Текст книги "Исходники"

Опытный воин Забей, войдя в палатку вождя, приказал искать тайники. Вскоре на свет были вытащены корзины с золотыми украшениями и мешочки из бычьей кожи с драгоценными камнями – многолетние накопления меликитян.

Довольные и радостные, возбужденные победой, люди Мойсе продолжили свой путь по долине.

Гора

Три дня шли они на восток, и путь их стал отклоняться к югу, потому что прямо на восток стеной встали скалы. И пришли они к высокой горе.

– Поднимемся на гору, – предложил Забей Мойсе, – посмотрим, не видно ли конца нашему пути?

– Останься с людьми, – ответил Мойсе, – я схожу один.

– Как скажешь… – откликнулся Забей. – Но я бы не пошел туда один.

– Почему? – спросил Мойсе.

– Опасно одному карабкаться по камням, – пояснил Забей.

– Не опаснее, чем перейти море посуху и в одиночку пересечь пустыню, – парировал Мойсе.

– Да, – улыбнулся Забей, – я и забыл, что ты опытный странник.

Мойсе взял посох, Иуанову накидку, продуктов на день пути и начал свое восхождение на гору. Поначалу путь был пологим и гладким, но ближе к вершине он становился все круче. Под конец Мойсе пришлось карабкаться по огромным камням. Он ругал себя за то, что не дождался следующего утра, но уж очень хотелось ему увидеть восход Солнца, стоя на самой вершине этой горы!

Ночь застала его уже на вершине. Небо застилали тучи, и звезд не было видно. Ветер срывал накидку с плеча Мойсе. Было очень холодно.

«И это пройдет, – думал про себя Мойсе, – не впервые это со мной». Кое-как он устроился между камней и попытался уснуть. В одно из мгновений тучи разбежались, и появилась полная Луна. На миг камни озарились холодным светом – и снова погрузились в непроглядную темноту. Где-то там внизу теплились костры его семьи, близких, прочих людей, доверивших ему свои жизни. В эту минуту Мойсе понял, что навсегда потерял себя: его собственная жизнь разбилась на множество осколков и теперь принадлежала каждому мужчине, женщине, ребенку – всем тем, кто ждал его там, у подножия горы.

Сон пришел неожиданно. Ему снилось, что наступило утро, и он спускается с горы, а следом за ним идет Некто. Поступь последнего так тяжела, что гора сотрясается под нею, и камни срываются со своих мест. Но как Мойсе ни оглядывался, никого за собой не видел. Это было очень странно и страшно. Когда Мойсе пришел в стан к людям, те встретили его удивленными взглядами, направленными поверх его головы. Страх застыл на их лицах. Мойсе хотел оглянуться, но не смог – шея не поворачивалась. Он приложил усилие, чтобы обернуться, и проснулся – шея затекла в неудобном положении.

В небе появились едва различимые признаки рассвета. Мойсе вскочил и обратил свой взор на восток. Ночью тьма едва рассеивается зыбким светом Луны и звезд; много часов продолжается танец звезд над бездною мрака.

Утром же краски быстро сменяют одна другую. Мойсе с восхищением смотрел, как из черноты проступают вершины гор и разгорается алым горизонт. И вот уже золотой сияющий диск Солнца выплыл в лазурь наполняющегося светом неба. Облака ушли, горизонт очистился. Открылась даль, и Мойсе увидел путь. Путь домой. Сердце заколотилось. Он быстро оглянулся на долину, вздохнул и начал спуск с горы.

Однако, попрыгав по камням и едва не сорвавшись в пропасть, Мойсе понял, что вчера шел не этим путем. Он взял правее. Поскользнувшись на мелких камушках, Мойсе, чтобы не упасть, пробежался вниз по склону – и с разгона врезался в скалу, слегка отбив руку при этом. «Ас-с-с», – зашипев, поморщился он от боли.

Тут он увидел груду камней, явно рукотворную. Камни образовывали небольшой купол над крошечной расщелиной, в которой едва бы мог поместиться один человек. Чей-то костер оставил темный след на каменистой почве возле нее. Мойсе заглянул в пещерку. На ее стенах были искусно вытесаны гладкие прямоугольники, изрезанные древними кеметскими письменами, уже вышедшими из употребления.

