Текст книги "История войны и владычества русских на Кавказе. Народы, населяющие Закавказье. Том 2"

Находящиеся на гамис-тева размещаются на балконах, крышах или в комнате больной. Число их бывает различно, смотря по состоянию и значению отца новорожденного; иногда число это доходит до ста человек. В карауле этом принимают участие как мужчины, так и женщины. Одни занимаются стрелянием из ружей, чтобы напугать нечистую силу и, при случае, ранить или убить змия, другие начинают танцы: составляется круг – одна половина из мужчин, другая из женщин. Опираясь руками на плечи друг друга, приплясывая то направо, то налево, они поют песню:

 
Солнце, войди в дом,
В дом слепца, в дом луны – войди, солнце,
В яхонтовый погреб:
Стеклянная посуда готова, и вино искрится,
В доме вырос чинар,
Сирена распустила крылья,
Солнце разрешилось луной —
У нас родился сын,
Но враг принимает его за дочь.
Отца дитяти нет дома:
Он отправился в город
За колыбелью и колыбельным прибором.
 

Одна из женщин принимает роль запевалы, под голос которой подхватывают все другие и поют первые два стиха, затем следующие два стиха поют точно так же мужчины, потом женщины и т. д. по очереди.

Под утро для всех караульных устраивается ужин, который известен под именем сирис-куди (хвост ужина, то есть остатки после ужина – закуска). Название это присвоено потому, что сирис-куди бывает после семейного ужина и состоит только из одних сластей.

Крещение совершается обыкновенным образом. Грузины часто к христианскому имени прибавляют другое, заимствованное ими или от мусульман, или же выражающее какое-либо качество, например: Аслан, Парсадан, Бардисахар (розоподобная) и проч.

В некоторых местах Грузии существовало обыкновение новорожденного мальчика обсыпать солью с головы до ног. Уверяют, что от такого действия младенец выйдет человеком крепким, могучим и в состоянии будет, без всякого опасения, перенести все житейские бури. У грузин соль – эмблема твердости, вкуса и изобилия во всем. В колыбель младенца кладут иногда собачий зуб, потому что, по народному поверью, он ускоряет прорезывание и рост зубов младенца.

Мальчик растет на совершенной свободе, а девочка под надзором матери. Последнюю нередко на восьмом году от рождения отдают в монастырь для изучения рукоделий и грамоты. Обычай этот, как надо полагать, произошел из желания скрыть своих дочерей от персиян, ежегодно посылаемых прежде собирать хорошеньких девиц в гарем шаха.

Вероятно, та же самая причина заставила грузин обручать дочь чуть ли не со дня ее рождения, в самой колыбели. По уложению царя Вахтанга, девочка, достигшая 12 лет, считалась совершеннолетнею и могла выйти замуж.

Как всегда и везде, родители хлопочут о скорейшей выдаче дочери замуж. Желание свое они приводят в исполнение при помощи свах, которых выбирают или из числа родственниц, или духовных лиц, или же, всего чаще, из близких знакомых женщин.

Переговоры о браке происходят всегда между родителями. О приданом прежде не очень заботились, но каждая невеста получала в приданое непременно одну или две азарпеши, которые и переходили всегда по наследству. В последнее время стали, впрочем, появляться сиа — список приданого, которое обещают дать родители за невестой. Теперь почти каждая сваха имеет такой сиа, в котором значится, например:

Лечаков тюлевых, атласных и блондовых на. . . . . . . 100 р.

Тавксакрави разных сортов. . . . . . . . . . . . . . 50 р.

Сумублей. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 25 р.

Сурьмы. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5 р.

Чхирей разных сортов. . . . . . . . . . . . . . . ..3 р.

и т. д.

Покончив переговоры, жених через своего дядю или другого родственника посылает своей невесте хелис-дасадеби — сахар и колечко. Родители невесты призывают священника, который читает над перстнем молитву, и отец, передавая его дочери в знак обручения, говорит, что она невеста такого-то. Молодая девушка только теперь узнает, что жребий ее брошен и что она выходит замуж.

