Текст книги "Марк Шагал. «Библейское послание». Маленькие рассказы о большом успехе"

14. «Ты – художник!»

Они встретились на следующий день. Винавер, увидев щуплую фигуру Марка удивился его худобе. Попросил показать все работы, какие у того есть. Более часа рассматривал полотна и рисунки. Потом заявил хозяину лавки, что забирает всё, заплатил сто рублей и вывел Марка на улицу.

– Больше сюда ни ногой. И деньги тебе эти не нужны. Я покупаю твои картины у тебя лично – по пятьсот рублей за штуку.

Марк недоуменно хлопал глазами. А когда в его руках оказались полторы тысячи рублей ассигнациями, неожиданно для себя и Винавера… заплакал…

Потом они говорили – долго, несколько часов. Бродили по Невскому, останавливались. Винавер покупал пирожки у торговок – Марк был ужасно голоден и, увлечённый разговором, не замечал, что непрерывно и всё подряд ел.

Наконец, Максим Моисеевич сказал:

– Послушай, Марк. Ты – художник. Большой и очень талантливый живописец. И тебе надо учиться не здесь. Тебе надо в Париж… Ты поедешь туда немедленно. Я заплачу…

В 1926 году Шагал, живший в Париже, узнал о смерти Винавера. И написал: «С большой грустью скажу сегодня, что с ним умер и мой близкий, почти отец. Всматривались ли вы в его переливчатые глаза, его ресницы, ритмично опускавшиеся и подымавшиеся, в его тонкий разрез губ, светло-каштановый цвет его бороды пятнадцать лет тому назад, овал лица, которого, увы, я, из-за моего стеснения, так и не успел нарисовать. И хоть разница между моим отцом и им была та, что отец лишь в синагогу ходил, а Винавер был избранником народа, – они всё же были несколько похожи друг на друга. Отец меня родил, а Винавер сделал художником. Без него я, верно, был бы фотографом в Витебске, и о Париже не имел бы понятия».

15. Париж

У каждого состоявшегося человека есть свой счастливый случай и свой ангел-хранитель, благодетель, исполнитель заветного желания. В жизни Шагала им стал Максим Моисеевич Винавер. Этот красивый умный человек в своей жизни сделал много добрых дел. Открытие Шагала, помощь этому погибающему от голода и нищеты таланту – одно из самых великих, самых добрых…

Очень скоро всё переменилось. Обладавший большими связями (и, к слову, совсем небогатый) Максим Моисеевич добился того, чтобы Шагал стал стипендиатом Петербургской художественной академии. Правда, позже выяснилось, что ежемесячную стипендию Винавер высылал Шагалу… из собственных денег. И Марк об этом узнал слишком поздно, чтобы отблагодарить своего спасителя. Да, и как за такое отблагодаришь?

Поначалу ужасно стеснительный Шагал отказывался ехать в Париж. Винаверу пришлось даже убеждать его. Но… долго отказываться от своего счастья неспособен никто. И в мае 1911 года Марк Шагал отправился в Париж.

Он хотел снять в центре Парижа светлую студию – деньги у него на это были, а снял крошечную квартирку на авеню Мэн. В конце концов Шагал оказался на Монмартре, в знаменитом общежитии художников «Ля Рюш» – «Улей», среди себе подобных начинающих живописцев, нищих талантов, будущих классиков. Деньги вскоре закончились. Несколько тысяч рублей, которые Винавер заплатил за его первые картины, Марк потратил на новых друзей. Он попросту накормил голодных и одел раздетых. И шумный богемный «Ля Рюш» это оценил.

16. «Ты мой второй Витебск»

Вечный вопрос, который мы безответно задаём сами себе – для чего ты живёшь… Ответа на него не было и у Шагала. Какой умный человек может ответить на него (а если может, умный ли он, задающий этот риторический вопрос)? Но всё же одна фраза, давно ставшая банальной, у него была всегда наготове – чтобы увидеть Париж.

