Текст книги "Каникулы в барском особняке. Роман"

24

Осокин в золотистой комнате сидел босой за компьютером и, не включая его, таращился бессмысленно и оторопело в экран монитора. Наконец, появились мысли:

«А ведь хозяин не просто точил с форсом балясы: моё положенье очень серьёзно, и теперь нужно выкарабкиваться из смрадной пучины. Странно, ещё вчера на рассвете было у меня хорошее настроенье, а сегодня лишён я свободы и обряжен в чужие шмотки: в белые широченные порты и в тёмную, траурную рубаху из ситца. И я пожалован в чин комиссара по идеологии, которую ещё предстоит мне сочинить. Нужно порыскать во всемирной компьютерной паутине: там ведь хватает всякой идейной белиберды… А не лучше ли мне поскорей удрать отсюда, пока здоровье позволяет?..»

И вдруг с великим изумленьем он понял, что не хочет отсюда бежать. Он безмерно огорчился бы, если б ему прямо сейчас сказали: «Уходи с миром, не продирайся через колючую проволоку, но спокойно отвори калитку, ступай на станцию, покупай билет и почивай до столицы в мягком вагонном купе…» Осокин пожелал остаться здесь, вопреки смертельному риску…

А ведь Илья Осокин никогда не считал себя храбрецом и полагал, что безмерно боится смерти. Но сейчас его не страшила бездна небытия, и он размышлял: «Я бы вообще не родился, если б моя нищая мать сделала аборт. Я миллионы лет витал в непостижной пустоте, и глупо мне опасаться, что я опять окажусь там…»

Он вообразил своё возвращенье в столицу и содрогнулся от омерзенья тамошней суетностью. Он отчётливо понимал, что он вовсе не воскрес, не возродился нравственно, а просто вдруг ему стало отвратительно отсутствие заманчивых перспектив в его суматошной и пошлой жизни…

И вдруг ему подумалось, что он отнюдь не трус, хотя прежде он всегда считал себя робким. И ему показалось, что он торгует иконами и храмовой утварью не столько ради призрака, миража богатства, но от бессознательного влеченья к авантюрам и риску, ибо махинации с реликвиями – опасное ремесло. И Осокину стало интересно, чем же закончится это его приключенье…

В дверь три раза стукнули кулаком, и она отворилась; Кузьма прошагал через проём и громко известил:

– Через полтора часа приходи в столовую смаковать мёд, изготовленный по древним монастырским рецептам.

– Неужели дегустация мёда – единственная причина явки?

Кузьма умильно ухмыльнулся и неожиданно для самого себя брякнул:

– За чарами хмельного мёда казнят Кирилла. И я в горных дебрях зарою его труп. Кара свершится по прихоти Чиркова за дерзновенную попытку женитьбы на его племяннице без его согласья.

И внезапно Кузьма удивился тому, что он, элитный десантный офицер, приученный хранить тайну, вдруг разболтал пришельцу правду об убийстве. «А впрочем, – подумалось Кузьме, – я вчера столь много разболтал бродячему спекулянту секретов, что мне уже не станет хуже и от этой моей откровенности…»

Осокин, сидя за компьютером, дёрнул нервозно плечами и возбуждённо спросил:

– И кому в башку взбрела фантазия преобразовать уютную столовую в эшафот?

– Я придумал такую мизансцену, – сообщил горделиво Кузьма и, тряхнув головою, добавил: – События в доме покатились к душегубству. Не Кирилла, так тебя прикончат! И закопают с лирическими слезами и ханжескими стенаньями. Ты выиграл у Кирилла соревнованье, где на кону, пьедестале – жизнь! Но смертельное состязанье продолжается…

И Осокин, взирая через правое плечо на собеседника, сказал:

