Текст книги "Исходники"

Голова

– Ну что ж, и поели мы, и поговорили, – сказал Иуан в заключение их общей трапезы. – Если ты не против прогуляться, я могу показать тебе одно интересное место.

– Конечно не против, – ответил Мойсе.

И хотя его порядком клонило в сон, он все же не мог отказать своему новому знакомому. Они тронулись в направлении ближайшей пальмовой рощи. Поначалу едва различимая тропка вела чуть вверх, потом выровнялась. Шли они около получаса. Неожиданно тропинка резко свернула – прямо был крутой склон, почти обрыв. Внизу под ним виднелся огромный камень, утонувший в земле. Обходя обрыв, Мойсе спустился вслед за Иуаном – и оказался около гранитной головы, которую он сверху принял за валун. Рядом с головой пробивался родник. Иуан набрал в ладонь воды и отпил из источника. Мойсе последовал его примеру.

Иуан заговорил:

– Ты, наверное, слышал, Мойсе, о великом разливе, затопившем многие земли. Хапи разлился, как великое море, и вышел из своих берегов. Его волны сносили все на своем пути: не уцелело ни одной постройки первых царей, их статуи были повержены. Лишь пять Больших Меру на Западе Солнца устояли. Лицо одного из Великих ты видишь сейчас перед собой.

– А как его звали? – спросил Мойсе.

– Мы не знаем его имени – оно скрыто в земле, – отозвался Иуан.

– Так давай откопаем его! – с наивной юношеской горячностью сказал Мойсе.

В ответ Иуан усмехнулся:

– Посмотри, какая у него голова! Представляешь, какого размера тело? К тому же не стоит тревожить дух древнего владыки. Довольно того, что он дает нам эту воду. Кстати, она обладает силой, и ты скоро это почувствуешь.

Мойсе и правда ощутил необычную бодрость в теле. Усталость от пешего перехода полностью исчезла, а вместо нее появилась приятная дрожь, подмывающая бежать, как носятся маленькие сорванцы.

– С некоторых пор, – продолжал Иуан, – ко мне стали приходить люди за советом. Они жалуются на болезни и немощи, на бедность и напасти… Здесь я нахожу ответы на многие вопросы. Одна голова хорошо, а две – лучше.

Мойсе улыбнулся, но тут же сделался серьезным и предложил:

– Может быть, спросим у него, что мне теперь делать, куда идти?

– Спрашивай!

Мойсе посмотрел в каменные глаза головы и мысленно задал свой вопрос. Прошло какое-то время. Иуан обратился к Мойсе:

– Молчит?

– Молчит…

– А куда смотрят его глаза?

– В небо.

– В какую сторону?

– На восток.

– Ну вот, а ты говоришь – молчит. Иди на восток и обрати свои мысли к небу. Утром отправишься в путь.

Мойсе поднял голову. Солнце уже клонилось к закату, до темноты оставалось чуть больше часа. Нужно было спешить. Обратный путь показался ему много короче. Так всегда бывает.

Когда они вернулись в хижину, Мойсе без сил повалился на грубо сколоченную кровать, на которую указал ему Иуан, и мгновенно уснул. Старик же зажег масляную лампу и принялся собирать Мойсе в поход.

Для начала он принес из клетушки, служившей ему складом, корзину с лямками. В нее уложил бутыль с водой, искусно сделанную из плода вроде тыквы, положил хлеб, немного соли, несколько вяленых рыбин, какой-то пахучей травы, мешочек сушеных фиников, нож и пузатое стеклышко для разжигания костра. Удовлетворенно выдохнув: «Ну вот», – Иуан задул лампу, взял теплую накидку и вышел из хижины.

Спать он улегся в своей лодке, завернувшись в плотную накидку, когда-то давно сотканную его женой. Сияли звезды, Хапи катил свои волны к далекому морю, а Иуан думал, что вот так однажды он ляжет в эту же лодку, и воды небесной реки вынесут ее в море вечности, где он обретет покой и забвение.

Пустыня

Утром Мойсе проделал вчерашний путь до Головы и, постояв около нее, двинулся дальше. По едва заметной тропе он выбрался к окраинам великого города Эн – обители священников и мудрецов, которым открыты все тайны неба и земли. Дорога в город была ему заказана: его могли схватить воины Патипара. Хотя времени прошло не так много, рисковать не имело смысла, тем более что все необходимое для дальней дороги у Мойсе уже было. Он пошел на восход Солнца, оставив великий город по левую руку.