Мойсе с трудом разобрал надписи. Все они содержали значок «нет», всего сорок две надписи. Он смог прочесть только десять из них. Смысл остальных терялся. Мойсе пытался понять смысл написанного, но получалась ерунда вроде: «Дым-дым, я не вор, я… (чего-то там)… не ел» или «Я не рыжий, я не убивал своего деда».

Десять строк врезались ему в память, особенно первая: «Я не ведал богов, кроме…», и далее следовал значок имени, но самого имени не было. Читая эти надписи одну за другой, Мойсе словно перечитывал историю собственной жизни: «Я не брал пива из соседского погреба»; «Я не спал с женою мужа иного»; «Я не огорчал до слез отца и мать»; «Я не причинял увечий служителям правды».

Слезы выступили на глазах у Мойсе. Он развернулся и зашагал прочь от этого места. Слова, вырезанные в камне сотни лет назад, вновь ожили и зазвучали в его голове.

Спустившись с горы, он застал группу кеметян, которые, привязав к шесту круглое золотое блюдо, распевали гимн Ра:

– Солнечный круг, небо вокруг… – хором тянули они.

Песня оборвалась, когда они увидели Мойсе. Лицо его было гневным, а глаза казались огромными. Он налетел на оторопевших певунов, как порыв ветра.

– Не надо больше так делать! – сурово сказал он им. – Мы больше не в стране Кемет. Нужно оставить старорежимные песни. Мы сочиним новые. У Бога нашего нет образа – не стоит уподоблять его подносу, пусть даже и золотому.

Люди слушали его с недоверием, но потом закивали:

– Дело говоришь, Мойсере!

– Все будет у нас по-новому!

– Рассказывай, что ты там делал на горе?

– Я увидел путь, – ответил Мойсе. – Собирайтесь. Нужно идти.

Весь стан пришел в движение. Бесплодная, негостеприимная земля – кому придет в голову остаться здесь надолго? Разве только отшельникам, ищущим уединения и бесед со своим богом; одиноким людям, упивающимся одиночеством, как вином; созерцателям перемен света и тени, пастухам облаков; воздыхателям заката, воспевающим рассвет.

К Мойсе подошел Забей.

– Плохие новости, друг мой, – сказал он ему на ухо. – Рахам заболел. Кашляет.

– Наверное, простудился, – ответил Мойсе. – Ночи нынче особенно холодны…

– Нет, Мойсе, там что-то другое, – с намеком в голосе продолжал Забей. – Он зовет тебя.

Сердце у Мойсе упало, однако в голове его царила мысль, что ничего плохого не могло произойти. Он быстрым шагом пошел искать палатку отца. И только сейчас Мойсе понял, что давно не общался со своей семьей, несмотря на то что сейчас она была совсем рядом.

Выспросив людей, где сейчас Рахам, он наконец нашел его шатер. Саламит встретила сына, чуть не плача.

– Проходи, Мойсе, – и голос ее дрогнул, а ладонь закрыла скорбящие уста.

Рахам лежал на своем походном ложе – бледный, с осунувшимся лицом. Глаза его сияли чистотой и пронзительным пониманием неизбежного. Мойсе опустился на колени перед ним.

– Мне сказали, что ты болен, отец, – начал Мойсе.

– Так случилось, сын… Я останусь здесь, – голос Рахама пресекся, по лицу пробежала тень страдания, и он… заплакал. Беззвучно, без слез, одним дыханием.

Мойсе замер, словно ледяной ветер пустыни мгновенно лишил его тело тепла, превратив в безжизненный камень.

– Мы будем просить Бога нашего… – начал было Мойсе.

– Это не поможет, – ответил Рахам. – Прощай, сын. Береги себя. Не иди на поводу у жен.

Рахам закрыл глаза. Мойсе взял его за руку. Она была холодна.

– А как же храм, о котором ты мне рассказывал? – спросил Мойсе. – Твой храм. Ты нашел его?

– Храм внутри нас, а сердце – врата его, – отвечал Рахам. – Открой их Богу своему. Это все.

Мойсе поцеловал руку отца, встал и вышел. Он шел, устремив взор в никуда, а слезы то и дело застилали ему глаза. Наконец он сел на камень и схватился за голову. День подходил к концу, а Мойсе все сидел и сидел на камне, раскачиваясь в такт своим мыслям.

На закате Забей нашел Мойсе и сказал только одно слово: «Всё».

