Текст книги "Истоки и уроки Великой Победы. Книга I. Истоки Великой Победы"

Действительно, в Германии была оппозиция, которая охватила многие слои немецкого общества, включая и отдельных представителей высших уровней государственного и военного руководства, в части его решения осуществить вторжение на английские острова, не понимая, что это только шантаж со стороны фюрера, чтобы склонить Англию к миру, и не более.

Действительно, Гитлер своим невероятным поступком направил в Лондон в критический момент – как Наполеон в таких случаях направлял свою старую гвардию – своего ближайшего соратника, Гесса, чтобы еще раз побудить англичан к «здравому смыслу», то есть – к миру, а еще лучше – к совместному походу против нашей страны. При этом он сильно надеялся на сторонников фашизма в Англии, в лице знатных родственников немецких генералов, происходящих из одного древнего дворянского корня. Однако, по указанным выше причинам, этот фокус у Гитлера не удался, поэтому перелет в Англию своего ближайшего соратника, Гесса, пришлось объявить припадком умопомрачения из-за переутомления.

Далее, понимая, что особую тревогу И. В. Сталина вызывает не столько отношения Германии и Англии, а продолжающаяся концентрация немецких войск у советской границы, Гитлер не мог обойтись без лжи, но стремился, опять-таки, при любом случае присовокупить к ней хоть немного правды. Тут его прорвало: понимая, что в данном случае откровенную ложь ему никак не спрятать, он делает вид, что пытается, как верный друг, себя поставить на место Сталина и дает самые тожественные клятвы в своей искренности:

«В этой связи особую тревогу у меня вызывает следующее обстоятельство.

При формировании войск вторжения вдали от глаз и авиации противника, а также в связи с недавними операциями на Балканах вдоль границы с Советским Союзом скопилось большое количество моих войск, около 80 дивизий, что, возможно, и породило циркулирующие слухи о вероятном военном конфликте между нами.

Уверяю Вас честью главы государства, что это не так».

Почти все это вранье, однако операции немецких войск на Балканах действительно были, и к 15 мая 1941 года, действительно, между Англией и Германией разгорелась нешуточная воздушная война с бомбардировками военных объектов и городов. Действительно, данные советской разведки о численности немецких войск (114–119 дивизий), сосредоточенных у нашей границы, были сильно преувеличены. Фактически, к середине мая общее число немецких войск в данном районе не превышало 40 дивизий, и Гитлеру только предстояло в ближайший месяц сосредоточить у советской границы огромное число войск, что невозможно было сделать втайне. Вот он и врал, клялся честью главы государства, чтобы усыпить бдительность Сталина.

Дальше Гитлер переходит к главному, ради чего он и затеял эту авантюру с письмом Сталину.

Гитлер стремится убедить Сталина, что он якобы боится случайного возникновения вооруженного конфликта, который якобы не исключается из-за провокационных действий немецких генералов, действующих против его, Гитлера, воли в интересах Англии.

Действительно, Сталин доподлинно знал, что, несмотря на то, что авторитет Гитлера в глазах высокомерных немецких генералов после блестящих побед в Польше и Франции неизмеримо вырос, однако многие из них не могли забыть, с кем в действительности они имеют дело: с выскочкой, ефрейтором, профаном в военном деле. Конечно, это далеко не так, после того как Гитлер был ефрейтором, он, обладая выдающимися способностями, многому научился.

Но и на этой почве у Гитлера были серьезные проблемы со своим генералитетом, особенно с отпрысками старинных прусских семейств. Так, формально обвинив военного министра Германии фельдмаршала Бломберга в том, что он женился на проститутке, фюрер в 1938 году изгнал с позором этого заслуженного человека из армии. Неделю спустя Гитлер возложил на себя исполнение обязанностей военного министра. Пострадали в разной степени и другие высшие офицеры, позволившие себе непочтительные высказывания в адрес фюрера. Особенно круто разошлись интересы фюрера и генералитета после заговора на Гитлера 20 июля 1944 года, о чем подробно будет сказано в следующей книге.