Жениху необходимо взглянуть на руки своей будущей супруги: если у нее ручка маленькая, но с длинными пальцами, то это доказательство узкого таза и трудных родов; нижние кости пальцев красивые и правильные – признак долгой, но скверной жизни; толстые суставы – жизнь короткая, но хорошая. Пропорциональные руки – страх Господень, благоразумие, правосудие, а руки, которые дрожат при прикосновении, означают гнев – который легко усмирить, – мудрость и робость. Соприкасающиеся и перемешивающиеся линии большого пальца – признак самоубийства; круглые ногти – хорошие известия; белые пятна на ногтях, окрашенные наподобие небольших кусков раскаленного угля, – признак счастия.

Положим, что жених видел руку, успел тщательно заметить все признаки и доволен очень ее конструкцией.

– Какую руку ты смотрел? – спрашивают его близкие.

– Правую, – говорит он.

Те приходят в смущение; жених удивляется и скоро узнает причину.

«Каждый человек, – сказано в грузинской хиромантии, – имеет две руки; наблюдайте внимательно руку. Знайте также, ночью или днем родился человек: во втором случае наблюдайте правую руку, левую в первом. У девушки особенно рассматривайте левую руку и знайте твердо, днем или ночью она родилась».

Тут-то только жених видит, но поздно, свою ошибку.

Спустя некоторое время после сговора назначается пирис-нахва, то есть день, в который жених в первый раз является посмотреть лицо невесты.

Хороша ли она или дурна – он не может уже, после обручения, отказаться от нее, не заплатив пени. Жених после посещения невесты признается родным, и в честь его дается ертаджала — обед жениха с невестой, на котором он имеет полное право не только смотреть на свою будущую жену, но и сделать ей подарок, состоящий, по преимуществу, из платка и четок.

Приготовление к свадьбе лежит на обязанности жениха, который, в свою очередь, поручает позаботиться о том шаферу (меджваре или натлия), пользующемуся у грузин большим уважением. Меджваре бывает обыкновенно кто-нибудь из почетных родных и впоследствии крестит детей.

Грузинские свадьбы, как в городах, так и в деревнях, бывают большей частью с ноября до Масленицы; на Масленице венчаются только одни армяне.

За несколько дней до свадьбы, в назначенный вечер, гости собираются в дом жениха. Хозяин старается убрать свое помещение самым изысканным образом, насколько позволяют его средства.

Богатые увешивают стены и потолки коврами, которые берут напрокат на базаре.

Накануне свадьбы шафер собирает молодых людей (макари) и вместе с ними ведет жениха в баню. Невеста обязана исполнить то же самое. Баня для грузина – это истинное удовольствие; у них есть даже обыкновение поздравлять с абано, как с праздником. Посещать баню и понежиться в ней особенно любят женщины. Собираясь в баню, без различия, будет ли то праздничный или воскресный день, они нагружают бельем первого попавшегося мушу[10]10
  Муша – это вечный труженик, переносчик тяжелых грузов с одного места на другое.


[Закрыть] и следуют за ним со всеми домочадцами.

Шум, крик, а иногда и ссоры слышатся в бане. Посетители, усевшись в кружок и расстелив на полу ковер, размачивают хлеб и сыр в горячей серной воде и с удовольствием принимаются утолять свой голод. В бане нередко происходит целый пир; в баню собираются целыми партиями, собственно для того, чтобы покутить на славу и потом освежиться водою. Звуки песен, зурны и других инструментов оглашают баню и, скользя по ее сводам, раздаются и громче, и звучнее. Полунагие грузины часто пируют в банях до самого рассвета; там же моется и жених накануне свадьбы.

В назначенный для свадьбы день жених посылает в дом невесты сакорцило — съестное, состоящее по преимуществу из коров, овец и свиней.

В Тифлисе, где цивилизация пустила уже свои корни, жених отправляет к невесте священника и с ним посылает халав — свадебный подарок. Он состоит из салопа, шалей, разных галантерейных вещей, двух голов сахару и четырех свечей, обвитых розовыми лентами. Священник оставляет у невесты подарки, одну голову сахару и две свечи, а остальной сахар и свечи приносит обратно жениху, чтобы не одна невеста, но и жених мог провести супружескую жизнь так же сладко, как сахар.