Наутро Мойсе объявил людям, что продолжение похода откладывается на три дня. Он попросил людей собирать камни. Каждый внес свой вклад в создание места упокоения Рахама. Его похоронили у подножия горы, искусно сложив дом вечного сна из камней. Мойсе написал свиток со словами для выхода в Свет и вложил его отцу в руки. Это были старые кеметские заклинания, обращенные, однако, к новому, безымянному пока богу.

Когда был уложен последний камень, вдруг полил дождь. Мелкие-мелкие капли падали сверху, хотя облаков не было видно, лишь легкая дымка висела в небе. Мойсе поднял лицо к небесам и замер, словно бы пытаясь разглядеть что-то там, в вышине.

Вечером семья Мойсе собралась за одним костром. Костер получился большой, и круг сидящих за ним – широким, без малого тридцать человек. Не хватало только самого Мойсе. Послали за ним, и Забей едва сумел его найти. Мойсе сидел в отдалении на скале и смотрел в одну точку на горизонте.

– Семья ждет тебя, – коротко сказал Забей.

– Я не пойду.

Забей хотел было сказать что-то вроде: «Ты с ума сошел!», но осекся и молча уставился на Мойсе.

Тот, поймав на себе взгляд Забея, сказал:

– Вот семья моя, – и указал на множество костров, тут и там разбросанных по долине.

Забей промолчал.

– Я тебя понимаю, – сказал он наконец. – Позволь побыть с тобой.

– Да, садись, друг мой, – ответил Мойсе.

– Выпьешь? – спросил Забей, протягивая Мойсе походную флягу.

– Пожалуй…

– Как тебе Двара? – спросил Забей.

– Хорошая девушка. Почему ты спрашиваешь?

– Я часто вижу вас вместе.

– Да… бывает.

– Она тебе нравится?

– Вообще-то да.

– Возьмешь ее в жены?

– Думаю, да.

– А что скажут Сфора и Тафра?

– Это вопрос.

Они отхлебнули из фляги. Ночь спустилась на горы, накрыла их черным покрывалом, рассыпала по небу алмазную пыль и мелкие самоцветы.

Стало совсем холодно.

– Пойдем спать, – предложил Забей.

– Иди… Я еще посижу, – ответил Мойсе.

Забей удалился, а Мойсе остался созерцать небо над долиной. В какой-то момент ему стало горько от того, что он не присоединился к своей семье в столь печальный для них час. Но мог ли он снова стать прежним Мойсе? Мойсе-сыном, Мойсе-братом… Теперь он вождь. Предводитель племени, которое в будущем станет новым народом, чтобы населять землю. Нет. Того Мойсе больше нет. Есть он – Мойсере, идущий на восток.

Он так задумался, что не услышал, как подошла Двара. Она положила руку ему на плечо. Мойсе вздрогнул:

– Ты меня напугала, Двара! Почему ты не спишь?

– Я не могу уснуть, милый Мойсе, когда тебя нет рядом.

– Но и со мной тебе, кажется, плохо спится? – попытался пошутить Мойсе.

– Это так, – ответила Двара. – Печальный день. Хочешь, я посижу здесь, с тобой?

– Пожалуй, – ответил Мойсе.

Двара села, подогнув ноги, и прислонилась головой к бедру Мойсе. Он провел рукой по ее волосам – упругие, гладкие, они так приятно скользили по ладони!

– Еще… – тихо сказала Двара.

И еще долго они сидели так, пока дремота не сморила обоих. Они легли, укутавшись в накидку Иуана, и поплыли по реке снов к новому рассвету.

Однако утро не было добрым: Мойсе разбудил гонец.

– Тесть твой, Джетре, пришел к тебе, – сказал медианин. – Он ждет за перевалом. С ним жены и дети твои.

Еще не отошедший от сна Мойсе поморщился, постепенно вникая в происходящее. Он оглянулся на проснувшуюся Двару. Глаза ее вспыхнули ревностью, и она мгновенно опустила взгляд.

– Мы немедленно выступаем, – ответил Мойсе. – Скажи, что мы будем после полудня.

Весь стан поднялся, как по команде. Долгая дорога сплотила людей в единый организм – в пчелиный рой, муравьиную семью. Каждый знал свое место, и каждый делал все с оглядкой на соседа.

