, следовательно, служащую обременением для семейства. По мере того как мальчик подрастает, отец нянчится с ним, заботится о нем и не отдает, подобно другим горцам, на воспитание в чужое семейство. Он видит в сыне мстителя в кровомщении. Последнее существует в Сванетии в самых широких размерах. Сванеты, особенно в северных частях владений, открыто пользуются правом сильного, для которого жизнь человека не имеет никакого значения.

Убить человека, за самую ничтожную вещь или плату, ничего не значит. Христианская религия, во второй раз принятая народом, пока еще не принесла плодов. В Вольной Сванетии трудно найти человека, который бы не совершил нескольких убийств. Оттого в Сванетии с давних времен враждуют деревня против деревни, общество против общества. Сванет в доме и вне дома боится встретиться с кровоместником. Как только садится солнце, он, боясь того же нападения, загоняет свой скот и запирает ворота. Ночью он почти никогда или очень редко выезжает из дому.

Сванет строит крепкое жилье, с массивной оградой, с высокой и массивной башней с единственной целью дать своему семейству убежище во время нападений. В последнем случае он закладывает и забивает нижнюю дверь, служащую для прохода скота, снимает лестницеобразную доску от верхних дверей, по которой обитатели входят и выходят, и все семейство, запасшись провиантом, запирается в многоэтажной башне. Из дому в дом открывается стрельба, часто продолжающаяся по нескольку недель; люди и животные одинаково подвергаются выстрелам.

Во время подобной засады дозволяется только посторонним свободный вход в оба враждующих дома, для снабжения тех и других пищей и водой и для принятия мер к примирению враждующих. С объявлением мира если случилось смертоубийство, то выборные определяют цену крови, но это не мешает получившему плату, при удобном случае, отправить на тот свет виновного в смертоубийстве, а полученную плату бросить ему на двор. Эти враждебные отношения довели сванетов до того, что иной не смеет перейти черту своего поля, а когда возделывает землю, то брат или другой родственник оберегает его со взведенным курком у ружья. Зато ни один сванет не расстается с оружием, и малейшая обида или ссора оканчивается выстрелом. К несчастью, женщины вмешиваются во все семейные и общественные дела и еще более умножают поводы к междоусобиям.

Своеобразный характер сванета выразился и в похоронном обряде. Каждый имеет на кладбище или в церковной ограде свой участок; занимать чужой участок не допускается, а не имеющие его хоронятся вне ограды. В самой церкви и у стен ее похороны строго воспрещены; дети моложе трех лет зарываются в доме или во дворе. На общем кладбище не хоронят незаконнорожденных, умерших неестественной смертью и тела, разлагающиеся вслед за кончиной. В дурную погоду не хоронят вовсе: покойник должен пролежать, пока не прояснится, и если дождь продолжителен, то вся деревня, помимо воли родных, относит покойника и хоронит его в каком-нибудь уединенном и пустынном месте.

Если в первую неделю после похорон пойдет дождь, то покойника вынимают из могилы и относят дальше; если это не поможет прекращению дурной погоды, то труп бросают просто в яму и, не зарывая его землей, закладывают досками и наваливают камни.

Умершего обмывают, бреют, надевают на него платье, обрезают ногти и, дав в руки свечи, кладут в деревянный гроб. Вся деревня собирается на похороны; приходят даже и те, которые были во вражде с покойным.

Открывается обряд оплакивания; толпа разделяется на кучки, которые одна за другою входят в дом, становятся перед покойником на колени и начинают голосить. В некоторых местах Сванетии существует оригинальный обычай устраивать оплакивание при жизни мнимого покойника. Приготовив пир, хозяин сзывает гостей, укутывается как покойник и, став в углу, остается в неподвижном состоянии. Родные подходят к нему по очереди и, с громкими воплями и рыданиями, восхваляют доблести воображаемого покойника.

После оплакивания следует вынос: впереди ведут быка, корову или теленка, которые потом передаются священнику; потом идет священник с крестом в руке. Присутствующие подвигаются сзади медленно, в известном порядке: мужчины – сняв шапки, а женщины – лечаки. Плач, пение молитв с аккомпанементом балалайки сливаются в один общий гул.

На кладбище во время отпевания все становятся на колени. Само отпевание состоит в одном произнесении слов: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу» и в прочтении нескольких молитв, не принадлежащих, впрочем, исключительно этому случаю.

По окончании погребения все отправляются в дом умершего, где обедают и напиваются. Родственники носят траурное черное платье; мужчины отращивают бороды, на 6 или 7 месяцев; азнауры носят траур два года, крестьяне менее. Мужчины не едят мяса две недели, а женщины иногда несколько лет. Круглый год, за обедом и ужином, оставляют на столе блюда для покойника, как бы ожидая его прихода, а в каждую субботу относят на могилу хлеб, арак и сыр, делающиеся достоянием священника, которому отдают и все платье покойника, после общих поминок, делаемых в конце года и известных под именем агапи.

Если случится, что сванет умрет вдали от родины, то родственники употребляют все старание, чтобы перенести его останки на свое кладбище. Если же он похоронен, то довольствуются соблюдением весьма оригинального обычая, происхождение которого основано на веровании в переселение душ.

Однажды бывший в Кутаисе сванет заболел, был отправлен в госпиталь, где и умер. Вскоре явились его родственники и просили выдать им тело покойника, но как оно было уже похоронено, то в просьбе этой им было отказано. Тогда сванеты подошли к кровати, на которой скончался их земляк; ставши перед ней на колени, они шептали какие-то слова и оплакивали умершего. Потом пошли на кладбище к его могиле, и над тем местом, где лежала его голова, вылили бутылку водки, выкопали небольшую яму и посадили в нее петуха (для женщины сажают курицу). Затем взяли с могилы горсть выкопанной земли, завязали ее в узелок и, после долгого шептания, понесли петуха домой, наигрывая на чонгуре, напевая погребальную песню и никому не отвечая на вопросы.

По их понятию, этих обрядов совершенно достаточно, чтобы душа покойника переселилась в петуха. Они спешили отнести ее к матери умершего и там уже совершали над петухом и землей оплакивание и поминки, как бы над самим покойником.