Текст книги "Четки памяти. Станислав Мисаковский и его тайна. XX век в историях родственников поэта"

Борис Метлин – врач на войне

Оставив семью в Камышине, еще осенью 1941 года мой дед Борис Метлин пошёл добровольцем на фронт. 12 мая 1942 года войска Юго-Западного фронта и Южного фронта, подчинявшиеся маршалу Тимошенко, начали массированное наступление на Харьков. В составе наступавших войск был Борис Метлин, военврач 3-го ранга, командир терапевтического отделения 70-й кавказской дивизии.

Борис Метлин

На первых порах операция развивалась успешно, советские войска прорвали германский фронт в районе Изюма и вбили глубокий стокилометровый клин, дойдя до Краснограда. Цель была близка – наши танки находились в 20 км от Харькова. Но потом все пошло не так, немцы перешли в контрнаступление и охватили прорвавшийся клин двойным ударом с севера и с юга. 22 мая Клейст соединился с Паулюсом, окружив три советские армии.

В эти критические дни Тимошенко потерял управление войсками. После войны деда трясло при упоминании маршала. Он помнил, как командующий на виду у всех покинул командный пункт, сел на самолёт и улетел, оставив свои войска в окружении на произвол судьбы. Приказ о прекращении наступательной операции он отдал лишь 28 мая – до этого верные присяге передовые части бессмысленно гибли, штурмуя укрепления немцев и все глубже проваливаясь в котёл, вместо попыток прорваться обратно.

Разрозненные попытки прорыва окружения были, но не увенчались успехом. 27 мая дед попал в плен, а 30 мая немцы закончили уничтожение окружённых войск.

Разгром советских войск под Харьковом получил название «Харьковская катастрофа». Чаще всего потери наших войск убитыми и ранеными оцениваются в 270 тыс. человек, в плен попало 240 тыс. солдат – огромные потери всего за две недели боёв. Для примера, общее число немцев, попавших в плен под Сталинградом, составило 90 тыс. К исходу 29 мая длина колонн пленных достигала нескольких километров. Немецкие потери составили около 20 тысяч, а Паулюс получил от Гитлера Рыцарский крест.

Полумиллионная потеря резко ослабила советскую оборону на юге. 28 июня 4-я танковая армия генерала Гота прорвала фронт и устремилась к Дону. 23 июля пал Ростов-на-Дону. 3 августа был взят Ставрополь. 6-я армия Паулюса вышла на дальние подступы к Сталинграду.

Тимошенко – единственный из крупных советских военачальников Второй мировой войны, отказавшийся писать мемуары и публично делиться воспоминаниями.

Палатка медсанбата деда стояла в овраге. Прямо во время операции в овраг попал снаряд и деда сильно контузило. Как он рассказывал старшей дочери Ие, когда пришел в сознание, увидел в пяти метрах от себя винтовку. Хотел потянуться за ней, но не успел – появился немецкий автоматчик, закричавший: «Рус, не двигайся, стрелять буду». Врача подняли и отвели в колонну с военнопленными.

Было много раненых. Тех, кто не мог идти, немцы пристреливали. В одном населённом пункте пленных заперли в большом капитальном сарае, стоявшем на фундаменте. Места было мало – негде было даже сидеть. Лежали только тяжелораненые, пленным не дали не только еды, но и воды.

Перед войной Борис Метлин окончил курсы немецкого языка в Камышине. Стоял у двери и смог понять разговор немцев – слишком много обессиленных и раненых, тяжело конвоировать, приказано утром всех ликвидировать.

Вместе с соседом – кадровым офицером – стали прощупывать фундамент и нашли слабое место, где начали рыть подкоп с помощью мисок и ложек. Кто смог, пролез наружу и тихо спустился к реке. Дед отлично плавал – переплывал Волгу у Камышина. На другой стороне реки беглецы спрятались в лесу, а утром услышали выстрелы – немцы начали расстрелы пленных.

