Текст книги "Исходники"

Тем временем краски дня неуловимо преобразились в вечерние. Удивительно, сколько оттенков воспринимает человеческий глаз. Казалось бы, что может быть однообразнее пустыни и безоблачного голубого неба? Но нет: утром тончайшие оттенки голубого воспринимаются совсем иначе, нежели в полдень, и песок, освещенный под другим углом, играет другими тонами. Вечерний же свет никогда не перепутаешь с утренним.

«Хотя нет, можно и спутать», – подумал Мойсе.

Однажды, проходя мимо базара, он увидел горожанина, лежавшего в пыли у забора. Мойсе с опаской посмотрел на него и хотел было пройти мимо, но тот вскочил, дико тараща глаза, и обратился к Мойсе: «Сейчас утро или вечер?» Мойсе, отпрянув в испуге, смущенно ответил: «Утро…» Пьяница схватился за голову, потом всплеснул руками и поплелся восвояси.

Следом Мойсе тут же вспомнил еще один забавный случай. Как-то раз Ааре раздобыл бочонок пива и пригласил друзей, в том числе и Мойсе, на реку, посидеть у воды. Расположившись в рощице, юноши приготовили все для костра, снарядили снасти для ловли рыбы, закинули их в воду и сели перекусить хлебными лепешками с сыром и зеленью. Ааре предложил друзьям выпить пива. Мойсе, хоть до того и пробовал пиво на вкус, никогда еще не пил его много. Ааре же налил ему пива полный котелок и спросил:

– Осилишь?

– Конечно!

Мойсе выпил весь котелок за один, что называется, присест. Так же поступили и остальные. Через несколько минут Мойсе неодолимо потянуло в сон. Он улегся под ближайшим деревом и уснул мертвецким сном. Ему казалось, что он всего на минутку прикрыл глаза, но когда открыл их, вокруг была уже ночь. Горел костер, юноши сидели и о чем-то громко разговаривали. Мойсе встал и, покачиваясь, подошел к ним.

– О, дружище, ну ты и спать! – сказал Ааре. – Пропустил самое интересное. – Мы выловили рыбину длиной в руку!

Он показал характерный жест, и юноши разом засмеялись.

– Угощайся, – Ааре протянул ему пальмовый лист с ароматным куском рыбы, жаренной на углях.

«Да… Были времена. – Мойсе сглотнул набежавшую от воспоминаний слюну. – Скорее бы к морю…»

Закат окрасил скалы в нежно-розовые тона – они зарделись снизу доверху. Потом низ потемнел, тень стала теснить свет вверх по каменным уступам и складкам. Вот верхушки оделись красноватой каймой – и все. Одинокое облачко ненадолго вспыхнуло и погасло. А Мойсе, засмотревшиь на закат, еще не выбрал места для ночлега. Не беда. «И под каждым под кустом находили они дом» – припомнились ему слова кеметской сказки…

Выбрав камень покрупнее, Мойсе расположился возле него. Разровнял песок, возведя из него небольшую стенку высотой в две ладони, чтобы отгородить свое пространство – что-то вроде символического дома. Так было уютнее. Не может человек без дома. У птиц есть гнезда, у мышей – норы, у змей… Где живут змеи? Наверное, и у них есть свои жилища, например под камнями. Он с опаской посмотрел на камень, облюбованный для ночлега. Нет. Вроде бы сидит плотно в песке – никаких дыр и нор под ним не видно.

Сон пришел быстро, глубокий, ровный. Мойсе снилось море. И хотя моря он никогда не видел, воображение рисовало ему бескрайнюю водную гладь до самого горизонта и одинокий белый парус…

Эту ночь Мойсе проспал до самого рассвета, и даже холод не разбудил его – то ли слишком уставшего, то ли привыкшего к ночному похолоданию, а может, и то и другое вместе. Одним словом, проснулся Мойсе, когда уже светало, а горизонт пылал. Огненно-красное Солнце царственно шествовало в свои небесные чертоги.

Пройдя приличное расстояние, Мойсе почувствовал, что местность пошла под уклон. Именно местность, а не дорога, поскольку на дорогу он выйти не решился – она пролегала где-то далеко к северу. Уклон этот был небольшим и поначалу незаметным, но ближе к полудню ноги подсказали Мойсе, что он есть – идти стало легче.