Проходя небольшую рощицу пальм, Мойсе обнаружил маленький храм – священное место памяти некоего знатного человека. А вот и сам хозяин. Гранитное изваяние, которое даже на корточках возвышалось на два человеческих роста, выглядело почти живым, словно бы плоть только что окаменела, встретив лучи восходящего солнца. На правой ноге его был вырезан нож и змея в короне, а на плечах – овалы с именем «Великий Смотрящий города Эн». Мойсе засомневался, правильно ли прочел иероглифы старого написания: «Смотрящий» или «Видящий»? «Интересно, что видит каменный смотрящий?» – подумалось ему.

До самого горизонта перед Мойсе расстилалась пустыня. Песок и мелкие камушки шуршали и скрипели на разные лады под ногами. Небо было чистым, ни облачка. Мойсе шел, уставившись в линию горизонта, как это делают мореходы, чтобы бороться с морской болезнью. Вскоре он почувствовал болезнь пустынную: жажду. Воды у Мойсе было не много, и он решил ее экономить. Постепенно все мысли оставили его ум, который наполнился созерцанием бесконечного синего неба и серовато-желтой равнины и хрустом камушков о песок.

Когда жажда стала донимать, Мойсе достал флягу Иуана и сделал небольшой глоток. Еще Иуан сказал, что, если взять в рот гладкий камушек и гонять его туда-сюда, будет меньше хотеться пить. Так он и сделал.

Солнце пришло к полудню. Становилось жарко. Следовало передохнуть. Осмотревшись, Мойсе выбрал крупный камень неподалеку и принялся устраивать возле него укрытие. Откопал, насколько это было возможно, яму в песке – песок в глубине был не таким горячим, как на поверхности, а камень давал тень. Прислонившись к камню, Мойсе достал из корзины флягу и сделал небольшой глоток.

«В первый день ничего не ешь, – говорил ему Иуан, – воду пей маленькими глотками, береги ее. Без воды – смерть». Мойсе запомнил эти его слова.

На жаре его разморило, и, привалившись спиной к камню, Мойсе задремал.

Проснулся он, когда Солнце уже клонилось к западу. Руки и ноги налились тяжестью, во рту все пересохло. В эту минуту, словно камень с неба, поразила Мойсе тяжелая удушливая мысль, которая заставила кровь прилить к голове.

«А вдруг я его убил?» – подумал он. Осознание того, что он стал подлым убийцей, – опозорил своего отца, поразил сердце матери, погубил возлюбленную, – достигло такого накала, что Мойсе застонал. Он подумал было вернуться, чтобы сдаться и погибнуть вместе с Меританейт.

Мойсе лежал долго, потом все же приподнялся, отхлебнул из фляги и с трудом встал на ноги. Нужно было идти. Он поднял с земли корзину, влез в лямки и поудобней устроил ее на спине. Снова захрустели камушки под ногами.

Чтобы не сбиться с маршрута, Мойсе решил останавливаться через определенные промежутки времени и, втыкая нож в песок, смотреть, куда указывает тень. Солнце на юго-западе, тень ложится на северо-восток, значит, ему брать правее.

Где-то рядом петляла дорога, едва заметная среди камней, но ему нельзя было приближатьсяк ней. Именно по этой дороге помчатся гонцы Патипара – известить дальние гарнизоны о розыске опасного преступника, врага Великой Пчелы и кеметского народа.

Мойсе шагал и шагал. Через какое-то время он с досадой обнаружил, что в кровь сбил ноги. Кожа на ступнях от жары сделалась влажной и рыхлой, и кожаные ремешки его обуви стерли ее до мяса. Тогда Мойсе с благодарностью вспомнил Иуана, который дал ему какую-то траву и сказал, что она заживляет раны, если ее хорошенько разжевать и приложить к больному месту.

