Текст книги "Четки памяти. Станислав Мисаковский и его тайна. XX век в историях родственников поэта"

Осенью 1941 года поезд с оставшимися в живых после офлага 68 советскими военнопленными прибыл в Западную Германию. Пленных выгрузили из вагона и на грузовиках привезли на сахарную фабрику на окраине деревни в окрестностях Ганновера. Одежду велели снять и бросить в костер, после бани выдали новую – старое латаное белье.

Владимира поставили на самую тяжелую работу – с прессом по отжиму свекольной массы. Пленные работали в две смены, по двенадцать часов без выходных. Работа в горячем цеху была настолько изнурительной, что заключенные с трудом добирались до постели. Никого не интересовали их имена и профессии – для немцев они были безликой массой рабов.

По окончании сезонных работ пленных перебросили на работу в шахту. Селитру добывали с глубины более семисот метров, вниз спускались на лифте. От главной шахты в стороны расходились многокилометровые штреки.

По подземной железной дороге возили селитру, которую кирками и динамитом добывали заключенные. Пленные дробили молотками куски породы, грузили в вагонетки и толкали их к месту формирования поезда. Работали в три смены по восемь часов без перерывов. В одних трусах, так как было очень жарко – пот ручьями стекал по спине. Едкая пыль висела в воздухе, как туман, разъедала не защищенные ничем легкие и кожу – пленники ходили все в язвах и струпьях, как прокаженные.

Совсем тяжело стало зимой. Морозы по российским меркам небольшие – минус десять, но убийственным был перепад температур после выхода на поверхность из горячей шахты. У Владимира от ревматизма распухло правое колено, и он ходил с трудом. Однажды в феврале 1942 года в шахте пропал свет и выключилась вентиляция. Фонарик был только у прораба, который собрал свою группу и велел идти за ним. Владимир быстро идти не мог, отстал и заблудился в темноте.

Без притока свежего воздуха он стал задыхаться, но все же полз, пытаясь найти выход в абсолютной темноте. Немцы, когда не сошлись цифры спустившихся и поднявшихся на поверхность, нашли его уже совсем недалеко от выхода.

Всё поняли, увидев его распухшее колено. Утром за Володей пришли два конвоира и вывели во двор. Узники с ним попрощались, ситуация однозначная – расстреляют, так как больные никому не нужны. Владимира посадили в грузовик и повезли в поле. Несмотря на больное колено, пленник собирался бежать – лучше получить пулю на бегу, чем стоять в ожидании казни. Но тут ему дали бутерброд, который он в своих мемуарах описал как самый вкусный в жизни. Владимир понял, что в этот день его убивать не будут.

Действительно, на сахарном заводе появилась потребность в очистке от краски железных труб, а такую работу мог выполнять и человек с ревматизмом. После пережитого шока Владимиру работа показалась райской. Тем более, что немецкий прораб не подгонял, справедливо опасаясь, что по окончании ремонта сам станет ненужным и отправится на фронт. Так в итоге и произошло, а в мае 1942 года немного ожившего на простой работе Владимира перевели в лагерь для военнопленных в Шпринге.

Шпринге – небольшой немецкий городок в трех километрах юго-западней Ганновера. На краю города железная дорога, по другую сторону от которой немцы построили лагерь на 200 военнопленных, которых использовали для ремонта постоянно разбиваемых авиацией союзников железнодорожных путей.

Заключенные засыпали воронки, ремонтировали валы, укладывали шпалы, рельсы. Часто не хватало каменной крошки. Для ее производства Владимир разбивал молотком каменные глыбы.

Работа была тяжелой, изнурительной и продолжалась до конца ремонта и запуска железной дороги. Ночью работали с фонариками. Основные работы выполняли немцы, они же указывали, что делать пленным, к которым относились как к рабам – с поводом и без повода били кулаками и прикладами. На место умерших присылали новых несчастных.

В бараке Владимира были двухъярусные нары, установленные в два ряда, попарно. С работы многие возвращались в мокром от пота белье, которое не на что было менять. И это при общей скученности – в бараке разместили сорок человек. Ночью здесь царили вонь и невероятная духота.