Колонна напоминала пеструю змею, ползущую среди выжженных солнцем скал. Три с половиной сотни человек продолжали свой путь. После полудня, миновав невысокий перевал, Мойсе со своими людьми оказался перед шатрами своего тестя.

Сердце его горячо забилось, когда Сфора и Тафра вышли навстречу с его сыновьями. Мойсе приветствовал Джетре, лицо которого благодаря времени и Солнцу напоминало кору старого дерева и на фоне седой бороды казалось еще темнее.

– Какая радость, Мойсе! – воскликнул Джетре. – Ты вызволил свою семью!

– Благодарю тебя, Джетре, что ты пришел встретить нас, – отвечал Мойсе. – Путь был тяжел. Мы выдержали две битвы. Потеряли людей. И… – тут голос Мойсе осекся. – Я потерял отца.

– Горе… Горе… – произнес Джетре и обнял Мойсе. – Прими слова искреннего сочувствия. Ты знаешь, что я всегда буду тебе за отца.

– Спасибо, Джетре! – откликнулся Мойсе.

Подошли Сфора и Тафра с мальчиками. Мойсе обнял жен, вдохнув их забытый и такой родной запах, потрепал мальчишек по волосам. Кирсан спросил его:

– Отец, ты больше никогда не покинешь нас?

– Конечно, сын, – ответил Мойсе.

Обернувшись, он увидел глаза Двары. Ревность! Она отвернулась и пошла прочь. Сфора перехватила взгляд Мойсе – и заметила порыв той женщины, на которую он был устремлен. Сфоре все стало ясно.

– Пойдем скорее к нам, Мойсе, – позвала она. – Мы так тосковали по тебе.

– Приходите лучше вы в мой шатер, – ответил Мойсе. – Я должен быть с моими людьми.

– Разве мы не твои? – обиделась Сфора.

– Мои, конечно, мои, – он снова обнял Сфору и Тафру, обеих. – И все же я останусь.

– Ты что, разлюбил нас? – нежно спросила Тафра, заглядывая ему в глаза.

– Нет-нет, что ты! – ответил Мойсе.

– Тогда что это за женщина, которая так на тебя смотрела? – спросила Сфора.

– А… Эта… – замялся Мойсе. – Это Двара. Она не отходит от меня. И я хочу спросить у вас…

– Нет, – прервала его Сфора. – Мы не хотим делить тебя с ней. Она черна, как уголь. Должно быть, она керманка?

– Да, она с юга… И что в этом?.. – начал было Мойсе.

– А вот и то, – резко сказала Сфора, взяла Тафру за руку, и они удалились.

Мальчики, непонимающе оглядываясь, пошли вслед за матерями. Джетре, стоявший в стороне, снова подошел к Мойсе:

– Я понимаю тебя, Мойсе. Когда ты пришел к нам, ты был одиноким странником, беглецом. И ты стал мне сыном. Теперь же ты глава племени, как и я. Будь с ними. Они нуждаются в тебе, как и мои люди во мне. Одно только скажу тебе еще: не взваливай на себя все. Возьми помощников. Пусть они управляются в малом, а с тем, что касается всех, должен решать ты. Понял?

– Да, Джетре, благодарю тебя, – ответил Мойсе. – Ты очень мудрый человек. Посоветуй, куда мне отправиться с моими людьми?

– Ты мог бы присоединиться к нам, Мойсе, – сказал Джетре.

– Я бы предпочел жить отдельно, – сказал Мойсе. – Разве не так поступают у нас, когда семья прирастает женами и детьми?

– Так, – ответил Джетре. – Что ж. Я укажу тебе земли, где ты сможешь зажить в полном достатке. Сколько у тебя людей?

– Больше трех сотен человек и воины, которых ты дал мне.

– О! Земли вам там хватит вполне, – воскликнул Джетре. – В тамошних колодцах не иссякает вода. И пусть воины идут с тобой, если захотят.

Сказав так, Джетре пожал руку Мойсе двойным рукопожатием, тем самым благословляя его, и удалился.

К обещанной земле

И снова потекли для Мойсе и его людей будни пустынных странствий – каждодневная борьба с коварной природой за воду, за еду, за жизнь. Впереди двигался Джетре с родичами, среди которых были жены и сыновья Мойсе. Сердцем Мойсе слышал зов родных ему людей. Во сне этот зов превращался в тихий голос:

– Мой… мой… Мойсе…

Тяжело было переносить это. Где-то позади шла его кеметская семья: мать, братья и сестры. Они не желали больше с ним общаться после того, как он не пришел помянуть отца.