День шел к концу, и это радовало: Мойсе не привык к таким дальним переходам. Зная, что вечер не будет долгим, и Солнце нырнет во мрак ночи, точно отчаянный паренек с обрыва, он принялся высматривать место для первой ночевки в пустыне. Взгляд Мойсе остановился на небольшом кустике, каким-то чудом произраставшем в этом царстве песка и камней. «Хоть какая-то жизнь», – подумал Мойсе, и ему даже захотелось поговорить с этим кустом.

Неожиданно для себя он произнес:

– Ты совсем один, как и я, в этой пустыне. Я посижу тут с тобой…

«Ну вот, я уже с кустами разговариваю», – подумал он про себя при этом. И в тот же миг словно тысячи иголок пронзили его тело. Голова закружилась, и тонкая струйка холодного страха стекла между лопаток. Это не он разговаривал с кустом! Это бесплотный дух, о которых рассказывал Иуан, сказал в голове Мойсе:

– Ты совсем один, как и я, в этой пустыне. Я посижу тут с тобой…

Мойсе обвел взглядом песок вокруг и прошептал:

– Будь со мной, дух пустынный. Ты ведь не причинишь мне вреда?

Дух молчал. Так прошло несколько минут. Мойсе успокоился и понял, что не боится: страх ушел.

Склонившись к кусту, он потрогал его сухие ветки и короткие плотные листики, снял свою коробушку со спины и присел. Глотнул воды. Отщипнул немного рыбьего мяса и с удовольствием его съел. Потом достал траву и принялся жевать ее, готовя целебную мазь для своих стертых ног. Хорошо пережевав горькую, но приятно обжигающую язык траву в кашицу, он сплюнул ее на ладонь и аккуратно размазал по ногам там, где с них сошла кожа. Мазь сильно защипала поврежденные места, и Мойсе поморщился.

Тем временем Солнце легло на горизонт. Небо окрасилось непередаваемыми закатными оттенками. С чем можно сравнить краски заката? С губами девушки, с ягодами, с лепестками цветов? Можно. Но есть в закатных тонах что-то непередаваемое, невыразимое, неописуемое словами, неземное. В какой-то миг Мойсе показалось, что он слышал звук, похожий на выдох со стоном: «О-м-м…»

«Вечерний стон», – родились в голове Мойсе странные слова.

Тьма быстро заполнила небосвод, накатывая с востока и зажигая звезды. Сначала проступили самые яркие. Вслед за Солнцем устремилась за край неба ярчайшая из всех звезд – Вечерняя. У Вечерней звезды есть сестра-близнец – Утренняя, такая же красавица.

Мойсе вдруг подумалось: вот бы взять в жены сестричек-близнецов. «И двойной красотой был бы окружен», – всплыли в его памяти слова песенки, которую они, бывало, распевали с друзьями.

Размечтавшись, Мойсе решил поскорей выбраться из проклятой пустыни – и тут же приуныл, понимая, что ему еще идти и идти. Он снова уставился в небо, завороженный россыпями золотого песка и камней. Здесь песок и камни серые, а там – золотые. Бесконечная пустыня золотого песка и камней.

Ему сделалось жутко от мысли, какая бездна расстилается перед его взором. Если земная пустыня непременно должна кончиться у далекого моря, то где кончается пустыня небесная? «Должно быть, там есть небесное море», – подумал Мойсе. Эта мысль его утешила и порадовала. Не бывает же бесконечных пустынь! А вдруг бывают? Вдруг он никогда не дойдет до края этой пустыни? Нет. Иуан сказал, что в семи днях пути на восток лежит море. Иуан не мог его обмануть. Он хороший человек.

Ночь не была угольно-черной: на востоке взошла Луна. Она была не совсем круглой, но сияла по-прежнему ярко, затмевая собой свет многих звезд. Заметно похолодало. Хорошо, что Иуан дал ему свою накидку. Мойсе закутался в нее с головой, повернулся на правый бок и закрыл глаза. И… полез на ограду дома Патипара. Мойсе отметил, что ограда почему-то стала выше. Вскинул руку, подтянулся, переставил ногу; еще, еще. Вдруг нога соскользнула, и Мойсе сорвался вниз. Сжался в комок в ожидании удара о землю… и проснулся! Так бывает, когда засыпаешь. Он вздохнул и снова отправился на ту сторону, где его ждали духи предков и какой-то чудак Дрёма, который бродит по ночам и пугает людей.