Собрав макреби — родственников и знакомых, жених едет венчаться часто за 80 и за 100 верст. По обычаю, он выбирает себе такую дорогу, по которой не пришлось бы проезжать обратно с молодой женой. Во время свадьбы жених принимает название мепе (царь), а невеста дедопали (царица). Огромная свита сопровождает жениха; все, что попадается на пути, – овца, корова, курица – все режется в честь мепе, который обязан уже платить за них. Проезд через деревни сопровождается песнями в два хора…

На дворе сакли невесты, в нескольких местах, дымятся разложенные костры. Толпы мальчишек бегают вокруг них с криком: лиа! (свадьба). Один из детей забирается на верхушку самого высокого дерева и смотрит вдаль. В самой сакле суматоха. Все одеты по-праздничному. Тахта (низкий диван) убирается новым ковром, поверх которого во всю длину положен тюфяк, а на нем мутака — круглая, продолговатая подушка из разноцветного бархата, обшитого по краям цветным канаусом. В особой комнате мдаде — женщина убирает невесту. Материнские наставления не оставляют дочь ни на минуту. Ей рассказывают такие вещи, о существовании которых она и не подозревала. Замкнутая в кругу своего семейства и в своей светлице, девушка не имеет ни малейшего понятия о предстоящей ей новой жизни, о ее потребностях и невзгодах. Ей убирают голову и читают наставления.

– Не осрами меня, – говорят ей, – пред своими и чужими. Веди себя так, как следует примерной царице; не поднимай глаз вверх, не смотри ни на кого и не оглядывайся по сторонам – что я говорю, по сторонам! – старайся не моргать даже глазами; губы должны быть закрыты и самое дыхание не слышно.

Отец невесты хлопочет об угощении, музыкантах (сазапдреби) и приглашает сазандара (певец), который должен непременно присутствовать на каждой свадьбе. За удовольствие его послушать часто платят по 60 рублей в сутки. Более же всего будущий тесть заботится о том, чтобы сделать приличный подарок своему зятю и его макреби. Подарок этот обыкновенно состоит или из хорошей лошади, или из оружия.

Мало-помалу в доме все приходит в порядок, стихает и успокаивается. К воротам дома послан слуга с азарпешей и кувшином вина; он ждет кого-то.

– Макреби непиони (едут поезжане)! – вскрикивает вдруг мальчик, сидевший на дереве, и нарушает тем общее спокойствие.

Все семейство вскакивает опять на ноги, всматривается в даль по дороге и различает одинокого всадника, скачущего к дому. Подъехав к дому невесты, всадник производит выстрел и въезжает на двор. Он молод и щеголевато одет. Простая баранья шапка его, окрашенная в черный цвет, как-то особенно заломлена набок. Рубашка из синего бумажного холста застегнута на правой стороне голой шеи. Только во время сильных холодов грузин повязывает шейный платок. Широкие суконные шальвары поддерживаются на талии шнурком с кисточками. Ситцевый архалук застегнут на руках и груди множеством мелких пуговиц и стянут тремя обхватами канаусового пояса, к которому привешен кинжал. Сверх архалука надета чеха, «которой рукавов мужик никогда не закидывает на плечи». Икры его, всегда обтянутые кожаными онучами, для свадьбы обтянуты вязаными шелковыми; в них запущены «концы исподень, которые у щиколки застегнуты тесемками, концами спускающимися вниз».

Обыкновенно употребляемые шкуровые лапти заменены теперь сапогами из сырцовой кожи, хотя и грубой работы, но с подковами и ременными тесемками или пуговками. На нем надета мохнатая бурка, особенно любимая грузинами, «с перевязью из полушелкового платка на груди».

Грузин вообще неопрятен; в продолжение многих лет носит две рубашки, он не охотник мыть и стирать белье. Надевает новое платье только тогда, когда старое свалится с плеч или в особенных торжественных случаях, как, например, когда сам женится, бывает на свадьбе, празднике и т. и.

Чрезвычайно крепкого телосложения, грузинский простолюдин говорит живо и свободно. Он чрезвычайно добродушен, гостеприимен, благороден, балагур и вообще веселого нрава.

