Текст книги "Четки памяти. Станислав Мисаковский и его тайна. XX век в историях родственников поэта"

Дорога из Куйбышева до Киргизии осенью 1942 года у беженцев заняла больше двух недель. Приоритет у поезда низкий, без очереди пропускали составы с вооружением и солдатами.

Ксения, Ия и Римма спали втроём на одной нижней полке. На остановках готовили, ставя кастрюлю на огонь между двумя кирпичами. С едой было плохо, хлебные карточки в пути отоварить было трудно – за всё время пути купили на троих всего одну буханку хлеба. Немного картофелин везли из дома, какие-то продукты удавалось покупать на привокзальных рынках.

Районы эвакуации в Киргизии

Появились вши. Через неделю на одной из станций выгрузили и пропарили все вещи. Провели дезинфекцию вагонов. Пассажиры помылись щелоком, мыла не было. Детей подстригли наголо. Женщинам спереди оставляли маленькую челку, остальную голову закрывали платком. Тётя Ия вспоминала, что просила оставить маме челку длиннее, но банщица строго заметила: «Верховный главнокомандующий сказал, какой должна быть челка».

Меры помогли несильно, через некоторое время беженцы опять увидели ползущих по стенам вагона вшей.

В Киргизии семью направили в Пржевальск, ныне город Каракол. Добрались до пристани на озере Иссык-Куль, оттуда в город пошли пешком в гору. Быстро темнело, выли шакалы. На половине пути около памятника Пржевальскому с мамой стало плохо – она стала периодически терять сознание. Повезло, что появилась телега, запряженная осликом. С нее спрыгнул мужчина, встал на колени и приложил ухо к груди неподвижно лежащей матери. Убедившись, что сердце бьётся и женщина дышит, взял её на руки, погрузил всех на телегу и привез к себе домой.

В семье приютившего семью киргиза было больше десяти детей, все спали на одной большой кровати. Маму положили на топчан, а её грязных завшивленных детей накормили вместе со своими. Брали плов руками из большого таза, как вспоминала Ия, ничего вкуснее в жизни она не пробовала.

Первые слова очнувшейся мамы: «Не давайте им много есть. Будет плохо от голода». Римма заплакала. Ей отложили порцию на отдельную тарелку и объяснили, что сможет доесть завтра.

На следующий день киргиз устроил маму в больницу в Пржевальске, Ию и Римму отвёз на своей арбе на сдачу анализов, оформил документы и доставил в детский дом в селе Теплоключенка (киргизское Ак-суу).

Было уже темно, дети спали, администратор не хотела оформлять новых постояльцев, предлагая приехать на следующий день. Киргиз выхватил кнут, стал хлестать по столу. Женщина сдалась и вынесла детям по стакану киселя. Прощаясь, Римма заплакала, обхватила мужчину за ноги и долго не отпускала. Больше киргиза не видели, но и сейчас сёстры с благодарностью вспоминают этого доброго человека.

Пока мама болела, сёстры находились в детском доме. Спали на соломе, постеленной прямо на полу, девочки и мальчики отдельно. Мылись в теплых ключах, которые били из-под земли. Как-то Ия спустилась к ручью постирать трусы сестры, но не удержала, и их унесла вода. Тогда Ия сняла майку и вместо трусов надела Римме.

Однажды во время прогулки ребята из детдома увидели в горах диверсанта. Тем, что постарше, удалось связать и волоком дотащить его до погранзаставы. Ия и еще две девочки тащили винтовку. Потом выяснилось, что винтовка была на взводе и девочки могли и перестрелять друг друга. Вскоре пограничники пришли в детский дом со спектаклем и конфетами-подушечками, своего рода «спасибо» за бдительность.

Подлечившись, мама забрала сестёр из детского дома, и семья поселилась в селе Ананьево. Ию записали в первый класс, но прежде, чем приступить к занятиям, пришлось помогать взрослым на маковых плантациях. Царапками проводили полоски по маковым головкам – выступало молочко. На следующий день оно становилось коричневым, его соскабливали, это был опиум-сырец, который использовали для лечения раненых. Руки вытирали о подол, отчего к концу дня платья девочек становилось жесткими, как пачки у балерины. Охраной труда занималась учительница, которая следила, чтобы дети не облизывали руки и не втирали наркотик в глаза.

До дома отца в освобожденном Ставрополе Ксения с дочерьми смогла добраться только в 1944 году.

В августе 1942 года немецко-фашистские войска нанесли бомбовый удар по Ворошиловску и в ходе трехдневных боев взяли город. Начался пятимесячный период оккупации.