Так что неприязнь части генералитета к фюреру действительно была. Что являлось некоторым основанием, похожим на правду, чтобы ему так закончить письмо Сталину:

«Я опасаюсь, что кто-нибудь из моих генералов сознательно пойдет на подобный конфликт… При этом убедительнейшим образом прошу Вас не поддаваться ни на какие провокации, которые могут иметь место со стороны моих забывших долг генералов. И, само собой разумеется, постараться не давать им никакого повода. Если же провокации со стороны какого-нибудь из моих генералов не удастся избежать, прошу Вас, проявите выдержку, не предпринимайте ответных действий и немедленно сообщите о случившемся мне по известному Вам каналу связи. Только таким образом мы сможем достичь наших общих целей, которые, как мне кажется, мы с Вами четко согласовали».

По нашему твердому убеждению, именно в последнем абзаце состоит вся «соль» гитлеровской провокации и надувательства, наверное, эту «соль» можно сформулировать еще короче – усыпить бдительность наших войск в момент нападения на Советский Союз. Вот к чему стремился Гитлер, и, к сожалению, в значительной степени он своего добился. Хотя, по нашему мнению, ему именно этот обман будет стоить жизни, но это потом… (более подробно об этом в следующей книге).

В этом же письме Гитлер сильно «прокололся», заявив: «Речь идет всего об одном месяце. Примерно 15–20 июня я планирую начать массированную переброску войск на запад с Вашей границы». Тем самым, по сути, фюрер самолично раскрыл достаточно точное время нападения Германии на Советский Союз.

К сожалению, должных выводов из этой информации от самого Гитлера с нашей стороны сделано не было, принимались больше полумеры.

А вот на призыв Гитлера «не поддаваться ни на какие провокации» клюнули, и это обошлось нашей стране слишком дорого. Об этом чуть ниже.

Вместе с тем, несмотря на «клятвы», «откровенность» и «искренность» Гитлера, к началу июня ситуация на границе начала резко ухудшаться: с 22 мая началось ускоренное стратегическое сосредоточение немецких войск на бывшей советско-польской границе. С 10 июня 1941 г. немецкие войска были выведены в выжидательные районы, оборудованные в 7-20 км от границы.

В июне под разными предлогами стали уезжать в Германию немецкие специалисты, приглашенные в Советский Союз для оказания помощи в освоении поставленной из этой страны техники. Руководители нашей страны надеялись, что это просто шантаж со стороны Гитлера. За ним следует ждать каких-то экономических или территориальных претензий к Советскому Союзу, и не более.

Заявление ТАСС от 14 июня – еще одна из последних попыток И. В. Сталина сохранить мир между нашими странами. В заявлении указывалось, что распространяемые иностранной, особенно английской, печатью сведения о приближающейся войне между Германией и Советским Союзом не имеют никаких оснований. Далее в этом документе сказано:

«Несмотря на очевидную бессмысленность этих слухов, ответственные круги в Москве все же сочли необходимым ввиду упорного муссирования этих слухов уполномочить ТАСС заявить, что эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны… Происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям…»

Из текста заявления невооруженным глазом видно, что И. В. Сталин делал вид, что он якобы «попался на удочку» Гитлера, в том числе на его знаменитое письмо от 14 мая 1941 года. Он, конечно, попался, но не совсем.

Таким сообщением советское правительство еще раз на весь мир заявило о своем миролюбии и одновременно ставило в неловкое положение Гитлера. Это был момент истины. Сталин, по сути, от Гитлера потребовал перед всем миром заявить о намерениях Германии в отношении Советского Союза. В противном случае, при любом начале войны, Германия однозначно становилась агрессором, с очень серьезными юридическими последствиями. Однако Гитлер тогда насколько был уверен в успехе развязываемой им войны, что о последствиях ни для себя, ни для Германии не думал. Он считал, что победителей не судят, и никак не отреагировал на это советское сообщение. Это было плохое предзнаменование. Это значило, что Гитлер нападет на Советский Союз в ближайшие дни.