В лагере действовала военная дисциплина, каждый барак имел начальника – немецкого унтер-офицера вермахта – и старосту из числа заключенных. Ежедневно проходили поверки. Пленных ставили перед бараком в строю и подсчитывали. Староста докладывал унтер-офицеру, а тот – коменданту лагеря. Во время утреннего построения больных посылали чистить картошку, рубить брюкву, на уборку бараков и дворов, остальных – на работы на железную дорогу. Перед сном вечерняя поверка – все ли вернулись, кто травмирован, кто болен и кто мертв.

Владимиру выдали старое солдатское белье, на котором краской были написаны буквы «SU», чтобы все видели, что это советский военнопленный.

Зимой вернулся ревматизм – колено опять распухло, ходить стало трудно. Положение становилось безвыходным, появились мысли о самоубийстве или побеге, что в тех условиях было одним и тем же. Членовредительство не рассматривалось – двое пленников специально отрезали друг другу пальцы, чтобы уклониться от тяжелой работы, – за это их расстреляли.

К счастью, руководить бараком назначили нового начальника – никого не бившего и значительно отличавшегося от других уравновешенного сорокалетнего немца. Долго он не продержался – через несколько дней его отправили на Восточный фронт, но немец успел буквально спасти Владимира – перевел на работу по ремонту одежды. До этого Владимир никогда не шил, но разобрался, а впоследствии с помощью словаря смог перевести инструкцию к швейной машинке и твердо закрепился на новой физически легкой работе.

Со временем здоровье улучшилось, помогало и дополнительное питание, которое заключенные воровали из разбитых авиацией вагонов, а Володя прятал под полом в швейной мастерской. Одновременно с помощью словаря Владимир учил немецкий язык, что чуть не обернулось трагедией – он случайно ответил на вопрос коменданта, заданный по-немецки. Для немцев это было шоком, они считали, что никто в лагере не знает немецкий и не может понимать их разговоров. Володю обвинили в шпионаже, он с трудом смог убедить, что выучил немецкий совсем недавно по словарю, якобы оставленному одним из бывших узников. Зато потом стали использовать как переводчика.

На другой от лагеря стороне железной дороги стоял сарай богатого немца. Из окна мастерской Владимир видел, кто там работает. Через некоторое время смог познакомиться с батрачившей на немца полькой Полиной, которая влюбилась в 27-летнего русского парня и даже перебрасывала ему камни, завернутые в свежие газеты.

Приближался 1945 год, немцы отступали на всех фронтах. Союзная авиация усилила бомбежки. Однажды во время взрыва бомбы Владимира оглушило и засыпало землей. Линия фронта становилась все ближе, и немцы решили эвакуировать лагерь. Колонну пленных в поношенном немецком обмундировании легко было принять за военные части. Американцы часто путали и уничтожали их, не зная, что это свои.

Ситуация была сложная, момент удобный, и Владимир решил, что пора бежать. Он попросил Полину принести ему и его другу Павлу для побега гражданские вещи. Девушка согласилась, собрала корзинку и рассказала, как дойти в городе до ее дома.

Бежать решили до отбоя, но после вечерней поверки, когда народ еще передвигался по территории и легче было скрыть свои намерения.

Пока все готовились ко сну, Володя с Павлом вышли из барака и, скользнув мимо стен, дошли до заднего двора, вытащили спрятанные вещи и поползли к колючей проволоке. Перерезав нижнюю, выбрались наружу и побежали вдоль путей.

Немцы подняли тревогу, раздались выстрелы, охранники пустились в погоню. Павел неожиданно повернул в сторону леса, но скрыться там не смог – его догнали и отправили в подвалы гестапо. Владимиру повезло больше, он спрятался в дымоходе в развалинах кирпичного завода на окраине города, где уже бывал с ремонтной бригадой.