Одного из таких балагуров, записных весельчаков, жених отправляет вперед в дом невесты.

Он принимает название махаробели — вещатель радости.

– Мепе мобдзаидеба (царь едет), – говорит он. – Я благо-вестник, радователь дома. Ел я ягоды, подвяжите мне плечо.

– Победа тебе! Победа! – отвечают присутствующие. – Да будет добра твоя весть.

К нему подходит слуга, стоявший у ворот, подвязывает к плечу светло-красный кусок ткани из шелковой материи[11]11
  В некоторых местах Грузии обязанность эту исполняет женщина при входе махаробели в саклю.


[Закрыть] и подносит азарпешу с вином. Осушив раз, другой и третий, махаробели затыкает ее за воротник, как полученный, по обычаю, подарок. Посланного ведут в саклю, где встречают с глиняной чашкой, наполненной вином. Опорожнив ее залпом, он со всего размаха бросает ее в потолок и разбивает вдребезги.

– Вот так рассыплются все враги твои, – говорит он хозяину. – Да будет слух и внимание! – обращается затем махаробели ко всем присутствующим. – Сейчас должен пожаловать сюда царь со свитой. Я его передовой и объявляю вам об этом. А что, дедо-пали (царица-невеста) готова?

– Царица давно наряжена, – отвечают ему, – но она поступит в распоряжение мепе (жениха) не иначе как после щедрого вознаграждения ее наставнице.

Жених обязан заплатить саостато – плату за воспитание невесты, – прежде чем поведет ее к венцу. Он должен заплатить также пирис-мосартави — плата за убор лица.

– За всем этим, мать моя, – говорит махаробели, – дела не станет, клянусь в том твоим солнцем; наш мепе богат и так щедр, как никто.

На дворе слышны ружейные выстрелы, песни, крик и шум.

– Мепе мобдзандеба (царь едет), – слышится со всех сторон и на разные голоса.

Жених приехал. Он окружен свитой, состоящею из поезжан – людей всякого возраста, но преимущественно из таких, которые любят кутнуть на славу. Для большинства из них нипочем осушить сряду несколько турьих рогов вина. Они обязаны, по возвращении молодых от венца, сколько пить, столько же петь, кричать и шуметь.

Будущие тесть и теща приветствуют и обнимают жениха и приглашают его в комнату невесты. Войдя туда с открытой головой, он молча садится подле нее с правой стороны. Через несколько минут один из родственников невесты берет ее правую руку и, вручив ее жениху, произносит речь.

– Я навсегда вручаю вам милую мою родственницу, – говорит он, – украшенную прекрасными качествами, чистую, непорочную душой и телом, умную, добрую, смиренную как агнец, хорошую хозяйку и искусную во всех известных в свете женских рукодельях. Я надеюсь, что самая сильная любовь будет воспламенять взаимно сердца ваши до конца вашей жизни. Молю, да продлит оную Всевышний на многие лета и да благословит брак ваш неизреченной своей милостью, подобно браку Исаака и Иакова, и да умножит племя ваше, как умножил и распространил род их, во славу святого своего имени. Аминь!

По окончании этой речи к жениху и невесте подходит посаженый отец. Встав со своих мест, они получают от него по восковой свечке и отправляются в церковь. Жених подает невесте один конец платка, а сам держит другой и в таком положении идут до самой церкви. Шафера, скрестив сабли над дверями церкви, пропускают новобрачных в храм и подводят жениха с невестой к аналою. Перед ними, на полу, постлан кусок шелковой материи (пиандазы), которая отдается потом священнику. Поверх нее кладут сабли, на которые становятся новобрачные, – и кто первый наступит на саблю, тот из них будет властвовать в будущем семействе. Если жених наступит первый, то, кроме власти, он, по народным предрассудкам, может надеяться на то, что сын его будет мужественный и храбрый герой.