На полуденном привале Мойсе даже не вздремнул. Отлежался немного и пошел дальше. Наконец на горизонте заблестела полоска воды. Это было море! Мойсе готов был бежать к нему, но сил не хватало, сердце заходилось даже от быстрой ходьбы. Пришлось идти в привычном ритме.

Скалы, те, что тянулись по правую руку, наконец отступили – и перед Мойсе открылась величественная картина: вправо и влево простиралась сверкающая водная гладь, а на горизонте, в дымке на другом берегу, вздымались горы заморской страны.

На подходе к воде Мойсе вдруг обнаружил, что бредет по влажному песку. Повсюду лежали сырые водоросли, словно бы недавно здесь было морское дно. Мойсе шел и дивился: неужели море, как Хапи, выходит из берегов, а затем возвращается?

В ямках среди камней он увидел сороконожек. Очень хотелось есть, но эти твари выглядели явно несъедобными. Его даже передернуло от мысли положить в рот такую мерзость.

Улитки – другое дело. Здесь их было множество. Набрав штук пять или шесть, Мойсе немного заморил червячка.

Великая Пчела

Пока Мойсе шел по пустыне на восток, воины Патипара искали его в Миннофаре, городе Великой Пчелы, Земного Солнца, Пети Первого. Пети Первый принял царство еще при жизни своего отца Тети Второго, который отошел от дел, произнеся магическую фразу: «Я стар, я устал, я ухожу», тем самым передавая власть сыну. Пети правил страной жестко, не как отец: успешно воевал, выгодно торговал и приобрел большие богатства. И вот, в восемнадцатый год своего правления задумал Пети построить величайший храм в честь своих военных побед.

Строительство храма – это не просто нагромождение камней, скрепляемых раствором, в кучу. Нет. Это величайшее магическое делание по сплочению «пчелиного народа» в улей вокруг Великой Пчелы. Ведь страна Кемет – это живой организм, состоящий из множества частей. И река Хапи, и плодородные земли, и животные, и люди – все это его части, животворимые властью Правителя. Не станет власти – и умрет организм, распадется, уйдет в песок. Станет пустыней, где витает дух Сета.

По всей кеметской земле поскакали гонцы, возвещая о сборе средств, пожертвований и призыве добровольцев на строительство храма. Налоговые чиновники в сопровождении гвардии ревностно взимали недоимки с должников. Все как в старые добрые времена. Или недобрые – кому как.

Храм был возведен скоро. И понял Пети, что народ его разбогател: мирная жизнь последних семи лет наполнила закрома народа хлебом, пива и вина было вдоволь. Пети осознал, что богатые и сытые подданные могут и не разделять грандиозных планов Правителя, и собрал совет.

Был у него жрец по имени Йосет. Он предложил царю построить Зерноград – город запасов, куда со всей страны стали бы свозить зерно и прочие припасы на случай голода или войны. Чиновники входили в дома и зачитывали указ Правителя, по которому каждый домохозяин должен был отдать десятую часть своего зерна. Солдаты гвардии за спиной чиновника добавляли веса его словам.

Конечно, большинство податных начали хитрить – выдавать за десятую часть мешок, а то и полмешка зерна. Тогда вышел указ собирать по мешку с каждого дыма, то есть домохозяйства. В некоторых домах солдаты забирали последнее зерно, и сажать этим людям было нечего, и они отправлялись искать работу у Великой Пчелы. Закрома же Правителя теперь были полны зерна, и любой нуждающийся мог обратиться с просьбой и получить помощь. Но не просто так, а за труд. Лишь трудящийся достоин пропитания. А потрудиться было где – Кемет всегда славился великими стройками.

Один из предшественников Пети, Каурка, за свою прозорливость прозванный Вещим, задумал повернуть воды Хапи в пустыню и построить там город-сад. Десятки тысяч тружеников: вольных, рабов, плененных – рыли канал. Когда он был закончен, воды Хапи хлынули в котловину посреди пустыни, образовав рукотворное море.

Вокруг моря вырос оазис и был выстроен город Паум. Знатные люди приказали возвести там для себя роскошные дома с бассейнами и садами. Жизнь закипела в самом сердце пустыни. По каналу туда и обратно поплыли величественные парусные лодки, перевозящие товары, строительные материалы – и, между прочим, музыкантов для увеселения знати.

Каурка любил искусства – и особенно искусных женщин. На его празднествах всегда выступали смуглые красавицы с черными вьющимися волосами. Они танцевали экзотические южные танцы, играли на флейтах, звенели систрами и чаровали изгибами эбеновых тел в отсветах пламени светильников. Особенно яркие девушки пополняли царский гарем.