– Я вдруг теперь подумал о звеньях в цепи событий. Вот я наобум соскочил на этой станции, хотя я мог сойти на любой другой остановке, и никогда бы мы не встретились. На меня напали в роще огромные кобели, хотя они по утрам всегда заперты в вольерах, и я, спасаясь, залез на дерево. Хозяйка псов могла бы запросто меня отпустить восвояси, и я не узнал бы никаких сектантских тайн. Но меня, как пленника, конвоируют в дом, и там учиняют мне пристрастный допрос. Внезапно является хозяин особняка, хотя в это время он мог бы корчиться от желудочных колик. И меня облыжно обвиняют в шпионаже! Заточают в мерзкий чулан, и готовятся из меня сделать жертвенного агнца! И вдруг превращают меня в ассистента по сгребанью навоза и мусора, а затем, обласкав, жалуют меня чином главного идеолога новоявленной церкви. И я теперь должен корпеть над солидным схоластическим трактатом. А вместо меня решили прикончить Кирилла! Но ведь теория вероятностей отрицает такую череду нелепиц! Цепочка всех этих событий могла быть порвана в любом звене. Но всемогущий рок направил эти события в должное русло. И на фоне идиллической панорамы сложилась жуткая мозаика…

Оба встревожено и мрачно помолчали, а затем Осокин заунывно и хрипло продолжил:

– У меня возникло такое ощущенье, что здесь меня свыше направляет мистическая сила. И только поэтому моё поведенье здесь было безошибочным. А ведь мою жизнь могла бы пресечь малейшая фальшь в интонации. Но нюансы моих фраз были безупречны. Случилось моё чудесное спасенье!..

Кузьма серьёзно и страстно молвил:

– И со мною подобное случалось на войне! После первых боёв я вдруг поверил, что меня не убьют. А ведь солдат-пехотинец рассчитан только на три боевых контакта, затем по военной науке неизбежна гибель бойца. Но иные бойцы после многих баталий не имели даже царапины, а других убивали в первом же бою шальные, случайные пули. И были те, которые настолько хорошо чуяли войну, что купались в ней, будто в тёплом озере. И если часовой из когорты таких воинов дремал на посту, то у всех была уверенность, что врага поблизости нет. И я теперь готов поверить в наличие мистической силы, которая направляет и тебя…

И Осокин печально проговорил:

– Я не знаю, какому нам Богу молиться, чтобы эта высшая сила не покинула нас. Можно и камланье с шаманом устроить возле языческих идолов. А если нам искренне признать Чиркова святым кумиром и поклоняться ему?

Кузьма прыснул невесёлым смешком и возразил:

– Мы – цивилизованные люди, а не варвары, и нам невмочь искренне уверовать в божественную сущность Чиркова. Я на войне разорил много диких аулов, но даже обитатели первобытных саклей и юрт не чтили, как божество, своих героических имамов. А у Чиркова не осталось ничего героического! Ведь хозяином уже можно эффективно манипулировать; он лишился ориентиров! Я не бахвалюсь, но моё влиянье на Чиркова велико.

Осокин пружинисто вскочил со стула и спросил:

– Неужели гибель Кирилла будет результатом твоих внушений?

– Да.

– Но почему ты столь откровенен со мною?

– Мы отщепенцы и нужны друг другу. Собирайся на лицезренье казни. И не опаздывай!

Кузьма резко повернулся и ушёл из комнаты, притворив за собою дверь…

Осокин глянул на себя в зеркало и подумал: «Теперь судьба моя всецело зависит от моего поведенья на казни Кирилла. Малейшая небрежность меня сгубит…»

И вдруг Осокин удивился полному отсутствию у себя нравственного протеста против грядущего и близкого душегубства за чашами хмельного мёда…

25

Кирилл в узких сиреневых штанах и в коричневой льняной рубахе с кружевным воротником сидел в своей комнате возле трюмо и придирчиво разглядывал своё зеркальное отраженье. Впервые за долгое время он пытался себя понять, и подсознательный страх за себя подстёгивал его мыслить критически и трезво. И чем честнее он о себе думал, тем больше ненавидел себя…

Кирилл полагал, что теперь его устрашает непониманье причин его местонахожденья здесь. Ведь получалось по житейской логике так, что его обитанье здесь абсурдно. Здесь ему отвели скромные комнаты, а в столице с его солидными капиталами он поселился бы в барских чертогах с ордами раболепных и ретивых слуг. А здесь прислуживает ему лишь один жуликоватый и дерзкий Кузьма! И вместо фешенебельных курортов и клубов с марочными коньяками, яствами и гаремами посещаются жуткие сектантские раденья, которые уже обрыдли! И неужели новая церковь Чиркова столь оригинальна и величава, чтобы перед её главою пресмыкался и подхалимничал олигарх?