Захватчики вернули городу Ворошиловск старое название – Ставрополь – и стали жить по немецкому времени – стрелки часов перевели на час назад. Немецкое командование расположилось в Доме Красной Армии (сейчас – Дом офицеров). Там жили комендант Шеффнер и его помощник лейтенант Лох.

22 июня 1941 г. Жители Ставрополя слушают объявление о начале войны. Фото из Ставропольского краеведческого музея

В течение месяца немцы переименовали улицы, названия которых были связаны с советскими властями. Проспект Сталина стал Главным проспектом, проспект Ленина – Большим, улица Ворошилова – Германским проспектом. Улицу Дзержинского переименовали в улицу Достоевского – Геббельс очень уважал русского классика.

Первыми жертвами новых властей стали евреи, душевнобольные, цыгане и коммунисты. На десятый день оккупации началась массовая расправа над пациентами краевой психиатрической лечебницы. Людей под предлогом транспортировки десятками загоняли в автомобильные газовые камеры. Репрессии коснулись и работников краевой медакадемии. Расстреляли более 70 преподавателей и членов их семей.

Комендантский час с 19 часов вечера до 4 утра, принудительные работы для населения, платное образование и медицина, конфискации продовольствия. Переживший Первую мировую и Гражданскую войну Феофан Феофанович хорошо представлял, что будет при оккупации, и подготовился заранее – зарезал поросенка. Судя по кадрам немецкого документального фильма 1942 года «Продвижение на Ворошиловск», где немецкие боевые машины ехали с отобранными поросятами на броне, решение своевременное. Обработанное мясо и сало упаковал в ящик и закопал в сарае под навозной кучей. Кур, как вспоминала жившая тогда с дедушкой младшая дочь Ксении Светлана, спасти не удалось, их всех переловили немцы.

Блокада Ленинграда и трудная дорога на юг

Александр Демьянок мало походил на старшего брата – отца Ксении. Феофан Феофанович был человеком работящим, бережливым, рассудительным, независимым и надеющимся только на свои силы. Хранил все чеки, никогда не брал в долг, отдыхал только в дни больших праздников, да и то с книгой или газетой.

Александр, который жил в селе Нововознесенское в нескольких дворах к северу от Феофана, воспринимал работу как необходимое зло и всегда старался найти, на кого ее переложить. Впрочем, у него был легкий и веселый нрав, так что его работники на него не обижались. Дядю Сашу очень любили дети, для которых он устраивал занимательные конкурсы. Обогащала детский лексикон его жена, полька Екатерина, которая на эмоциях использовала польские ругательства.

После окончания НЭПа и перехода к всеобщей коллективизации братья с разговорами на политические темы начали прятаться от детей. Требования властей к крестьянам постоянно росли, выполнять нормативы по сдаче сельскохозяйственной продукции становилось все труднее. Феофан Феофанович был крепким середняком и, хотя только раз, когда болела жена, нанимал на лето работницу, попал под раскулачивание и был арестован. Через некоторое время и брата его Александра посадили в тюрьму, а потом выслали на Белое море.

На Севере дядя Саша не задержался – бежал из ссылки и перебрался в Ленинград. Екатерина не выдержала жизни на нелегальном положении, отягощенной супружескими изменами мужа, и вернулась к родителям на Украину в Червоноармейск, ныне город Радивилов в Ровненской области. А Александр остался один с четырьмя детьми, двое из которых были совсем малышами.

Было нелегко, но ситуация еще больше осложнилась с началом войны, когда Ленинград попал в блокаду и в городе начался голод. В ожидании еды люди стояли в километровых очередях под непрекращающимся обстрелом немецкой артиллерии, но инвалидом Александр стал не там, а когда добровольно отправился строить оборонительные дамбы, защищающие город от немецких танков. Рядом с рабочими упал снаряд, и Александру оторвало обе ноги.

Когда выписался из больницы, обнаружил грязных, оборванных, умирающих от голода детей, с нетерпением ожидавших возвращения отца. Но без ног от него было мало пользы, оставалась надежда только на жену, находившуюся по другую сторону фронта.

Путь из Ленинграда на юг

Старшие дети нашли маленькую коляску, посадили в нее отца и, толкая, под обстрелами двинулись к линии фронта. Первый раз перейти не удалось – советский капитан приказал обыскать коляску, но ничего не найдя, развернул обратно.

– Куда толкаете тележку, не видите, что впереди ад?

– Там наша мама, – плача отвечали дети.