Пети Первый решил пойти дальше своего предшественника и каналом соединить Хапи с Восточным морем. Берега канала царь приказал укрепить белым полированным известняком, благодаря которому сооружение получило свое имя – Белый морской канал.

Для его строительства требовалось много рук. Где же их взять? Тут на помощь снова пришел Йосет.

Йосет

Йосет был жрецом. Другими словами – магом, человеком, чье рождение не было случайным. Его отец Сансет родился и вырос при Доме Сета и был его казначеем. Мать, Ноферсети, тоже служила при храме. Она ведала церемониальными предметами.

Йосет рано научился счету и чтению священных текстов. Позже он познал науку письма. Учителя ему говорили: «Написанное пером – все равно что вырубленное зубилом». Заклинание, написанное в нужное время в нужном месте и с нужными чувствами, могло обрести величайшую силу. Пущенное по ветру, озвученное, оно жило своей жизнью, и никто не в силах был отменить его, кроме самого мага. Йосет освоил эту науку в совершенстве.

Был среди его сверстников при школе писцов полноватый, глупый и задиристый мальчик по имени Пекшескаф. Как-то раз он высказал Йосету, что тот, мол, надменный индюк и не хочет на равных общаться с другими учениками. Надо сказать, Йосет действительно любил уединение и не принимал участия в проделках шумных компаний. Однако слова Пекшескафа задели его, и Йосет решил отомстить.

Он долго изучал старинные надписи, даже ездил в отдаленные некрополи. И, когда наступил день рождения Пекшескафа, Йосет подарил ему статуэтку – толстяка с надписью древними и самыми изящными иероглифами, гласящей: «Пусть бездонное синее небо и сияющее Солнце будут вечными спутниками на твоем бесконечном пути». Эта надпись содержала тайный смысл, не обещая ничего хорошего владельцу статуэтки. Пекшескаф так никогда и не узнал, что проклят: несчастный всю жизнь думал, что боги посылают ему испытания…

Йосет выучился и поступил на службу к царю. Его сила возрастала с каждым прожитым годом. Года, подобные кольцам на срезе дерева, упрочивали его положение.

Шел тридцатый год жизни Йосета, когда воры залезли в его дом. Они выбросили в центр комнаты все его вещи, топтали их ногами, рылись, как шакалы, в сундуках, ища золото. Свитки с письменами, историями и заклинаниями они изорвали. Мелкие золотые вещи сделались добычей негодяев. Пояс с десятком кадет золота, лежавший на полке под самым потолком комнаты, они не нашли, и Йосет сделал вывод, что воры были низкорослыми.

Его подозрения пали на подлых людей с пристани. Трое. Что характерно, звали их всех одинаково – Умерами. Простолюдины не особенно задумывались над таинством имени; у многих из них имен вообще не было. А нет имени – нет и человека. Это самое страшное, что может случиться! Что будет, скажем, если стереть имя Великого с его обелиска? Это все равно что убить его мать до его рождения! Лучше об этом даже не думать.

В общем, это были лихие люди с трудной судьбой. А какой еще может быть судьба, если человека зовут Умер? Отцы их тянули лямку грузчиками на пристани. Спины их были согнуты в дугу, а кулаки – увесисты, точно молот. Эти кулаки нередко обрушивались на несчастных жен и детей. Мальчики из этих семей рано начинали слоняться по самым темным закоулкам города в поисках приключений – и, несомненно, воровать.

Йосет нанял этих троих для работы – они ремонтировали ограду и ворота, меняли двери в доме. Йосет отдал им полную плату, однако же заметил, как горели их глаза при виде убранства его дома, а особенно священных фигурок на домашнем алтаре. Прошло немного времени, и они вернулись – чтобы взять не принадлежавшее им.

Йосет очень огорчился. Ему не было жаль золота – он плакал над разорванными свитками древних текстов, и особенно над портретом отца, упокоившегося на Западе Солнца и спящего сном без сновидений в Городе Мертвых. Воры уронили его портрет и прошлись по нему своими грязными ногами. Этого Йосет простить не мог.

Когда наступило полнолуние, Йосет заперся в доме и красной краской смерти написал имена обидчиков на трех листах папируса. На следующий день он отправился в Город Мертвых, пришел к могиле отца и, приговаривая и всхлипывая, зарыл ленты с именами воров в землю, призывая отца Сансета воздать должное обидчикам.