На следующий день помылся куском мыла, предусмотрительно переданным девушкой, надел гражданскую одежду и смело вошел в город. На него с подозрением смотрела группа военных, но повезло – для проверки не остановила. Убедившись, что никто за ним не наблюдает, постучался в дом Полины, в котором через несколько месяцев смог дождаться прихода американских войск.

Во время Великой Отечественной войны около пяти миллионов советских военнослужащих попали в плен. Из них около 70 процентов погибло в Третьем рейхе. Но и после окончания войны оставшихся в живых ждали тяжелые испытания.

После взятия Шпринга американцами освобожденные советские военнопленные, теперь уже поставив свою охрану, продолжили жить в лагере. После капитуляции Германии к ним приехали советские офицеры, устроили митинг, на котором сказали, что Родина ждет своих сыновей и что советские власти помогут с транспортом. Не все записались в списки на возвращение, но для Владимира вопрос выбора не стоял, и он с первой же партией отправился домой.

Транспорт не предоставили, пришлось бывшим военнопленным и угнанным на работу в Германию женщинам с трофейными вещами и консервами идти пешком. Через несколько дней тяжелого пути достигли советской зоны оккупации и разместились на железнодорожной станции в ожидании поезда.

Первая ночь у своих обернулась настоящим кошмаром. Вечером пришли солдаты и стали отбирать вещи, продукты и алкоголь. Потом, сильно напившись, принялись за женщин. Под предлогом проверки личности вызывали в какое-то помещение, где насиловали строем. Раздавались крики и призывы о помощи. Вооруженные часовые никого не пускали, а наиболее рьяных защитников арестовывали и под стражей показывали, как насилуют их женщин. Один человек покончил с собой, другого, который начал бросаться на охрану, подстрелили.

На протесты против беззакония солдаты отвечали: «Мы сражались, проливали кровь, а вы, мерзкие предатели, трахались в это время. Вы выиграли за наш счет!»

Когда все стихло, кто-то из бывших заключенных нашел капитана, привел на место ночлега и рассказал о случившемся. Капитан согласился, что преступники нарушили закон, моральные принципы и должны понести суровое наказание. Но кто конкретно это сделал – никто не знал, да и командование особо не интересовалось.

На второй день пребывания на советской территории гражданских погрузили в вагон, а военных отправили на грузовиках в лагерь. Там выдали обмундирование и сказали, что они опять солдаты Красной армии. При этом оружие не дали, учений не проводили и даже не поинтересовались военной специализацией.

Изданный в 1939 году текст присяги РККА предварялся вступлением, где говорилось, что попадание в плен к врагу, независимо от обстоятельств, приравнивается к измене Родине, сами военнопленные подлежат расстрелу, а их семьи – репрессиям. Многие из тысяч военнопленных, вернувшихся на Родину после финской войны, были расстреляны, остальные, не получившие ранения, отправлены в лагеря. Однако, в приказе Ставки Верховного Главнокомандования № 240 к дезертирам относились лишь красноармейцы, сдавшиеся врагу, не исчерпав все средства к сопротивлению. Так что Владимир считал, что ни в чем не виноват.

Тем не менее, через две недели его арестовали и, обвинив в измене Родине и антисоветской деятельности, посадили в тюрьму. Обвинение серьезное, мера наказания – расстрел. Доказать, что невиновен, – сложно, особенно сыну репрессированного.

После двух недель в одиночной камере Владимира, как опасного преступника, в сопровождении двух солдат повезли на грузовике в Польшу. Проехали Варшаву и поздно ночью остановились у похожего на дворец здания в резиденции Радзивиллов в городе Бяла-Подляска. Вместо одиночной камеры – ударом в спину прикладом столкнули в старый заброшенный колодец. Очнулся на дне, на глубине 3–4 метра.

Утром дали подняться по лестнице, допросили и отправили в подвал, который после колодца выглядел вполне комфортным помещением.