Во время второй попытки рядом взорвался снаряд, дядя Саша вылетел из перевернувшейся тележки, и на него обрушились комья земли. Дети откопали папу, собрали лохмотья, запряглись и потащили дальше.

Через какое-то время опять попали под обстрел, а потом, выбравшись, обнаружили, что окружены вражескими солдатами. Немцы вытряхнули Александра из коляски, но, увидев, что он без ног, посмеялись и пропустили дальше.

Старшая Зоя, Лора, шестилетний Георгий и восьмилетняя Александра, толкая тележку, пошли на юг. Старались выбирать грунтовые дороги, не занятые гитлеровскими войсками. Наступила ранняя весна 1942 года, ночи все еще были холодными, утром заморозки, шли дожди, но уже появилась надежда дожить до лета.

За четыре месяца дети преодолели около полутора тысяч километров. Ночевали в поле, в лесу, в стогах сена или иногда у какого-нибудь крестьянина. Просили милостыню, собирали ягоды и съедобные корешки.

Встречи с немцами проходили спокойно – как правило, те смеялись и с расстояния делали фотографии колоритной процессии. В июне дети добрались до Червоноармейска.

Перед входом в дом остановились, и Александр пустил детей вперед. Мать детей, Екатерина, в это время суетилась на кухне. Услышав шум, она обернулась и увидела в дверях четверых детей, которые больше походили на призраки, чем человеческие фигуры. Мрачные лица, спутанные волосы, окровавленные ноги, клочья одежды. Мать сначала не узнала своих детей, но потом предложила не евшим три дня путникам еду и впустила в дом своего мужа.

Александр Феофанович прожил недолго. Неизвестно, умер ли от болезни или чувства беспомощности. Он замкнулся в себе, уже не шутил и не собирал вокруг себя детей.

Прах Александра покоится на местном кладбище. Старшая дочь Зоя вышла замуж и по сей день живет в Радивилове – у нее уже есть внуки. Ее две сестры и брат тоже завели семьи, но живут в других городах.

Учебная батарея 8-го гаубичного полка, Калуга, сентябрь 1940 г. Слева на право (верхний ряд): Сергей Шкуро, Таймураз Сатамов, Владимир Демьянок, Андрей Кривенко, (нижний ряд): Василий Гайдаш, Николай Трошин, Михаил Чуйков.

Владимир Демьянок – плен и побег

В предвоенное время стране срочно нужны были офицеры, так что летом 1940 Владимира, младшего сына Феофана Феофановича Демьянока, только что окончившего Ставропольский зоотехнический институт, призвали в армию и направили в артиллерийское училище.

Старшая сестра Евгения вышла замуж за военного ветеринара Леонида Гомоза, сменила отчество на Федоровна и переехала с мужем в Белоруссию в военный городок под Гомелем. Моя бабушка Ксения вышла замуж за дерматолога Бориса Метлина и уехала с ним в Камышин на Волге. У Ксении уже были маленькие дети: Ия и моя мать Римма. Третья дочь Феофана Нина после окончания Ставропольского педагогического института отправилась на работу в Комсомольск-на-Амуре, где вышла замуж за учителя Владимира Мартынова, выходца из старинной казачьей семьи. Она оставила две фамилии: в честь мужа и в честь отца. Борис закончил учебу во Владикавказе и остался там работать. Старшего брата Анатолия призвали в армию еще раньше – весной. Так что после призыва младшего сына Феофан Феофанович и его жена остались в Ставрополе совсем одни.

На рассвете 22 июня 1941 года Владимир проснулся по тревоге – началась война. Рота старшего лейтенанта Шурупова состояла из людей с высшим образованием: инженеров, педагогов, архитекторов, экономистов и агрономов. Надо было срочно затыкать дыры на передовой, и недоучившихся офицеров рядовыми отправили на фронт.

В своей последней книге «ВФД. Человек, который не знает, кто он» Станислав Мисаковский, тогда еще Владимир Демьянок, написал, что никто не знал, куда их везут и где они развернут свои гаубицы. С помощью сайта «Память народа» можно восстановить путь их 8-го гаубичного полка 18-й сводной дивизии.

Часть Владимира перебросили в район города Орша недалеко от Могилева. Где-то здесь 8 сентября 1514 года состоялось кровопролитное сражение польско-литовских и русских войск. Достаточно известное, в честь 500-летия победы в битве с русскими в 2014 году на Украине и в Литве даже были выпущены памятные монеты. В 1941 году история повторялась, но теперь врагами были немцы.