Добраться до своих не смог – опять схватили. В следующий раз пытался сбежать, когда связанных пленных под охраной двух автоматчиков везли на грузовике по Львову. Думали, что на расстрел, как и ехавших в соседних двух машинах евреев – женщин и детей. Они не были связаны и могли попытаться спастись – их конвоировали всего два человека, украинец и немец, игравший на губной гармошке.

Крикнули им, что терять нечего – надо пытаться бежать. Сами пленные по дороге смогли незаметно развязаться и, когда машина затормозила у ремонтируемого моста, по заранее оговорённому сигналу бросились врассыпную.

Раздались выстрелы. Дед, перелезая через заборы, бежал по частному сектору. Местные помогали, подсказывали путь, совали в карман еду. Никто не выдал, но и у себя не спрятал, опасаясь расстрела. Добрался до леса, но уйти от немцев с собаками так и не смог. Волкодав догнал и повалил, а подоспевший немец ударил кованым сапогом в лицо, выбив половину зубов.

В плену дед провёл два года и десять месяцев – его освободили только 5 мая 1945 года из лагеря на территории Австрии. Было трудно, выбили оставшиеся зубы, но остался в живых. Помогла профессия врача-венеролога – до войны он даже печатался в «Вестнике дерматологии и венерологии». В условиях лагеря и беспорядочных половых связей больных среди немцев было много и над врачом сильно не измывались.

Три месяца после освобождения Борис Метлин проходил тщательную проверку. Работал врачом в Братиславе, где до обеда принимал военных, а после – местное население. С венерическими болезнями после войны в городе дело обстояло плохо.

Послевоенный мир

Три сестры

Римма и Светлана Метлины

21 января 1943 года советские войска освободили Ставрополь. Из эвакуации вернулась Ксения с дочерьми Ией и Риммой. Зятья и сыновья Феофана Феофановича были на фронте. На иждивении остались пятеро детей. Ксения сильно болела и не дожила до конца войны. Фактически единственным кормильцем был дедушка. Спасал огород и выращенная на нем кукуруза. Вручную мололи зерна и делали из кукурузной муки кашу – мамалыгу.

– Он садился во главе стола на кресло, которое, как и остальную мебель, сделал своими руками. Был очень строгим. Стоило ребёнку уронить крошку хлеба на стол и быстро не подобрать, как следовало наказание – удар по лбу огромной ложкой. Мы её очень боялись и старались вести себя хорошо, – вспоминала Ия.

Дед был не только строгим, но и заботливым. Выживать помогала появившаяся после освобождения города корова, но её тоже надо было кормить. В лесхозах на выделенных делянках разрешали косить сено – десятая часть от собранного шла работнику. Для помощи в сушке сена дед брал с собой Ию, которой тогда было одиннадцать лет. Ночевали в шалаше. Однажды ночью растолкал спящую Ию, привязал к себе верёвкой и громко сказал: «Хочешь жить – держись за меня». Выскочил, поджёг шалаш, копны с заготовленным сеном и стал размахивать косой.

Оскаленные пасти хищников девочка запомнила на всю жизнь – их окружили волки. Неповоротливая с виду корова вертелась как волчок, охраняя телёнка. Волки прыгали на неё, она их сбрасывала. Было страшно. Спасли косари с соседних делянок. Увидев пожар, прибежали с ружьями и стали отстреливать волков. Корова выжила, телёнка пришлось зарезать, но больше всего девочку расстроили сгоревшие в шалаше куклы. И только потом она осознала, что дед спас ей жизнь.

Мать сестер Ксения Феофановна умерла от туберкулёза. Отец Борис Александрович Метлин пропал без вести. Корова после нападения волков долго не протянула, еды не хватало. Сёстрам опять пришлось разлучиться. Ставшую уже совсем родной Свету дед решил оставить, а двенадцатилетнюю Ию и восьмилетнюю Римму отдал в детский дом в посёлке Эркен-Шахар, расположенном недалеко от Черкесска.