На следующий день, 15 июня, Рихард Зорге сообщил в Москву точный день нападения фашистской Германии на Советский Союз: «Война будет начата 22 июня». 17 июня все немецкие суда стали выводиться из советских портов. Все это, казалось, было бы достаточным основанием для отдачи приказа о приведении в повышенную готовность войск западных приграничных округов. Однако и в этой критической ситуации И. В. Сталину казалось, что еще не все потеряно.

Глава 16

Вечером 21 июня, в 9 часов 30 минут, по поручению советского правительства Молотов вызвал в свой кабинет в Кремль германского посла Шуленбурга с целью обсудить состояние советско-германских отношений. Содержание разговора, со слов немецкого посла: «Имеется ряд признаков, – говорил Молотов послу, – что германское правительство недовольно Советским правительством. Даже ходят слухи, что нависает угроза войны между Германией и Советским Союзом… Советское правительство оказалось не в состоянии понять причины недовольства Германии… Он (Молотов) был бы признателен, если бы я мог ему сказать, что привело к нынешнему состоянию германо-советских отношений».

Естественно, что Молотов никакого вразумительного ответа от Шуленбурга не получил, поскольку отношения между странами определяются не в посольствах. Нулевые результаты переговоров с немецким послом немедленно были доложены советскому руководству.

Германское командование завершающие мероприятия по развертыванию всех видов вооруженных сил проводило с особой тщательностью, но, разумеется, спрятать огромную массу войск было невозможно. Все немецкие соединения были полностью укомплектованы, располагали большими запасами оружия, боевой техники, боеприпасов и горючего. Всего в составе вражеских группировок, изготовившихся к вторжению в Советский Союз, насчитывались: 181 дивизия и 18 бригад, около 4,3 тыс. танков, более 47 тыс. орудий и минометов, 4950 самолетов, а общая численность личного состава в них достигала 5,5 млн человек, в том числе 4,6 млн. вооруженных сил Германии. Сухопутные войска имели на вооружении 15 500 противотанковых орудий (калибра 37 и 50 мм) и большое количество (около 25,5 тыс.) противотанковых ружей.

14 июня Гитлер провел последнее совещание с высшим командным составом войск предназначенных для нападения на СССР. Подводя итоги этого совещания, фюрер произнес большую политическую речь, в которой еще раз объяснил причины своего решения напасть на нашу страну, в первую очередь он обосновал это тем, что разгром России вынудит Англию прекратить борьбу.

Исходное положение для наступления немецкие войска начали занимать 18 июня.

21 июня до 13 часов немецкие войска получили подтверждение о начале войны против Советского Союза условным сигналом «Дортмунд». До начала самой крупной в мировой истории, самой радикальной по последствиям, самой жестокой по средствам и методам военной схватки оставались считанные часы.

Вместе с тем в Москве медлили с принятием кардинальных решений по защите собственного Отечества. С границы продолжали поступать тревожные сигналы о сосредоточении громадной массы немецких войск. Еще 10 июня 1941 года, за 12 дней до начала войны, на нашу сторону перешел молодой немецкий коммунист Рудольф Рихтер, который предупредил о ближайшем начале войны. С наступлением сумерек 21 июня, переплыв через Буг, на участке 4-й комендатуры Владимир-Волынского пограничного отряда оказался немецкий солдат 222-го полка 74-й пехотной дивизии Альфред Лискоф, уроженец г. Кольверка. Немецкий солдат был сильно взволнован и просил немедленно доставить его начальнику пограничного отряда, которому доложил, что германская армия в 4 часа утра начнет войну против Советского Союза. Начальник пограничного отряда майор М. С. Бычковский немедленно доложил о данном происшествии на границе вышестоящему командованию. Через несколько минут об этом стало известно начальнику Генерального штаба Красной армии Г. К. Жукову.

Здесь уместно сделать некоторое отступление и сказать, что подобный подвиг совершил еще один великий немец-атифашист унтер-офицер Вильгельм Шульц. На рассвете 22 июня, за час до начала военных действий, он покинул свою часть и, прячась от часовых, прыгнул в реку Сан и поплыл к советскому берегу. Его обстреляли, тяжело ранили, и он чуть не утонул. Еле живого Шульца вытащил на берег советский пограничник. Умирая, Вильгельм Шульц успел сообщить:

«Я коммунист. На вас нападут, защищайтесь, товарищи. Через час начнется война».