Обряд венчания исполняет священник той церкви, к которой принадлежит невеста[12]12
  Городские свадьбы, и в особенности тифлисские, несколько отличаются от деревенских. Жених не ездит в дом невесты, а едет прямо в церковь, куда привозит невесту шафер. В день свадьбы в доме жениха собираются гости: мужчины на одной половине, женщины на другой. Первые занимаются разговорами, игрою в карты, закусывают, слушают сазандара, а последние, сидя на тахте и поджав под себя ноги, слушают пискливые звуки зурны и раскатистый гром бубна и дайры – горшок, обтянутый кожею. По мере прибытия гостей они садятся на тахту и принимаются за варенья и разные сласти. В антрактах пляшут лезгинку, с аккомпанементом всеобщего боя в ладоши – необходимым условием этого танца.


[Закрыть]. Жених хотя и привозит своего священника, но он не венчает, а приходит с крестом, после венца, к отцу невесты, говорит, что привез зятя его невредимым, и исчисляет его достоинства. Тесть обвязывает крест шелковой материей и делает подарок пастырю церкви.

Между тем священник, совершающий обряд венчания, вместе с посаженым отцом скручивают из белых шелковых ниток два тонких шнурка и кладут их на аналой. Шнурки эти известны под именем парота. Посаженому отцу вручается крест, который он, стоя все время позади венчающихся, держит над головами во все время служения.

Венцы в Грузии не есть принадлежность церкви; их заказывает и привозит жених и передает одной из служанок невесты. Во время венчания священник спрашивает у шафера венцы, тот обращается с такою же просьбою к служанке.

– Дай, милая, венцы, – говорит он, – украсить ими твою барыню.

– Дайте, сударь, выкуп, – отвечает та.

– А сколько тебе надо, душенька?

– Чем более, тем красивее будет казаться ваш кум.

Шафер (меджваре)[13]13
  Шафер носит два названия: или меджваре, или еджипи.


[Закрыть] почти всегда бывает крестным отцом детей у новобрачных, оттого жених часто заранее называет его кумом.

Два-три червонца отданы за выкуп венцов…

По возложении венцов на главы священник берет с аналоя оба нарота (шнурка), навешивает на шею каждого венчающегося и, соединив концы их на груди, прикладывает к ним восковую печать крестом, получая ее из рук посаженого отца. Этим обрядом возлагается на молодых обязанность хранить целомудрие до тех пор, пока не будут сняты шнурки.

Во время самого обряда публика, следя за новобрачными, решает вопрос, кто из молодых дольше проживет. На это есть особые правила и приметы.

«Разочти по пальцам буквы, из которых состоят имена их (венчающихся), и потом считай порознь, приговаривая: Адам, Ева и т. д. Если, по числу букв, последним выйдет имя Адама, то мужу суждено умереть прежде жены, и наоборот».

Обряд венчания кончился. Союз скреплен наротом и несколькими поцелуями молодых.

Поздравления, шум, крик, стрельба и песни сопровождают сочетавшихся к дому невесты, в котором давно уже ожидают их и приготовились к встрече. В комнате устроено нечто вроде трона. Подле тахты к стене прикрепляют занавес из дорогой материи. На тахту кладут парчовые подушки, а сверх них постилают пиандазы; другой такой же пиандаз постлан от дверей к трону. Первый отдается в подарок служанке невесты, а второй – слуге жениха.

Впереди молодых идут макреби и делают несколько сабельных ударов над дверьми.

– Царь и царица идут! – провозглашают они.

В дверях встречает молодых одна из родственниц и дает им откусить немного сахару, с пожеланием прожить и состариться так же сладко, как сахар[14]14
  У городских жителей принимает молодых посаженый отец. Он скрещивает над головами их обнаженные шашки, а под ноги подбрасывает тарелку, которую они обязаны раздавить, «как гидру дурных замыслов нечистых сил». После подносят шербет (напиток), и начинается вторичное поздравление и целование.


[Закрыть]. Отсюда ведут их по разостланному пи-андазу к тахте или трону. Место, где должны сесть молодые, занято мальчиком, который лежит врастяжку, заложив за спину руки, и ожидает выкупа за место. Несмотря на просьбы, брань и даже удары плетью, он не оставляет места, пока ему не дадут несколько денег и яблок – таков обычай. Получив плату, мальчик встает, при огромном смехе присутствующих. Молодые заняли место: жених сел с правой, невеста с левой стороны. Возле них, рядом с невестой, поместилась старуха, обязанная в течение целого вечера поправлять головное покрывало молодой, то платок ее, то платье, хотя бы они были и в отличном порядке. Старуха нашептывает ей на ухо различные наставления, необходимые для будущего ее поведения.