Место боя батареи 8-го гаубичного полка, Могилевская область, Белоруссия, 1941.

Воинская часть Владимира перемещалась на грузовиках по грунтовым дорогам в темноте, с выключенными фарами. Перед рассветом солдаты останавливались в лесу и прятали пушки маскировочными сетками и ветками.

8-й гаубичный полк имел орудия калибра 128 и 156 мм. В батарее Владимира были четыре гаубицы калибра 128 мм, к каждой из которых было прикреплено от восьми до одиннадцати солдат.

Приблизившись к линии фронта, батарея остановилась в лесу. Солдаты выкопали ямы, заклинили на пушках колеса, сложили ящики со снарядами. Вскоре над ними появился немецкий самолет-разведчик.

С наступлением темноты бойцы собрали орудия и в 400-х метрах оборудовали новые позиции. Утром немцы начали интенсивный пушечный обстрел покинутых позиций и не скоро поняли, что открывшая огонь советская батарея находится уже в другом месте.

Гаубицы стреляли на расстоянии 8-10 километров, так что никто врага не видел. Новые снаряды подвозили вовремя, стрельба шла непрерывно, и пушка раскалилась почти докрасна.

Через какое-то время немцы поняли, что их обманули, и перенесли огонь. Снаряды противника падали все ближе и ближе, в какой-то момент взрывная волна сбила солдат с ног. Когда Володя поднялся, стряхивая с себя землю, увидел на месте соседнего орудия яму с кусками железа и окровавленными частями тел солдат.

Не прошло и часа, как от перегрева взорвалась, убив одного и ранив двух других солдат, вторая гаубица. Раненых увезли, уцелевшие солдаты усилили орудийные расчеты оставшихся гаубиц, не прекращавших огонь.

Немецкие пушки, потратившие много времени на обстрел ложных позиций, стреляли все реже, что придавало сил советским солдатам, уже ставшим верить в победу. Но тут сказалось полное преимущество фашистов в воздухе. На бреющем полете пролетела немецкая авиация и засыпала батарею градом бомб.

Вздрогнула земля, взмыли вверх комья грязи, куски дерева и железа. Первым, кого Володя увидел после окончания налета, был их сержант-калмык, который стоял до последнего, крича: «Огонь! Огонь!». Осколок попал ему в висок. В живых, кроме Володи, остались еще трое, все были в шоковом состоянии.

Орудийный расчет. Фото из открытых источников. 1941 г.

Затишье закончилось, немцы перешли в атаку, застучал пулемет, и наши солдаты бросились в спасительный лес. Вместе с двумя отступавшими Владимир нес раненого. Рядом разорвался еще один снаряд. Раненого и одного из сопровождающих убило. Другой боец получил осколок в бедро, и Владимир потащил уже его.

На дороге удалось остановить машину с ранеными бойцами. Раненого в бедро погрузили, а Владимира брать отказались.

Вскоре на шоссе появились немецкие танки, и оставшиеся советские солдаты спрятались в лесу. Четверо бойцов из 8-го гаубичного полка, толком не зная, где находятся, решили вместе пробираться на восток к своим.

Июль 1941. Фронт быстро приближался к Смоленску. Владимир и его три товарища шли без карт и компаса, ориентируясь по Полярной звезде. Продукты просили у жителей деревень, не все из которых делились охотно – самим не хватало, да и боялись немецких репрессий за помощь военным.

Дать еду гражданским было не так опасно. Выйдя к одной из деревень, солдаты решили спрятать в кустах винтовки, искупаться в озере и лишь потом идти просить продукты. На берегу озера их безоружных и схватили немцы, которые давно заметили красноармейцев и только ждали удобного случая для ареста.

Никто не поинтересовался фамилией и званием, всех затолкали в сарай с уже захваченными пленными. Утром людей построили в колонны по три человека и погнали на запад. По пути добавляли новых пойманных советских солдат.

Пересекли границу с Польшей и вошли в лагерь для военнопленных в районе Сувалки, присоединенном после захвата Польши Германией к Восточной Пруссии под названием Судавия (Sudauen). К войне немцы готовились заранее – работы по строительству офлага 68 начались в апреле 1941 года – за два месяца до нападения на СССР.

В нацистской Германии военнопленные содержались в лагерях, подчинённых вермахту: шталагах (стационарных лагерях для нижних чинов и летчиков), офлагах (для офицеров), маринлагах (для моряков) и дулагах (пересыльные лагеря). Судя по немецкой классификации, в офлаге 68 должны были содержаться офицеры, однако на практике никто званием заключенных не интересовался, и основную массу пленных составляли рядовые.