В детском доме жили в основном слабые и больные дети из блокадного Ленинграда. Им не хватало родительской ласки, которую пытались компенсировать сотрудники. Когда во двор выходил директор, армянин по национальности, дети старались подбежать к нему, а он всех гладил по голове. С теплотой Ия вспоминала и многонациональный обслуживающий персонал: черкешенок, ногайцев и абазинок.

Дети работали в колхозе, шелушили подсолнечник, мололи кукурузу. Получалась грубая мука, из которой потом варили кашу – мамалыгу. На фоне блокадных детей Ия выглядела крепкой, и её определили на кухню отмывать котлы. Кирпичом, иногда по несколько часов, девочка отдирала пригоревший суп или кашу. Зато такие остатки еды можно было съесть, что в голодное время было большой привилегией.

Ксения Метлина (Демьянок) с матерью Анастасией и детьми Ией, Риммой и Светой

В обед детям давали суп и кусочек хлеба. Свой кусочек Ия отдавала сестре Римме. Вечером пробиралась к ней в комнату, залезала под одеяло, где она, чтобы никто не видел, съедала хлеб.

Когда началась эпидемия свинки, то Ия заболела, и её посадили на карантин. В детском доме был большой деревянный туалет. Младшая сестра очень скучала, но нашла выход – увидев направлявшуюся в туалет Ию, заскочила в соседнюю с выделенной для заболевших кабинку. Стала плакать и жаловаться сестре через деревянную стену.

Не знавшие интернета мальчики детского дома знакомились с подробностями женской анатомии, подглядывая через дырку (выпавший сучок) в перегородке. Её использовала Ия – просунула сестре недоеденный кусочек сахара. Римма съела и успокоилась.

– Не беспокойся за мать. Если она тогда не заболела, ей никакой коронавирус не страшен. Отличный иммунитет, – поделилась недавно со мной воспоминаниями тётя Ия.

Борис Метлин смог вернуться на родину после войны только в 1946 году. Приехал в Москву, нашел в Малом Могильцевском переулке свою первую жену Надежду Павловну, воспитывающую его дочь Нину. Надежда готова была принять мужа при условии, что Борис оставит детей от Ксении в детском доме. Борис не согласился и выбрал детей. Поехал на Северный Кавказ и нашёл в детском доме в Эркен-Шахаре дочерей Римму и Ию.

Плен сильно отразился на внешности Бориса – осунулся, исхудал, остался без зубов. Дочери его не узнали и заплакали. Пришлось возвращаться в Ставрополь за тёщей Анастасией Васильевной, которая подтвердила администрации и внучкам, что это действительно их отец. Потом устроился работать врачом в Черкесске, забрал из детдома детей, а у деда – младшую дочь Свету.

Больница предоставила жилье в маленьком доме в центре города, в котором при немецкой оккупации была конюшня. Крыша дырявая и сильно текла в дождь, дети спали на сундуке, который выполнял функции ящика для продуктов. Прятать их приходилось хорошо – в домике было полно крыс, некоторые достигали размера котенка. Помогал кот Кисан, который брезговал мышами, а любил охотиться на более крупную добычу. Причем крыс не ел, а душил и приносил хвастаться хозяевам.

Тамара Тимофеевна Метлина с мужем Борисом и дочерьми Светой и Риммой

Мыться дочерей Борис водил в больницу. Ия пошла учиться в 9-ю женскую школу, ныне престижную «гимназию № 9 г. Черкесска имени Хапсирокова К-Г.Х.». На входе в школу висит памятная доска в честь почетного гражданина столицы Карачаево-Черкесии, в лихие 90-е работавшего влиятельным завхозом в Генпрокуратуре.

Семья Метлиных жила бедно, хотя отец работал не только в больнице, но и преподавал в медучилище. Так что уходил на работу в 7 утра и возвращался в 8 вечера. Несколько раз меняли место жительства и в итоге оказались на окраине города в части дома 100 на улице Первомайской.