Проснулся Мойсе от холода, весь дрожа. Должно быть, дело шло к утру, хотя Мойсе еще не научился определять время по звездам. Пришлось подняться и подвигаться. Несколько раз Мойсе присел, помахал руками. Только сейчас он заметил величественную картину: небесный Хапи низвергал свои воды за горизонт! Это было незабываемо.

Луна клонилась к западу, значит, идти надо было в противоположном направлении.

Вскоре ожидания Мойсе оправдались: та сторона неба, в сторону которой он направлял свои стопы, начала светлеть и едва заметно зардела. Шаг за шагом Мойсе уходил в размышления. Утренняя прохлада, восходящее Солнце – все казалось незнакомым, нереальным, волшебным наваждением. Хотелось тряхнуть головой, зажмуриться и… оказаться дома, услышать голос матери, почувствовать запах хлеба с кухни. Но нет. Вокруг был только песок.

Когда-то, по словам Ааре, его отец ходил в ливийскую пустыню за стеклом, невесть откуда взявшимся посреди песков. На обратном пути их застигла песчаная буря, и почти весь отряд погиб. Отец Ааре вернулся и рассказал сыну, каково это – идти, не видя света белого, на восток, на восток, туда, где дом, где семья, где живут люди, – «как одержимый, идешь на восток, и не видно дороги, лишь стекло да песок».

Солнце сияющей каплей отделилось от укрытого бурой дымкой горизонта. Небо приобрело серо-голубой оттенок. «А вдруг я его убил? – продолжало стучать в висках Мойсе. – А Меританейт? Что сделал с ней Патипара? Как случилось, что раскрылась их тайна? Должно быть, служанка выдала. Эти рабыни только с виду покорны. В душе они таят злобу и обиду».

Мойсе был прав. Совсем юными девицами, можно сказать, детьми рабынь – военную добычу – привезли их в чужую страну. Дорогой многие из них становились потехой в грязных солдатских руках. По прибытии их выставляли на продажу на невольничьем рынке. Красивых выкупали для пополнения гаремов знатных людей. Кто-то попадал в ученицы при Доме Асет. Их готовили для участия в праздниках плодородия, все ритуалы которых в конце концов сводились к безудержным совокуплениям с поклонниками богов.

Мойсе вспомнил Асти. Она была жрицей высокого посвящения в Доме Асет. «Настоящая ведьма», – подумал Мойсе, и его передернуло. Сколько несчастных девушек прошло через ее руки. Ему вдруг стало обидно: почему прекрасные юные девушки становятся вещью на потеху богатым и знатным? Только потому, что так заведено испокон веков?

Тут Мойсе вспомнил горячее упругое тело Асти, ее поцелуи и ласки и мгновенно переменился в отношении к ней. Это она утешила его в минуту уныния и тоски. Это она дала ему надежду быть с Меританейт. Это она толкнула Меританейт в его объятия. Нет. Она не виновата в том, что случилось. Это он сам. Он во всем виноват. Ему и отвечать. Перед Патипара, перед родителями, перед богами наконец. И снова Мойсе чуть было не повернул назад, но быстро опомнился, поняв, что Патипара его попросту убьет, раздавит, как жука.

Хрусть! Что-то хрустнуло под подошвой Мойсе. Он поднял ногу. Скорпион! Упругое некогда тельце потеряло прижизненную форму, вытекшая жидкость стала комочком песка. «Он ведь мог меня укусить, – подумал Мойсе. – Это верная смерть. Так, по крайней мере, говорила мать». Все внутри у него оборвалось. Пот выступил на лбу. Мойсе уселся на землю. В этот момент ему показалось, что на него кто-то смотрит. Он оглянулся по сторонам, но никого не увидел. «На аспида и скорпиона наступишь без вреда», – пронеслось в его голове. Мойсе понял, что дух, посетивший его у куста, снова рядом. Это он спас Мойсе от укуса!

Мойсе поднялся с земли и, раскрыв ладони к небу, вслух произнес:

– Благодарю тебя!

На мгновение ему стало жаль скорпиона, чья жизнь оборвалась: быть может, он подумывал обзавестись семьей. Быть может, в норке его ждала любимая с детками. Мойсе склонился над тельцем скорпиона, и слезы навернулись ему на глаза. Он поймал себя на мысли, что жалеет врага – того, кто мог причинить ему боль или даже убить своим ядом.