Неужели он здесь околачивается по воле своего мёртвого отца? А если отец перед смертью возненавидел сына и послал сюда отпрыска из мести и зависти? Ведь отцовская жизнь полна ханжества, лицемерия и показного бескорыстия; трудно не проклинать обязательность мучительного притворства! И можно, свирепо позавидовав сыну, возненавидеть его за то, что появилась у отпрыска возможность открыто пользоваться своим богатством, подаренным отцом: шастать по престижным клубам и притонам, покупать роскошные яхты, тропические острова, пляжи и боярские палаты…

И стало ему нестерпимо мучительно думать о себе плохо, и поэтому ход его мыслей изменился…

Однако, у начальника новой церкви – огромные амбиции! Он стремится достичь абсолютной государственной власти, а затем генетически переделать людей на свой лад. И если удастся такая авантюра, то соратники Чиркова, подобно библейским пророкам и апостолам, обретут вечную славу.

А если прославится сын, то потомки и отца не забудут! И очень возможно, что именно так и рассуждал отец, мечтавший о популярности. Он распределял огромные денежные и товарные массы, но, обладая безмерной властью, не был известен в народе. А если возмечтал отец прославиться через сына?.. И не потому ли запрещена отпрыску женитьба по любви, чтобы тот не отвлекался от погони за славой?..

Но скоро последует брак по расчёту с Аллой; ведь она – кровная племянница вождя, и супружество с нею непременно даст её мужу законную и легитимную власть в их религиозном сообществе. А затем Чирков будет лишён реальной власти и станет всего лишь формальным фетишем. И Кирилл начнёт править от имени номинального кумира…

И Кириллу вообразилось его будущее величье… И это иллюзорное величье было подобьем прокурорского расследования экономических преступлений. Кириллу воображалось, как он в окружении ражих молодцов с кожаными портупеями и револьверами в кобурах грозит своим приятелям-богачам конфискацией имущества, срамом, тюрьмой и гигантскими штрафами. Ему в пароксизме удовольствия воображались развороченные сейфы. Он сладко воображал мщенье своим знакомым за их шутки и насмешки над его намереньем примкнуть к окаянной секте…

И настолько сознанье Кирилла заполонили все эти грёзы, что он не заметил, как в комнату вошёл Кузьма. Слуга с большим интересом понаблюдал за Кириллом, а затем деликатно кашлянул в ладонь. Кирилл очнулся и, озираясь, начал истерически и визгливо пенять слуге:

– Как ты посмел, хулиган, явиться ко мне без вызова и рапорта? Я не терплю фамильярности! Зря ты мнишь себя персоной крупного калибра! Держи от меня почтительную дистанцию!

От предвкушенья скорого величья Кирилл утратил здравый смысл и, вскочив со стула, рявкнул:

– Ко мне являться – не вшивые окопы и блиндажи штурмовать! Моя позиция неприступна для тебя!

Слуга умильно усмехнулся и сказал:

– Если вам угодно перейти на военную терминологию, то я вам отвечу так. Я – уже не реактивный штурмовик с бомбами, ракетами и пушками. Я – кукурузник с фанерными крыльями и гнутым пропеллером. И я вас почитаю всеми фибрами души. Но есть пока в нашей церкви персона важнее вас. Хозяин категорически приказал явиться через час на смакованье хмельного мёда в столовую. И вы должны соблюсти этикет…

– Хорошо, я буду, – пробурчал Кирилл, и слуга неспешно покинул покои…

Кирилл же плюхнулся на тахту и принялся мечтать о власти и величии… Внезапно решился он без промедленья возвестить за чарами хмельного мёда о своей помолвке с Аллой; вообразилась брачная ночь…

26

Алла в коротком зелёном платье и в чёрных туфельках со шпильками стояла возле окна справа от балконной двери и, озирая окрестности, размышляла о своём бегстве отсюда с Кириллом…