И только Двара облегчала его терзания.

– Я тебя люблю, милый мой Мойсе, – говорила она. – Не переживай! Все образуется, когда мы придем в землю, обещанную твоим тестем.

Однажды она сказала:

– В своих снах я вижу наше с тобой будущее. Поверь мне, все будет хорошо.

– Будущее? – с сомнением спросил Мойсе. – Разве можно видеть то, чего нет?

– Сон и есть то, чего нет, – ответила Двара, – но оно было, или будет, или уже есть, но не здесь… Тебе ведь довелось увидеть другой берег моря с высоты птичьего полета во сне?

– Было такое… – сказал Мойсе.

– Вот и я вижу, – ответила Двара и покружилась на одной ножке, как это делают гадалки, совершая свои ритуалы.

Юбка ее взметнулась вверх, обнажив эту ножку самых волнительных изгибов, сладостных оттенков и трепетных форм. То ли от вращения юбки, то ли еще от чего, но в голове у Мойсе все поплыло. Он сделал шаг к Дваре и подхватил ее на руки; она вскрикнула и обвила руками его шею. Мойсе унес ее в сторону от тропы, подальше от людских глаз, за скалы, где они могли продолжить свою беседу наедине.

Сколько раз небеса слышали потоки нежных слов, вздохов, всхлипов, с которыми в мир входила новая жизнь! Так велико это число, что нет ему названия. Самое большое число, которое умел писать Мойсе, это ахерет – человечек с поднятыми вверх руками. В детстве он как-то принялся считать звезды, загорающиеся одна за другой, но очень быстро сбился, поскольку небо превратилось в сияющую бездну. Как гласит кеметская пословица, нет числа звездам, нет дна у бездны.

Вот и сейчас, лежа рядом с Дварой на песке, Мойсе вдруг подумал: «Как быстро будет прирастать числом моя община? Сколько земли потребуется каждой семье для пропитания, сколько воды, колодцев?..»

Числа тяжким грузом навалились на него. Он вдруг увидел черточки, сыплющиеся с небес на землю, словно щепки. Падая, некоторые из них изгибались в дугу; другие обзаводились завитком или шапочкой. «Десять, сто, пять, десять, три», – считал Мойсе. Чисел становилось все больше, его засыпало ими, словно песком…

– Мойсе, Мойсе! – Двара трясла его за плечо. – Проснись!

Он с трудом разомкнул веки.

– Ты весь горишь, Мойсе, у тебя жар, – взволнованно сказала Двара. – Выпей скорее воды.

Мойсе стал жадно пить воду из фляги, поднесенной ему подругой.

– Что-то мне нехорошо, – согласился он, утирая губы.

– Подожди, – сказала Двара, – я сейчас.

Она побежала и привела Забея с двумя воинами, и те соорудили для него носилки из копий и плащей.

– Нет-нет, я могу идти, – запротестовал Мойсе.

– Не нужно, лежи, – Двара намочила водой тряпку и положила ее Мойсе на лоб.

Воины хотели было поднять Мойсе, но он остановил их, сказав:

– Не может вождь предводительствовать с носилок. Остановимся на привал. Ставьте шатры.

Эту ночь Мойсе спал плохо. Его мучил жар. Мойсе ворочался с боку на бок, то проваливаясь в сон, то просыпаясь от рвущегося наружу сердца и шершавой сухости во рту. Он прихлебывал воду, приготовленную Дварой, и снова падал на свое походное ложе.

Под утро ему стало легче. Мойсе показалось, что он лежит на крыше своего дома, ему тепло и спокойно. Но вот уже он стоит на равнине, у южного горизонта очерченной горной цепью. Полуденное солнце скрылось за черными тучами. Они надвигаются, клубятся. Все ближе, ближе. Иссиня-черные, с белесыми бурунами, вот-вот они пронесутся над самой головой Мойсе.

Тут он увидел, как из туч на землю спускаются звери, напоминающие пантер или львиц. Тела у них были темные и гладкие, без шерсти. Мощные литые мускулы двигались в такт затяжным прыжкам их величественных фигур. Звери были во много раз крупнее своих земных сородичей, хотя едва ли на Земле нашлись бы сородичи этим монстрам. Они сочетали в себе черты всех самых грозных и красивых хищников земли. Звери один за другим опускались на землю и продолжали свой путь. Один из них приземлился рядом с Мойсе и повернул к нему раскрытую пасть. От ужаса Мойсе проснулся, несколько раз глубоко вздохнул, успокаивая расходившееся сердце, и снова провалился в сон.