Мойсе вспомнил, как однажды сидел возле Дома Пта. Служба заканчивалась. Вдруг он увидел, как к его ногам ползет маленький жук – черная спинка с зеленоватым отливом. Очень красивый.

Мойсе принялся с ним играть: перевернет палочкой и смотрит, как тот силится вернуть себе прежнее положение, беспомощно перебирая ножками. Мойсе снова поставит его на лапки, но убежать не дает.

Вдруг откуда ни возьмись – нога! Хрясь – и раздавила жука. Мальчишка-сорванец подкрался незаметно. Мойсе возмутился:

– Ты что делаешь?! Он же живой!

– Он ядовитый, – ответил малец и зашагал прочь.

Мойсе было жаль жука. Тогда он очень разозлился на мальчишку. Теперь же Мойсе был рад, что дух пустыни избавил его от смерти.

Солнце поднималось все выше и стало припекать. Пора было искать укрытие. Но нигде его не было. К тому же Мойсе обнаружил, что воды осталось совсем чуть-чуть. Иуан сказал, что в одном дне пути по дороге, идущей к морю, есть Первый колодец. Там можно будет набрать воды.

Всего таких колодцев три. Мойсе приходилось слышать на базаре песню караванщика про три колодца на восточном пути, что-то вроде: «Три колодца, три колодца, мы устали от солнца». Хорошо было бы найти этот колодец.

Но что, если Патипара уже послал за ним конных воинов? Наверняка они поджидают его там. Кровь бросилась в голову Мойсе, когда он подумал, что может быть отрезан от воды. Он не знал, сколько сможет прожить без питья. Идти до следующего колодца? Но и там может появиться засада, пока он дойдет. Да без воды туда и не добраться. Мойсе чуть не заплакал. Однако собрался с духом и решил переждать дневную жару. Но где?

Да вот хотя бы под этим небольшим кустом, который Мойсе увидел чуть в отдалении. Он почти бегом направился к кусту. Подойдя, снял корзину со спины, разгреб раскаленный верхний слой песка, подложил под голову накидку и прилег в редкую тень одинокого кустика. Усталость быстро сморила его.

Во сне снова была Меританейт. Они стояли на пороге дома Асти. Он собирался уходить. На прощанье Меританейт поцеловала его в губы. Мойсе ощутил их сладкий вкус – и не смог оторваться. Снова и снова целовал их, чуть сдавливая своими губами нижнюю губку Меританейт. Потом провел рукой по ее волосам. Какие жесткие и упругие пряди! Он снова и снова гладил их, закрыв глаза. Да и не было смысла поднимать веки: лицом к лицу не видно лица. Когда же Мойсе, сожалея о том, что невозможно остановить время, отстранился от Меританейт и открыл глаза, то увидел перед собой Асти.

От неожиданности Мойсе вскрикнул и проснулся. Сердце его гулко билось в груди. Очень хотелось пить. Он отхлебнул маленький глоток из фляги, повернулся на бок и снова уснул, теперь уже без сновидений.

Прошла, должно быть, пара часов, и Мойсе проснулся. Некоторое время лежал в истоме, ослабившей во сне все его тело. Потом поднялся, встряхнулся и решил двигаться дальше. Но как выйти к колодцу? Этого он не знал.

Пошел наугад, оглядывая местность перед собой. Перейдя небольшое возвышение, он спустился вниз и понял, что стоит в русле высохшей реки – высохшей очень давно, еще в незапамятные времена. Должно быть, Хапи, разливавшийся от моря до моря, оставил, возвращаясь в границы берегов, множество своих детей – речек, речушек и ручьев повсюду.

Со временем все они пересохли. Пустыня вернула себе свои владения. Однако глубоко под землей, точнее, под песками, сохранились тени высохших рек, их прохладные и живые души. Где-то в низине такого русла и мог располагаться колодец. Мойсе направился в ту сторону.

Идти пришлось довольно долго, но как же было отрадно увидеть оправдание своим надеждам! Одинокое дерево и сложенная из камней стенка указывали, что колодец здесь в самом деле есть.

Колодец в пустыне – это совсем не то, что колодец в вашем дворе. Колодец в пустыне – это символ жизни, образ мечтаний и снов путника, а порой и спасение от смерти.