Умчаться с Кириллом прямо сейчас! Ринуться с ним к подземному гаражу и, лязгнув железными воротами, укатить на машине с полным баком бензина; транспорт в усадьбе всегда подготовлен к езде… Помчаться в городок, а оттуда уехать кисловодским поездом в столицу, бросив машину на вокзале… А в столице немедля официально зарегистрировать брак и пышно обвенчаться в коломенском храме. Но предварительно оформит она самый выгодный для себя брачный контракт… И вот она богата, влиятельна и обросла полезными связями. Она посещает самые элитные рауты, балы и клубы, а парадные, торжественные туалеты у неё – верх шика и изысканного вкуса! Она щедро субсидирует морские регаты на парусных яхтах и теннисные турниры! Композиторы и поэты слагают в её честь хвалебные оды! В её окружении – самые элегантные и стильные франты… Она откроет модельное агентство и будет конструировать модные одеянья. Она создаст утончённую художественную галерею, начнёт устраивать вернисажи и выйдет на мировой рынок картин. А ведь вложенье капитала в шедевры культуры – это панацея от любых финансовых кризисов, даже глобальных… И она учредит художественный журнал со строгой цензурой, которая не пропустит в тираж пошлость или порнографию; в редакции будет полный комплект самых лучших специалистов…

И вдруг Алла усомнилась в том, что он женится на ней, если сбегут они отсюда. Ведь только здесь она – звезда, которая играет важнейшую роль и на сакральных церемониях, и в канцелярии. А на воле у Кирилла появится множество соблазнов! Длинноногие белокурые феи будут мошкарой виться вокруг него и калькулировать его финансовые возможности. А ведь он чрезвычайно богат, и поэтому прелестные бестии вопьются в него, как василиски или клещи… Способна ли она успешно соперничать с ними? И не придётся ли ей, будучи морально сломленной, вернуться в родные пенаты и к очагу злорадствующего дяди?..

И вдруг ей подумалось о том, что она значительна и влиятельна только в иерархии, созданной Чирковым. Вне этой иерархии, она – ничтожество…

И, значит, полезно, чтобы Кирилл застрял здесь надолго. И если он осмелится на побег, то она обязательно донесёт об этом дяде. И, пожалуй, нужно немедля объявить об их помолвке. Реакцию властного и капризного дяди на такое известие нельзя предугадать, но придётся рискнуть. Иначе она не получит богатства Кирилла…

И вдруг она по слабому, но терпкому запаху пота ощутила, что сзади стоит вожделеющий к ней Кузьма… А тот, войдя бесшумно в её покои, смотрел сквозь ткань на бретельки её лифчика и вожделел с каплями пота на лбу. Изнывая от похоти, Кузьма размышлял:

«Сегодня закопают её жениха, а она – бабёнка в самом соку, и нужен ей мужик. Есть ли у меня шансы на соитие с ней?.. Но ведь есть и Агафья… И чувствую я, что кухарка из ревности способна насыпать мне в кушанье смертельный порошок из толчёных корешков или попотчевать меня ядовитыми грибами. И никто не захочет доказывать насильственность моей смерти, ибо я прозябаю в ничтожестве. А кухарка обещала возвеличить меня. И моё звериное чутьё воина уверяет меня, что она будет хорошим командиром. И я чую, что она не простит мне связи с Аллой. Нельзя успех операции ставить под угрозу ради похоти. Надо себя, наконец, унять, ведь я уже изрядно накуролесил. Агафья настойчива и умна, и отныне моё кредо – верность ей… хотя бы на время…»

И вдруг к его несказанному изумленью начали ему воображаться эротические сцены с кухаркой, и если ещё утром она казалась ему старухой, то теперь он воспринимал её красавицей…

Алла, наконец, отвернулась от окна и, строго посмотрев на слугу, молвила:

– У тебя появилась бесцеремонность, развязность. А мне претит неуместная фривольность! И ты появился бесшумно. А если б я была раздета?

Кузьма, оправдываясь, произнёс интимно и тихо:

– Дело очень спешное. Хозяин аврально решил устроить смакованье хмельного мёда. Надо идти в столовую. Скоро мёд разольют по чашам.