На молодых надеты венцы, сделанные из разноцветной мишуры, «в виде кружка, надеваемого на голову, с крестом впереди и с четырьмя кистями, опускающимися до плеч». Венцы эти молодые носят, по обычаю, в течение трех дней[15]15
  У городских жителей их снимают в тот же день, вскоре по возвращении от венца домой.


[Закрыть].

Приходит священник. Приносят лакомства, и молодые испытывают первое удовольствие супружества, вкушая две-три капли варенья из одной и той же ложки.

Перед ними кладут хлеб – так называемый джварис-пури — с воткнутым в него деревянным крестом, на оконечностях которого торчат яблоки, и шелковый платок. Последний переходит потом во владение шафера. К молодым подходят два человека – один слуга жениха, а другой невесты – с серебряным подносом и становятся перед ними на колени.

– Дай Бог вам состариться вместе, жить в согласии и любви, – говорят присутствующие, подходя один за другим к молодым для поздравления, и кидают деньги на поднос. Деньги делятся потом между слугами, держащими поднос, и составляют их достояние.

Поздравляющие, кроме того, обязаны сделать подарок молодым или вещами, или деньгами, которые в самом бедном семействе достигают ценностью от 50 до 60 рублей. Лицо, избранное от всего присутствующего общества, подносит подарки молодым, говоря громко, какой подарок и кем именно жертвуется.

Сазандреби играют лезгинку; молодые танцуют первые. За ними должны плясать почти все беспрерывно: один кончит, и легкий поклон уже выводит другого на сцену. Только ужин прерывает этот танец.

Общество разделяется на две половины: почетные (дарбаис-леби) сажаются на избранном месте, а остальные располагаются кто на тахте, кто на земляном полу. Пир открыт…

Грузин любит попировать, пообедать и поужинать в компании. Один он ест очень мало; часто довольствуется сухим хлебом, зеленью и сыром. Для того же, чтобы пообедать в компании, в кругу приятелей, грузин готов истратить за один раз сумму, ассигнованную на недельное его пропитание. «Для дорогого гостя, для важного семейного случая режут свою корову, несколько баранов и открывают непочатый кувшин вина, а в кувшине том может быть более 200 ведер». Большие праздники и свадьбы поглощают множество хлеба и вина, которое льется рекой.

Перед обедом все умывают руки и затем обыкновенно располагаются на тахтах или вокруг очага, на коврах или войлоках; едят и пьют, поджавши под себя ноги; папаха не снимается с головы, рукава чехи закинуты за плечи. Перед обедающими растянута супра (скатерть), преимущественно синего цвета, с разными фигурами, не отличающимися изяществом рисунка. На ней, без приборов и без всякого порядка, разбросаны чуреки, турьи рога, цветы и любимая грузинская зелень: эстрагон, кресс-салат и другие травы. Вместо тарелок служат виноградные листья или лаваши — тонкие и весьма длинные пресные лепешки. Их пекут двух величин – поменьше для тарелок, а побольше употребляют вместо салфеток. На лавашах разложен сыр, балык, икра и храмуля (рыба из реки Храм). Там и сям видны ароматические цветы и травы, услаждающие обоняние грузина.

Хозяйка разливает и подает блюда; три пальца заменяют вилки, а нож у каждого неотлучно в кармане или в особых ножнах кинжала.

Обед почти никогда не обходится без вина; каждому подносится кубок. Даже переносчик тяжестей и нищий никогда не садятся без вина за свою скудную трапезу.

Старший в доме провозглашает здоровье всех присутствующих и отсутствующих, пьет за упокой умерших и, по обычаю, проливает при этом каплю вина на пол.

Прежде горячего подают большие куски говядины, сыр с зеленью, тешку, балык и овощи. Жирный бозбаш — суп с бараниной, приправленный маленькими кусочками курдючного сала, чихиртма — мучной бульон, или скорее соус, на масле с яйцами и нарезанной курицей, употребляются грузинами предпочтительно перед всеми горячими блюдами. Шашлык жарится во время самого обеда и подается в несколько перемен; плов едят в заключение обеда.