Допросы проводил майор НКВД. Основанием для ареста был донос одного из заключенных барака лагеря в Шпринге, который затаил злобу на Владимира, не давшего отправить вместо него на тяжелую физическую работу ослабленного старика. Майор обвинил Владимира, что тот специально до войны выучил немецкий, чтобы перейти на сторону немцев, бил, требуя подписать признание о сотрудничестве с врагом, и обещал лично его прикончить.

Ломка лица особого труда не составляет. Под каблуком овал лица деформируется, уши и нос расплющиваются, язык затыкает рот, словно кляп.

Вот только с глазами хлопот не оберёшься: даже растоптанные, они всё ещё светятся. Хороший эффект даёт известь. Особенно негашёная.

Станислав Мисаковский. «Ломка лица»

Шансов остаться в живых было немного, и Владимир примкнул к двум полякам-сокамерникам, решившимся на побег. В подвале нашли заложенное кирпичами окно и, дождавшись крупной пьянки тюремщиков, расковыряли цемент, вынули кирпичи и выбрались наружу.

Через некоторое время побег заметили и с собаками пустились в погоню. Беглецы добрались до реки Кшна и прыгнули в воду. Владимир не умел плавать, чуть не утонул, но сокамерники вытащили его на другой берег. Потом прошли по реке, сбивая со следа собак. Не доходя до леса, не оставляя следов, затаились в центре пшеничного поля. Преследователи не ожидали, что беглецы рискнут прятаться на открытом месте, и бросились искать их в лес.

Переждав день, беглецы отправились на юг. Когда один из поляков рискнул зайти в деревню в поисках еды, его арестовали. Владимир с другим поляком, инициатором побега, видели, как товарища конвоируют вооруженные люди, но не знали – кто. Помимо войск НКВД и польских партизан, здесь были и обычные банды.

Через неделю беглецы добрались до больших лесов. У поляка были в этих местах связи, но он не хотел делиться ими с Владимиром и предложил расстаться. Напоследок дал совет – устроиться к кому-нибудь на удаленном хуторе работником – летом всегда нужны рабочие руки. Так Владимир, не зная польского языка, оказался один в незнакомой стране. Дальше уже не было биографии Владимира Демьянока – началась жизнь классика польской поэзии Станислава Мисаковского.

Семья Гомоз и Войско Польское

Польша сыграла большую роль в судьбе моих родственников. На польке был женат брат прадеда Феофана Феофановича Александр. В Польше прожил большую часть жизни брат бабушки Владимир. Свой след оставила страна и в биографии ее старшей сестры.

В 1928 году Евгения начала работать помощником врача в поселке городского типа Акимовка Мелитопольского района Запорожской области. Вышла замуж за окончившего ветеринарный институт Леонида Тимофеевича Гомоза (26.06.1908 – 12.12.1969). В 1933 году в Каховке у них родился сын Слава, а в 1937 году в Белоруссии – Вольдемар, которого обычно звали Марик. В эти же годы у Ксении родились дочери Ия и моя мать Римма, которые дружили с одногодками – двоюродными братьями. Они вместе играли в доме деда Феофана Феофановича, где Евгения оказалась в начале войны.

Первого сентября 1939 года Германия напала на Польшу, а 12 сентября немецкие войска уже достигли Бреста. 17 сентября войска СССР пересекли восточную границу Польши и выдвинулись на рубеж, примерно соответствовавший линии Керзона – границе районов с преимущественно польским населением, обозначенной после окончания Первой мировой войны Верховным советом Антанты в качестве восточной границы Польши.

На советской территории оказалось много польских военных, из которых после нападения Германии и подписания 30 июля 1941 года правительством Польши в Лондоне и СССР соглашения о взаимопомощи в борьбе с Германией были созданы воинские части под управлением освобожденного польского генерала Владислава Андерса.

Леонид Гомоз

На советском фронте генерал воевать не хотел, в 1942 году его армия была эвакуирована в Иран, а впоследствии под британским командованием участвовала в боях в Италии. Из оставшихся в СССР поляков, желающих воевать в рядах советских войск, в 1943 году создали Народное Войско Польское. Командиром первой его дивизии стал бывший офицер армии Андерса полковник Берлинг. Из-за острой нехватки польских офицеров, ушедших вместе с армией Андерса, в польские части перевели советских офицеров, родившихся на Украине. В их число попал и Леонид Гомоз.