Она встревоженной улыбкой и движеньем плеч выразила недоуменье и, желая вызнать подробности, вкрадчиво спросила:

– А какая доза хмельного мёда безвредна? И сколько градусов спирта в этом медовом коктейле? И чем же такую алкогольную экзотику закусывают? Неужели ты об этом не дашь мне консультацию, не проинструктируешь меня?

Он ответил до дерзости кратко:

– Наблюдайте за хозяином и подражайте ему.

Она хотела ему величаво повелеть: «Ступай отсюда вон», но вместо этого внезапно для себя она спросила:

– А почему ты таращился мне в спину и потел, как жеребец перед случкой?

«Лесть никогда не бывает излишней, – подумалось Кузьме, – а страсть, хоть и лакейская, женщине льстит…»

И понеслась его негромкая вдохновенная речь:

– Да, я смотрел на вас и вожделел. Не всякую страсть можно скрыть. Вот и прорвалось. Не корите меня строго. Ведь ничего путного нельзя ожидать от диверсанта, который сочинял рифмованные трагедии! Я плутаю в человеческих джунглях без компаса, карты и руля! Судьба дарила мне шансы преуспеть, но я не только их растратил вхолостую, но даже навредил себе. И вот теперь у меня ни кола, ни двора. И кредиторы меня травят, как волка на охоте с красными флажками. Обложили и ждут меня на охотничьих номерах, тиская карабины с оптикой!.. Такая успешная, умная и красивая женщина, как вы, обязательно будет пренебрегать неудачником! Даже Илья Осокин понял, что он – не чета вам! А ведь в обществе он стоит выше меня! У него есть бизнес, хоть мелкий, но свой. И теперь возвеличен Осокин в нашей церкви! Но даже он считает вас недостижимой для себя!.. Но мечтать можно даже неудачнику!.. И когда увидел я сзади вашу изящную фигурку с прядями золотистых волос на плечах, я посмотрел на бретельки вашего лифчика, и полыхнули во мне мечтанья…

– И о чём же ты мечтал? – спросила она низким грудным голосом.

– Стыдно сказать… Наивные детские мечтанья… Я очерствел, огрубел на войне, я утратил галантность, и всё-таки я – сентиментален… Мечталось мне о любви и покое…

Она прошлась по комнате и молвила с нежданной, даже для неё самой, искренностью:

– Я завидую тебе, ибо ты ещё можешь мечтать о любви и покое. А ведь я уже разучилась мечтать! И тем паче не могу я мечтать о любви!

Она смолкла, и голова её удручённо поникла, а он подумал:

«Клюнула, поддалась на мою лесть, размякла душою и теперь говорит искренно. Сказала, что уже не мечтает о любви. Значит, Кирилла не любит. А если я из проказливости, озорства вдруг поведаю ей, что её хахаля сегодня убьют? Интересно, как она себя поведёт?.. Как будет лавировать, маневрировать между богатым женишком и дядюшкой?..»

И он забормотал:

– Вы не мечтаете о покое и любви, поскольку вы – реалистка… И поэтому, в отличие от меня, вы успешны…

Она искоса и мельком глянула на него, и он заговорил более внятно:

– А я сочиняю трагедии в стихах, витаю в эмпиреях и склонен к авантюрным проектам. Разве можно преуспеть с таким компотом качеств?

– Я полагаю, что нет, – отозвалась она и усмехнулась…

И они разом глянули друг другу в зеницы… Кузьма шагнул вперёд, но, задев бедром тяжёлое кресло, остановился; она не шелохнулась…

– Скоро начнутся грозовые вихри, – сказал он. – Не пора ли захлопнуть окно?

– Нет, – ответила она, – пусть будут вихри.

И вдруг он снова ощутил себя сочинителем трагедий и заговорил манерным, театральным речитативом:

– А я уже перестал любить вихри и бури. Мой темперамент умерил свою живость. Мне теперь по нраву спокойный, умеренный климат. И появились у меня приступы меланхолии. Я теперь уверен, что всё предначертано судьбой; бесполезно бороться с нею. Отныне я – фаталист. Возьмём пример с Кирилла… Он пока строит козни и планы, истерически артачится, веселится и хохочет, но рок уже довлеет над ним, и всё предрешено…

Она встревожено прервала его расспросами:

– И что же именно предрешено? И что произойдёт, когда мы отхлебнём из кубков медовуху?