На этот раз они с Дварой шли по пустынной равнине. Налетел ветер. Мойсе поднял глаза: от горизонта в его сторону по небу быстро неслись грозовые тучи. Мойсе охватило беспокойство. Ему приходилось видеть, как молния бьет в землю. Слышал он и про убитых молнией людей. Ему стало страшно. Вдруг Двара дернула его за рукав: «Смотри!» По небу плыла белоснежная фигура мужа в роскошном одеянии. Нет, это было не облако, похожее на человека, а именно человек во всех мельчайших деталях одежды и облика, сотканный из облачной материи сияющей белизны. Облачный облик… Мойсе был так потрясен, что непременно захотел нарисовать небесного мужа и стал искать палочку писца у себя на поясе, а не найдя, проснулся, все еще шаря рукой по бедру. Дивясь увиденному, он лежал какое-то время. И третий сон сморил его.

И в этом сне снова были тучи. Белесые клубы сгущались в угрожающе темные гроздья с зеленоватым отливом, которые проливались дождем на голову Мойсе. Переведя взгляд с небес на землю, Мойсе увидел длинную череду людей, идущих к нему по тропе среди скал по двое-трое в ряду. Они двигались медленно, едва переставляя ноги. Облака темнели, проливая тяжелые редкие капли на головы путников, после чего ненадолго светлели, и все повторялось. Люди стали подходить к Мойсе и что-то говорить. Но как он ни старался, не мог разобрать ни слова. Рты открывались беззвучно. Силясь понять, что ему говорят, он так напрягся, что проснулся.

Рядом, подтянув ноги к животу, спала Двара. Мойсе укрыл ее накидкой и вышел из палатки. Небо на востоке начало розоветь. Мойсе немного шатало, но при этом он ощущал удивительную легкость. А еще очень хотелось есть.

Запасы еды тем временем подходили к концу, а путь предстоял неблизкий. Дичи почти не было. Впереди замаячила тень голода.

Мойсе нетвердой походкой брел по камням. «Надо расхаживаться», – думал он про себя, вспоминая дедовы слова: будешь лежать – умрешь. «Точно, дед, – продолжил Мойсе мысленный диалог с родственником, – движение – это жизнь. Нам надо быстрее преодолеть пустыню, чтобы остаться в живых. Но где взять еды?»

В этот момент нога его соскользнула с камня, и Мойсе едва не потерял равновесие. Песок был покрыт мелкой крошкой, похожей на семена священного растения кадеш, только, в отличие от семян, цвет у крошек был белый. Мойсе наклонился и подобрал несколько крошек. Они были маслянистыми и источали тонкий приятный аромат. Мойсе поднес крошки к лицу, а потом решился попробовать их. Слюна мгновенно наполнила рот Мойсе: по вкусу они напоминали пресную лепешку с медом. Это было удивительно. Мойсе набрал целую горсть крошек и с удовольствием отправил в рот. Кудшут, так про себя назвал Мойсе эти не то крошки, не то семена, – таяли во рту, оставляя приятное послевкусие.

Он вернулся в палатку. Двара уже проснулась и, сидя с поджатыми под себя ногами, расчесывала волосы.

– Как ты себя чувствуешь, Мойсе, любимый? – спросила она и вскочила навстречу ему.

– Гораздо лучше, – ответил он. – Смотри, что я нашел!

Он протянул ей горсть кудшута.

– Что это? – спросила Двара с опаской.

Она, как и многие женщины, разбиралась в снадобьях и даже ядах.

– Попробуй! – сказал Мойсе, улыбаясь.

– Ну уж нет, – ответила Двара и тут же не на шутку испугалась: – А ты что, попробовал это?!

– Да, – ответил Мойсе.

– Ты что?! Ты же мог отравиться! Как можно тянуть в рот непонятно что? Ты как маленький!

– Не переживай, – смутился Мойсе. – Вполне съедобная вещь. Попробуй.

Двара с опаской лизнула крупу на ладони Мойсе и тут же сплюнула на землю.