И вот что случилось с Умерами. В первую луну по прошествии года один из воров упал с крыши своего дома – и больше не встал. Во вторую луну по прошествии двух лет второй вор был найден мертвым в собственном доме. Этот Умер умер без всяких видимых причин. В третью луну по прошествии трех лет третий вор был заколот в пьяной драке.

Йосет остался удовлетворен.

Сила Йосета росла, и он порой с удовольствием размышлял, что не зря ест хлеб и пьет вино в доме Великой Пчелы, Сына Солнца, царя и бога земли Кемет, – и однажды сможет встать на его защиту, если будет нужно.

И такой момент настал. Пети Первый тяжело заболел. Йосет быстро понял, что причиной болезни стало колдовство. Он явился к царю и рассказал, что тело народное поразила хворью измена, а поскольку царь и народ едины, худо стало и самому Пети. Йосет причислил изменников к врагам кеметского народа, а царь приказал искать их и ссылать на каторжные работы.

Сказано – сделано. Ряды строителей канала стали быстро пополняться.

Арест

Ночь опустилась на крыши славного города Миннофара. Собаки начали свою обычную перекличку. В хлеву возились овцы, укладываясь на ночлег. Прохлада проникла на пыльные улицы, воздух очистился и посвежел. Наконец все стихло под полыхающим звездами небом.

Блаженную тишину внезапно нарушил женский крик, словно бы полный боли, и снова – тишина. Тени от факелов вдруг метнулись по стенам домов. Гулко отозвались в утоптанной земле уверенные шаги десятка воинов. Тяжелый кулак ударил в дверь дома Рахама.

Рахам только что уснул, точнее, провалился в сон. Мысли о Мойсе да ноющая боль под левой лопаткой долго изматывали его ум и плоть. Грохот вернул утомленное сознание Рахама в печальный мир. Сердце бешено заколотилось.

Дрожащими руками он зажег свечу и пошел открывать дверь. На пороге стоял старшина в белом клафте в красную полоску. Его шею окаймлял роскошный ускх – большое ожерелье из нескольких рядов цветных бус. Повязка-схенти на мощных бедрах воина была из дорогой отбеленной ткани. Узкий передник в форме листа лотоса из кожи буйвола спускался почти до колен.

За его спиной стояли воины в черных воинских париках-шлемах, вооруженные мечами и копьями. Трое или четверо из них держали факелы. На щитах у воинов отчетливо читались иероглифы «эн», «кау», «дэ» и значок, изображающий сидящего человека.

– Ты Рахам? Где твой сын? – властно бросил старший, оттолкнул Рахама и вошел внутрь дома.

Большинство воинов проследовали за ним. Двое встали на караул у дверей. Старший что-то повелел воинам жестами, и они пошли по комнатам дома, стаскивая с постели домочадцев Рахама. Женщины заголосили, малые дети подняли плач. Мужчины озирались, не понимая происходящего.

Вооруженные воины вытолкали во двор застигнутых врасплох людей и поставили их на колени. Копья стражников угрожающе наклонились в сторону несчастных, словно это были не люди, а дикие звери.

Старший зажег лампу в комнате Рахама и начал обыск. Он сорвал кусок ткани, служивший кроватным пологом, и бросил его на середину комнаты. На него полетели вещи, представлявшие интерес для следствия, – фигурки, стоявшие в нишах стен, свитки с записями.

Потом дошла очередь до сундука. Оттуда были извлечены инструменты и ткани для мумификации, сами мумии мелких животных, а также тканевые свитки, испещренные иероглифами и рисунками.

– Где твой сын? – повторил старший.

Рахам растерянно отвечал:

– У меня их двенадцать.

– Не юли, старик! Ты знаешь, о ком я. Где Мойсе?

– Я не видел его с той ночи, как Луна была полной…

– Десять дней! Он, должно быть, уже далеко в пустыне. Ничего. Мы найдем способ выманить его оттуда! Собирайся на выход. С вещами. Возьми только самое необходимое. А это, – старшина указал на собранные посреди комнаты улики, – возьму я.

Сыновьям Рахама и всем домочадцам мужского пола воины стянули локти за спиной, отчего тела их неестественно выгнулись. Живую цепочку пленников связали одной общей веревкой и повлекли по ночным улицам. Следом с плачем и стенаниями шли их жены и дети, неся на руках кошек – священных животных – в надежде, что те защитят их от зла. Замыкал печальную процессию Рахам со связанными за спиной руками и старшина с мешком вещественных доказательств его вины.