И внезапно ему до содроганий захотелось поведать ей правду, и стало ему совестно участвовать в казни, захотелось оправдаться перед собою, и он, отказавшись от манерности, сказал тихо и внятно:

– Если вы скинете с очей маскарадный флёр, сквозь который вы взираете на своего дядю и его церковь, то вы ощутите страх. Ибо в вашем родиче бес засел, как в футляре…

– Я уже боюсь, – молвила она и вздохнула.

Он приблизился к ней и с явным интересом спросил:

– И что же испугало вас?

– Дурное предчувствие! Мне стало казаться, что я верчусь на дьявольском карнавале, который вот-вот станет кровавым. И вы совершенно правы: мой дядя – это футляр с чёртом внутри. Шевелится, дёргается, чудит! Я должна позаботиться о себе, но я не знаю как. У меня постоянно меняется настроенье! Ещё недавно я смотрела на своё будущее оптимистично, а теперь впала в лютый пессимизм! Я даже собиралась удрать отсюда с Кириллом, выйти замуж…

Он прервал её бурные излиянья вопросом:

– И кому же вы сказали об этом?

– Я никому не говорила!

– Но ваш дядя знает! Сейчас на пиру с мёдом убьют Кирилла, и смерть его – предзнаменованье ещё больших бед.

Она почти взвизгнула:

– Неужели убьют Кирилла?! Но зачем?! Ведь это – безумие!

Он с печальной ухмылкой пояснил:

– Ваш дядя полагает, что этим душегубством он предотвратит опасный для него ваш брак с Кириллом. Такая супружеская комбинация для хозяина, как бельмо!..

И она, подавив желанье завопить, прошептала:

– Я не понимаю, чем этот брак угрожает дяде…

Затем она, перекрестившись, пробормотала:

– Ошеломлена! Объясни, Кузьма, что в доме стряслось?

И он, глядя ей в переносицу, сказал:

– Чирков уже пресытился инерцией событий в нашей церкви, и ему захотелось динамики. Свою динамику имеет и властолюбие! И желает хозяин достичь апогея, кульминации своей власти. А кульминация власти – это убийство человека без каких-либо мотивов, просто из прихоти. Сначала вознамерились кокнуть Осокина. Но вдруг хозяин решил, что сей барышник-пилигрим, охочий до икон, может оказаться полезным. А жажда истребленья уже зудела в хозяине и бередила нервы. Невтерпёж ему стало кровушки вкусить, как голодному вурдалаку… И жертвой избран Кирилл! И враз нашёлся предлог: ваше обрученье с Кириллом может оказаться опасным для ига вашего дяди… А ведь есть у вас бессознательное желанье участвовать в кульминации власти!..

– Я не понимаю тебя, – хрипловато процедила она.

– Вы понимаете меня нутром. Зачем вы сюда притащили Осокина под конвоем собак? Не потому ли, что бессознательно вам уже хотелось прикончить кого-нибудь? А Осокин – идеальная жертва, ибо этого мародёра и спекулянта никто не хватится и не станет искать. И я, как верный паж и паладин, угадал это ваше бессознательное хотенье и начал аккуратно и тактично ему потакать. Но ушлый прохвост Осокин не только виртуозно отвертелся от смерти, но даже был хозяином вознесён на очень высокое место в нашем табеле о рангах… А Кирилл сам повинен в своей судьбе! И он – глуп. Иначе не залез бы по доброй воле в этот осиный рой! И даже вовремя не смекнул, что пора улепётывать отсюда… Я вам рекомендую смириться с его смертью. Ведь он – вовсе не герой романа или поэмы. На его погребенье товарищи не построятся шпалерами на плацу. И ружейного салюта в честь такого покойника не будет. И даже лёгкий галдёж не ожидается по поводу умерщвленья Кирилла…

Она стремительно повернулась к нему спиной и молвила:

– Ты ахинею порешь. Смерть Кирилла не выгодна мне. Если я выскочу за него замуж, то я стану богатой. И нет во мне жажды убийства…

Он с иронией возразил:

– Я хорошо умею различать такую жажду. Ведь я – боевой офицер, и никогда я не был гарнизонной тыловой крысой. Я насмотрелся на убийства без всякой цели. Убивали не в бою, не в драке, а просто ради каприза. Ради того, чтобы ощутить свою безграничную власть над пленником. Совесть способна на разные комбинации; одна из них – патриотизм!.. Вы обладаете ангельской внешностью, но со вчерашнего дня у вас зрачки серийного убийцы. На такие зрачки я вдосталь насмотрелся на боевой вахте…

«Неужели он прав? – оторопело подумала она. – Но ведь если Кирилл умрёт уже сегодня, то я не смогу заграбастать его богатства…»

Она порывисто повернулась к нему и стремительно к нему приблизилась. Затем она прильнула к нему и, обняв его за шею, прошептала ему в ухо:

– Я знаю, что у тебя есть влиянье на моего дядю; он потворствует тебе. И ты мне говорил, что вожделеешь ко мне. Ты хочешь завести шашни со мною. Уговори же дядю женить на мне Кирилла. И тогда я стану богатой наследницей. И после того, как я получу имущество и деньги Кирилла, я с тобою щедро поделюсь…

– Чтобы со мной поделиться, – прервал он её, – нужно сначала унаследовать казну. Значит, допускаешь ты насильственную смерть Кирилла…

– Ты поймал меня на слове, – призналась она. – Но к чему таиться? Ты – колоритный и умный человеческий экземпляр. Но тебе вредят сиюминутные импульсы. Они, возможно, полезны на войне, но в мирной жизни обрекают на беды. Ты знал, что не должен говорить мне о скором убийстве Кирилла, но захотелось тебе узнать мою реакцию на это известие, и ты проболтался. Устрой мне отсрочку его погибели и моё скорое супружество с ним. А затем совершай своё лихое дело!.. В награду я готова без промедленья отдаться тебе. А затем я сполна расплачусь с тобой деньгами…

Он отстранился от неё с мыслями о последствиях для себя ревности Агафьи и ответил с хитрым цинизмом:

– Но ваш дядя полагает, что после вашего замужества убийство обретёт явный мотив…

И слуга начал почти дословно повторять собственные аргументы, но приписывая их хозяину:

– Ваш дядя уверен, что неизбежная тяжба о колоссальном наследстве неизбежно привлечёт излишний и вредный интерес к нашей церкви. В прессе начнётся сущий ажиотаж! Публика будет эпатирована и скандализирована! Ваш дядя считает, что для обретенья наследства придётся предъявлять труп Кирилла. Начнутся анализы, экспертизы, которые могут доказать насильственную смерть вашего мужа. И Чиркову это не по нутру. Ведь безнаказанность обеспечена, если прах Кирилла не отыщут. И, кроме того, существует мнение, что нельзя примешивать банальное своекорыстье к благородному возмездию, ибо это недостойно величия вашего дяди.

И она, оторопев, пристально глянула на слугу, который созерцал её с откровенным, явным интересом. И такой лакейский интерес очень её покоробил, и она от злости обрела самообладанье.

– Ты на меня взираешь, – сказала она, притворяясь спокойной, – как на лягушку подопытную. Тебе, наверное, очень интересно, как я поступлю в этой закавыке. Что ж, понаблюдай лицедейство…

И она, вперив глаза в хрустальную люстру на потолке, произнесла ханжеским тоном:

– На всё воля Провидения и моего дяди! И я покорна воле властелина! Я не побегу спасть Кирилла. И я не буду советовать ему удрать без промедленья отсюда… Холера и чума с ним!.. Пускай благочинно околевает, поскольку он сам заточил себя здесь!.. Его сюда никто не звал!..

Он хмыкнул и проговорил с издёвкой:

– Тем более что невозможно убежать из усадьбы. Моя свора тренированных псов…

– Я знаю, – прервала она его, – стая дрессированных сук и кобелей любого приструнит. Но Кирилл сам накликал такую судьбу. Я ведь имела свадебные, матримониальные планы относительно его. Но Кирилл непозволительно медлил с предложеньем руки и сердца; он чурался брачных уз. Мешали-де заветы его мёртвого отца. Кирилл заветы покойника вызубрил наизусть и декламировал их мне. Эти заветы запрещали ему жениться, именно они загнали его сюда. И вдруг он безмерно устрашился моего дяди и, хватаясь за меня, как за последнюю соломинку, предложил мне сегодня супружество…

И вдруг у него вырвался вопрос:

– Неужели Кирилл именно сегодня предложил вам брачный союз?