По воспоминаниям дочери Ии, Борис Александрович был честным, порядочным и интеллигентным человеком. Никогда не использовал ненормативной лексики, хотя после возвращения из плена стал очень вспыльчивым.

Любил дочерей и главным критерием выбора новой жены стало отношение к его детям. Сердце тянулось к красивой и элегантно одетой Фурзиковой, работавшей вместе с Борисом врачом. В послевоенные годы мало кто так одевался – изящное пальто, кокетливая шляпка набекрень. Новая подруга имела неоднозначную репутацию – говорили, что во время оккупации она спала с немцами. Но главное, что уже имевшая ребенка Фурзикова не хотела брать на себя обузу в виде еще трех чужих детей. Так что до брака дело не дошло, а окончательный выбор был сделан в пользу Тюковой Тамары Тимофеевны, которая действительно смогла стать для дочерей второй мамой.

Тамара Тимофеевна выросла на хуторе в Тамбовской области. После окончания школы работала нянечкой в яслях, потом поступила в Воронежский педагогический институт. Оттуда ее пытались исключить за то, что скрыла дворянское происхождение. С трудом доказала, что является однофамилицей, а не родственницей помещицы Тюковой, у которой отец брал землю в аренду. Вспоминала, что в годы сталинских репрессий боялась ночью ходить мимо расположенного на окраине Воронежа подвала НКВД – оттуда раздавались страшные, душераздирающие вопли. И в то же время – это годы надежд на светлое будущее, подвигов полярных летчиков, папанинцев и других покорителей Арктики, о чем рассказывали бережно хранимые ею до смерти журналы «Вокруг Света» за 1937-й год.

По распределению Тамара попала в город Канск Красноярского края, откуда перебралась в Черкесск и стала преподавать географию в педагогическом училище. С Борисом ее познакомила нянечка, работающая в больнице.

Тамара Тюкова с матерью (в центре) и братьями Аркадием, Александром и Николаем

С новой мамой улучшилась учеба Риммы, до этого оставшейся в первом классе на второй год. Тамара Тимофеевна наладила быт, обустроила хозяйство. Две комнаты, терраска, окна, закрываемые на ночь ставнями. В длинном доме жили еще четыре семьи, через чьи дворы приходилось идти при посещении расположенного на улице туалета, зато свой выход на улицу, сарай и небольшой огород. А перед домом Борис разбил сад: абрикосовые деревья, вишни, тутовник и грецкий орех.

В Черкесске Борис жил до самой смерти в 1964 году, когда был похоронен на старом городском кладбище. В больнице Ставрополя, по иронии судьбы построенной на месте, где когда-то дед Феофан Феофанович спас Ию от волков, дочь последний раз видела в живых отца, умирающего от рака поджелудочной железы.

Своих детей у Тамары Тимофеевны не было, так что все нерастраченные запасы любви достались девочкам Бориса. Ая, учась в Черкесске первые три класса все в той же 9-й школе, пока матушка готовила и защищала кандидатскую диссертацию в аспирантуре в Москве, даже и не подозревал, что любимая бабушка – не родная по крови. Впрочем, это действительно не так важно.

Когда Римма окончила восьмой класс, Тамара Тимофеевна повезла её с сестрой Светой в гости в Икшанскую воспитательную колонию (ИВК) для несовершеннолетних в подмосковной Икше, где брат Тамары Тимофеевны Николай работал преподавателем. По дороге посмотрели Москву, которая так понравилась, что Римма решила получить там высшее образование.

Окончив школу с золотой медалью, девушка в 1955 году приехала для поступления в ВУЗ в столицу к брату отца Глебу Александровичу Метлину. Главное – учить химию, выбор конкретного ВУЗа она предоставила старшим.

Экспертная группа из трёх человек выглядела солидно. Глеб Александрович, работавший в «почтовом ящике» в подмосковном Фрязино, впоследствии в 1964 году стал лауреатом Ленинской премии. Его книга «Методы анализа материалов, применяемых в электровакуумной промышленности», написанная в 1972 году, до сих пор не потеряла актуальности и переиздана в 2020 году.