Когда началась война, военный ветеринар Леонид был в дороге – ехал с семьей в отпуск из Каунаса в Ставрополь. Леонид сразу отправился на призывной пункт, а жена Евгения с сыновьями продолжила путь к дому родителей, где и провела военные годы.

Леонид Гомоз прошел всю войну, получил орден Красной звезды, медали за освобождение Варшавы и взятие Берлина. После войны служил в Польше, был награжден серебряным крестом «За заслуги», другими польскими орденами и медалями. Неоднократно писал рапорты о переводе домой, в итоге сам съездил за семьей и перевез ее в Польшу. Граница с послевоенной Польшей была довольно условной, так что для ее пересечения с семьей хватило небольшой взятки в виде трофейного браунинга.

Год семья прожила в Польше. Наконец просьба о переводе была удовлетворена, и Леонида перевели в воинскую часть под Херсоном. Там и сейчас живет его старший сын Слава, долгие годы служивший военным врачом на аэродроме под Иваново. Туда же после войны в 1956 году хотела перевезти своего отца Евгения, собрала все необходимое для переезда из Ставрополя, но уже на вокзале Феофан Феофанович почувствовал себя плохо и умер.

Евгения Гомоз (Демьянок) с мужем Леонидом, старшим сыном Славой и его женой

По распределению после окончания института Вольдемар (Марик) отправился работать в Армению. Во время первой войны с Азербайджаном Армения оказалась в энергетической блокаде. Народ согревался печками-буржуйками, которые топил всем, чем придется, в том числе и книгами. Из одной книги выпала фотография советского офицера с подписью Леонид Гомоз. По непонятной причине фотографию неизвестного человека сохранили и не бросили в огонь. А через несколько лет, встретив человека с необычной для Армении фамилией Гомоз, поинтересовались, не родственник ли он изображенному на фотографии. Так Марик стал обладателем неизвестной фотографии своего отца.

Метлины. Сражения за Кузьминское

В войну на фронте воевали оба моих деда и братья моих бабушек, но погибла только прабабушка – обычная сельская учительница – Серафима Петровна Метлина.

Серафима родилась в 1868 году. Её муж, мой прадед Александр Владимирович Метлин родился в 1863 году и был на пять лет старше. Александр окончил духовную семинарию в 1885 году и в 1887 году получил приход в селе Косьминское (Кузьминское) Тверской губернии.

Работал хорошо, в 1900 году получил вторую по значимости награду Русской православной церкви для белого духовенства – фиолетовую бархатную скуфью.

Расположенное в 20 км к юго-востоку от Твери село Косьминское в XVII веке находилось во владении Троице-Сергиева монастыря. Название произошло от бывшей в нем некогда церкви «Во имя святых Косьмы и Дамиана». В 1764 году указом Екатерины II крестьяне села были переведены из монастырских в государственные. После этого в нем началось строительство нового каменного двухпрестольного храма Рождества Иоанна Предтечи с приделом в честь иконы Казанской Божией Матери, которое и было завершено в 1775 году.

Детей у Серафимы было много, разница в возрасте достигала 20-ти лет, но большинство умерло еще в детском возрасте, в основном от туберкулеза. До старости дожили немногие. Да и сам Александр Владимирович Метлин прожил недолго, скончавшись в 1909 году в возрасте 46 лет.

В 1901 году родился мой дед Борис Метлин, который в 16 лет уехал в Москву и стал работать на скорой помощи, а умер в 1964 году.

До 90 лет дожила сестра Бориса Юля, родившаяся в 1903 г. В 1906 году родился младший брат Глеб, будущий лауреат Ленинской премии, умерший в подмосковном Фрязино в возрасте 73 лет.