– Да, – подтвердила она, – именно сегодня я стала его невестой.

И она, вздохнув, присовокупила чопорно и протяжно:

– Я вполне покорилась воле Провидения и моего дяди. Пускай же сгинет несуразный, скабрезный Кирилл. У дяди – великолепная интуиция, и он своевременно улучил момент созреванья опасности…

И вдруг он ощутил вдохновенье, которое чрезвычайно помогало ему на войне. Именно такое вдохновенье вселяло в него уверенность, что он уцелеет под градом пуль и шкальным огнём артиллерии. Кузьма очень ценил приливы этого вдохновенья, и теперь, отдавшись ему, сказал с дерзкими интонациями:

– А если я вам скажу, что именно я внушил вашему дяде намеренье убить Кирилла? И, значит, вы покоритесь не Провидению, и даже не дяде, а лакею в моём лице. Вы покоритесь тому, кто стирал и полоскал ваше бельё…

И вдруг ему захотелось громко присовокупить: «И ещё покоритесь вы воле кухарки Агафьи», но его странное вдохновенье удержало его от этих слов…

И вдруг она порывисто отвернулась от него, чтобы он не видел её глаз, в коих сверкнули слёзы и бешенство. Она посмотрела на своё отраженье в настенном овальном зеркале и показалось самой себе ведьмой. Она решила успокоиться и, присев на мягкий пуфик возле трюмо, достала из ящика малахитовый ларец с драгоценностями. Из ларца она вынула подарки дяди: грузное колье с бриллиантами и жемчужное ожерелье, инкрустированное крошечными алмазами. Она попыталась припомнить названье ювелирной фирмы, сотворившей эти вещи, но не вспомнила…

И Алла, вскочив, ринулась к неподвижному слуге и замерла в метре от него; оба смотрели в разные стороны…

Ей хотелось размышлять трезво и рационально, но её здравомыслию мешала ненависть к окаянному слуге. И внезапно в её сознании он приобрёл гипертрофированное значенье: он показался ей посланцем мистических сил зла. И стало ей мниться, что он послан демоническими силами для греховного, нечестивого воздействия на её душу и судьбу…

У Аллы замельтешили мысли:

«Кузьма, несомненно, бес, и пусть он – из мелочи в их демонской касте. Но ведь его послал Князь тьмы, чтобы пресекать мои праведные, чистые поползновенья к добру и свету. И почему бы мне теперь ни распахнуть свою душу настежь перед мглистыми силами преисподней? Ведь я наверняка обрету взамен огромную власть в этой земной жизни…»

После таких мыслей она вдруг непомерно возгордилась особым вниманьем к ней демонских сил, её озлобленье на Кузьму стало быстро ослабевать, и вскоре он показался ей даже симпатичным. Хоть он из мелких бесов, но всё же – посланник Люцифера. А такое могущественное существо далеко не всех смертных наделяет персональными бесами. И, значит, она, Алла, – в сонме избранных…

Она плавно и медленно отошла от Кузьмы, уселась в мягкое кресло возле икон с лампадами и томно сказала:

– Значит, мой дядя в своём сумасшествии дошёл до кондиции. Ему хочется не только дифирамбов, но и человеческих жертвоприношений. Из тёмных капищ заклания людей вылезут на площади с пышными декорациями. Он возжелал скипетр государственной власти. И я теперь не знаю, что мне сулят перипетии судьбы. Кириллу роком уготована каракатица-смерть… Мы все – персонажи бесовских игрищ. И ты, Кузьма, – один из бесов…

Он поперхнулся и молвил:

– Ситуация, в которой вы теперь оказались, экстремальна, и вашей растерянностью от этого отчасти объясняется столь экзотическая характеристика, данная вами моей индивидуальности. Но я не причастен к легиону эзотерических приспешников Сатаны. Я – не более чем лакей с вульгарными замашками солдафона…