Дома у Мойсе тоже был колодец во дворе, но иногда они с матерью ходили по воду за город, к роднику. Мойсе было лет пять или шесть от роду, но он чувствовал себя мужчиной, когда вешал на плечо тяжелые мехи с родниковой водой.

Он любил эти походы на закате дня. Когда все домашние дела были сделаны, ужин приготовлен, скотина накормлена, мать выкрикивала его имя и звала сходить на родник. Он тут же бросал свои мальчишечьи дела и бежал к ней. Мать брала большой кувшин, а на сына вешала мехи для воды – их было легче нести, и они не спеша шли к краю города.

Вот уже последние дома. Впереди, чуть под гору, – роща. Тропинка вьется и исчезает среди деревьев. Солнце по правую руку клонится к закату. Ближе к роще ощущается исходящая от нее прохлада.

Они с матерью подходят к роднику, обложенному камнями. Там уже стоит очередь из горожан, тоже пришедших «за водичкой». Очередь движется быстро – напор воды хорош. Люди переговариваются вполголоса. Громко говорить здесь не принято – дух родника может рассердиться и не дать воды или сделать ее горькой. Такое уже бывало.

Вот и их очередь подходит. Мать наполняет мехи водой, и Мойсе с гордостью водружает их на плечо, стараясь показать всем, что он сильный малый. Мамин защитник и страж.

Как-то Мойсе спросил по малолетству: «Мама, когда я вырасту, я смогу на тебе жениться?» Саламит засмеялась: «Что ты, глупый! Так не бывает. Что только у тебя в голове?!»

Она водружает кувшин с водой себе на плечо, отчего фигура ее выглядит особенно грациозной, и неспешно идет обратно к городу, Мойсе – за ней…

Воспоминания эти живо пронеслись в памяти Мойсе. Он глубоко вздохнул и огляделся в поисках возможных преследователей. Поблизости никого не было.

То, что он издалека принял за колодец, оказалось невысокой оградкой, грубо сложенной из камней. Она по кругу охватывала площадку, посреди которой в земле была пробита треугольная дыра. Края и стены дыры были выложены гладко обработанными прямоугольными камнями, так плотно подогнанными друг к другу, что лезвие ножа не проникло бы в стык.

Вниз вела лестница из камней, отесанных столь же гладко. Выполнена она была с величайшим старанием и точностью, необъяснимой для такого незатейливого сооружения. Мойсе снова огляделся – по-прежнему никого.

С трепетом Мойсе спустился по гладким, ровным ступеням в прохладную глубину колодца. Свод над лестницей, ведущей вниз, выглядел как ее зеркальное отражение: такие же ступени, только на потолке. Короткий коридор вел к круглому отверстию с водой. Сводчатый потолок был выполнен в том же стиле, что и стены лестницы – продолговатые блоки, безупречно подогнанные друг к другу, образовали идеально круглый купол.

Черная блестящая поверхность воды была неподвижна. Мойсе замер на минуту, завороженный зрелищем нетронутой водной пленки. «Интересно, глубоко ли там? – подумалось ему, и тут же стало страшно: – А ну как оттуда выскочит кто-нибудь?»

Про себя Мойсе усмехнулся своим нелепым страхам. Он склонился над водой и погрузил туда свою флягу. Фляга быстро наполнилась водой, под конец фыркнув остатками воздуха, и Мойсе заторопился наверх.

Быстро взлетев по ступеням, он осмотрелся и зашагал в ту сторону, откуда пришел, – вверх по руслу высохшей реки. Дойдя до места, где ему пришлось сойти со своего маршрута, Мойсе опять повернул на восток и продолжил свой путь. «Как одержимый, идешь на восток, – крутились в его голове строчки, – а вокруг все пустыня, а вокруг все песок».

Бесчисленное количество шагов привело его к концу второго дня путешествия – точнее, бегства. Можно ли назвать путешествием побег? Вряд ли. Путешественник идет за новыми впечатлениями, встречами, приобретениями, может быть, даже за богатством идет, и это все в надежде вернуться к своим родственникам и знакомым, к привычной жизни. Беглец же думает только о том, чтобы не оказаться схваченным. И уж точно он не собирается возвращаться туда, откуда пришел.