Второй эксперт – в молодости учившийся с Глебом в Менделеевском институте Кузьма Фомич Жигач, доцент и заведующий кафедрой Московского нефтяного института (МНИ), впоследствии ставший ректором, руководившим институтом с 1958 по 1962 гг. Но самым авторитетным был третий эксперт – будущий академик Николай Николаевич Семёнов. Заведующий кафедрой химической кинетики МГУ, через год ставший единственным советским лауреатом Нобелевской премии по химии, решил, что учеба в Менделеевском институте девочке из далекой провинции, хоть и окончившей школу с золотой медалью, будет не по силам, и предложил попробовать силы в МНИ.

Света и Римма Метлины студентки Московского нефтяного института

Римма поступила на химико-технологический факультет МНИ, ныне Российского государственного университета нефти и газа имени И. М. Губкина. Через год по её стопам пошла младшая сестра Света, поступившая на факультет инженерной механики. Там же Света познакомилась со своим будущим мужем – Фёдором Павловичем Вязниковцевым. Сестры жили в одном женском общежитии, хотя и на разных этажах.

С подругой однокурсницей Женей Римма осваивала азы самостоятельных путешествий. После практики в Грозном на нефтеперерабатывающем заводе девушки отправились по Военно-Грузинской дороге в Грузию. Из Черкесска Римма выезжала в Теберду и Домбай. Любовь к горам передал отец Борис Метлин, который часто ходил в горные походы по Кавказу со студентами медицинского училища. Последний раз в 63 года, за полгода до смерти.

Будучи студенткой пятого курса, на вечере, посвященном празднику 8 марта, Римма познакомилась со своим будущим мужем Владимиром. «У меня была подруга Таня, а у неё – сестра Надя, работавшая лаборанткой на одной кафедре с Владимиром. Она на вечере нас и познакомила», – вспоминала Римма.

После окончания института в 1960 году Римму распределили на работу в город Сланцы. С распределением тогда было строго – ехать было обязательно. Владимир провожал на Ленинградском вокзале, просил, чтобы вернулась, сказал, что будет ждать. Римма поехала в Сланцы и смогла договориться о свободном распределении.

Возвратившись, поступила на работу в «почтовый ящик» в подмосковное Фрязино, куда её устроил дядя Глеб. «Работала в лаборатории лаков и красок – первый спутник Земли и спусковую капсулу Гагарина красили нашей краской», – рассказывала моя мать. Вспоминала, с каким волнением слушали радио во время полёта Гагарина и как ликовали в лаборатории, когда полёт закончился успешно. Какое-то время жила в квартире дяди Глеба с его женой Людмилой Ефимовной и сыном Юрой.

У Светы и Фёдора в 1964 году родился сын Сергей, а через шесть с половиной лет – Алексей. Старшая сестра Ия после окончания школы в Черкесске поступила в Ивановский текстильный институт, а потом по распределению поехала в город Тейково Ивановской области. Вышла замуж за главного электрика текстильного комбината Владимира Ильича Сурикова. У них в 1959 году родился сын Игорь.

Сестры Ия (слева) и Светлана (справа) с Тамарой Тимофеевной (в центре). Второй ряд – Владимир Суриков, Сергей Вязниковцев и Игорь Суриков.

Все три сестры получили высшее образование, вышли замуж и родили сыновей. Осенью 1960 года Римма вышла замуж за Владимира и перебралась к нему в комнату в коммуналке в Малом Могильцевском переулке.

На перекрестке улицы Дмитрия Ульянова и Ленинского проспекта, недалеко от места, куда получившая квартиру в новом доме семья через 15 лет переедет с Арбата, 14 апреля 1961 года Римма и ее муж Владимир встречали в Москве Гагарина. Играла музыка, люди пели песни. Когда вдали появилась машина с Никитой Хрущевым и Юрием Гагариным, все закричали от восторга. Страна стала первой космической державой. А через четыре месяца, 8 августа 1961 года у них родился сын – Николай Носов.