Вот примеры проявления великого духа и убеждений человека, а ведь это были простые люди, к тому еще и немцы, и можно себе представить, как им трудно было пойти против своей родины – Германии, даже если она была и не права.

В свете этого какими преступными видятся слова и действия огромной массы своих, советских, не то что офицеров, но и генералов, на глазах которых происходили события, предшествующие 22 июню – великой трагедии нашего народа. Свою пассивность и преступное бездействие накануне войны они оправдывают отсутствием приказа защищать Родину. Как будто бы для поддержания подчиненных войск в высокой боевой готовности требуется какой-то приказ; как будто это не прямая и не повседневная обязанность командиров и начальников всех уровней; как будто не они, а сам И. Сталин обязан был проверять укомплектованность и качество работы радиостанций, наличие топлива в каждом самолете и танке, наличие для них боеприпасов, качество их маскировки, степень подготовки и слаженности экипажей боевых машин и так далее.

Конечно, чувство тревоги по мере наращивания германских сил на границе в советском руководстве усиливалось. В тех условиях просто высокой боеготовности советских войск было мало, требовались уже конкретные действия, в том числе приведение приграничных округов в полную боевую готовность и развертывание первых эшелонов по планам прикрытия.

Для этого необходимо было направить в войска специальную директиву. По воспоминаниям Г. К. Жукова, о направлении в войска такой директивы руководство Наркомата обороны и Генштаба ходатайствовали перед И. В. Сталиным еще 13 июня 1941 года.

Тогда народный комиссар обороны Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко и начальник Генерального штаба генерал армии Г. К. Жуков якобы не смогли убедить в этом руководителя советского государства.

После нулевой реакции Гитлера на сообщение ТАСС от 14 июня, после скрытного вывода всех немецких судов из советских портов, после того как был установлен факт занятия немецкими войсками исходного положения для наступления, а с утра 21 июня – прекращения всякой связи с советским посольством в Берлине, наконец, после доклада о перебежчике – немецком фельдфебеле, утверждающем, что война начнется завтра, в 4 часа утра, И. В. Сталин в конце дня 21 июня, не без колебаний, разрешил руководителям Наркомата обороны направить военным советам приграничных округов директиву о приведении войск в полную боевую готовность.

И. В. Сталин, послушав проект окончательного текста директивы, и сам еще раз его прочитав, внес некоторые поправки и передал наркому для подписи. Содержание директивы:

«Военным советам ЛВО, ПрибВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО.

Копия: Народному комиссару Военно-Морского Флота.

1. В течение 22–23.06.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий

2. Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.

3. Приказываю:

а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;

б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;

в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточено и замаскировано;

г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;

д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.

Тимошенко. Жуков. 21.6.41 г.»

Итак, решение о приведении войск в боевую готовность, хотя и с большим опозданием, но все же было принято.

Однако остается фактом, что эта директива так и осталась до начала нападения фашистской Германии на нашу страну не доведенной не то что до отдельного солдата, но и до командиров дивизий и корпусов. Почти для всех них, как ни странно, начало боевых действий стало полной неожиданностью. Даже для тех, кто находился в сотнях метров от границы и сильный шум моторов немецких танковых и авиационных армад мешал им спать еще до первых выстрелов.

Вот как описывает, по словам многих очевидцев, известный писатель С. С. Смирнов в книге «Брестская крепость» начало войны:

«Брестская крепость (подчеркиваю, читатель, что это не какая-то деревня, забытая Богом, в лесной глуши, а именно – крепость, уже по определению она должна представлять собой мощную боевую единицу, с бдительным военным гарнизоном. – Н. Сед.) спала спокойным, мирным сном, когда над Бугом прогремел первый залп фашистской артиллерии. Только бойцы пограничных дозоров, которые залегли в кустах у реки, да ночные часовые во дворе крепости увидели яркую вспышку на еще темном западном краю неба и услышали страшный нарастающий свист. В следующий миг грохот сотен рвущихся снарядов и мин потряс землю».