– Да, пожалуй, это не похоже на яд, – сказала она. – А все же что это?

– Там вся земля покрыта этой крупой, – сказал Мойсе. – Пойдем, я тебе покажу.

Они вышли из палатки и на несколько десятков шагов удалились в пустыню. Солнце уже взошло, и островки белой крупы тут и там сверкали в его лучах.

– Интересно, – протянула Двара. – Никогда такого не видела.

– Послушай, – сказал Мойсе. – Сегодня я видел сон. Даже три разных сна.

– Расскажи, дорогой, – откликнулась Двара.

– В первом сне, – начал Мойсе, – как, впрочем, во втором и третьем, я видел грозовые тучи. Они надвигались от горизонта, клубясь и вызывая трепет. И тут огромные черные звери начали появляться из туч и спускаться на землю, как бы плывя по воздуху. Они походили на львиц, только черных и лишенных шерсти, с гладкой блестящей кожей и налитыми мускулами, которые двигались под ней, как волны. При этом головы их были с вытянутыми челюстями, точно у шакала. Один из зверей опустился рядом со мной. Стоя на четырех лапах, он был выше меня вдвое. Раскрытая его пасть обратилась ко мне, и от страха я проснулся.

Мойсе помолчал.

– Как ты думаешь, о чем это? – спросил он Двару.

– Рассказывай второй сон, – отозвалась она.

– Во втором сне, – продолжал Мойсе, – я шел по открытой местности вдали от скал, и снова налетели тучи, блеснула молния, ударил гром. Мне стало страшно оттого, что не было никакого укрытия, и казалось, что следующая молния может поразить меня. Я огляделся по сторонам – и увидел, что ты следуешь за мной. Вновь подняв глаза к небу, я понял, что гроза пройдет стороной. А на очистившемся небе, левее черной тучи, я узрел огромную фигуру мужа в роскошной одежде. Он был словно соткан из облака, но так тонко, что я различал все складки на его плаще и даже черты его прекрасного лица. Я в восхищении стал указывать тебе на небесного мужа и принялся искать палочку для письма, чтобы непременно зарисовать его. Так и проснулся, шаря рукой в поисках палочки.

– Что же было в третьем сне? – спросила Двара.

– В третьем сне, – продолжил Мойсе свой рассказ, – множество людей двигались ко мне среди скал, едва переставляя ноги. Над ними сгущались тучи, проливаясь дождем, а потеряв воду, светлели. Потом опять темнели и снова проливались дождем на головы людей. Когда люди подошли ближе, то начали что-то говорить мне, но я не слышал их голосов, словно оглохнув. От усилия разобрать их речи я проснулся. Вот – все три сна я рассказал тебе. Что они значат?

Двара задумалась, подняв глаза к небу. Потом начала неспешно говорить, словно обдумывая каждое слово:

– Древние боги спустились на землю, – начала она, – в облике зверей, чтобы творить зло. Вскоре мы услышим о них. Стон и плач прокатится по многим землям. С какой стороны неба пришли звери?

– С полуденной, – ответил Мойсе.

– Цари южной стороны пойдут войной на север, – продолжила Двара. – Кемет падет от ударов с юга. А в какой стороне неба ты видел небесного мужа?

– Я точно не могу сказать, но, кажется, с северной, – ответствовал Мойсе.

– Новый бог в облике человека придет с севера и поставит своего царя в новом царстве на место старого. Будет великая война. Нас же с тобой она обойдет стороной.

– А люди, открывающие рты, как рыбы, – это что значит? – спросил Мойсе.

– Беды дождем изливаются на головы людей, добрых и злых, но за каждой тяготой приходит облегчение. Небеса очищаются от туч водою, а души людей – слезами. Постарайся услышать людей, когда будешь судить их.

– Я услышал тебя, – сказал Мойсе. – Где ты так хорошо научилась толковать сны?

– В моем племени многие женщины владеют этим искусством, – улыбнулась Двара.