Сумерки спустились, словно черная птица осенила пустыню своими крыльями. Мойсе выбрал место для ночлега, перекусил немного, хотя есть очень хотелось. Еду, как и воду, нужно было экономить.

Сон быстро пришел к нему, но и во сне Мойсе продолжал шагать и шагать по песку. Однако во сне пустыня преобразилась. Не было видно горизонта, и небо скрыла серая мгла. Невозможно было разглядеть хоть что-то. Ноги начали наливаться свинцом, каждый шаг давался с трудом. Наконец силы покинули Мойсе. Он словно врос в песок.

Вдруг в мареве тумана проступили две крупные фигуры. Они приближались с правой стороны. Мойсе испугался, но двинуться с места не было никакой возможности. Приближаясь, фигуры становились все больше и больше. К счастью, направлялись они не к Мойсе и, скорее всего, не видели его.

Когда они оказались на расстоянии примерно двадцати шагов, Мойсе разглядел путников. Одной из фигур оказалась худая старуха с длинными седыми волосами, одетая в серый балахон. Ее обнаженные руки с дряблой обвисшей кожей были согнуты в локтях, кисти рук цеплялись за пояс. Вторым был мужчина в таком же балахоне, худощавый, но крепкий, широкоплечий и, судя по осанке, молодой. Он опирался на посох и вышагивал царственной походкой.

Мойсе поразил рост этой пары. Оценив расстояние, он-прикинул, что путники, должно быть, втрое выше его. Откуда в этой пустыне взялись великаны? Мойсе читал о них в древних свитках, но не думал, что они существуют на самом деле. Так, оторопев, он и проводил взглядом страшную пару, потом опустился на колени и потерял сознание – уснул.

Это был сон во сне. В нем Мойсе стоял на холме и видел город с гигантскими храмами и маленькими домами. Люди шли по улицам, быки тащили повозки. Внимание его привлек человек огромного роста, который вышел из ворот храма и, указывая рукой на горизонт, закричал громовым голосом. Мойсе посмотрел в ту сторону, куда указывал великан, и ужаснулся: стена воды катилась от края земли – и через несколько мгновений накрыла город. Еще через мгновение вода поглотила всю округу и холм, на котором стоял Мойсе. Он оказался в темной холодной воде – и проснулся.

Было холодно. Когда Мойсе поднялся с земли, дрожь накинулась на него в полную силу. Нужно было согреться. Он помахал руками, хлопая себя по спине, несколько раз присел. Есть не стал, только глотнул воды. Вода слегка горчила. Вскинув свою полегчавшую корзину на плечи, Мойсе зашагал в ту сторону, где едва-едва начал светлеть горизонт.

В его памяти еще витали тающие, точно дым от потухшего костра, образы сновидений. Старуха и ее сын – так подумал про них Мойсе, – не выходили у него из головы. «Быть может, это души древних великанов скитаются по пустыне?» – размышлял он.

В школе учитель рассказывал им, будто бы в прошлом жили на кеметской земле люди гиганского роста. Они построили великолепные храмы, в которых обычные, маленькие люди поклонялись им как богам, и вырезали из камня свои статуи в полный рост. Потом случилась беда – Хапи разлился от моря до моря, и земля тряслась несколько дней подряд. Не осталось ни одного уцелевшего здания. Многие статуи пали. Лишь гигантские Меру на краю Западной пустыни стояли нетронутыми. С них лишь местами сорвало облицовку. Великаны же погибли все до одного. Позже, когда Хапи вернулся в берега, на смену погибшим пришли предки кеметян. Они с ужасом взирали на картины гибели и разрушения. Великанов они прозвали исполинами, или Сынами Погибели. Их останки кеметяне находили тут и там, а найдя предавали огню, чтобы лишить исполинов возможности возродиться в прежнем облике, ибо слава об этих людях была дурная.

Будучи искусными камнерезами, великаны владели и таинством цветной росписи стен. В подземных сооружениях кеметяне находили множество хорошо сохранившихся рисунков, которые рассказывали о магических ритуалах и церемониях, совершавшихся Сынами Погибели. Вся их жизнь состояла из череды магических обрядов.