Далее.

«Страшное это было пробуждение. Бойцы и командиры, заснувшие накануне в предвкушении завтрашнего воскресного отдыха, с его развлечениями, традиционным футбольным матчем на стадионе, с танцами в полковых клубах, с отпусками в город, внезапно проснулись среди огня и смерти, и многие погибали в первые секунды, еще не успев прийти в себя и сообразить, что происходит вокруг.

Густая пелена дыма и пыли, пронизанная сверкающими, огненными вспышками взрывов, заволокла всю крепость. Рушились и горели дома, и гибли люди в огне и под развалинами. У домов комсостава в северной части крепости и около здания пограничной комендатуры на Центральном острове с криками метались по двору обезумевшие, полураздетые женщины с детьми и падали, пораженные осколками. В казармах на окровавленных нарах стонали раненые; бойцы с оружием и без оружия поспешно бежали вниз по лестницам, в подвалы, ища укрытия от непрерывного, нарастающего огня и бомбежки.

Неизбежное замешательство первых минут усиливалось еще из-за того, что в казармах почти не оказалось командиров: они, как обычно, в ночь с субботы на воскресенье ночевали на своих квартирах, а с бойцами оставались только сержанты и старшины».

Вот как описывает С. С. Смирнов начало войны для командира 44-го стрелкового полка 42-й дивизии майора П. М. Гаврилова, затем героя защиты Брестской крепости.

«Услышав первые выстрелы на рассвете 22 июня, Гаврилов сразу понял, что началась война. Быстро одевшись, он попрощался с женой и сыном, приказав им идти в ближайший подвал, и с пистолетом в руке побежал в центральную цитадель, где находился штаб полка, и где стояло боевое знамя: его надо было спасать в первую очередь… Тогда Гаврилов принялся собирать своих бойцов, чтобы вести их из крепости на рубеж обороны, назначенный полку. Сделать это было нелегко: в предрассветной полумгле по двору метались, бежали в разные стороны полураздетые люди, спеша в укрытия. Отличить своих от чужих в этом хаосе было почти невозможно».

Приводя пример начала войны для гарнизона Брестской крепости, можно считать его наиболее характерным для всех частей Красной армии, расположенных на западной границе Советского Союза. Дело в том, что в Бресте к началу войны находились штабы двух стрелковых дивизий Красной Армии. Это были стойкие, закаленные и хорошо обученные войска. Одна из этих дивизий – 6-я Орловская Краснознаменная – была сформирована в декабре 1918 года в Петрограде, в основном из рабочих Путиловского завода. Дивизия принимала непосредственное участие в разгроме Юденича (1919 г.) и белополяков (1920 г.).

Другая, 42-я стрелковая дивизия была сформирована в 1940 году во время финской кампании и успела хорошо показать себя в боях на линии Маннергейма. При этом многие ее бойцы и командиры были награждены за доблесть и мужество орденами и медалями.

Таким образом, упомянутый хаос, который видел командир полка П. М. Гаврилов, был не следствием необученности или трусости бойцов, а результатом внезапного удара врага в условиях преступной халатности командиров Красной Армии, в том числе и Гаврилова П. М.

Не менее характерный пример начала войны, описанный достаточно крупным военачальником – генерал-лейтенантом Д. И. Рябышевым, участником и очевидцем этих событий («Первый год войны». М.: Воениздат, 1990).

В то время Д. И. Рябышев командовал войсками 8-го механизированного корпуса 38-й армии. В его подчинении к июню 1941 года находились три дивизии: около 30 тысяч человек личного состава, 932 танка, 141 орудия и много другой техники, предназначенной для обслуживания корпуса.

Д. И. Рябышев пишет: «Перед началом Великой Отечественной войны обстановка на советско-германской границе была напряженной. Мы знали, что войне быть, но не хотелось верить, что гром грянет с минуты на минуту. 20 июня я получил от командующего войсками Киевского Особого военного округа генерал-полковника М. П. Кирпоноса совершенно секретный пакет: лично мне предписывалось незамедлительно выехать к границе и произвести рекогносцировку района предполагаемых действий 8-го механизированного корпуса. В этот же день отправился в путь.