Священник Александр Метлин. Выписка из Тверского Епархиального статистического сборника за 1901 год

Осенью 1941 года группа армий «Центр» рвалась к Москве. «Нам, как мне представляется, лучше всего перекрыть переправы на Волге между Старицей и Ржевом и первым делом направить 3-ю танковую группу на Калинин», – записал 8 октября в своем дневнике командующий группой генерал-фельдмаршал фон Бок и начал наступление на город Тверь, в то время имевший название Калинин.

Глеб, работавший на оборонном предприятии в подмосковном Фрязино, вырвался на один день в Кузьминское. Пытался уговорить мать уехать из деревни, но она отказалась. С трудовой дисциплиной было строго, долго уговаривать не мог. Когда в окно постучал сосед и сказал, что уходит последний поезд, пришлось уезжать. То, что не удалось увезти мать, Глеб не мог себе простить всю оставшуюся жизнь.

Удар по Калинину (Твери) являлся составной частью уже начавшегося мощного наступления немцев на Москву. В западной историографии битва известна как «Операция Тайфун». 15 ноября 1941 года немцы захватили село Кузьминское и отбросили советские войска за Волгу.

Начались дни оккупации. За любую помощь, даже за продукты, выданные красноармейцам или партизанам, – смертная казнь через повешение. Это касалось и женщин. В случае повреждения сооружений германских войск, проводов или железной дороги – из населения берутся заложники, которых повесят, если не выдадут виновных. При повторном деянии, согласно приказу немецкого командования в Калининской области, число повешенных заложников удваивается.

Под немецкой оккупацией село пробыло около месяца. 5 декабря началось контрнаступление Красной Армии. По замыслу командования, войска Калининского фронта должны были освободить Калинин (Тверь) и выйти в тыл вражеским частям, действовавшим северо-западнее Москвы. Наши войска форсировали Волгу и начали наступление, захватив несколько населенных пунктов, в том числе Кузьминское.

Немцы задействовали резервы и перешли в контрнаступление. Оборону в районе Кузьминского держали 916 и 918 стрелковые полки 250-й стрелковой дивизии. 8 декабря командующему 31-й армией Калининского фронта генералу Юшкевичу пришла шифрограмма командира 250-й дивизии – немцы атакуют село при поддержке танков.

В запоздалом ответе был приказ держаться и обещание выслать заградотряды для остановки дезертиров. При этом участвующему в обороне села батальону 922 стрелкового полка поступил приказ выступить на помощь 5-й сводной дивизии для ликвидации фланговой группировки противника. В условиях неразберихи и плохой связи этот маневр был воспринят руководством как решение об оставлении села. Одиночный отход перерос в бегство.

Борис Метлин с племянником Юрой и дочерью Риммой

Потери 250-й дивизии в одном бою составили 1500 человек. За самовольное отступление командир и политрук 918-го стрелкового полка по приговору военного трибунала были расстреляны, а командир 916-го отправлен в штрафбат.

Трудно представить, что происходило с жителями деревни во время этих ожесточенных боев. Но главные испытания были впереди.

10 декабря начались новые ожесточенные бои за Кузьминское. В этот раз село, которое оборонял батальон вермахта под руководством капитана Петерсона, предписывалось освободить 950 стрелковому полку 262-й сводной дивизии. Действия подразделений 950-го и 945-го полков лично координировал заместитель командира дивизии полковник Александр Леута, погибший в боях за село.

Приказ немецкого командования в Калининской области. 1941 г.

950-й стрелковый полк сражался весь день, а в 21–30 отчитался об освобождении населенного пункта. На самом деле была освобождена только половина села – за ложный доклад и неисполнение приказа командир полка капитан Семенов был в тот же день расстрелян.

Во время боя жители Кузьминского прятались в погребах. По рассказам дочери Бориса Метлина Ии, в тот день, спасая вырвавшегося на улицу ребенка, погибла ее бабушка. Одному ребенку надоело сидеть взаперти, он выскочил из погреба и побежал по деревне. Серафима Петровна бросилась за ним, догнала, но когда вела обратно, получила немецкую пулю в спину. Ей было 73 года.