Марк обожал этот город. Боготворил, превозносил, восхищался им. Свою любовь к Парижу он выражал парадоксальной смешной фразой – «Париж – мой второй Витебск». И не лукавил! Шагал, вообще, был очень непосредственным, искренним, открытым человеком. Он всегда говорил то, что думал. И говорил красиво, очень умно, афористично. Это легко понять из его автобиографической книги и статей (если удастся их отыскать). Писателем (и, добавим, поэтом) Шагал был замечательным. Действительно, очень хорошим, безумно талантливым, обладающим лёгким и точным слогом…

Так вот, Париж стал его настоящей музой. Гуляя по осеннему Парижу, Марк вспоминал Витебск. И вернувшись в бедлам «Улья», рисовал летающих мужчин и женщин, свой родной город, обитателей еврейского местечка. И признавался, что без парижского воздуха, без этого бесконечного праздника души, без светлой щемящей грусти парижских улиц ничего бы не было – ни картин, ни самого художника Марка Шагала.

Париж стал для него огромной мастерской. И местом, в которое он раз и навсегда влюбился – как в женщину.

17. «Ля Рюш»

В начале ХХ века общежитие «Ля Рюш» являло собой жалкое зрелище. Комплекс полуразрушенных зданий, в котором ютилась сотня нищих художников. Общие кухни, условные удобства и – светлые, просторные, ужасно замусоренные всякой художественной рухлядью (поломанными мольбертами, засохшими кистями и красками, обрывками холстов, колченогими табуретами) студии. В эти студии приходили прекрасные девушки – такие же нищие и весёлые, как сами художники. Это были натурщицы и по совместительству подруги начинающих и ещё совсем безвестных живописцев. Они позировали своим кавалерам за бутылку вина и пару франков (если у художников появлялись хоть какие-то деньги, они ими охотно делились).

Шагал словно попал в родную среду – как рыба в свежие речные воды. Весёлого, щедрого еврейского юношу, который несколько лет «воевал» с французским языком, да так и не смог избавиться от русского акцента, Марка любили всем сердцем. Когда из Петербурга приходили деньги (от Винавера), Марку устраивал настоящий праздник. «Улей» окутывался ароматом жареной курочки. В ближайшей лавке закупалось дешёвое вино. И начинался пир.

А кто сидел за общим столом? Художники – Шагал, Архипенко, Кикоин, Сутин, Штеренберг, Цадкин, Модильяни, Леже. Поэты Аполлинер, Сандрар, Жакоб, Сальмон… Весь цвет европейской культуры ХХ века! Но тогда – совершенно неизвестные имена.

18. Его необыкновенные друзья

С друзьями ему везло просто необыкновенно. И всё благодаря тому, что Шагал сам был чудесным человеком, который как магнит притягивал к себе ярких, талантливых, добрых и щедрых. Таково уж было свойство его натуры…

То, что Шагал делал, поначалу не находило понимания, но ровно до той поры, пока молодые коллеги ни раскусили самого Марка. И любовь к молодому художнику из России перекинулась на его картины. Мало кто отстаивал картины Шагала перед критикой (а Марку доставалось частенько) с такой горячностью, как обитатели «Ля Рюш». О, за Марка шпаги были готовы обнажить многие из этого разношёрстного братства!

Впрочем, за себя мог постоять и Марк. И не ответной руганью, а вполне логичным объяснением. Однажды в 1912 году из России в Париж приехал журналист Анатолий Луначарский, корреспондент газеты «Киевская мысль» (да, да, тот самый). Он спросил, зачем Шагал на своей картине поместил на крыше дома в Витебске старого еврея. И Шагал ответил: «Потому что это не выдумка. У меня был дядя, который, когда ел компот, забирался на крышу, чтобы его не беспокоили». Вот так.

Луначарский стал одним из друзей Шагала. А потом появились влиятельные друзья в Петербурге и в Москве. В 1912 году Шагал выслал свои первые парижские полотна на Осенний салон в Петербург, где они были выставлены вместе с работами группы «Мир искусства». А в 1913 году картины Марка были представлены в Москве на выставке «Мишень».

Марк Шагал постепенно становился известным живописцем.

19. Известность

Для творческого человека, будь он писатель, композитор или художник, нет ничего хуже безвестности. Ибо главный мотив творчества – самовыражение, стремление поделиться с людьми своим видением мира. Работать в стол способны лишь очень мужественные и верящие в свой талант люди…

Шагалу повезло и в этом. За четыре года, проведённые им в Париже, он превратился из провинциального никому не известного начинающего художника в оригинального живописца-новатора, картины которого вызывали всеобщий интерес. У Шагала появились первые покупатели, которые обеспечивали его существование. Потихоньку раскачивалось дело и с выставками, а художнику такого уровня выставки – что воздух. Но… не сразу, постепенно, с некоторым скрипом.