Командирская разведка длилась два дня. За эти дни мысль снова и снова возвращалась к содержанию «Наверное, что-то ожидается», – думал я. – Видно, и командующего войсками округа тревожит дислокация войск Германии вдоль нашей границы, частые нарушения немецкими самолетами нашего воздушного пространства».

Ясно, что такая концентрация сил ведется неспроста. В любую минуту нужно быть готовым ко всему.

Думая об этом, я, конечно, не предполагал, что до начала войны остаются не дни, а часы. После полудня вторых суток рекогносцировки (было это в субботу 21 июня) севернее Перемышля я увидел, как появились восемь фашистских самолетов-разведчиков. На сравнительно небольшой высоте они пересекли границу и, разбившись на пары, направились в глубь нашей территории. Вели себя гитлеровские летчики более чем нагло: на бреющем полете рыскали во всех направлениях, кружили над местами расположения войск, над военными объектами, над дорогами…

Я выехал в Дрогобыч. Тревожные мысли по-прежнему не давали покоя. Прибыв, хотел по телефону переговорить с командармом о своих опасениях. Но генерала Ф. Я Костенко снова не оказалось на месте.

В Дрогобыче, в Доме Красной Армии, в тот вечер состоялся большой концерт для военнослужащих гарнизона и их семей. В переполненном зале тепло принимался каждый номер программы. Люди были в хорошем настроении. Во время перерыва ко мне подходили командиры и члены их семей. Мы обсуждали вопрос, как провести свой завтрашний выходной день…

Вернувшись домой, я решил с рассветом снова поехать в штаб армии, переговорить с командармом. И быстро уснул.

Ровно в четыре часа по московскому времени меня разбудил запыхавшийся от бега молоденький красноармеец посыльный.

«Товарищ генерал, – торопливо обратился он, – в штабе вас срочно вызывают к телефону!»

Собрался быстро и через несколько минут поднял трубку телефона. Начальник оперативного отдела 26-й армии от имени командующего сообщил, что немецко-фашистские войска во многих местах нарушили нашу государственную границу, ведут бои с пограничниками, бомбят наши приграничные города и аэродромы».

Вот еще одни воспоминания весьма заслуженного и уважаемого в Советской Армии Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского, который накануне войны командовал 9-м мехкорпусом, в состав которого входили три дивизии: 131-я моторизованная, 20-я и 35-я танковые дивизии. Корпус находился в непосредственном подчинении командования Киевского Особого военного округа, уже потому вопросы связи и управления войсками здесь, казалось, должны быть решены лучше, чем где-либо. Однако вот как описывает начало войны К. К. Рокоссовский в книге «Солдатский долг». М.: Воениздат, 1988:

«21 июня я проводил разбор командно-штабного ночного учения. Закончив дела, пригласил командиров дивизий в выходной на рассвете отправиться на рыбалку. Но вечером кому-то из нашего штаба сообщили по линии погранвойск, что на заставу перебежал ефрейтор немецкой армии, по национальности поляк, из Познани и утверждает: 22 июня немцы нападут на Советский Союз.

Выезд на рыбалку я решил отменить…

Около четырех часов утра 22 июня дежурный офицер принес мне телефонограмму из штаба 5-й армии: вскрыть особый секретный оперативный пакет. Сделать это мы имели право только по распоряжению Председателя Совнаркома СССР или Народного комиссара обороны. А в телефонограмме стояла подпись заместителя начальника оперативного отдела штарма. Приказав дежурному уточнить достоверность депеши в округе, в армии, в наркомате, я вызвал начальника штаба, моего заместителя по политчасти и начальника особого отдела, чтобы посоветоваться, как поступить в данном случае.

Вскоре дежурный доложил, что связь нарушена. Не отвечают ни Москва, ни Киев, ни Луцк.

Пришлось взять на себя ответственность и вскрыть пакет. В четыре часа приказал объявить боевую тревогу командирам дивизий».

Стало быть, директива № 1 «О приведении войск в боевую готовность» так и не поступила в приведенные выше корпуса и дивизии, не говоря уже о полках и более мелких подразделениях Красной Армии.