– Только прошу тебя, Двара, – продолжал Мойсе, – прислушайся к моим словам и помни их, когда будешь говорить с людьми. Богов много. Среди них есть сильные и слабые, молодые и старые. Каждый по роду своему действует в мире. Но все они любят жертвы и подношения, требуют молитв и курений. Есть среди них и те, кто жаждет человеческой крови. Это самые древние из них. Открывая свое имя людям, они делятся с ними собственной силой, а взамен требуют жизнь – целиком от немногих или понемногу со всех. Я достаточно отдал таким богам. Но теперь все изменилось. В долгих странствиях и одиноких раздумьях мне стало казаться, что Бог великий ведет меня, говорит со мной тихим шепотом моих мыслей. Там, на горе, – Мойсе указал рукой, – я понял это окончательно. Понял я и то, что Ему не нужны жертвы, не нужна кровь, но лишь доверие и сыновнее послушание. Болезнью Он дал мне понять, что я делаю не так. Что мы делаем не так. Так Он будет говорить с нами, учить нас. Теперь я знаю – это Он вывел нас из мрака на свет, из оков на свободу. С Ним нам никто не страшен. Он приведет нас в лучшие земли и будет жить среди нас.

– Что же мы делаем не так? – спросила Двара.

– Да почти все, – голос Мойсе пресекся, и слезы выступили на его глазах.

Двара взяла его за руку:

– Пойдем в палатку, тебе нужно отдохнуть. Полежи еще день, а завтра двинемся в путь.

У палатки их ждал Забей.

– Мойсе, охотники вернулись без добычи, – по-военному, сразу к делу начал он. – У нас почти не осталось еды, и люди волнуются.

– У нас есть еда, – ответил Мойсе.

– Откуда? – спросил Забей.

– В пустыне, в сотне шагов отсюда, на земле лежит некая крупа вроде соли, но по вкусу не соль. Мы с Дварой попробовали ее, и она съедобна. Прикажи воинам собрать ее как можно больше. Да скажи людям, чтобы они тоже смело брали ее себе для пропитания.

– Мне приходилось сталкиваться с таким в походе, – сказал Забей. Вряд ли мы наберем ее много, она тает под лучами Солнца. И сохранить ее нет никакой возможности – нужно есть сразу.

– Тогда поспешите, – сказал Мойсе.

– Будет сделано, – ответил Забей и быстро зашагал к палаткам воинов.

Прежде чем Солнце раскалило камни пустыни, Забей с воинами наполнил все имеющиеся горшки и корзины необычной крупой. Люди, дивясь происходящему, тоже принялись ее собирать.

– Может быть, есть какая-то возможность сохранить кудшут про запас? – спросила Двара у Мойсе. – Ты научился делать из морской воды пресную – может быть, и теперь придумаешь что-нибудь?

– Забей сказал, что крупа тает на солнце, – ответил Мойсе. – Можно попробовать нагреть ее в плотно закрытом сосуде и оставить в ночном холоде остывать…

– Так и сделаем, – оживилась Двара, – мы так готовим некоторые притирания. Ты дело говоришь. Только нужно добавить туда измельченную кору или листья кустарника…

Вечером Мойсе развел костер. Насыпал в сосуд до четверти кудшута и сухие листья кустарника зим-зим, потом плотно закупорил его и стал нагревать на слабом огне, медленно вращая, встряхивая и снова вращая. Когда ему показалось, что греть уже достаточно, Мойсе оставил сосуд остывать до утра.

Ночной холод сделал свое дело – утром, открыв сосуд, Мойсе обнаружил на дне восковидную массу вроде пчелиных сот. Вкус снадобья немного горчил от листьев, но все-таки был приятен. Еще один день ушел на подготовку припасов кудшута. Мойсе послал гонца к Джетре сказать, что они потеряли два дня из-за его болезни, но теперь готовы выступать.

И снова потянулись долгие дни странствия по пустыне, один не отличить от другого. Лишь Луна меняла облик, придавая каждой ночи особый оттенок. За свои долгие странствия по пустыне Мойсе насмотрелся на лунный танец и теперь мог различить все тонкости ее движений. Были времена, когда Луна вставала над горизонтом к северу от точки востока – и тогда ее путь пролегал высоко-высоко в небе. А порой она вставала южнее точки востока, и тогда поднималась не столь высоко. Если восход тонкого серпа Луны предварял Солнце, то близился день, когда она полностью расплавлялась в его лучах. Через день-другой новая Луна рождалась в виде узкого серпа на закате. Серп день ото дня становился шире, превращаясь в полукруг на седьмой-восьмой день, а в полный круг – на четырнадцатый или пятнадцатый. Полную Луну Мойсе называл про себя ночным Солнцем. Потом Луна четырнадцать дней таяла. А затем все повторялось снова.