Проблема заключалась в художественном стиле Шагала – ни на что не похожем мире, созданным его воображением. Как высокий профессионал Марк Захарович (всё же неудобно называть «нашего Шагала» на европейский манер одним именем) мог работать в любой технике. Но его привлекал именно примитивизм, который, по его мнению, полностью освобождал воображение от пут условностей традиционной живописи.

Для понимания и приятия картин Шагала требуется определённая подготовка. В его полотна нужно всматриваться (как говорят сегодня, «включать голову»). Это же не созерцание, не просто наслаждение высоким искусством. Это совместная работа художника и зрителя. Образ рождается в воображении того, кто смотрит. Живописец лишь даёт толчок, некие начальные рамки. Картины Шагала и не картины вовсе – это целые истории, рассказы в картинах. Полёты во сне и наяву.

20. «Сюрнатурализм»

Удивительный стиль Шагала, которому не было названия, определил Гийом Аполлинер (обожавший, к слову, творчество Марка Захаровича).

Однажды в мастерскую Шагала в «Ля Рюш» заглянул Аполлинер. Это было обычным делом – комнаты художников и их студии не запирались. Если кому-то нужно было что-то взять, например, поесть или выпить, то обитатели «Улья» просто заходили к друзьям, ели или пили. Дурным тоном считалось лишь анонимное посещение, взял что-то – скажи, что взял, тогда никаких претензий. Это же были настоящие друзья… Так вот, Аполлинер зашёл к Шагалу, подвинул пустующий табурет, сел и стал всматриваться в незаконченную картину, над которой Марк Захарович тогда работал.

Здесь необходимо сделать одно отступление. За четыре года пребывания Шагала в Париже Марк Захарович написал… несколько сотен картин! Подсчитать точно невозможно. Работы Шагала не систематизированы до сих пор, его наследие столь же колоссально, как и наследие Пикассо, создавшего около 80 тысяч произведений. И это только картины, а были ещё и карандашные рисунки и черновые наброски…

Аполлинер просидел около часа. Его лицо было напряжено и даже покраснело. Потом он поднялся, смущённо пробормотал: «Сверхъестественно!». И выбежал вон.

На следующий день Марк Шагал получил от Аполлинера письмо и стихи, посвящённые художнику. В этом письме Аполлинер назвал стиль Шагала «сюрнатурализмом» – то есть «сверхнатурализмом». Ответом другу стало полотно Шагала «В честь Аполлинера».

21. Берлинская выставка

К 1914 году положение 27-летнего Марка Шагала в современной европейской живописи настолько утвердилось, что его уже называли родоначальником «нового экспрессионизма». И это не было преувеличением – начав свои эксперименты в живописи, Шагал открыл дорогу новым течениям, став предтечей экспрессионистской и сюрреалистической живописи.

Он уже не был так беден, как четыре года назад. И с благодарностью отказался от стипендии Винавера, написав Максиму Моисеевичу трогательное письмо с благодарностью и заверениями в искренней любви. Марк Захарович уже мог себе позволить снять хорошую уютную квартиру где-нибудь в центре Парижа, но… оставался в «Ля Рюш», не в силах расстаться с друзьями.

Впереди было грандиозное и крайне важное для Шагала событие. На июнь 1914 года в Берлине была запланирована его первая персональная выставка. Несколько десятков самых удачных (с точки зрения Шагала, на самом деле неудачных у него и не сыскать) картин были вывешены в зале редакции художественного журнала экспрессионистов «Штурм», с которым сотрудничал Марк Захарович.

Он, кстати, охотно выполнял заказы многих изданий и всегда откликался на просьбы прислать работы для публикации на журнальных страницах.

Выставка едва открылась, доставив Шагалу много приятных и волнительных переживаний. А Марк Захарович собрался в дорогу. Впервые за последние годы он мог позволить себе неспешное путешествие… Куда? Домой, конечно. В Витебск, откуда пришло радостное известие – выходит замуж младшая сестра. Как он мог пропустить такое событие?

22. Возвращение

Марк Захарович собирался в Витебск не более чем до конца лета. Два месяца – вот и всё, что он мог дать себе самому на отдых и свидание с родными. А потом – обратно в Берлин, чтобы забрать выставочные работы. Потом – в Париж, к мольберту. И работать, работать, работать.