Так началась та война. 5 часов 40 минут не хватило начальникам и командирам Красной Армии для приведения войск в боевую готовность.

Реально тогда, 22 июня 1941 года в 4 часа утра, к величайшему для нашего народа несчастью, началась Великая Отечественная война, прямо скажем, неожиданно, с величайшей неразберихи, с потери управления войсками и, как следствие, с огромных человеческих жертв, потерь боевой техники и территории страны.

Такое, крайне неудачное начало войны для Красной Армии коренным образом и определило дальнейший ход событий, по крайней мере, на первые годы небывало трудной и небывало кровопролитной схватки со смертельными врагами нашего отечества.

Кто же виноват в этой трагедии? Понятно, что в первую очередь Гитлер, его генералы, немецкие фашисты, которые сумели убедить свой народ и своих союзников в необходимости уничтожения славянских народов для обеспечения своего благополучия. Однако это вина волка, который другим никогда не был и никогда другим не будет.

Таким образом, приведенный ответ на данный принципиальный вопрос нас не может удовлетворить ввиду его очевидности, а также потому, что очень многое в этой смертельной схватке зависело от И. В. Сталина и от наших руководителей, от командиров и начальников Красной Армии, от всего нашего народа, от отношения каждого к себе и к своему отечеству.

Постановка вопроса об ответственности за произошедшую трагедию в таком плане значительно осложняет ответ. Оно и понятно, что никто не хочет брать на себя ответственность, даже в том случае, если степень и глубина ошибок того или иного лица очевидна. Давно известно, что у побед всегда много отцов, только поражения всегда сироты.

После смерти И. В. Сталина ответ даже крупных государственных и военных работников на данный вопрос был довольно прост: во всем виноват Сталин, который не обеспечил, не подготовил, не построил, не предусмотрел, не слушал, перебил умных, да еще и мешал командовать. Это, как правило, точка зрения тех, кто сам лично в значительной степени повинен в этой трагедии, а также многочисленных современных «демократических» писателей, так называемых детей Арбата, современных троцкистов, уже поэтому патологически ненавидящих творца Великой Победы.

Конечно, И. В. Сталин виноват во многом, однако не во всем. Следует признать: наряду с огромными достижениями в подготовке обороны страны были допущены и значительные ошибки. И. В. Сталин виноват в том, что он превысил свои возможности в борьбе за мир, проявляя излишнюю осторожность, по его инициативе в Директиву № 1 были вписаны абсолютно не уместные в ней слова: «Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия». Можно подумать, что эта директива направлялась не военным, а дипломатам.

На первый взгляд кажется, что и директивы войскам в подобных случаях никакой не требовалось: достаточно приграничным войскам было дать короткий сигнал – «Боевая тревога», который мог быть уменьшен до одного слова и передаваться через открытую связь, если его заранее закодировать. Например, Гитлеру, чтобы поднять все свои войска и направить их на Советский Союз, достаточно было одного слова – «Дортмунд».

Однако этого нельзя было сделать, потому что наши стратеги из военных непременно считали, что если бить врага, то только на его территории. Поэтому в «красных пакетах», которые должны вскрывать командиры Красной Армии, содержался именно наступательный план действий, а И. В. Сталин считал – и это было абсолютно правильно, – что в тех условиях следует придерживаться оборонительного плана действий.

Так или иначе, но высшее руководство страны и высшее командование Красной Армии решили привести войска приграничных округов в полную боевую готовность с помощью специальной директивы. В этом решении не было бы большой беды, если бы Директива № 1 дошла до войск своевременно. Однако величайшая трагедия состоит в том, что данная директива до начала немцами боевых действий до наших войск не дошла.

В этой связи возникает ряд вопросов, чрезвычайная важность которых, казалось, очевидна, однако которые так и остались до настоящего времени слабо исследованными:

– почему Директива № 1 «О приведении войск в боевую готовность» – это важнейшее решение И. В. Сталина и высшего командования Красной Армии – не была немедленно доведена не то что до каждого солдата, но даже до командиров дивизий и корпусов?