Растительная пища из зелени до чрезвычайности разнообразна. Из одного и того же материала приготовляется несколько разных блюд, приправляемых миндалем, изюмом, медом, шафраном, сушеным кизилом и прочими сластями и кислотами.

Всеми этими вещами, в компании и на воздухе, а не в сакле, где ему душно, грузин любить лакомиться. Вечно сонливый бичо (мальчик-слуга) не успевает в это время удовлетворять затейливым прихотям своего батони (господина). Музыка и пение более всего необходимы для туземца во время обеда. В антракте его он поет, выплясывает лезгинку, «искусно лавируя носками сапог между тарелок и бутылок». Если грузин обедает один, то и тогда поет, играет на дайре или чонгуре (особого устройства балалайка с медными струнами).

Вина во время обеда выпивается много, но грузины пьяны бывают весьма редко. «Здесь – от материнских сосцов прямо к лапке бурдюка» (кожаный мешок с вином). К вину привыкают с малолетства. В Кахетии, особенно обильной вином, часто мать не уложит спать ребенка, пока не даст ему выпить вина, «не свойственного его возрасту»; десятилетний мальчик легко отличает в вине примесь воды.

В этой благословенной части Грузии вино не ценится ни во что. Еще недалеко то время, когда жители, из лени ходить за водою, вином умывались, на вине готовили кушанье и вином обрызгивали пол.

На шумных грузинских обедах женщины не принимают участия; любезность и грация их в это время считается помехой. Женщины обедают отдельно, в стороне, не смешиваясь с мужчинами, и, случается, кутят на славу. В памяти многих жителей Тифлиса сохранилось, что лет двадцать тому назад «приводила в изумление одна женщина-грузинка, по имени Гука, вовсеувидение истреблявшая невероятное количество кахетинского». Весть о ней разнеслась по всему краю; отовсюду начали приезжать в город, чтобы посмотреть на диво, – одни из любопытства, а другие с целью поспорить в питье с необыкновенной женщиной. «Как нам известно наверное, – говорит очевидец, – соперник, однако же, не выискался в целой Грузии; да и едва ли была к тому физическая возможность. Гука пила вино зараз не тунгами, а ведрами, и ничуть не напивалась. Ведерную посуду она не иначе называла, как стаканом, а тунгу (5 бутылок) рюмкою; это даже вошло в пословицу, которую и теперь нередко слышишь в Тифлисе».

Затворничество женщин и отделение их от мужчин сообщало грузинским праздникам особый, своеобразный колорит. Как те, так и другие, кажется, не особенно сожалели о таком разделе и предавались увеселениям с полным энтузиазмом, особенно на свадьбах. В одном углу сакли кричат, поют и пьют мужчины; в другом – пляшут и также пьют женщины.

Одни молодые не принимают, по-видимому, никакого участия в общем веселье. Жених сидит безмолвно посреди пирующих. Подле него, под вуалью, молодая супруга, потупившая взоры. Случается весьма редко, что молодая съест что-нибудь, а то, по большей части, строго исполняет народный обычай.

– Жених не ест! – кричит один из гостей и обращает на это внимание тещи.

До сих пор плативший за всякий шаг жених, в свою очередь, ожидает теперь пирис-гасахенели — вознаграждения от тещи, которая подносит ему пару чулок, полотенце или что-нибудь в этом роде. Получив подарок, жених проясняется. На сцену являются турьи рога, огромные муравленые чаши с вином и прочие инструменты. Полная вином посуда переходит из рук в руки, при взаимных поздравлениях и пожеланиях.

– Удача царю и дружке, – произносят одни.

– Да будет удача! – отвечают другие, выпивая вино.

Веселая компания разгулялась, пир в полном разгаре…

– Толубаш, – кричат несколько голосов.

Начинается выбор толубаша – главы пира и блюстителя его законов. Он – представитель разгульного Бахуса, закаленная сталь в пирушках, пирвели-дардымани, то есть кутила.