Мог ли он знать, что его «свидание с Витебском» затянется на 10 лет? Вряд ли…

Была и ещё одна не дающая покоя мысль. Дождалась ли его Белла? Ждёт ли вообще? Он же ей в последние месяцы не писал… Приехал. Обнял сестру, пожелав ей счастья и любви. А потом… увидел Беллу Розенфельд.

Она подошла к нему, обняла. И сказала:

– Ну, вот ты и приехал.

Так просто. Так честно. Так сердечно… Марк обнял её и только сейчас понял – как же он любит эту девушку.

Оказалось, она его ждала все эти четыре года. И на уговоры родителей забыть бедного художника отвечала категорическим отказом. И правильно делала – когда Шагал появился в родных Песковатиках, все увидели – а мальчик-то уже совсем не беден. И даже знаменит. И сомневаться в том, что Беллочка и Марк будут жить в достатке уже не приходится.

Однако, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается – особенно если речь идёт о патриархальной еврейской семье. Понадобился ещё год, чтобы речь зашла о свадьбе. В августе 1914 года состоялась свадьба сестры Марка. Шагал спустил на подарки молодым почти все деньги, что привёз из Берлина.

А потом… началась война.

23. Война

Никто бы в России с еврейским художником не стал бы церемониться. В 1915 году Шагал получил повестку. Выбор был невелик – идти в солдаты или… Марк Захарович выбрал «или». Выпросив у призывной комиссии несколько дней на «улаживание дел», он, уже человек женатый – в нашем рассказе мы чуть-чуть забегаем вперёд – отправился в Петроград (так стал называться Петербург после начала Мировой войны). Встретился со старым другом и благодетелем Максимом Моисеевичем Винавером. Тот свёл, с кем надо. И в Витебск Шагал вернулся уже военным человеком – служащим одной из расквартированных в северной столице интендантских частей. Это был его «белый билет», освобождение от фронта и решение всех проблем. Правда, обжитый дом в Витебске пришлось оставить и переселиться с Беллой в Петроград…

А против кого он мог воевать? В Берлине были выставлены его картины. В окопах наверняка сидели друзья – переодетые в военную форму молодые художники-экспрессионисты, обожавшие Марка Шагала и уж точно не собиравшиеся в него стрелять.

Ситуация складывалась просто ужасающая. Окольными путями из Парижа пришло письмо – мастерская Шагала и его работы оставались под присмотром друзей. Но на вопрос – когда он вернётся – Марк Захарович мог ответить грустное – скорее всего, никогда.

Война стала для него настоящим безвременьем. Хорошо, что он мог работать. И – работал, даже не рассчитывая когда-либо вернуться в любимый Париж.

24. Свадьба

Но всё это было позже. А 25 июля 1915 года в Витебске, в родительском доме Марка Захаровича, состоялась свадьба с Беллой. И это, несмотря на бушевавшую войну, был самый счастливый день в жизни художника…

Скромная еврейская свадьба собрала всю улицу. Пришли друзья детства, учителя ремесленного училища. Из Петрограда приехали друзья по Рисовальной школе. Народу собралось – будь здоров. И загуляла, запела еврейская свадьба. А Марк и Белла смотрели, слушали, запоминали.

Эти славные дни врезались в его память, как одно из главных событий жизни. И летающие мужчина и женщина, и цветущий Витебск, и странные фигуры на картинах Шагала – это та самая свадьба, те песни и танцы радующихся, счастливых людей.

А как он смотрел на молодую жену! А как она смотрела на него… Бог сделал им роскошный подарок – преподнёс большую любовь. На всю жизнь, до гробовой доски, навсегда.

Марк Захарович пережил супругу. После Беллы у него была и любовь, и ещё один, тоже очень счастливый, брак. Но в его памяти осталась только Белла. Только с неё он рисовал образы женщин. Только она была на его картинах.

И ещё… Куда бы ни забрасывала судьба Марка Захаровича, Белла была всегда рядом. Это даже не обсуждалось. Если бы Шагал спросил жену, поедет ли она с ним, Белла не поняла бы вопроса и, наверное, даже обиделась бы. Что значит – «поедет»? Разве может быть иначе?

25. Большая любовь Марка Шагала

Белла Розенфельд была красивой женщиной. Дочь богатых родителей, она получила прекрасное образование. Занималась литературой, историей, философией, увлекалась театром и даже посещала студию Станиславского при Художественном театре.