Вели арестованных долго. В самый беззвучный час ночи, когда немеет вся природа, а тела спящих становятся непроницаемо глухи к окружающему миру, привели потрясенного Рахама и его несчастных домочадцев в казармы стражников Великой Пчелы. Их развязали и заперли в старой покосившейся постройке, явно требующей ремонта. Ни еды, ни воды, ни света.

Подавленные, они сели у стен, вполголоса переговариваясь и спрашивая друг у друга, что это случилось с ними, в чем причина и что будет дальше. Вместо привычного запаха хлева и домашних животных в старой казарме стоял застарелый смрад от немытых солдатских тел и отхожих мест.

Рахам как мог утешал своих детей: ходил от одного к другому, уговаривал не падать духом, обещал пасть в ноги Великой Пчеле, просить у него защиты. До утра никто не сомкнул глаз.

На рассвете вернулся старшина с воинами. Они принесли ведра с водой и немного черствого хлеба, который положили на грубо сколоченный стол с навесом, стоявший подле казармы. Знаком старшина показал, что арестованные могут утолить жажду и поесть.

Рахама же он отозвал в сторону и приказал следовать за собой. Вместе они прошли вдоль казарм к управлению начальника царской стражи. Это было небольшое строение из гладко отесанных блоков песчаника. Ручками массивных дверей служили бронзовые кольца, вложенные в пасти бронзовых львов. По обе стороны от дверей и над ними камни были изрезаны иероглифами, среди которых вновь повторялись «эн», «кау», «дэ» и изображение сидящего человечка.

В здании находились несколько человек – командиры отрядов стражи во главе с Патипара, начальником царской стражи. Патипара стоял, опершись пальцами в перстнях на искусно сработанный стол, возвышавшийся на деревянном помосте.

Начальник стражи был одет в белый балахон, поверх которого на груди и плечах его лежал роскошный ускх, усеянный разноцветными бусинами и сиявший золотыми искорками. Голова Патипара была покрыта красно-белым клафтом. С подбородка на грудь спускалась косица черной напомаженной бороды.

Когда Патипара увидел Рахама, лицо его исказилось, вокруг носа легли отчетливо различимые складки.

– Знаешь ли ты, старик, почему оказался здесь? – громким командным голосом начал он свою речь. Рахам опустил глаза.

– Твой сын, Мойсе… – тут голос Патипара пресекся. Он кашлянул, потом сплюнул и продолжал: – Твой сын убил моего воина. Его жена и дочь остались без кормильца. А теперь подойди сюда и скажи: вещи, что лежат на тряпке у наших ног, твои ли они?

С этими словами Патипара спустился с помоста и указал на вещи, разложенные на куске ткани, не так давно бывшей пологом Рахамовой постели.

– Да, это вещи из моего дома, – ответил Рахам.

– Не объяснишь ли ты, откуда они у тебя? – продолжал допрос Патипара.

– Я люблю древности – старинные свитки, статуэтки. Все это я приобрел в разное время у торговцев на базаре. Я умею читать древние письмена. И я научился мумифицировать мелких животных. Я иногда делаю это за плату, когда кто-нибудь приносит мне своих умерших питомцев.

– Тогда прочти вот это! – воскликнул Патипара и протянул Рахаму свиток из очень необычного тканого материала.

Рахам взял в руки эту ткань и промолвил:

– Я не могу их прочесть. Эти письмена столь древние, что их смысл улетучился, как аромат увядших цветов, растаял, как воск свечи.

– Не морочь мне голову, старик! – гневно сказал Патипара. – Я скажу тебе, в чем их смысл! Это колдовские заклинания! А это, – он ткнул пальцем, на котором блеснул перстень с крупным фиолетовым камнем, в лежащие вещи, – магические предметы, с помощью которых ты намеревался причинить вред Великой Пчеле. Ты и твоя семья, вы все враги Великой Пчелы, Отца нашего народа, – а значит, вы враги кеметского народа!

С этими словами Патипара вернулся за стол и продиктовал писцу:

– Следствие окончено. Рахам и семья его признаны виновными в заговоре против Великой Пчелы, Пети Первого и приговорены к десяти годам каторжных работ.

Потом, подняв глаза, блеснувшие злорадством, он гаркнул:

– Уведите врага! Всех сегодня же отправить по этапу на канал.