Толубаш единогласно избран. Он одет в широкие шелковые шальвары, в щегольскую чеху, рукава которой закинуты за плечи; шея голая во всякую погоду. На нем высокая папаха, ухарски заломленная набекрень; носки сапог загнуты крючком кверху. Походка его медленная; движения исполнены сознания своего превосходства. Толубаш должен быть весел, беспечен, говорлив и остроумен. Кто не вырос в маранях (винные давильни и хранилища этого напитка), тот лучше не суйся в толубаши. Этого звания достигают только те, которые могут единовременно поместить огромное количество вина в своем желудке, те, которые потчуют гостей вином из стакана, а сами пьют из бутылки. Толубаш только тогда отдыхает на лаврах, когда все кувшины с вином, сколько бы их ни было, окажутся пустыми. Он пользуется деспотической властью над пирующими; каждый его тост – закон для всех остальных; все его требования должны исполняться беспрекословно. Он прикажет расстегнуть гулиспири – косой ворот рубашки – и раскрыть грудь: все исполнят его приказание.

– Ешь! – кричит он, разорвав руками курицу и бросая кусок ее соседу.

– Пей! – говорит он другому. – Пей, говорю, а не то вылью этот рог тебе на голову, – и действительно выльет, несмотря на то что рог этот вмещает в себе иногда полтунги, и нет никакой возможности его выпить.

Впрочем, кто не в силах выпить поднесенного ему вина, обязан, по обычаю, вылить остальное через голову. Не исполнивший же этого подвергается штрафу, обязывающему докончить недопитое и выпить еще столько же, хотя бы провинившийся оплошал и, клонясь к земле, пришел «в положение надутых бурдюков».

– Покойся, милый друг! – говорит такому толубаш. – Смерть есть начало бессмертия.

Вообще, во время кутежа грузины стараются угодить друг другу и поделиться, если не со всеми, то с соседом, каждым лакомым кусочком.

– Если только травой можно спастись, то ишаки первые вбегут в рай, – говорит толубаш, когда заметит, что кто-нибудь из гостей ест только одну зелень.

У толубаша пропали в шутку несколько бутылок с вином. Он вспоминает, что в некоторых селениях Кахетии женщины, у которых находится в плену кто-либо из родственников, носят платья наизнанку, пока не выкупят или не освободят из плена, – он вспоминает это и применяет этот обычай к своей личности.

– Вижу, что войско в ваших руках, – говорит толубаш, качая головой и хладнокровно выворачивая чеху наизнанку. – Но кто в нынешние кичливые времена поручится, что в рядах его стоят воины (то есть бутылки), в сердцах которых не остыла приверженность ко мне, ревностному сподвижнику своему. Они выжидают первого благоприятного случая, первого усыпления или оплошности неприятеля, чтобы выступить своей кровью за обиду моей славы.

– Ты хороший оратор, – заметил ему кто-то.

– Я учился риторике, – отвечает он, – из руководства к виноделанию и поощрению этой промышленности.

Выручив из плена бутылки, толубаш выпивает вино и перевертывает чеху налицо.

– Пейте летом больше, чем зимой, – советует он присутствующим, – для того чтобы внутренний жар равнялся внешнему; тогда только человек может избежать болезней, свирепствующих здесь обыкновенно в жаркую погоду.

Слова толубаша не действуют: гости пьют мало – он начинает сердиться.

– Господа, – кричит он, – вы обижаете хозяина! Плюйте ему в кувшины, если не нравится вам его вино. Вы выходите из повиновения. Если вы избрали меня в толубаши, то предоставьте пользоваться моими законными правами или умертвите меня, как изменника, – вот вам кинжал!

Обнажив кинжал, он подает его гостям.

– Солнце равно светит, – продолжает он, – и на умных, и на дураков, поэтому и мы должны равно пить. Стыдитесь, господа, не кровь, а молоко течет в ваших жилах. Пусть скажет каждый: робел ли кто при виде неприятеля? Или вы кувшины с вином приняли за вражье войско? Пейте, господа, спасайте Божий дар от порчи. Не для того вино дано человеку, чтобы обращать его в уксус… Я знаю ваше доброе сердце: вам трудно будет отказать моей убедительной просьбе…