Но главное было вовсе не в этом. Главное – между Беллой и Марком проскочила та самая искра, что воспламеняет сердца и селит в них любовь.

Вот что писал о своей супруге Марк Захарович: «Ее молчание было моим молчанием. Глаза – моими глазами. Как будто мы давным-давно знакомы, и она знает обо мне все: мое детство, мою теперешнюю жизнь и что со мной будет; как будто всегда наблюдала за мной, была где-то рядом… На бледном лице сияют глаза. Большие, выпуклые, черные! Это мои глаза, моя душа…».

Что тут можно добавить? Они любили друг друга. И этим всё сказано.

Белла стала главной моделью Шагала, его музой, его вдохновением. Когда она внезапно умерла – это случилось в роковом для Шагала 1944 году – он был настолько раздавлен, что решил оставить профессию. Не оставил, не отрёкся от своего дела. И тем самым сохранил память о Белле. Все последующие годы он рисовал только её, несмотря на то, что снова любил, снова обрёл семью и снова был счастлив.

Белла жила в сердце Шагала всегда. А он пережил её на огромный срок в 41 год. Целая жизнь! Без Беллы…

Но тогда, в 1915-м, они были молоды, счастливы и строили планы на будущее. И им не могла помешать даже Мировая война.

26. Дочь

Летом 1916 года, спустя год после свадьбы, в их жизни появился ещё один маленький человечек – Белла подарила Марку Захаровичу дочку, которую назвали Идой.

Эта девочка, а потом девушка и женщина стала настоящим счастьем семьи Шагалов. Ей отец посвятил картину «Двойной портрет с бокалом вина», где над влюблённой парой – Марком и Беллой – взлетает маленький ангел – их дочь Ида.

В Америке дочь ассистировала отцу во время создания Шагалом декораций к «Жар-птице» Игоря Стравинского. После войны перевела на французский (с идиш) книгу матери «Горящие свечи», посвящённую детству, молодости и родному Витебску. Потом Ида издала книгу мемуаров матери в Польше. Её мечта издать «Горящие свечи» в России так и не осуществилась.

Ида была настолько предана отцу и матери, что провела рядом с Шагалом, практически, всю молодость, она вышла замуж лишь в начале 50-х. Ида осталась главной распорядительницей творческого наследия Марка Захаровича и выбрала музей, в который отдала все его наиболее значительные работы. Им стал парижский Музей современного искусства, на открытии которого Шагал присутствовал вместе с дочерью в 1947 году…

Да что там – Ида Шагал спасла отца и мать от верной гибели, отправив их через Испанию и Португалию в США, буквально, в последний перед арестом момент! А сумела вывезти из Парижа архив Шагала, в котором были почти все его довоенные работы (за исключением уничтоженных нацистами).

27. Снова Петроград

В сентябре 1915 года Марк Захарович и Белла переехали в Петроград – город во время Мировой войны был переименован (прежнее название Петербург оказалось слишком… немецким) – и до ноября 1917 года жили здесь. Шагал служил в интендантской части, а затем был переведён в Военно-промышленный комитет чиновником. Хорошая квартира, возможность оборудовать собственную студию, хорошее жалование, хороший паёк… Что ещё надо для успешной работы?

И Шагал работал, как одержимый. За военные годы он создал десятки замечательных работ, в том числе и знаменитые полотна, вошедшие в сокровищницу мирового изобразительного искусства. В 1914 году, ещё в Витебске Шагал написал картины «Продавец газет», «Зеленый еврей», «Молящийся еврей» «Красный еврей» и «Голубые любовники». В 1915 году, уже в Петрограде завершил работу над картиной «Зеленые любовники» и написал «Зеркало». В 1916-м написал полотно «Розовые любовники». В начале 1917 года написал «Портрет Беллы в белом воротничке». Большинство из написанных в предреволюционные годы картин остались в России, но не все, «Портрет Беллы», например, «уехал» в Париж.

Жизнь в столице, активное общение с коллегами – всё это благотворно сказалось на работах Шагала. Он стал настоящим знаменем авангардных художников России. Вспоминая собственные первые шаги в искусстве, в 1916 году Шагал вступил в Еврейское общество поощрения художеств.

А ещё жизнь в Петрограде подарила Шагалу дружбу с многими выдающимися российскими художниками и поэтами.