Мойсе однажды довелось увидеть изображение сцен поклонения женскому и мужскому началу. Разглядывая их, Мойсе испытал неодолимое желание немедленно оказаться в объятиях женщины. Сердце его начало биться необычным образом – тяжело и вязко. Скулы пришли в движение. Он выбежал на поверхность из подземелья, хватая ртом горячий воздух дня.

В смятении чувств он тогда впервые пошел в квартал, где жили служительницы Дома Асет, но постучаться в двери ни к одной из них так и не решился. Ходил как помешанный от одной двери к другой, протягивая руку к кольцу на двери – и тут же ее отдергивая. Наконец плюнул с досады и побежал домой. Прибежав, бросился чуть не плача на свою постель и так лежал, глядя в потолок, пока сон не сморил его.

Сейчас, когда жизнь Мойсе круто изменилась, он начал вспоминать, с чего все началось, разматывая события последних месяцев, как клубок. Точнее, как рыболовную сеть. Почему сеть, а не нить? Потому что много разных ниточек с узелками поступков разных людей пересеклись и связались, сплелись, перепутались – и определили жизнь Мойсе в его сегодняшнем дне. Что с ним будет завтра, он не знал, но надеялся, что будет жив и завтра, и послезавтра. Ему бы только дойти. Только бы дойти до края пустыни, до берега Восточного моря.

Сожаление стиснуло грудь Мойсе. Не сбеги он с занятий, не оказался бы в Доме Пта и не встретил бы Меританейт. Не оказался бы в объятиях Асти, не взял бы нож у Ааре… Теперь уже ничего не изменишь. Прошлое не изменить. Или все-таки можно?

Если думать о прошлом иначе… Раз так все случилось, значит, был в этом какой-то смысл.

Быть может, судьбе было угодно, чтобы он, Мойсе, оказался сейчас в этой пустыне, один на один с… Он поднял глаза к небу.

«Только ты и я», – прошелестело в голове Мойсе. «Что, если это бог пустыни Сет?» От этой мысли Мойсе стало дурно. Ведь Сет мстил Усиру за измену жены, Небитхат. Если Патипара произнес проклятия в Доме Сета, ему, Мойсе, – конец. Сет погубит его в этой пустыне. «И поделом мне, – с горечью подумал Мойсе, – соблазнителю чужой жены, убийце…»

Чувство одиночества и страха навалилось на него всей тяжестью. Слезы навернулись ему на глаза, отчего пустыня на мгновение исказилась, налилась сияющими каплями – и рассыпалась на мелкие и мельчайшие осколки, снова обратившись в песок и камушки до самого горизонта.

Становилось жарко, и пора было делать привал. Найти подходящий куст оказалось не так-то просто. В поисках пришлось пройти еще порядочное расстояние, так что тень Мойсе ползла уже у самых его ступней. Наконец укрытие было найдено, и он повалился на песок. Нужно было поспать, чтобы набраться сил.

Сон пришел быстро. Во сне кто-то звал его: «Мойсе! Мо-о-ойсе!» – так ему казалось сначала. Потом он понял, что голосов было два, и они не звали его, а спорили между собой. «Мо-о-ой», – завывал один голос. «Мо-о-ой», – вторил ему другой.

Мойсе стало страшно. Он хотел подняться и оглядеться, но словно бы кто-то навалился ему на спину и не давал пошевелиться, тело не слушалось его. Он дернулся изо всех сил – и проснулся. Так бывает, когда засыпаешь. Не спишь, не спишь, потом вдруг дернешься всем телом – оказывается, ты уснул. Особенно сильное впечатление на окружающих это производит, когда ты засыпаешь на занятиях в школе.

С Мойсе это происходило не единожды. Как-то раз выдался особенно жаркий денек. В комнате для занятий учеников по какой-то причине было больше, чем обычно. Должно быть, учитель по классу каллиграфии не пришел, и группы объединили. Шел урок стихосложения и гимнотворчества. Учитель чертил на стене иероглифы, а потом ритмически пропевал их низким завораживающим голосом. Глаза Мойсе стали слипаться. Поначалу он крепился и сдерживал отяжелевшие веки. Но вскоре бороться с этим ощущением стало совершенно невозможно. Однако клевать носом на глазах учителя он не мог себе позволить. Пришлось смешно таращить глаза и морщить лоб.