Владимир и Римма Носовы. Москва. 1961.

В мире голубого сияния

«Он – там же, где еще не родившиеся дети, – в мире голубого сияния, отсвет которого падает во тьму наших душ. Образ этого мира пленительно неясен и пугающе далёк; в тяготении к нему и отталкивании от него – поле напряжения поэзии Станислава Мисаковского», – писал доктор филологических наук Андрей Базилевский в предисловии к книге «Я не сказал», первому вышедшему на русском языке сборнику стихов поэта. Ведущий сотрудник Института мировой литературы РАН занялся поиском русских родственников классика польской поэзии и нашел дочерей его сестры Ксении, в том числе и мою мать – Римму.

В советское время сёстры старались не вспоминать о своём «токсичном» дяде. Да и сам Станислав Мисаковский раскрыл публике свою настоящую биографию только в последней книге «ВФД. Человек, который не знает, кто он», опубликованной в 2017 году, через 20 лет после смерти поэта. Что он никакой не поляк Станислав Мисаковский, а «ВФД» – Владимир Феофанович Демьянок, родившийся, согласно польской Википедии, в 1917 году в селе Нововознесенское Херсонской губернии и дебютировавший как поэт в советской печати в 1938 году.

После побега из подвала НКВД в Польше Владимир Демьянок затерялся в послевоенной неразберихе, достал документы умершего крестьянина Станислава Мисаковского, женился на польке и усыновил ее сына. Выучил язык, издал около 20-ти сборников стихов и прозы. Стал одним из лучших поэтов страны, стихи которого учат в школе. В Польше проводят ежегодный конкурс поэтов имени Станислава Мисаковского, в городе Свидвен установлена мемориальная доска и в его честь названа улица.

В родную страну удалось приехать только после Перестройки. Собрал материалы для своей изданной после смерти книги, поставил памятник на могиле сестры Ксении на Успенском кладбище в Ставрополе.

Андрей Базилевский подарил нам с матушкой сборник переведенных на русский язык стихов «Я не сказал». Потом удалось найти в интернете второй сборник – «Замерзшая земля», после чего Станислав Мисаковский вошел в список моих любимых поэтов. Решил подробней узнать о нём у своих родственников и так разобрался со своей родословной.

Небытие и одиночество – основные темы творчества Мисаковского. Поэт-экзистенциалист постоянно ставил своего лирического героя перед сартровским «ничто». Да и сам Мисаковский часто смотрел в глаза смерти. Во время голода на Северном Кавказе, когда «искал на земле фасолинки, накалывал на кончик циркуля, поджаривал над керосиновой лампой». В немецком лагере под Сувалками, когда из восьмисот с лишним «остарбайтеров» в живых осталось не более сотни. Пережил клиническую смерть, аресты и исчезновение друзей. Страх разоблачения и двойную жизнь на чужбине. Всё это нашло отражение в его поэзии.

Мемориальная доска Станиславу Мисаковскому на замке в Свидвине. Фото: Виктор Мисаковский

 
Не убегай
пусть сбудется то
чему суждено
 
 
не сворачивай впопыхах
направо
не поглядывай налево
прямой путь —
самый надежный
 
 
смотри правде в глаза
 
 
даже
если они
красного цвета
 

Станислав Мисаковский. «Посмотри правде в глаза»

Войны, голод, репрессии… На долю старших поколений выпали тяжелые испытания, которые они смогли преодолеть и передать эстафету жизни нам. Сохранить память – то немногое, что мы можем сделать в благодарность за это.

 
Я сюда
никогда не вернусь
 
 
голос твой сгорит в пространстве
отцветёт волшебство медвяного луга
жаворонок умолкнет
васильки склонят голову перед ночью
 
 
Я сюда
никогда не вернусь
 
 
здесь
останется от меня
бесцветное пятнышко времени
прокол
в экране пространства
 

Станислав Мисаковский. «Не вернусь»