Немецкий лагерь для военнопленных. Фото из открытых источников. 1941 г.

Лагерь занимал 50 гектаров, в нем были кухня, пекарня, туалеты. Территория была окружена двойным забором из колючей проволоки и четырьмя сторожевыми вышками. Прямо у ворот располагались бараки для немцев, дальше баня.

Заключенным приказали раздеться, пока мылись, проверили и отобрали вещи, оставили только штаны, рубашки, ботинки и нижнее белье.

Разместились на выровненной бульдозерами площадке, и в дальнейшем пленные в любую погоду находились на открытом воздухе. Было холодно, одежда промокала от дождя, а сменной не было. Спали на земле, потом догадались закапываться в землю, которую рыли палками или прямо руками, благо, что грунт был песчаный. Подземные убежища делали на двух человек, которые для экономии тепла прижимались спинами друг к другу. Больные и слабые не могли вырыть землянки и быстро умирали, сидя и лежа на влажной земле. Немцы ходили между пленными и, обнаружив трупы, приказывали здоровым нести их за ворота.

Тяжелой оказалась третья неделя. Пошли дожди, и своды земляных укрытий начали обрушиваться, погребая под собой несчастных. О тех, кто утром не выбрался из подземных убежищ, никто не вспоминал, немцев они тоже не интересовали. Каждый день из лагеря выносили десятки трупов.

 
Колючая проволока похожа на розовый куст. Однажды
я видел, как в сплетении веток расцвёл красный
бутон. Этот человек перепутал времена года.
До весны было ещё далеко.
 

Станислав Мисаковский, «Колючая проволока»

Группа пленных с Володей была первой, попавшей в лагерь, но через день их было уже около тысячи. Попытки побега заканчивались гибелью. Только один человек смог добраться до леса, но его все же поймали, вернули в лагерь и при всех расстреляли. Потом народ настолько ослаб от голода, что о побеге думать перестали.

Слабые умирали от изнеможения и голода уже через пять-шесть дней заключения. Владимиру повезло. Его как одного из наиболее сильных пленных взяли на расчистку дома, где пленник смог незаметно прихватить бутылку подсолнечного масла. Она спасла от голодной смерти – Владимир понемногу добавлял масло в выдаваемый пленным «суп» – мутный кипяток.

Как-то в лагерь попал худой облезлый пес, возможно, его подбросили охранники для забавы. Долгое время собаку не могли поймать, потом пленные все же ее схватили, разорвали руками на куски и сразу съели.

Кладбище советских воинов, погибших в лагере в Сувалках. Фото из открытых источников

Лагерь стал напоминать поле боя – везде лежали умирающие от голода люди. Дожди прекратились, и стало еще хуже – начали разлагаться трупы, которые перестали выносить.

Выжить помогали мысли о доме, прежде всего о матери.

 
Ты протянула мне руку
которой когда-то
гладила кудри мои
рука была жесткая и шершавая
как песчаный берег
 
 
я стал к тебе ближе
мама
еще на год
 

Станислав Мисаковский, «Новый год»

В один из дней все закончилось. Кто не смог встать – добили. Остальных отправили в баню, выдали новую одежду, обувь на деревянной колодке и выстроили за воротами. В лагерь въехали санитарные бригады, землю и лежащие трупы опрыскали дезинфицирующими средствами. Потом появились бульдозеры, зарыли ямы и выровняли поверхность. Лагерь приготовился к приему новой партии пленных.

Старую партию в окружении конвоиров выстроили в колонну и повели на запад. Из восьмисот прибывших с Владимиром пленных в строю осталось около сотни.

Советские войска освободили Сувалки в октябре 1944 года. Сейчас на месте офлага 68 (в 1942 лагерь преобразовали в шталаг IF) размещено мемориальное кладбище. На нем покоятся 54 000 погибших во время войны советских военнопленных.

Шахматная доска из геометрически правильных зеленых квадратов, символизирующих могилы. В верхней части каждого – каменная табличка – словно дверь, стерегущая тайну. На табличке пятиконечная звезда с серпом и молотом посередине.

…Я стою над затерянной в мире могилой. Кто он, этот безымянный герой – русский, грузин, калмык, белорус? …Мысли теснятся, сердце стучит… Ведь здесь мог лежать не Он, а я!

Склоняюсь, зажигаю свечу. Да будет ему вольной польская земля.

Станислав Мисаковский. «Кладбище советских воинов»